Рыжая кошка

Краткое вступление от Халька Юсдаля

Представляя потомкам свою «Синюю хронику Аквилонского королевства», я никак не мог обойти вниманием некоторые, совершенно неизвестные подробности жизни государя Конана Канах, о коих он не соизволил поведать ни близким друзьям, ни жаждущим новых сплетен о жизни короля придворным.

Случилось так, что в лето 1299 от основания Аквилонии я и король Конан остались наедине в охотничьем домике, что в Руазельском лесу – тогда Его величество был погружен в бездеятельную хандру, и даже Большая Королевская охота не могла его развлечь. С тем мы отбились от основной свиты, предупредив о нашем исчезновении только герольдмейстера двора, барона Ортео, который и был обязан предупредить королеву Зенобию вкупе с вице-королем Просперо Пуантенским о том, что Хальк Юсдаль и Конан Канах будут отсутствовать до утра.

Я, как человек полагающий, что у короля нет от меня тайн (ибо уже много лет являюсь тайным советником короны и личным другом Конана) превесъма изумился, когда киммериец провел меня звериными тропами в затерянный среди чащоб Руазеля охотничий домик, который, по словам Конана, предназначался для «секретных встреч с людьми, о которых никто не должен знать». Я так и не понял, имел ли в виду король «людей» или «встречи».

Мы разожгли камин, киммериец откупорил небольшой бочонок драгоценного нектара – красного вина, именуемого в Шеме «Аибнумские холмы» и погрузился в размышления. Мыслил он вслух, невольно заставляя меня внимать его излияниям. Королевская хандра – ужасная болезнь! Конан изливал на меня свои мысли о государстве и троне, прошлом и будущем, о налогах и морском флоте, а затем… Затем короля слегка развезло. И он, на радость мне, равно как и потомков, кои прочтут сию летопись, рассказал весьма прелюбопытную историю, относящуюся к 1285 году по аквилонскому счету. Веной и осенью того года беспокойный Конан пристал к ватаге знаменитых «Ночных Стражей», сиречь – охотников на монстров, с коими делил тяготы и трудности их жизни в течении нескольких лун. Но после его вынужденного ухода из отряда, возглавляемого неким Гвайнардом из Гандерланда, киммериец умудрился влипнуть в историю, о которой он мне и поведал.

Все, что я описываю ниже, является пересказом слов короля Конана Канах в моем изложении. История рассказывается от лица самого Конана (единственно, я несколько облагородил речи короля, изредка срывавшегося на непотребную в благородном дворянском обществе брань в адрес своих врагов…) Возможно, сию рукопись можно полагать апокрифом, но супротив истины я не погрешил, в чем клянусь свои гербом и дворянской честью.

Смею так же приписать, что имя главной героини я нарочно изменил, дабы не бросить на эту благороднейшую даму даже тени подозрения…

К сему руку приложил – Хальк Юсдаль, личный библиотекарь и тайный советник короля Конана I Аквилонского, из Канахов в день Преполовения, лета 1299 по счету нашего королевства.

Сидя у костра, я точил меч. Вообще-то, необходимости в этом не было, он и так рассекал подброшенный в воздух волос. Просто, полезная это привычка – каждый вечер точить и полировать меч. Дисциплинирует. И еще – помогает думать.

Мечей через мои руки прошло не один и не два, но этот я ценил, пожалуй, больше других. Легкий, чуть изогнутый, с навершием, украшенным темно-красным рубином, с тонкой вязью неведомых мне рун на клинке. Трофей, которым я гордился по праву. Трофей, который когда-то едва не стоил мне головы.

Время тогда выдалось мирное, что, разумеется, хорошо для всех, кроме наемников, вроде меня. Ни войн, ни стычек. Даже разбойники шалили меньше обычного, даже степняки откочевали куда-то – за шесть лет ни одного набега. Я бродил из города в город в поисках дела, и те немногие сбережения, что мне удалось скопить за предыдущие годы, постепенно таяли.

