Ледяная цена

Автобус Петрозаводск – Паккоярви сбавил ход, вздохнул уставшими тормозами и остановился у перрона автостанции. Шипованная резина оставила на накатанной ледяной корке, покрывшей асфальт к концу декабря, спутанную вязь следов, белесых, как борода волхва. Водитель открыл двери, и окутанные клубами пара немногочисленные пассажиры один за другим оказались на улице. Павильон автостанции встречал их замерзшими стеклами киоска «1000 мелочей» и табло со светящейся строчкой, состоявшей из одних только двоек и единиц.

Первыми из автобуса выпорхнули две молоденькие студенточки – они досрочно сдали зачеты и вернулись в родной городок, чтобы отметить праздники с семьей и друзьями. Судя по непрерывающейся болтовне, куда больше, чем встреча с близкими, их занимало, успеют ли в недавно открывшийся рядом с почтой пункт выдачи заказов доставить заказанные праздничные платья и в чем вообще идти на новогодние вечеринки.

Следом за девчонками, вперевалку спускаясь по ступеням, появился Николай Иванович Зеленцов – завклубом, библиотекарь и, как утверждали местные жители, последний хранитель традиций. Он возвращался из республиканского министерства культуры, где на заседании начальник департамента объявил сухим, трескучим, как перестук костяшек бухгалтерских счетов, голосом, что бюджет на следующий год будет сокращен на треть. Теперь придется урезать расходы, отменять запланированные мероприятия. Тридцать лет Николай Иванович посвятил возрождению старинных праздников – и теперь всё зависело от цифр в ведомственной таблице.

Особенно больно ему было думать о Паккыр-Йоле, местном торжестве, посвященном символической победе огня надо льдом и проходящем в день после зимнего солнцестояния. Завклубом помнил его тихим, домашним: хор пенсионеров, девчонки из танцевального кружка, чай в эмалированных кружках. Но теперь, когда внутренний туризм стал модным, на праздник приезжают на своих блестящих, как елочные шары, машинах сотни туристов из Москвы, Петербурга и других городов, глазеют и отовариваются на ярмарке, разве можно позволить долгожданному мероприятию исчезнуть, как льдинке в пламени праздничного костра?

Последним из автобуса вышел молодой человек лет тридцати в длинной черной парке, чем-то напоминавшей сутану, из-под которой виднелись узкие штаны несерьезного охристо-ржавого цвета. Нелепая меховая шапка, съехавшая на затылок, открывала мокрую от пота чуть вьющуюся светлую челку, которая под морозным зимним ветерком неприятно холодила кожу. Очки в модной прямоугольной оправе и блестящая серьга однозначно выдавали в нем приезжего, но не туриста. В это время года туристы в Паккоярви не были редкостью, но этот не был похож на охочего до диковин жителя столиц – ни бесполезного фотоаппарата с огромным объективом на шее, ни невпопад напяленных вязаных вещей с национальным орнаментом, купленных втридорога в Петрозаводске.

Спускаясь из автобуса, он бил себя по ногам огромной спортивной сумкой, набитой непонятно чем, и чуть слышно чертыхался. Макс приехал из Петербурга, где зарабатывал, пописывая заказные статейки для чужих блогов и делая посредственные переводы зарубежных новостей.

Еще пару дней назад Макс ничего не знал о Паккоярви. Сокурсник Вадим, ставший популярным тревел-блогером, подкинул ему халтурку. «Съезди, – говорит, – друг мой, в это захолустье, подсними мне фактуру про тамошний фестиваль, запиши пару-тройку интервью с аборигенами, чтобы я потом смог смонтировать какой-нибудь связный и не слишком занудный рассказ, а я тебе отплачу звонкой монетой». Сам он в эти дни собрался на «почти такой же сабантуй», но в Намибии.

