Английская красная и железная лазурь

– Чудно… Мы ведь хорошая команда, Ричард. Без меня бы ты не справился. Правда?

– Да… Правда… – с каждым словом, что так тихо и спокойно вырывалось из моих уст, воля покидала тело. Безразличным манекеном я сидел на кресле, пожёванный и скрюченный, пока демонический шёпот, так нагло пробравшийся к моим мыслям, набирал свою силу.

– Я знаю это. Там, в видениях и кошмарах, ты видел правду, Ричард. Правду, увиденную другими глазами. То был отнюдь не один из прошлых вечеров. То был не ты.

Вязкая тьма проворно окутывала тело. Скребущие пальцы, едва различимые, ползут по моему телу, царапая кожу. Дьявольская печать на груди, лоснящаяся от пота, начинает свербеть и покалывать.

– Книги, что так благодушно одолжила тебе незнакомка, уже бывали в руках других людей. Тысяч людей, которые прошли тем же путём, что и ты. Но лишь единицы были способны поистине воззвать к Нам.

Тяжесть. Чёрная дымка клубится у моей груди, оседая на неё словно тяжелейший груз. Кажется, что грудная клетка вот-вот рассыпется на части, развалится от невыносимой ноши, которая силится пробиться внутрь моего тела. Но ведь она уже там. Грызёт меня изнутри, скользит по каждой клеточке тела, наполняя мысли мерзкими образами. Этот демонический шёпот сковывает моё сознание, заставляет жаться в уже пропитанный потом шёлковый диван. Яд запретных таинств, насильно отравляющий моё тело, сгущается всё сильнее.

– Мы наблюдаем, Ричард. Далеко за пределами вашего понимания Мы следим за рождением уникумов, подталкиваем их на правильную дорогу. Книги – лишь доказательство того, что Мы не ошибаемся. Тем из вас, кто завладел томами обманом или возжелал их всей душой, они не принесут никакой пользы. Истинные владельцы знаний получат их любым путём, но против своей воли.

Шёпот, так жестоко измывающийся над моим сознанием, стал громче, яростнее. Ласковые, едва слышимые наставления превратились в рокочущий, свистящий рёв, которого невозможно было разобрать. Дикие клокочущие звуки гулким эхом отражались от воображаемых стен, будто бы я был заточён в огромную камеру. Голос, звенящий и шипящий, ревущий и свистящий, невообразимым образом обволакивал всю мою голову, отчего я заёрзал всем телом в приступе удушья.

– Смотри.

Ровно такими же яркими вспышками в голове пронеслись образы, плавно перетекающие по порядку. Широкая зала богато украшенной галереи – той самой, что уже завтра будет принимать сотни гостей. Обворожительные дамы в сопровождении джентльменов самого разного достатка медленно шествуют между рядов полотен, искусных статуй, барельефов и бюстов, мельком поглядывают на роскошные коллекции украшений и невероятно дорогих минералов. Вся эта процессия неспешно продвигается к отдельному залу, где собраны самые значимые предметы искусства этого вечера. Среди них моя картина, написанная демоном. И картина Моргана Алессандро – точная копия моей. Двери зала внезапно захлопываются, и призрачные видения обрываются, застилая мои глаза ядовитым туманом.

В ту же секунду едкая чёрная желчь выплёскивается из моего рта прямо на пол. От столь невыносимой муки капилляры в носу лопаются – кровь медленным густым ручейком стекает по подбородку и капает вниз, смешиваясь с грязными кляксами, что растеклись по паркету. Захлёбываясь горькой слюной, я едва смог уложить собственное тело на подушки. Тряпка, которую Мардж положила на мою голову, давно высохла. В крайнем изумлении я раскрыл глаза и понял, что давным-давно наступила ночь. Безумные видения, которые для моего воспалённого сознания длились всего минуты, на самом деле терзали меня по меньшей мере несколько часов.

Из дальней комнаты был слышен раскатистый храп Маккензи – эти звуки я не смог бы спутать ни с чем на всей планете. В ближней же комнате, где спали Виктор и Мардж, по-прежнему горел свет, а может быть он только-только зажёгся.

– Мистер Камен? – громко шепнула Мардж в темноту. – Вы в порядке?

Громко откашлявшись, я шепнул в ответ:

– Уже гораздо лучше, мисс Мэнсон, спасибо.

