Диктофон. Сборник рассказов

День первый

Я включил диктофон.

– Здравствуйте, Николай Васильевич Павлов, пациент номер триста сорок два, присаживайтесь, все наши разговоры будут записаны на диктофон, для дальнейшего наблюдения, и оказания Вам помощи в скорейшем выздоровлении.

Мужчина сел на предложенный стул.

– Конечно, Вы доктор, Вам виднее, что и для чего делается, только диктофон уже устарел лет на пять.

– Ничего страшного, этот пока неплохо работает.

– Да, от батареек.

– Согласен, это можно назвать уже прошлым веком, после Ваших изобретений. И так начнём, расскажите немного о себе, кем работали, увлечения, предпочтения в жизни, принципы может быть, и как собственно к нам попали.

– Вы половину из этого и так знаете.

– Я-то знаю, всё для него, – я постучал карандашом по диктофону.

– Что ж, я инженер, не сказал бы что гениальный, до Тесла, Маска и да Винчи мне далеко. Но всё же мне удалось осуществить передачу электричества на расстояние, и с некоторой группой единомышленников мы запустили в мир немало изобретений, основанных на этом принципе. Да и в общем запустили беспроводное электричество в свет. Некоторые представленные нашей компанией батареи, кстати, можно установить в Ваш диктофон, если Вам это интересно.

Пока он рассказывал, глаза то и дело убегали куда-то за моё левое плечо, украдкой, но я заметил, там ничего не было, кроме серой однотонной стены, уж я-то знал, не первый год в этом кабинете работаю.

– Я поищу в магазинах, они ведь стоят копейки?

– Само собой, сейчас весь мир на этом работает, насколько я помню, они должны были появиться на прилавках по ценам в два или три раза меньшим, чем солевые. Но сейчас не об этом. В общем свою работу я назвал бы инженерной, в крайнем случае изобретательской. Из увлечений, не знаю, пожалуй, люблю кормить голубей, и уток, да, особенно уток, если у голубей кто первый схватил тот и наелся, то утки в большинстве своём прикармливают молодое пополнение. И люблю читать, без разницы что, научные журналы, желтую прессу, вывески, художественную литературу, если что-то попалось на глаза, не оставлю без внимания. Из предпочтений в жизни, нет таких, не привязан к какой-либо кухне, месту проживания, образу жизни. По работе постоянно приходилось переезжать, менять часовые пояса, города, страны, пищу, места проживания, от хостелов до частных домов кого-либо из сотрудников. Цветок в горшке. А как я попал к Вам,– он замолчал на пару секунд, – у Вас курят?

– Да, держите, – я протянул ему сигарету, достал из стола пепельницу и зажигалку, прикурил.

– Что Вы знаете о мании?

– Маниакальный синдром характеризуется триадой симптомов повышенное настроение, идеаторное и психическое возбуждение в виде ускорения речи и мышления, двигательное возбуждение. Для маниакального синдрома также характерно, но проявляется не всегда: усиление инстинктивной деятельности, повышенная отвлекаемость, переоценка собственной личности.

– Я сейчас не просил Вас зачитать статью из учебника по психическим расстройствам, что конкретно Вы об этом знаете и встречались ли в реальной жизни.

– Был как-то давно пациент с бредом величия, желанием установить новый мировой порядок, однако он как Александр Великий, или Чингисхан, попал немного не в то время, и его просто привезли сюда в смирительной рубашке, прописали курс таблеток и уколов, и спустя пару лет отправили работать в офис, после выздоровления. Это, пожалуй, всё, что я знаю о мании на своём опыте.

– Как у практикующего психиатра у Вас не такой богатый опыт, как я посмотрю. Хотя, всё относительно. Меня привели сюда мои коллеги, когда стало понятно, что работать как раньше я больше не могу. А случилось это после её смерти.

– Чьей смерти?

– Вот мы и подошли к вопросу моей мании, кто-то мучается от преследования, которого нет, кто-то от желания править миром, моя мания в человеке. Даже после её смерти она всё еще со мной, даже здесь, за Вашей спиной, подмигивает мне, улыбается, показывает язык и молчит, она мало разговаривала, всегда.

Я обернулся, как и предполагал, за спиной никого не было.

– Как её звали?