Что такое «сабантуй в Намибии», Макс не очень уяснил, но, увидев на треснувшем экране своего старого китайского смартфона уведомление от банковского приложения с шестизначным авансом, не стал задаваться этим вопросом. Времени на подготовку практически не было, поэтому он побросал в спортивную сумку несколько смен белья, штатив для смартфона, селфи-палку, зарядные устройства для смартфона, зарядные устройства для зарядных устройств, изрядно потрепанный в битвах за контент ноутбук и зачем-то пару банок тушенки, года три бесцельно пылившихся в дебрях шкафов его холостяцкой квартиры. Погромыхивая этим скарбом, тем же вечером он погрузился в поезд на Петрозаводск, чтобы к середине следующего – самого короткого в году – дня своими глазами увидеть остановку междугородного автобуса и киоск «1000 мелочей».

Макс вышел из здания автостанции, безвкусно облицованного казенным сайдингом, и направился, следуя указаниям навигатора, на центральную площадь. Там он надеялся увидеть приготовление главной достопримечательности фестиваля – циклопических размеров костра – и, возможно, подловить кого-то из местных, чтобы начать собирать информацию. Идти было недалеко, но жгучий мороз и долгое сидение в автобусе заставили его отклониться от проложенного маршрута. Макс тащил свою сумку по широкой улице, обрамленной старинными деревянными домами, и вплоть до самых завязок на своей мохнатой шапке чувствовал, как оценивающе присматриваются к нему встречные. Группка подростков в дутых куртках, сверкая глазами из-под балаклав и шарфов, закрывающих лица, пробурчала что-то невнятное, проходя мимо него. Макс не смог ничего толком разобрать, кроме громкого гогота, донесшегося из-за спины.

Увидев первую же витрину с рекламой карельских пирожков-калиток, Макс распахнул дверь и ввалился внутрь, топоча заснеженными ботинками. Опустив запотевшие очки на кончик носа, он увидел внутри пекарни двух школьниц, судя по времени, прогуливавших последние уроки за чашкой какао с пирожным.

Пожилая продавщица за прилавком увлеченно раскладывала выпечку и не сразу обратила внимание на нового посетителя.

– Здравствуйте! – кашлянув для привлечения внимания, бодро начал Макс. – Американо у вас найдется?

Продавщица подняла голову и смерила вошедшего проницательным и слегка усталым взглядом.

– Кофе нет, молодой человек, – вяло отрезала она. – Кофемашина сломалась. Есть чай и компот из сухофруктов. Будете брать?

Похоже, кофемашина у нее сломалась не сегодня и даже не вчера, настолько заученно звучал ответ.

– Досадно, – расстроенно пробормотал Макс. – Нет, компот не подойдет. Чаю разве что взять, а то я окончательно окоченел в этом автобусе. Может, подскажете, где у вас тут можно согреться? Дадите наводочку, так сказать? – продолжил он с надеждой в голосе.

– На водочку я посторонним не даю, молодой человек, – обнажив золотые зубы, улыбнулась женщина. Макс не сразу оценил каламбур и неловко улыбнулся в ответ. – Спросите там, рядом с домом культуры, – продавщица неопределенно махнула рукой в сторону центральной площади, – там и обогреют, и подогреют.

– Спасибо большое! – Макс поправил съехавшую шапку и вышел из пекарни в мороз, норовящий укусить всякого за нос и щеки.

Низкое солнце еще висело над горизонтом и далекие верхушки сосен, подсвеченные контровым светом, казались абсолютно черными на фоне прозрачного неба. Еще час-другой, и первые сумерки самого короткого дня в году опустятся на городок, так что Максу нужно было поторопиться сделать несколько видовых «подсъёмов» подготовки к празднику и заселиться в гостиницу. Он невольно залюбовался тем, как была украшена улица. В отличие от бездушных и насквозь коммерческих новогодних гирлянд, сверкающими удавами душивших Петербург уже с конца ноября, здесь атмосфера праздника казалась искренней, домашней. На подоконниках домов с резными ставнями красовались мотанки – безлицые куклы-обереги, закутанные в тряпичные платки с яркими вышитыми узорами. Такие же куколки, только гораздо меньше домашних, перемежались с шишками и еловыми лапами на гирляндах, развешанных между фонарями.