– Экая напасть. Никак, тиф в вас поселился, мистер Камен. Ничего-ничего, я знаю одного доктора, вот он…

– Прошу, мисс Мэнсон… Не стоит. Судя по всему, сегодняшняя жара сыграла со мной злую шутку, а не тиф. Вот увидите – уже следующим утром я буду в норме.

Мардж недовольно поцокала языком, тяжело вздохнула и снова скрылась за дверями комнаты. Пламя свечи погасло, и в доме вновь воцарился лишь заливистый храп Шона.

Конечно, я и сам не верил, что буду в порядке. Гнетущая боль в каждой конечности тела пригвоздила меня к дивану. Густой сумрак навалился на глаза, а все силы, что иссушающим касанием поглотил демон, окончательно иссякли. Я хотел бы помолиться перед сном, но не успел сделать даже этого – сон пришёл слишком неожиданно, обрывая последнюю мысль… Паймон показал мне будущее?

8.

– Ричард!

Грозный голос Маккензи был лучше глотка бодрящего кофе. Я даже глаз не успел продрать, как его влажные руки тут же мягко стали хлестать меня по лицу. Видимо, Мардж сказала ему, что я провалялся в отключке весь предыдущий вечер, потому он сам поспешил меня разбудить.

– Вставай, лежебока! Не время хандрить!

– И тебе доброе утро, Шон… – тихо ответил я, медленно усаживаясь на диване.

– Какое к чёрту "утро", Ричард?! – заверещал Маккензи, бросая в меня чистой одеждой. – Через час состоится открытие выставки, а ты нежишься в кроватке, как фривольная девица!

– Чт… Что? – я быстро мотнул головой в сторону окна и увидел, как медно-розовый свет солнца мягко ложился на покатые черепичные крыши. Смеркалось, вот-вот наступит вечер. Я снова выпал из жизни почти на полные сутки! Чёрт возьми, что происходит?

– И долго ты ещё будешь так вальяжно сидеть на месте? Нам ещё предстоит до туда добраться!

– Почему никто не разбудил меня раньше?!

– Мы пытались, но это не так-то легко, как тебе кажется! Я уже битый час пытаюсь докричаться до тебя, попутно выискивая лучший из твоих пиджаков, перепрятанных по всему дому! Вставай же наконец и приведи себя в порядок!

Маккензи бегал из комнаты в комнату, забавно пыхтя ноздрями. Из каждой комнаты он тащил какую-то вещь, которую всенепременно хотел на меня нацепить: в комнате Виктора и Мардж он нашёл мои золотые запонки, в одной из спален, перевернув её вверх дном, он таки сумел найти приличные брюки прямого кроя; в комнате, в которой он часто дремал между "непременно важными делами", выискалась пудровая сорочка и фрак, тут же брошенные на гладильный стол мисс Мэнсон. Цилиндр, которого я отродясь не носил, он мне позаимствовал, как и кожаные туфли, которым я предпочитал более ноские и удобные тканевые сапоги. Можно сказать, что он собрал единственные вещи во всём доме, которые бы не вызвали у достопочтенного общества крайнего изумления или пренебрежения. Всю мою эксцентричность, которая так ярко светилась среди непроглядно чёрных пиджаков и пальто, Маккензи решил оставить для более непринуждённой обстановки.

Кэб давно уже стоял под дверями нашего дома, пока я всё пытался спрятать свои вечно торчащие вихры под так ненавистным мне цилиндром. Маккензи, нервно поглядывая на часы каждую минуту, подгонял меня так часто и надоедливо, что я бросил все попытки хоть как-то уложить свои волосы и выскочил из ванной комнаты прямо на улицу.

Дорога до Королевской галереи была лишь самую малость менее напряжённой, чем торопливые сборы дома. Шон приказным тоном подгонял извозчика, заставлял его хлестать лошадей что есть сил, лишь бы мы только не оказались самыми последними на этом празднике жизни. Моя голова страшно гудела от столь резкого пробуждения, а крики и истерики Маккензи делали только хуже, потому я просто передал контроль над ситуацией в руки партнёра и откинулся на кресле, закрыв глаза рукой, посоветовав ему не быть таким громким. В ответ он посоветовал мне заткнуться, и всю оставшуюся дорогу нервно елозил на своём месте.

Не прошло и двадцати минут, как перед нами во всей красе предстало здание Королевской Галереи искусств. Длинное двухэтажное здание с огромным крытым садом прямо в центре, встречающее всех гостей высокой башней наподобие той, что строилась в средневековых замках. Кирпичные стены, покрытые штукатуркой и выкрашенные бордовой краской, светились яркими огнями газовых ламп и факелов, играли бликами высокие окна с элементами витражей, мягко трепыхались огромные гобелены с орнаментами. Крыльцо, больше похожее на сцену, в какой-то момент стало сборищем всех без исключения известных личностей этого города и не только. Оживлённые беседы и звонкий девичий смех разносились далеко за пределы самой Галереи.