– Яна.

– Вы понимаете, что сейчас в комнате кроме нас нет никого?

– Прекрасно понимаю, она мертва уже несколько месяцев, но если я её вижу до сих пор, значит с моей головой что-то не так, это и стало причиной моего визита к Вам.

– Вы были сильно привязаны к ней?

– Привязан не то слово, она вдохновляла меня, успокаивала, жутко бесила порой и раздражала, у гуманитариев это любовью зовется. Но может Вы от части правы, привязан тоже подходит, как цепной пёс.

– Как долго общались?

– Не знаю, может пять лет, может десять или пятнадцать, иногда было ощущение, что мы знакомы с самого детства, а иногда казалось, что не знакомы совсем, и я не знаю этого человека, как и она не узнавала меня. Проще говоря, мы знали друг друга очень давно, и в то же время, понятия не имели, кто находится рядом. Я думаю у большинства людей всё примерно так же, девяносто процентов партнёров понятия не имеют о существовании другой стороны своего избранника, и это работает в обе стороны. Скелетов в шкафу никто не отменял.

– Как она умерла?

– Разбилась на машине, вместе с мужем.

– Так она была замужем?

– Это как-то влияет на моё состояние?

– Нет, никоим образом, просто я думал, что история у Вас будет немного проще.

– Проще. Проще бывает, наверное, только в книгах, которые я так люблю, там всегда счастливый финал. В жизни всё немного сложнее, вспомнить хотя бы историю Лили Брик и Владимира Маяковского. Моя отличается тем, что я не был в друзьях с её мужем, и даже не был знаком, думаю, достойный был человек, раз она его выбрала.

– Подробностей аварии Вы не знаете?

– Насколько мне известно, их подрезали, и они вылетели с моста.

– Вы были на похоронах?

– Нет, не смог. Морально, очень тяжело.

– Ходили на кладбище?

– Должны были сжечь, это было её желанием, не знаю, успела ли оформить это у нотариуса, или близкие забили и решили похоронить по старинке, в любом случае я не знаю, где она захоронена.

– Хорошо, отстранимся немного от Вашей болезни, какие свои или общие изобретения Вы помните?

– Об аккумуляторе я Вам уже рассказал, очень интересный предмет, он, по сути, не аккумулятор, а просто приёмник для электромагнитных волн, которые исходят от наших вышек, но тот факт, что мы смогли запихнуть его в размеры обычной батарейки, вызвал фурор.

– Больший фурор, на мой взгляд, вызвал тот факт, что ваша компания перевела на свои источники питания почти всю землю и при том почти бесплатно. Проблем со старыми поставщиками энергоснабжения не возникло?

– А причем тут поставщики? Они как добывали электричество из АЭС и ГЭС, так и добывают, суть в том, что они смотали все свои провода, и теперь не расходуют энергию на сопротивление проводников, всё просто. С многоэтажными домами были трудности по началу, надо было сделать либо один большой приёмник, либо производить много маленьких на каждую квартиру, что накладно.

– И вы пошли по пути наименьшего сопротивления.

– Естественно, были желающие поставить маленький приёмник, отдельно на свою квартиру, тут мы тоже не смогли отказать, но за эту услугу пришлось платить.

– Почему?

– Потому что идиотизм должен оплачиваться.

– Чей идиотизм?

– И наш, и потребителя, если человек вместо бесплатного общего приёмника хочет поставить себе индивидуальный, то он идиот, так что пусть платит, а для нас это были лишние расходы. А наш идиотизм заключался в том, что мы вообще предоставили эту услугу. С частными домами всё оказалось проще, подключали посёлки целиком, и никто слова против не сказал.

– Полагаю, про приток денег спрашивать бессмысленно, инвесторы, те же поставщики энергетики.

– Всё верно, от желающих вложиться не было отбоя, всё-таки есть ещё люди готовые потратить миллионы на общее благо, а не на своё.

– Да, хорошо, что такие люди ещё присутствуют на этой планете. Думаю, на сегодня достаточно.

– Вам виднее, вы же доктор, завтра встреча?

– Думаю да.

День второй

Я включил диктофон.

– Добрый день. Пациент номер триста сорок два, присаживайтесь,– мужчина занял стул.

– О чём сегодня поговорим?