Тут-то мне и предложили работу: выследить и уничтожить предводителя шайки головорезов. Шайку-то накрыли и всех повязали, а вожак их ушел. Я взялся за это дело с радостью, и не только ради звонких монет, хотя платили за него щедро. Просто – не могу долго жить без риска. Кровь киснет, и жизнь становится пресной и бессмысленной. Такой уж я уродился: на одном месте задержаться долго не в состоянии, да и без приключений обойтись не могу.

Парня этого – Голтаргон его звали – я выслеживал месяца три. Осторожен он был и хитер, как зверь матерый. Да зверем же и оборачивался. Когда кабаном, а когда волчарой огромным. Подвела его, пожалуй, самоуверенность. Отчаявшись до него добраться, я начал совершать тщательно продуманные «оплошности», стараясь не оставить у него сомнений, что я на него охочусь. То останавливался в трактире и вечером, прикинувшись захмелевшим, начинал приставать ко всем с расспросами о Голтаргоне. Хвастался во всеуслышание, что скоро приволоку его на праведный суд на цепи, словно медведя на ярмарку. И подробно расписывал, где и как я устрою для него очередную ловушку. Стараясь, разумеется, чтобы услышало меня как можно больше народу. Затея, ясное дело, проваливалась, и я начинал свое представление сызнова, рассчитывая, что в конце концов, моему противнику это надоест. Не может не надоесть.

Конечно, он мог уйти, но он отчего-то считал те места своими и не желал покидать их. То ли зазноба у него там была, то ли держало что-то, а только не захотел он в чужие земли податься. Это его и сгубило.

Голтаргон, надо отдать ему должное, попался на приманку не сразу. Хотя наблюдал за мной, думаю, очень внимательно. И осторожно. Кто другой, может, и не заметил бы, но у меня сызмальства чутье на опасность. Словно холодные пальцы сжимают виски. Уж сколько раз этот дар спасал мою жизнь – не сосчитаешь. Правда, действует он по-разному. Когда за мгновение до беды, а бывает, что и за несколько часов. Не угадаешь.

Так вот, когда Голтаргон надумал превратить меня из охотника в добычу, мне недели три казалось, что я ношу на голове ледяной обруч. Ощущение не из приятных, конечно. Зато я был настороже.

Я прикидывался беззаботным, хотя к концу нашей с Голтаргоном игры начал терять терпение. К счастью, он, наконец, поверил в мою глупость. Да и я в тот вечер разошелся вовсю – с отчаяния. Орал песни, приставал к девчонке, что разносила вино в трактире, обещал подарить ей голову Голтаргона на золотой цепочке, продетой через уши. А виски ломило от холода, и озноб медленно расползался по всему телу: я чувствовал, что время пришло, и Голтаргон вот-вот нанесет удар.

Я вышел из трактира глубоко за полночь, едва не своротив по дороге стол, и побрел по улице, путаясь в собственных ногах и словах очередной песни. В руках я нес ополовиненный бурдюк с вином и время от времени прикладывался к нему. Есть у меня еще одно свойство: хмельное на меня действует слабо. Почти вовсе не действует. Прежде я считал это недостатком, не без зависти глядя на тех, кому вино помогало забыть о невзгодах, боль унять или просто повеселиться вволю. Теперь то, что я привык считать своим проклятием, обернулось даром судьбы.

Я углубился в лес. Несмотря на оранжевый диск луны, висящий в небе, вокруг было черно, хоть глаз выколи. Я с треском и громогласными проклятиями продрался сквозь заросли, наверняка распугав все зверье, как минимум, на лигу вокруг. Плюхнулся под дерево, поерзал, устраиваясь поудобнее, хлебнул еще вина, неразборчиво, но с чувством выругался, уронил бурдюк и звучно захрапел, привалившись к стволу.