Воздух был наполнен хрустом свежего снега под ногами и запахом дыма. Тут и там топили печи, а со стороны центральной площади доносились веселые крики детей – похоже, там была ледяная горка. Наконец оказавшись на площади, Макс удивился: жизнь тут по- настоящему кипела, как на рождественской ярмарке где-нибудь в Европе. Бесчисленные туристы и местные переходили от прилавка к прилавку, рассматривая и покупая нехитрые сувениры и лакомства. Над торговыми рядами и толпой пирамидой возвышалась огромная груда бревен, широко обнесенная ограждением, – это была основа для завтрашнего костра. На её вершине красовался гигантский еловый венок, перевитый широкими красными и белыми лентами. Миниатюрные копии венка-великана продавались в десятках разных исполнений – от брошей и браслетиков до магнитов и держателей для чашек.

Почуяв запах кофе от одного из прилавков, Макс пристроился в хвост небольшой очереди и уже через пару минут держал в руках долгожданный дымящийся бумажный стаканчик, искусно обвитый еловой веточкой с белой лентой.

Вокруг исполинского сооружения неторопливо прохаживался грузный седобородый старик с ясными живыми глазами на крупном морщинистом лице, словно вырезанном из узловатого полена сильной, но неумелой рукой. Мужчина в ушанке переговаривался с женщиной в ярком пуховике, сопровождавшей его. По тому, как она кивала и часто сверялась с какими-то записями в раскрытом блокноте, было видно, что она держит ответ перед строгим начальством. То и дело старик прерывал разговор, отвечая на телефонные звонки. «Это же тот дед из автобуса! – узнал его Макс. – Местная елка у меня уже есть, настало время познакомиться с местной шишкой! Пожалуй, надо держаться посолиднее, а то такой старикан и глазом не моргнет, пошлет чистить площадь детской лопаткой».

– Добрый день! – Макс кивнул, поправил шапку и на секунду задумался, как правильно представиться. – Я Максим, видеоблогер, снимаю сюжет про ваш праздник.

Мужчина в ушанке остановился, слегка наклонил голову и молча осмотрел Макса с головы до ног, будто пытался вспомнить, откуда знает его. Макс дружелюбно улыбнулся.

– Вы тут главный, да? Так и подумал, как только вас увидел.

– Что ж, – мужчина как бы сначала собрал слова где-то в глубинах своего могучего тела, а потом глухо, размеренно и немного нараспев произнес: – Пожалуй, так и есть.

– Простите, а как вас зовут? Если позволите, я бы взял у вас небольшое интервью о празднике, – Макс обрадовался своей удаче и еще более приветливо улыбнулся.

– Николай Иванович, я заведую здешним клубом и библиотекой. Мы сейчас с Ириной уже заканчиваем, – Николай Иванович небрежно повел головой в сторону своей спутницы, – так что, если вам нужно поговорить, приходите в библиотеку часам к семи вечера, у меня будет немного свободного времени.

– Спасибо! Вы даже не представляете, насколько для меня важно поговорить с настоящим знатоком, чтобы снять хороший ролик, – затараторил Макс. – В семь в библиотеке. До встречи!

Окрыленный нежданным подарком судьбы в виде настоящего деда-краеведа, одна запись с которым наверняка будет в сто раз ценнее десятка разговоров с экающими и мэкающими мужиками с площади, Макс развернулся и решил воспользоваться наступающим золотым часом, чтобы наснимать атмосферных общих планов в лучах заходящего солнца.

Гостиница «Северное сияние» встретила Макса массивной деревянной дверью, окованной под старину. Вместо ручки на ней висело тяжеленное кольцо, увенчанное зеленоватой литой головой льва. Цвет металла был слишком ярким для патины, но слишком блёклым для краски, выдавая искусственно состаренную вещь. Самый первый мимолетный взгляд на эту дверь безошибочно сообщал, что и она, и все, что за ней, ненастоящее, нарочно придуманное для легковерных туристов.

Женщина за стойкой, одетая в синтетическую кофту, которая изо всех сил пыталась казаться льняной сорочкой, задала Максу дежурные вопросы, проклацала накладными ногтями по клавиатуре ноутбука и выдала ключ от номера, прицепленный на массивный деревянный брелок в форме елового полена.