– Давайте начнём ещё с какого-нибудь изобретения, что первое приходит на ум?

– Первое, что пришло на ум, было вчера, передатчики и приёмники, всё остальное на их фоне игрушки.

– Кстати, вчера забыл спросить, а как отреагировала топливная промышленность на Ваши нововведения?

– Думаю, они не сильно разорились, нефтепромышленность потеряла в прибыли только со сторонних агрегатов, типа генераторов и дизелей, которые подпитывали частные дома и малые производства. В автомобильной промышленности наша технология оказалась полезной только для электромобилей, а их и сейчас маловато, в связи с ценами на них, а эта отрасль от нас не зависит ни коим образом. Что до других изобретений, пожалуй, достоин внимания прибор электромагнитной левитации, промышленного назначения он пока не получил, но есть все шансы. Приборчик небольшой, и грузы пока поднимает небольшие, основан на том же принципе беспроводной передачи электричества, пока у него исключительно эстетические функции, столик левитирующий, или стул. Пока бесполезная игрушка, потребляющая электричество, но, думаю, ребята найдут применение пока я здесь.

– Вероятно. А теперь давайте вернёмся к Вашей мании, что можете или хотите рассказать о Яне?

– Хочу рассказать очень многое, но есть ли в этом смысл. Это как-то поможет лечению?

– Конечно, Вы же, можно сказать, из-за неё сюда попали, как она выглядела?

– Ниже меня на голову, светлые волосы, они постоянно завивались и это её жутко бесило. Никогда не понимал, почему прямые волосы надо завить, а вьющиеся выпрямлять, не объясните, доктор?

– О, боюсь, нет, это очень сложный вопрос, и он не в моей компетенции,– улыбнулся я.

– Вот и я без понятия. Серо-голубые глаза, нос с горбинкой, родинка на шее, тонкие пальцы. Худенькая, маленькая.

– Какой-то собирательный образ вышел.

– Мне трудно описать внешность человека, которого я обожал не за внешность. И видел больше трёх лет назад.

– А что можете описать?

– Могу описать то, что я чувствовал, когда она была рядом.

– Попробуйте.

– Желание уберечь её от всех невзгод мира, укрыть от палящего солнца или дождя, носить на руках через лужи, сажать на колени в парке, читать ей что-нибудь вслух сидя под деревом на земле. Целовать руки и лоб, один раз обнять и больше никогда не отпускать. Это странно, как считаете? – глядя за моё плечо, произнёс он.

– Нет, что Вы, это вполне нормально.

– Для подросткового возраста, забыли добавить, док, мне уже почти сорок пять. Мне, кажется, не нормально в таком возрасте придаваться романтике.

– Понятие нормальности сильно исковеркано. Для примера пять лет назад было нормально заряжать телефон от розетки через специальные блоки и провода, пятнадцать лет назад было нормально иметь домашний телефон. Вы со своей лабораторией сдвинули эти понятия, телефон теперь вообще заряжать не нужно, он работает напрямую от сети. Это же можно применить и к нравственным рамкам, они сдвигаются со временем, если они вообще есть или были когда-то. Однополые браки, свободные отношения, сожительство, лет пятьдесят, семьдесят назад это было дикостью, сейчас это в порядке вещей. А романтика, она была везде, во все времена, в разных проявлениях. Как показывает практика, в этом заведении нормальных людей на много больше чем за забором. Почему Вы так давно виделись с Яной?

– Она погибла через несколько дней после нашей встречи.

– Очень жаль, и за пять лет Вы так и не смогли её забыть?

– Нет. Я пытался, заводил новые знакомства, но длились они не долго, новые девушки мне довольно быстро надоедали, не было в них чего-то, что было в ней. В каждой не хватало какого-то маленького штриха, но именно он и не позволял сойтись в целую картину. А когда разочаровывался в очередной из них, уходил с головой в работу, на полгода, иногда на год.

– Как она погибла?

– На собственной свадьбе, платье загорелось, ожог восьмидесяти процентов тела, врачи ничего не смогли сделать.

– Вы сказали на собственной, она выходила не за Вас?

– Нет, мы решили, что так будет лучше для нас обоих, и ошиблись.

– Вы были на похоронах?

– Нет, не смог.

– Видели могилу?