Я ждал нападения – и все же едва не пропустил его. Мой противник сумел подкрасться совершенно беззвучно. В голову мне словно ледяные иглы впились – я инстинктивно откатился в сторону и вскочил, выхватывая оружие, прежде, чем успел сообразить, что происходит. Услышал свист воздуха, рассекаемого клинком, увидел темный силуэт – судя по всему, Голтаргон рассчитывал отрубить мне голову.

Он повернулся ко мне мгновенно – глаза у него светились желтым, словно у зверя. Меч снова запел в воздухе, но я отбил удар, хотя и не без труда. Противник мой двигался быстро, пожалуй, слишком быстро для человека. Да и силищи у него хватало.

Мы бились молча, и у него было преимущество: он явно неплохо видел меня, мне же приходилось сражаться почти вслепую. Мы бились, и я вынужден был медленно отступать под его натиском. Если бы там было чуть-чуть светлее! Я знал заранее, что предстоит иметь дело с оборотнем, но этот оборотень был необычным. Те, которых я встречал прежде, или о которых мне приходилось слышать, не имели никаких особенных способностей, находясь в человеческом облике. Перекидываться могли, это верно. В лисицу или даже в медведя. Но не более того.

Я ожесточенно отбивался, постепенно отступая в том направлении, где – я помнил – была поляна. Только бы не споткнуться!

До спасительной поляны оставалось, по моим прикидкам, не более двадцати шагов, когда мне под ноги подвернулся-таки какой-то корень. Я чудом сумел удержать равновесие и едва не пропустил удар, направленный прямо мне в грудь, И тут вспыхнул свет. Яркий и теплый. Казалось, множество факелов внезапно осветило непроглядный мрак ночного леса.

– Ах, сожри тебя лягушка! – раздался донельзя раздраженный девичий голосок откуда-то сверху. – Перестаралась!

Я не позволил себе зажмуриться, несмотря на резкую боль в глазах. Годы тренировок и скитаний не прошли даром. А вот мой противник такой выдержкой не обладал. Приостановился. На мгновение только, но мне хватило. Мой клинок ударил по кончику его меча, выбивая оружие из рук. Я мог бы убить Голтаргона, но это было бы слишком просто.

Зазорно мастеру искать легких путей. А я считал себя мастером. Мастером клинка. Мастером выживания. Не-ет, я скручу этого негодяя и доставлю его в город живым. И по дороге ни одной деревни не пропущу – пусть видят, чем закончил тот, кто не один десяток лет наводил ужас на всю округу. И на пленника пусть полюбуются, и на своего избавителя тоже.

Я приставил меч к горлу оборотня пониже короткой светлой бороды. Тот замер, щуря золотистые волчьи глаза и хрипло дыша: все-таки, поединок со мной дался ему не так уж легко, несмотря на все его преимущества.

Свет, между тем, стал мягче. Впрочем, теперь, когда глаза привыкли, это было уже неважно.

– Так лучше? – заботливо спросил все тот же звонкий голосок.

– Если ты спрашиваешь меня, – отозвался я, прижимая острие клинка к шее Голтаргона, – то я не очень-то привередлив. А если… хм… этого, то ему уже, думаю, все равно.

– Тебя, – весело подтвердила невидимая пока девушка. – Мне понравилось, как ты дрался, и я решила помочь.

– Я запомню это, колдунья, – ненавидяще процедил сквозь зубы разбойник. – Сочтемся.

– Это вряд ли, – я покачал головой.

А вот нельзя отвлекаться, даже если противник обезоружен, и лезвие твоего клинка упирается ему в горло. И я тут же поплатился за свою самоуверенность. Голтаргон перекинулся мгновенно – ни один оборотень на моей памяти не умел такого. Приземистый человек в кожаной одежде исчез, и кончик моего меча, только что приставленный к его шее, беспомощно повис в воздухе. Здоровенный кабан с места рванулся вперед и неминуемо выпустил бы мне кишки, если бы я чудом не успел отскочить в сторону. Клык прошел вскользь, распоров на мне куртку и рубаху и располосовав кожу. Вепрь-оборотень развернулся, готовясь снова кинуться на меня – хорошо еще, что деревья росли слишком густо, чтобы у него было достаточно места для разгона.