Со всех сторон подъезжали всё новые и новые кэбы и брумы, из которых весело выпрыгивали одухотворённые молодые джентльмены и прекрасные леди, непременно соревнующиеся в своей красоте. Смотреть на строгие чёрные фраки и пиджаки с сюртуками было до боли скучно, но наблюдать за тем, как ярко и необычно пестрели изумрудные юбки, как развевались на ветру подолы шёлковых кремовых платьев, как блестели наполированные золотые броши и жемчужные ожерелья было одним сплошным удовольствием.

– Ричард! Ты же приличный молодой человек, в конце-то концов! – шипел на меня Маккензи, вновь и вновь уличая меня в том, как мои глаза бегают от одной девушки к другой.

С наступлением вечера вся толпа плавно перетекла с крыльца в само здание. Никогда ранее я не бывал в Королевской Галерее – возможно, мне бы и стоило там побывать в более раннем возрасте, хотя бы для того, чтобы понять тенденции в искусстве и взглянуть глазами на самые разные стили, но я не сильно расстраивался упущенным моментам, согреваясь изнутри благим чувством, что даже без этого опыта я смог достичь огромного успеха. Но стоило мне подумать о своих достижениях, как тут же в глубине сознания возникло чувство, будто гордость за собственный успех заставляет демона проснуться. Тьма, спрятанная глубоко в моём теле, медленно расправляет все свои конечности и вгрызается в душу, которую сейчас переполняет удовлетворение и радость. Будто бы гадкое напоминание, что теперь эти чувства под запретом – теперь ими кормится демон, а не я.

Лёгкая паника вновь заставляет мои руки дрожать, а голос скрипеть. Я плавно перехватываю приветственный бокал шампанского у лакея и быстро бреду подальше, вглубь широкого банкетного зала, обставленного угловыми диванами и курительными столами. Столь огромное количество людей делает только хуже: от них хочется убежать ещё дальше, спрятаться, но я понимаю, что во мне говорит волнение.

Усевшись на краю дивана, я залпом осушил бокал и едва не разбил его, крайне неуклюже поставив на пепельницу.

– Чёрт возьми… – тихо выругался я.

– Никак волнуетесь, мистер Камен? – твёрдый уверенный голос со стороны вынырнул словно из ниоткуда, чем изрядно меня напугал.

От испуга я дёрнул ногой, заехав по ножке столика, отчего бокал колыхнулся и на сей раз упал, разлетевшись на осколки.

– Господи Иисусе, вы… Меня напугали.

Мужчина, что сидел на другом краю дивана, мерно покуривал сигарету. Стряхнув пепел, он довольно заулыбался, после чего продолжил всё тем же хорошо поставленным голосом:

– Прошу простить. Даже не подумал, что вы не заметили меня.

Я мельком глянул на мужчину. Высокий, плечистый и приосанившийся, даже сидя на обволакивающих подушках дивана он держался строго и прямо, словно сидел на гвоздях. Гладко зачёсанные назад чёрные волосы блестели от помады, тугой пиджак плотно облегал тело, сухие руки с тонкими ветками вен были закинуты на спинку дивана. Вольготно закинув ногу на ногу, он медленно и аккуратно тянул дорогую толстую сигариллу, изучая меня, словно экспонат. На гладком худощавом лице красовались лишь тонкие аккуратные усики; золотой монокль на почти прозрачной цепочке был почти невидимым в этом приглушённом свете. Голубые глаза медленно изучали мою фигуру, пробегая то вниз, то вверх. С каждой секундой этого "анализа" улыбка на его лице вытягивалась всё шире, словно бы говорила «И вот ЭТО и есть ваш Ричард Камен, господа. Какое же убожество».

– Кхм… Да. Не заметил. – от столь пристального взгляда собеседника становилось не по себе.

– Волнение – это нормально. Помнится, в первый раз я настолько переволновался, что успел напиться ещё до торжественного открытия! Мой помощник держал меня под руку во время речи, но даже так я сумел оттоптать ногу леди Изольде Симонс. – мужчина легко посмеялся, – Золотые годы. Признаться честно, я даже скучаю по тому чувству. Волнение, предвкушение, жар внутри. Теперь это лишь пережиток прошлого. Теперь каждая такая выставка – лишь подтверждение того, что я всё делаю правильно.