– Тоже нет, я не знаю, где её похоронили, хотя, вообще должны были сжечь, она так хотела.

– А Вы не думали, что стоит сходить к ней, и тогда она Вас отпустит? Она ведь до сих пор с Вами?

– Да, стоит за Вашей спиной и показывает мне язык. Она при жизни покоя мне не давала, периодически появлялась из ниоткуда переворачивала мою жизнь вверх дном и исчезала в тумане, как ёжик. А сейчас просто не отходит от меня ни на шаг, одно, что в кровать со мной не ложится, сидит в палате на стуле, и смотрит то на меня, то в окно. Бессмысленно, не отпустит, она никогда меня не отпустит, что бы я не делал, куда бы не убегал. Она всегда прощала и всегда возвращалась, может через месяц, может через год, или пять лет. А сейчас, после смерти ей вообще нечем заняться, кроме того, чтобы быть со мной, поэтому она не оставит меня.

– Вы понимаете, что сейчас, здесь кроме меня и Вас в кабинете нет никого?

– Да, она не в кабинете, она в моей голове, иначе, зачем бы меня сюда привели?

– Да, действительно. Я думаю на сегодня достаточно. До завтра Николай Васильевич.

– До свиданья, док.

День третий

Я включил диктофон.

– Добрый день, пациент триста сорок два.

– Привет, док. Опять с изобретений начать?

– Да, я приобрёл Ваш приёмник, поставите?

– А сами не в состоянии?

– Я не силён в технике, иногда даже с пультом от телевизора проблемы возникают.

– Как всё грустно, – он улыбнулся, – хотел бы сказать, что гуманитарии бесполезны, но по факту Вы мне оказываете помощь там, где, к сожалению, сам я бессилен со своим техническим складом ума. Отвёртки не найдётся? Ваш диктофон стар, на столько, что отсек с батарейками на шурупе.

– Есть карманный нож с отверткой, ножницами и кучей не нужных приспособлений, подойдёт?

– Да тут в принципе и сам нож подошёл бы. Но раз там есть отвёртка, замечательно.

Я достал из ящика стола нож и протянул мужчине.

– Всё ещё хуже, чем я предполагал, здесь стоит «крона», – покопавшись пару секунд, произнёс пациент.

– Ваш аккумулятор не подойдёт?

– Подойдёт, он подходит ко всему, что можно запитать, в этом его прелесть. Но он разных модификаций, как знаете, есть различное расположение батареек, параллельное, последовательное, для крон мы тоже сделали свой вариант, но Вы купили не тот, что нужен.

– Это проблема?

– Нет, если у Вас есть какой-нибудь ненужный кусочек провода, немного фольги и клей, желательно эпоксидный.

– И всё?

– В идеале паяльник, но так как здесь Вы его точно не найдёте, то всё что перечислил.

Я опять открыл ящик стола.

– Есть провод от зарядного устройства, клей и фольгу сейчас спрошу на вахте.

– Отлично, пока я вожусь с проводом, можете сходить за всем остальным, я никуда не денусь, не переживайте.

Через пять минут у инженера было уже всё необходимое. А ещё через три он уже собрал и включил диктофон с новым источником питания.

– Вероятно, Вы слегка приуменьшили свою гениальность, – глядя на работающий диктофон произнёс я.

– Ни сколько.

– Вы только что подключили к диктофону конца девяностых годов элемент питания нового поколения, за несколько минут с помощью куска провода, фольги и клея.

– Это гениальность для Вас? Долгая и кропотливая работа, по созданию адаптивного приёмника тока, подключить его сейчас может любой ребёнок из кружка по физике знакомый с паяльником. Здесь нет гениальности. Для меня это всего лишь навык, видеть устройство и приблизительно знать, как оно работает, не более того. Для меня гениальность – это написание музыки, прозы или стихов. Из наборов всем известных звуков или букв создавать, что-то новое, что ещё никто никогда не играл или не читал. Или обогнать век, в котором живёшь, как это сделали да Винчи или Никола Тесла. Или сделать свой век как его сделали Джобс и Маск, это гениальность.

– Для каждого свой критерий гениальности.

– Но для себя не смейте путать гениальность с обыденностью, ведь то, что для меня обыденность, для Вас показалось гениальным, умейте в этом разобраться и найти что-то действительно достойное на фоне куч мусора.