Не-ет уж, голубчик, я решил тебя взять живьем и возьму. Я надавил пряжку пояса, и в ладонь мне удобно легла метательная игла, густо намазанная сонным зельем. Пользовался этим оружием я крайне редко, предпочитая полагаться на меч и свое воинское умение. Но с собой на всякий случай носил. Вот и настал тот случай.

Кабан помчался ко мне – я отпрыгнул и метнул свое оружие вслед пронесшейся мимо туше. Игла глубоко вошла в бок зверя.

Все. Теперь ему не уйти. Испытанное снадобье валило с ног через несколько ударов сердца – зверя ли, человека, без разницы.

Вепрь опять развернулся ко мне, и вдруг замер, уставившись на меня крошечными глазками. Но вместо того, чтобы осесть на землю, как я ожидал, кабан неожиданно припустил прочь. Я не поверил своим глазам.

– Погоди, я с тобой, – раздался шорох, и с дерева с беличьей ловкостью соскользнула давешняя девушка. – Этому-то свет без надобности.

Мы мчались за кабаном через лес, причем моя неожиданная спутница и не думала от меня отставать. У нее не было никакого светильника – казалось, свет исходил от нее самой. Впрочем, меня на тот момент мало занимало ее колдовство. Меня тревожил кабан, который продолжал упорно ломиться сквозь заросли, не собираясь ни останавливаться, ни засыпать.

Я мог бы сократить расстояние, но пока не спешил. Должен же он когда-нибудь выдохнуться, в конце-то концов! Впрочем, Голтаргон, хотя и не выглядел усталым, вел себя беспокойно. Метался из стороны в сторону, словно желая свернуть, но невидимая преграда не позволяла, и он несся дальше.

Я покосился на свою спутницу. Она поймала мой взгляд, широко улыбнулась и неожиданно подмигнула:

– Все продумано, охотник за оборотнями.

– Куда ты ведешь его? – выдохнул я.

– Увидишь.

Это мне совсем не понравилось, но возразить я не успел. Раздался истошный визг, и вепрь исчез.

– Остановись, – девушка вцепилась в мой рукав. – Не то улетишь вслед за ним.

Мы перешли на шаг и остановились у кромки обрыва. Внизу шумела река.

– Там дальше пороги, – сказала девушка. – Он не выберется.

– Зачем? – сердито спросил я. – Он был мне нужен живым.

– Тебе? Не рассказывай мне сказки, охотник.

Я свирепо посмотрел на нее и встретил безмятежный взгляд светло-зеленых, словно весенняя листва, глаз. Росточком моя спутница едва дотягивала мне до груди, и все же у нее каким-то образом получалось смотреть на меня, словно бы сверху вниз.

Только сейчас я смог разглядеть девушку. Золотисто-рыжие кудри до плеч, в которых запутались еловые иголки. Чуть вздернутый нос, острый подбородок, лукаво приподнятые уголки рта. Не красавица, отнюдь не красавица. И все же было в ней что-то такое, отчего у меня тут же прошла вся злость.

– Ладно. Не мне. Тем, кому я обещал разделаться с этим разбойником.

– Им – да. Но мне – мне, охотник, совершенно не нужно, чтобы Голтаргон был схвачен живым.

– Так ты его знаешь… знала?

– Пф-ф! – она фыркнула, забавно сморщив нос. – Он мой ученик, – сдвинула светлые брови. – Бывший.

– Так это ты…

– После все объясню, – она решительно тряхнула кудряшками. – У тебя весь живот в крови. А клыки у нашего общего знакомца были, вообще-то, ядовитые, чтоб ты знал.