Я вежливо улыбнулся и кивнул головой. Так, будто бы и сам переживал нечто подобное. Мужчина выдержал паузу, после чего продолжил:

– Я наблюдал за вашим творчеством, мистер Камен. Такой подъём! Я ведь буду прав, если скажу, что никакого образования у вас нет?

– Это действительно так, мистер…

Мужчина заливисто хохотнул, отведя взгляд в сторону. В этом жесте легко читалось самоуверенное хвастовство и в то же время насмешка надо мной, как будто бы я не смог в упор узнать саму королеву Викторию.

– Я уж думал, что больше не услышу подобного обращения. По крайней мере, не в стенах этой галереи. Но я сделаю поблажку, мистер Камен – вы ведь до сего момента, наверняка, даже не бывали в подобных местах.

Мужчина потянулся поближе ко мне и протянул руку. Добродушно, но довольно небрежно, словно вся напряжённость в его теле пропала.

– Морган Алессандро. Поверить не могу, что хоть кто-то этого ещё не знает.

Я протянул руку в ответ и крепко сжал её, вполне недвусмысленно вкладывая в это рукопожатие возникшее раздражение.

– Конечно же я знаю о вас, мистер Алессандро. Однако видеть вас вживую до этого момента мне не доводилось.

– И это вполне ожидаемо. Как я уже сказал, я нечасто появляюсь… – он на секунду задумался, потом снова улыбнулся, пытаясь поддеть меня: – В среде простаков.

Шон появился слишком вовремя. Если бы не его рыжая голова, которая нависла прямо над моим плечом, то вполне вероятно наш диалог с Морганом перешёл бы в совсем другое русло.

– Всё в порядке, Ричард?

– Лучше не бывает, Шон. – ответил я, продолжая сжимать руку Моргана.

– Мы с мистером Каменом всего лишь поприветствовали друг друга. – сказал Морган и быстро одёрнул руку, не убирая довольной ухмылки с лица. – И всё.

Шон, вечно хмурый и злобный, попытался скорчить добродушную мину:

– Не сомневаюсь, мистер Алессандро. Я прошу нас простить, но мне нужна помощь мистера Камена в деле личного характера.

– У нас ещё выдастся минутка на общение, джентльмены. Пора бы и мне самому поприветствовать гостей.

Морган медленно поднялся с дивана, затушил сигариллу и, сунув руку в карман, медленно прошествовал навстречу восторженной группе людей, которая любовалась одной из множества его картин.

– Надеюсь, что ты не задохнулся от его гонора. – тихо сказал Маккензи.

– Теперь я сомневаюсь, что несколько месяцев назад мне говорили правду об этом человеке. – также тихо ответил я.

– Ну, он чертовски хороший художник. Но слава, которая посыпалась на его голову, видимо, отбила ему все мозги. Люди подняли его самооценку до небес, и как раз на небесах сейчас он и витает на постоянной основе.

– Пф. – шикнул я, наблюдая издалека за тем, как довольная ухмылка Алессандро становится всё шире от многочисленных лестных слов, сыплющихся со всех сторон.

– Пойдём-ка, Ричард. Покажем тебя людям. – Маккензи похлопал меня по плечу и потянул под руку, пытаясь закрыть своим телом фигуру Моргана.

Он всё понял без слов. Короткая сценка, разыгравшаяся на его глазах, была наполнена напряжением. Конечно, Морган знал обо мне. Наверняка, даже от тех же самых людей, что ещё несколько дней назад наливали мне бокал шампанского и в густых облаках латинских сигарет обсуждали последние новости. По виду Моргана легко можно было понять, что он ожидал увидеть много больше, чем просто взволнованного мальчугана, умудрившегося разбить бокал в первые же минуты торжественного вечера. И как только все его опасения развеялись, он не упустил возможность показать, кто же тут настоящий хозяин положения. И тем самым он задел меня до глубины души.

Возможно, это и была ребяческая обида. Признанный талант, заслуживший всю ту славу, которой он безмерно гордится, Морган явно был выше меня на голову во всех аспектах. Но нечто во мне говорило совсем об обратном. Отравляющий сознание демон невесомым духом наклонился прямо над моим ухом, обнял за плечи, впился когтями в кожу и прошептал:

– О, Ричард, они ещё не знают, кто здесь прирождённый талант. Мы оставим его далеко позади, вот увидишь.