– А Вы хотите сказать, что разобрались? По Вашему мнению, каждое написанное или сыгранное является гениальным?

– Каждое достойно внимания, но гениальность присутствует далеко не везде, в каждом музыкальном жанре или письменном есть обыденность, когда будь то музыка или письмо, поставленные на поток. То есть создавалось не как что-то исключительное, с вложением туда переживаний, волнений, чувств автора, а как средство для зарабатывания денег, кинематограф сюда в принципе тоже можно отнести, слишком много посредственного и обыденного снимают, пишут, поют в наше время.

– Достойное мнение. Но Вы хотите сказать, что Вы наш век не сделали, как и они?

– Я хочу сказать, что это был не я один.

– А, Выши лавры не только Ваши, но и Вашей лаборатории, правильно я понимаю?

– Не совсем, – он взял со стола пачку сигарет, которую я выложил из стола перед началом беседы, вынул одну, прикурил, – моя лаборатория слегка поправляла и дополняла мои расчёты, грубо говоря, девяносто процентов всего, что мы выпустили в мир это моя работа.

– Теперь я совсем ничего не понимаю. Вы говорите, что девяносто процентов изобретений Ваши, но не Вашей лаборатории, тогда кто ещё в них участвовал?

– Она.

– Яна тоже инженер?

– Откуда Вы знаете её имя?

– Ваши сотрудники рассказали, когда привели Вас сюда, с некоторыми Вы видимо были очень близки, раз они её знают.

– Да, она была знакома с некоторыми из моих коллег.

– Была? Что случилось?

– Знаете, док, ей постоянно в чём-то не везло, совершенно в невероятных местах и моментах она умудрялась не увязываться настолько жестко, что другие неудачники нервно курили в стороне. Как-то она залезла на велосипед и сразу с него упала, при этом сломав два пальца. Погибла она примерно так же, поскользнулась в ванной комнате и разбила голову об порог душевой.

– Как давно это было?

– Около шести лет назад.

– И с тех пор Вы не пытались завести новые знакомства? Или пытались, но ничего не выходило, потому что никто не был даже приблизительно похож на неё?

– Пытался, но всё как Вы сказали, никто не был так на неё похож, как она сама.

– Печально. Так она помогала Вам в разработках?

– Не совсем так, или совсем не так.

– Поясните.

– Она меня на них вдохновила, все, что я изобрёл и к чему стремился, всё было ради неё.

– Но, вы почти ничего не заработали на этом.

– А кто говорил про деньги? Они ей никогда не были нужны.

– Тогда для чего это всё было?

– Док, Вы когда-нибудь меняли что-нибудь ради другого человека? Причёску, привычки, предпочтения в еде может быть?

– Да, была как-то одна, всё во мне ей периодически надоедало, то, что я ем, что ношу, что слушаю.

– И что Вы сделали?

– По началу менял еду, гардероб, одних мертвецов в плеере на других, когда пошёл второй или третий круг, когда ей опять всё надоело, я сменил номер телефона, город проживания и партнёра.

– Видимо всё совсем плохо было, раз пришлось город сменить?

– Не то что бы. Но как раз из-за неё я уже не смог оставаться на одном месте слишком долго, она приучила меня к постоянной смене окружающих вещей и людей, в целях внутреннего развития, а в итоге мы пришли к тому, что я сменил её, потому что она всё это время оставалась на месте.

– Хорошая шутка.

– Согласен. Что изменили Вы в себе для неё?

– Ровным счётом ничего. Во мне её почему-то всегда всё устраивало. То, что я курю, иногда пью, неказист внешностью, постоянно ходил в каком-то непонятном барахле, старые растянутые ещё в институте футболки, рваные джинсы тех же годов, и то что у меня того и другого ровно две пары. На всё это ей всегда было плевать. Как и на деньги, ведь у средней руки инженера их почти никогда нет.

– Точнее сказать не было, пока Вы не стали инженером-изобретателем мирового масштаба. Только что её тогда не устраивало?