– И что?

– Ну, у тебя есть на выбор два варианта, – она принялась деловито выбирать из волос хвоинки. – Или пару дней погостить у меня в замке, здоровье поправить. Или пожить самостоятельно… еще пару часов.

– В замке?

– Пф-ф! Решайся, что ли, охотник. Недосуг мне полночи в лесу торчать. Дела, между прочим.

– А где…

Договорить я не успел. Девушка закатала рукав куртки, коснулась пальцами широкого серебряного браслета на запястье, быстро пробормотала несколько слов, и прямо в воздухе перед нами возникли призрачные очертания открытой двери. Моя спутница нетерпеливо дернула подбородком, предлагая мне войти. Судя по всему, в моем выборе она нисколько не сомневалась.

– Ну, вот, теперь ты выглядишь намного лучше, – без церемоний заявила хозяйка замка, когда на следующий день я, умытый и причесанный, спустился в гостиную.

– Ты тоже, – ухмыльнулся я.

И ничуть не покривил душой. Изумрудно-зеленое платье шло моей спасительнице гораздо больше, чем мужской наряд, в котором я видел ее накануне. А глубокий вырез поневоле притягивал взгляд. Девушка заметила это и лукаво улыбнулась:

– Кстати, я так и не представилась. Кештиора Арнамагелльская, волшебница в пятом поколении, магистр Ордена Рубинового Трезубца и победительница трех подряд ежегодных магических турниров в Замке Единорога.

Она замолчала, явно ожидая, что ее слова произведут на меня должное впечатление. Вот только я отродясь ничего не слыхал ни о Кештиоре Арнамагелльской, ни об Ордене Рубинового Трезубца, ни о Замке Единорога. Не то, чтобы я не любил колдунов, иной раз и от них польза бывает. Просто – старался держаться от них подальше, полагаясь на честную сталь безо всех этих магических выкрутасов.

Похоже, великая волшебница Кештиора догадалась об этом и обиженно поджала губы.

Я вежливо улыбнулся:

– Конан из Киммерии. Для друзей – просто Конан. Ты спасла мне жизнь, Кештиора, и я теперь твой должник.

В ее глазах промелькнула ласковая и чуть печальная усмешка: так взрослый мог бы ответить на предложение ребенка помочь ему в битве. Что ж, улыбайся, всесильная чародейка. Я не в обиде. Как знать, быть может, когда-нибудь ты поймешь, что простая сталь порой побеждает там, где бессильна магия.

– Ты можешь называть меня Кешт.

– Благодарю, Кешт. Могу ли я спросить тебя кое о чем?

– Спрашивай, – она пожала точеными плечиками, наполнила два хрустальных бокала золотистым вином из тяжелого бронзового кувшина, протянула один мне и указала на кресло.

– Ты сказала, что Голтаргон – твой ученик. Как такое могло случиться? На его совести десятки загубленных жизней, а ты…

– А я не произвожу впечатления злодейки, – закончила она за меня. – Но ведь все очень просто, Конан-охотник. Видишь ли, я не учила его ни воевать, ни разбойничать. Я учила его магии… пыталась учить.

Между светлых бровей залегла сердитая складочка. Я отметил про себя, что гнев очень идет Кешт. Впрочем, улыбка ей шла не меньше.

– Особыми талантами он не блистал, – сказала волшебница, покачивая бокал в изящных пальчиках и любуясь игрой янтарных бликов. – И трудиться не желал тоже. Хотел всего и сразу. А так в нашем ремесле не бывает.

Я подумал про себя, что так не бывает ни в каком ремесле, но говорить ничего не стал. Не хотел ее прерывать.

– В конце концов, я так ему и сказала: попробуй, мол, себя в каком-нибудь другом деле, потому что здесь ты только теряешь зря время.

– А он?