– Где моя картина? – внезапно спросил я, изнывая от теплющейся внутри злобы. Никогда прежде я не ощущал такого жгучего желания сбить спесь с напыщенного индюка вроде Алессандро.

– Дальше по коридору. Некоторые уважаемые люди были крайне любезны и… Одолжили мне твои картины. Целый выставочный зал в твоём распоряжении. И целый выставочный зал уже давно забит людьми, Ричард. О том я тебе и толкую – нам пора.

– Наш звёздный час, Ричард. – глубоко в моих мыслях шептал Паймон.

Я знал, что мне не стоило поддаваться демону. Что вся эта противоестественная энергия, которая чёрным дёгтем замызгала мою душу, в конце концов погубит меня. Но как же мне было хорошо. Как много сил и уверенности даровал мне потусторонний мир, скрытый от глаз и ушей миллиардов людей. Чёрные руки Паймона, грубо вцепившиеся в мои конечности, заставили меня подняться с дивана и глубоко вдохнуть всей грудью – сладкое чувство предвкушения, наслаждение грядущим успехом, ошеломляющая уверенность в себе и непоколебимость духа проникали в меня также легко и свободно, как и тёплый воздух, пропитанный дымом сигарет, запахом свечного парафина и нескончаемым шлейфом духов.

– Мистер Камен! – окрикнул меня самодовольный Морган. – Кажется, вас ждёт парочка зевак у выставочного зала.

– Видимо, среди гостей всё-таки нашлись ценители настоящего искусства. – ответил я.

Физиономия Моргана тут же переменилась. Ухмылочка в момент сползла с его лица, когда несколько мужчин, что толпились рядом с Алессандро, довольно присвистнули и прыснули смехом. Он попытался "проглотить" насмешку, нервно посмеиваясь искал поддержку в лицах восторженных любителей его творчества, но не найдя её лишь злобно огрызнулся:

– Они уже здесь, мистер Камен! А вы уж будьте любезны – укажите, наконец, заблудившимся людям, что толпятся у вашего зала, дорогу в уборную. Уж слишком их легко перепутать.

Маккензи подтолкнул меня в сторону коридора, лишь бы только прервать завязывающуюся перепалку.

– Мелкий гадёныш. – шепнул сам себе Алессандро, слегка закусив губу.

Уже в коридоре, подальше от Моргана и его свиты воздыхателей, Маккензи настойчиво бубнел мне на ухо:

– Ты бы был поаккуратнее в выражениях, Ричард. Морган давно повязан со многими влиятельными людьми этого города. Ты едва встал на ноги, и мне бы очень не хотелось, чтобы одна необдуманная фразочка снова сбросила тебя в яму.

– Правда? Ты думаешь, мне стоит бояться художника? – излишне самоуверенно ответил я, чем тут же вызвал ещё больше недовольного бубнежа Шона.

– Не будь дураком, Ричард. Ты же знаешь, что он не просто художник. Человек, который через день появляется в королевском дворце, не может быть "просто художником". Он ручкается с богатейшими людьми всей Британии, рисует портреты детей королевы, у него влияния и денег больше, чем у некоторых графов.

– Звучит так, будто ты боишься его больше, чем я.

– Общество диктует нам правила, Ричард. И одно из этих правил довольно простое: всегда найдётся тот, кто сможет испортить тебе жизнь по щелчку пальцев. Так вот – я бы не стал рисковать и сознательно провоцировать того, кто может испортить жизнь не только тебе, но и всему твоему окружению.

– Боишься за себя? Вот уж спасибо, Шон. Я думал, что вы, ирландцы, не боитесь простых слов.

Маккензи надул губы и цокнул языком. Вполне понятно было, что он пытался меня предупредить о возможных последствиях, но тогда мне думалось, что он драматизирует. Не станет же уважаемый человек вроде Моргана Алессандро так опрометчиво рисковать всем, что у него есть, из-за наглеца вроде меня? Тогда я был уверен, что не станет. Что в голове Моргана все же есть зачатки логики и здравого смысла, и он, как и любой другой цивилизованный человек, найдёт гораздо более изящный способ поставить меня на место. Проблема была лишь в том, что у него не было этой возможности. Потому как творящееся далее представление лишило его всякой опоры под ногами.