По пути к лестнице, ведущей на второй этаж, Макс обратил внимание на несколько высоких столов и небольшую барную стойку, больше напоминавшую старый магазинный прилавок. «Должно быть, здесь наливают что-нибудь покрепче компота из сухофруктов», – ухмыльнулся он.

Номер не представлял собой ничего особенного: стул, шкаф, кровать и умывальник – вот и вся обстановка, воплощение северной суровости. Макс бросил сумку на пол, достал из неё штатив и запасной аккумулятор для камеры. Некоторое время посидел на краю кровати, разглядывая безликую репродукцию бледного зимнего пейзажа на стене. Затем, вздохнув, вышел в тускло освещённый коридор, застеленный потертым линолеумом, и отправился на встречу.

Над дверью Дома культуры помаргивала неяркая лампочка в зарешеченном плафоне. Макс с усилием дернул дверь за железную ручку и тут же разразился проклятиями – привычка держать руки в карманах и не надевать перчатки на этот раз дорого ему обошлась. Двадцатиградусный мороз обжег пальцы, мгновенно прилипшие к металлу, и оставил белые полосы, которые через минуту покраснели и начали ощутимо саднить. Старательно выдыхая теплый воздух на свои несчастные ладони, Макс прошагал по темному холлу на свет, сочившийся из приоткрытой двери в дальнем углу. Красная табличка «ЗАВЕДУЮЩИЙ», выполненная угловатым золотым шрифтом и небрежно приклеенная ниже бумажка «Зеленцов Н. И.» не оставляли сомнения, что он пришел по адресу. Знакомый бородач сидел за столом над каким-то гроссбухом и делал пометки, не поднимая головы. Макс негромко хмыкнул в надежде привлечь внимание к своей персоне.

– Надеюсь, добрались без приключений? – наконец спросил Николай Иванович, еле заметным кивком приглашая посетителя сесть на стул у стены. Говорил он все так же негромко и размеренно, как и при первой встрече на площади.

– Да, если не считать того, что я чуть не отморозил себе все, что только можно, – ответил Макс и поморщился от боли, продолжая растирать замерзшие руки о задубевшие от мороза штанины. – И кажется, у вас тут как-то темнее, чем в Петербурге, хотя по мне именно там настоящее царство Аида.

Николай Иванович поднял кустистые брови, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на улыбку, но уже через мгновение взгляд снова стал непроницаемо серьезным.

– Вдалеке от больших городов ночи всегда темнее. В такие ночи особенно легко забыть, где кончается мир людей и начинается другой – чужой мир. Ведь ночь темна…

– …и полна ужасов, – автоматически продолжил цитату Макс вполголоса. «Если сейчас он начнет задвигать что-нибудь про огненного бога и человеческие жертвоприношения, будет очень смешно. Нарежу Вадику пару роликов из „Игры престолов“ вместо интервью, и дело в шляпе», – сыронизировал про себя парень.

– Что вы сказали, молодой человек? – Николай Иванович не расслышал или сделал вид, что не расслышал бормотание собеседника. Макс только мотнул головой в ответ и показал, что включил камеру.

– Да, насколько я помню, вы хотели узнать побольше о Паккыр-Йоле? – продолжил директор. – Что ж… То, что это праздник, который уходит корнями в далекое прошлое нашего края, вы, наверное, уже слышали. Но если вы ждёте примитивных страшилок про злых духов или сожженных первенцев, боюсь, я вас разочарую. С одной стороны, всё куда прозаичнее, с другой же – я нахожу в этой традиции глубокий, по-настоящему глубокий смысл, – краевед умолк, погрузившись в собственные мысли.

Макс молчал, ожидая продолжения.

– Люди, которые жили здесь века назад, сталкивались с зимами, которые нам даже сложно представить. Без привычных нам технологий, без защиты – только деревянные избушки и звериные шкуры. И каждый шаг в лес мог стать последним. Зажигать костры, оставлять дары огню – мясо, лепешки, поделки – все это стало ритуалом, позволявшим почувствовать себя защищёнными, напомнить самим себе о границах между безопасностью и хаосом.