– Он попросил наделить его способностью к оборотничеству. На прощание и в память о его жизни в Арнамагелле. У самого-то получалось через раз, в лучшем случае.

– И ты наделила? – против воли, в моем голосе прозвучал упрек.

– Наделила, – она приподняла брови. – А почему бы и нет? Я не отказываю просящим. К тому же, я опробовала на нем новый метод, который как раз пришел мне тогда в голову. И согласись, получилось неплохо. Очень и очень неплохо.

Она улыбнулась, откровенно гордясь своим мастерством.

– Да уж, неплохо. Полагаю, жители деревень, вокруг которых хозяйничал твой любимчик, премного благодарны тебе, – съязвил я. – Их-то ты за что осчастливила?

– Я ничего им не сделала, – она раздраженно дернула уголком рта. – В Арнамагелле Голтаргон мухи не обидел. А потом… потом он уже не имел ко мне отношения.

– Но почему ты не уничтожила его? Ведь это ты дала ему силу! Твой долг…

– Я волшебница, Конан-охотник, – перебила меня Кешт. – У меня нет обязательств перед людьми. Я помогаю тем, кому мне заблагорассудится и так, как я захочу.

– Но ведь это…

– А ты, – ее высокий голос зазвенел сталью, и я подумал, что Кешт далеко не такая хрупкая девочка, какой выглядит. И далеко не такая юная. – Ты сам разве не поднимаешь свой меч в защиту того, кто заплатит? Я-то хоть делаю выбор, руководствуясь собственными предпочтениями, ты же продаешь свою силу и воинское умение.

Я отвел взгляд. Возразить на это мне было нечего.

– Каждый из нас живет так, как может и хочет, – тихо сказала Кешт. – Я не могла убить Голта. Я помню его мальчишкой. Восторженным, неуклюжим, наивным. Но я дала себе слово, что помогу тому, кто остановит его.

– А говорить с ним ты не пыталась? – Я не смотрел на нее. Уставился в камин, где плясал огонь.

– Пыталась, – она вздохнула. – О результате можешь догадаться.

– Он сам по себе, ты сама по себе. Понимаю.

Вино внезапно показалось мне горьким.

– Ему долго не находилось достойного противника, – задумчиво сказала Кешт.

– Но разве ты не могла помочь тем, кто пытался ему противостоять? Наделить их тоже какими-нибудь… способностями? – Я снова поглядел ей в лицо.

– Я не отказываю просящим, – Кешт спокойно выдержала мой взгляд. – Никто не просил моей помощи, Конан-охотник.

– Но мне ведь ты помогла.

– Не удержалась, – щеки волшебницы чуть порозовели. – Ты мне понравился.

– Понравился?

– Мне нравилась твоя отвага, – Кешт, не отрываясь, смотрела на меня внезапно заблестевшими глазами. – Знаешь, немногие решались встать Голтаргону поперек дороги. А из тех, кто решился, не выжил никто. И то, что ты не кинулся в бой очертя голову, как твои предшественники, а старался усыпить бдительность Голтаргона, чтобы ударить наверняка, мне понравилось тоже. Я не хотела, чтобы ты погиб, Конан-охотник. Ты слишком умен для этого. И слишком, – уголок ее алого рта лукаво изогнулся, – красив.

– Но зачем ты убила его? Зачем помешала мне исполнить задуманное?

– Затем, что он всё равно сумел бы освободиться. Да не хмурься, я не говорю, что его упустил бы ты. Не-ет, ты, конечно, доставил бы его к месту назначения в лучшем виде. Просто тех, кто давал тебе задание, я знаю достаточно. Рано или поздно, он вырвался бы на свободу. Если не силой, так хитростью, или подкупил бы кого. Да и знает он многое. Не один и не двое в городе были вовсе не так уж заинтересованы в поимке Голта, как хотели бы показать.

Она помолчала.

– А потом бы он начал мстить.