Мы с Маккензи неспешно пошли по коридору, приветливо здороваясь со всяким проходящим мимо человеком. Пусть для Алессандро я и был неотесанным простаком, который не пойми как дорвался до высшего общества, но в глазах других людей я прослыл почти что золотым идеалом тогдашних устоев – трудолюбивый молодой человек с печальным прошлым, который не жалея себя работал над собственным талантом и смог выбиться в свет. Для множества людей я был загадочной фигурой, крохотной звездой, которая загорелась так ярко и красиво, что привлекала вполне осознанный интерес. Потому Шон и спешил продемонстрировать меня всё большему количеству гостей – если вся фернуоллская знать уже была знакома со мной непонаслышке, то приезжие леди и джентльмены, знавшие обо мне лишь благодаря картинам, всенепременно должны были остаться под приятным впечатлением от моей личности. Во всяком случае, на то надеялся Маккензи.

Чем ближе мы подходили к отведённому под мои картины выставочному залу, тем больше знакомых лиц мне удавалось встретить. И владелец нескольких угольных шахт мистер Мортимер Смит, и графиня Фернуоллская леди Анна Бергем, и хозяин целого ряда ювелирных мастерских сэр Рэджинальд Ланкасл, и даже светский лев Мартин Лэндсдейл – все они пришли поддержать меня в этот вечер, и в какой-то момент даже стали подобием толпы воздыхателей, что окружала и Моргана.

– Готов? – спросил меня Лэндсдейл, стоило мне только прикоснуться к дверям выставочного зала.

Я довольно засмеялся, после чего резко толкнул двери и увидел множество людей, шумно обсуждающих висящие на стенах полотна. Десятки самых разных картин, которые когда-то были нарисованы мной. Те самые, вполне обычные и мало похожие на истинные шедевры, полотна, которые я мучал бессонными ночами, даже тогда, когда редкие посетители мастерской расходились по домам. Натюрморты и этюды, пейзажи и портреты, фантазии и абстракции, исторические мотивы и мрачные аллюзии. Я увидел первую картину, которую выкупил один из гостей, с теплотой на душе взглянул на полотно, подаренное отцу, умилился первым наброскам, которые неумелой рукой были выведены куском угля. А по центру, на самом видном месте, накрытая шёлковым полотном, стояла она – картина, которая запустила всю цепочку дальнейших событий.

Глава 6

9.

– Дамы и господа, с огромным удовольствием хочу признаться, как я рад вас всех здесь видеть! – начал я. – И с не меньшим удовольствием хочу поблагодарить людей, благодаря которым эти стены украшены моими полотнами. Всю свою сознательную жизнь я провёл у мольберта, днями и ночами выводя каждый штрих, каждую линию, деталь, малейшую точку. Всё для того, чтобы в определённый момент суметь с гордостью сказать: "Я настолько приблизился к идеалу красоты, насколько позволяют мне материалы!" Сотни людей день изо дня наблюдали за тем, как неуверенные мазки превращались в изящные движения руками, как жирные кляксы исчезали без следа, как мутные образы обрастали такими деталями, каких не увидишь даже в реальности. Ваше пристальное внимание невероятно ценно для меня. Ведь что, как не внимание, даёт человеку понять, что он всё делает правильно? Внимание придаёт уверенности, внимание заставляет двигаться дальше. Там, где прогорели тысячи величайших умов и визионеров, осталось непаханое поле. Угадайте, чего этому полю не хватает? Правильно – внимания!

Демон раскрыл в моей душе все двери, из которых тут же потекла пафосная бредятина и заносчивая дребедень, от которой тошнило даже меня самого. Но он знал, на что надо давить. С этим нельзя было спорить.

Шон, слегка сощурив глаза, задумал нечто особенное. Быстро прикинув в голове, как можно одновременно прослыть и безупречной души человеком, и заграбастать ещё больше денег, он внимательным образом выслушав мой небольшой монолог о важности внимания, после чего подошёл ко мне и шепнул на ухо крайне занимательную идею:

– Скажи им, что вложишься в благотворительность, парень. Сделай так, чтобы они полюбили тебя ещё больше.

– Кхм. Должен сказать вам, что своим вниманием вы распалили звезду. Из маленького огонька, который еле теплился на кончике спички, Вы, господа, смогли разжечь гигантскую звезду, которая светит теперь в миллионы раз ярче. Спасибо. Я не буду лгать – я молод и глуп, но где, как не в высшем обществе, удастся перенять огромнейшее количество столь ценного жизненного опыта? Вы вложили в меня деньги и, уверен, лишь выиграли от этого. Потому мы с мистером Маккензи переймём этот опыт и проспонсируем несколько школ. Взрастить одну звезду – это достойно. Но взрастить целое звёздное небо – вот настоящая цель!