– Тебе?

– Пф-ф! Что может мне сделать этот мальчишка?! Нет, он бы постарался достать тебя. Или – выместить зло на тех, кто не в состоянии от него защититься. Раз уж я решила действовать, надо было довести дело до конца.

– Но ты уверена, что он погиб?

– Там пороги, Конан. Волны, острые камни. На протяжении лиги. Я успела наложить на Голта заклятье, не позволяющее изменять облик. Вряд ли он сумел выбраться.

– Вряд ли?

– Я уверена в этом, Конан. В дверь постучали.

Кешт улыбнулась вошедшей – невысокой девушке с русой косой, падающей на грудь:

– Принесла? Умница, Ари. Знакомьтесь. Конан, охотник, воин и следопыт. Ариниона, моя ученица.

Девушка вскинула на меня серьезные серые глаза. Я вежливо наклонил голову.

В руках Ари держала меч. Тот самый, выбитый мною из рук Голтаргона в лесу. На темном рубине, украшающем навершие, играли пурпурные блики.

– Твой трофей, – улыбнулась Кешт. – Возьми этот меч себе, право же, он того стоит.

Ари отдала мне клинок и вышла.

Кешт поднялась, поставила бокал с недопитым вином на стол, не спеша приблизилась ко мне.

– Как ты себя чувствуешь, Конан?

– После твоего лечения – великолепно. Как новенький.

В вырезе ее платья поблескивал изумруд на серебряной цепочке.

– Могу хоть сегодня пуститься в путь, – сказал я, в глубине души отчаянно ища повод задержаться.

– Так быстро? – Кешт присела на подлокотник моего кресла. Зеленые глаза ее оказались почти вровень с моими. – Какая в этом нужда?

– Я мог бы…

Тонкий пальчик лег на мои губы, заставляя умолкнуть.

– Ты мог бы остаться, Конан. И я буду рада, если ты задержишься здесь, охотник. Столько, сколько захочешь.

Что ж, меня не требовалось упрашивать. В моей жизни было полно дорог и впереди их оставалось не меньше. Дороги могут и подождать. Куда они денутся, дороги?

Я полюбовался игрой бликов на клинке и убрал меч в ножны. Откинулся на спину, заложив руки за голову и глядя в небо. Там, наверху, разгулялся ветер, гнал серые облака, яростно рвал их в клочья, и в прорехах то тут, то там, выглядывали холодные звезды.

До Арнамагелля оставалось полдня пути. Завтра, после многих лет войн и скитаний, я снова увижу Кешт.

Замок был пуст. Я почувствовал это сердцем прежде, чем спешился во дворе, прежде, чем торопливо зашагал по гулким, выстуженным коридорам, заглядывая во все двери.

– Кешт!

Ни звука в ответ. Замок не был разрушен – казалось, хозяева оставили его лишь ненадолго. Но в уютных комнатах и больших залах поселились холод и липкая, тревожная тишина.

Люди покинули это место. И покинули не вчера.

Я медленно вышел за ворота, ведя коня в поводу. Я понятия не имел, что делать. Я не знал, что случилось здесь и где искать Кешт. Я был уверен только в одном: с рыжей волшебницей случилась беда.

Где же мне искать тебя, Кешт? Сказал ли я это вслух или только подумал, а только мне внезапно ответили. Невдалеке мяукнула кошка. Ничего особенного, казалось бы, но мне отчего-то вдруг нестерпимо захотелось увидеть эту кошку. Я поднялся и отошел от обрыва, на краю которого сидел, глядя на катящиеся внизу тяжелые волны реки. Мяуканье повторилось. Ближе. Я шагнул было к деревьям, из-за которых оно раздавалось, но мне навстречу уже метнулась рыжая молния, острые коготки вцепились в одежду – миг, и кошка оказалась у меня на плече, ткнулась острой мордочкой в щеку и замурлыкала.