– Мир. Весь что вокруг. Его несовершенство и ущербность местами. Как то я приехал к ней в город, без предупреждения, никогда не любил предупреждать о визитах, мало ли что могло пойти не так, самолёт упадет, или поезд задержится. Так вот, стою на вокзале, жду её, а она больная в это время сидела на парах, поздняя осень была, холодно, сыро, все простывали, она не исключение. Но пришла, телефон её был на последнем делении батареи, чуть не разминулись тогда, из-за этого. И первое что она мне сказала после «здравствуй» было, «жаль, что нельзя заряжать телефон через воздух».

– Пока я менял себя ради своей пассии, Вы меняли мир ради своей.

– Не уверен в правильности употребления слова «ради», правильнее будет «для». Вы хотели, чтобы ей было удобно в Вашем обществе, а я хотел, чтобы ей было удобно в мире. И неважно жива она или нет, это как исполнение последней воли, или желания, как надпись на обложке «посвящается…». Но в целом мысль верна, теперь я понятно объяснил суть того, кто и в чём участвовал?

– Более чем. Думаю, на сегодня хватит.

– До завтра, док.

– До свиданья.

День четвертый

Я включил диктофон.

– Здравствуйте, пациент триста сорок два.

– Привет, док. Вчера мы с Вами до изобретений так и не добрались, а я как раз вспомнил одно сегодня ночью.

– Рассказывайте, весьма интересно послушать.

– Как и любое большое предприятие, в своё время мы озаботились экологией, и опять же на основе нашего принципа, мы изобрели фильтр газов, выбрасываемых в окружающую среду. Пока остальные компании бились за чистоту топлива или сырья, на котором работал тот или иной агрегат, будь то завод или ДВС, различные регулировки впрыска и выпуска. Мы взялись за конечный результат, не важно какое топливо или сырье, важен процесс его выброса. И тут оказалось, что плотность наших электрических волн напрямую влияет на движение и окисление частиц, выбрасываемых различными видами топлива. Дальше всё пошло проще, лаборатория соорудила две установки, приёмную и передающую и получилось что-то вроде магнита для всего что выбрасывается в воздух, завихрения собирали все частицы в одно место, и там коксовались, кажется так этот процесс называется, из-за того, что кислород оказался невосприимчив к этим волнам, и спокойно выходил в атмосферу. Оставалось только прочищать фильтр иногда, а из этой гари и копоти получилось отличное удобрение, либо сжигать по второму разу, но уже в других областях.

– Для автомобильной промышленности Вы сделали то же самое?

– Абсолютно, только каждому автомобилисту проще купить новый фильтр, чем прочищать старый, малые размеры заставили нас внести небольшие коррективы в способ очистки, и в промышленном масштабе, на конвейере, это делать проще, чем вручную в гараже. Поэтому мы организовали пункты сбора и обмена фильтров, старые на новые, с небольшой доплатой, так сказать на издержки очистного предприятия.

– Как это изобретение оценила Яна?

– Откуда Вы её знаете?

– Вы рассказывали.

– Не помню такого, ну да ладно, на её машине мы его и тестировали. На удивление ни у кого из моей лаборатории не оказалось машин, а у большинства даже прав не было.

– Что же в этом удивительного?

– Побочная разработка была для автопрома, кто её предложил сейчас не вспомню, все единогласно поддержали, а в итоге ни у кого не оказалось личного транспорта, благо она не так давно получила права и купила машину, причём такую, чтоб было не жалко угробить, пока не научится ездить.

– Долго она сдавала на права?

– Больше двух лет, постоянно ей, что-то мешало, то сессия, то очередная болезнь, то отсутствие денег. Но в итоге сдала.

– На сегодня достаточно.

– Вам виднее док.

День пятый

Я включил диктофон.

– Николай Васильевич, день добрый.

– Привет док, что за папка у Вас?

– Это Ваша амбулаторная карта.

– А почему она такая большая? Я первый раз в подобных заведениях.

– Это не совсем так, точнее совсем не так. Девять лет назад, шесть, три года назад, сейчас, на протяжении десяти лет, с завидной регулярностью в три года, Вы проходите у нас реабилитацию, в среднем по два, два с половиной года. Когда Ваш мозг стабилизируется, это происходит примерно на второй месяц приёма препаратов и общения с докторами, Вы уходите с головой в работу, не замечая, что вообще вокруг происходит, и где Вы находитесь, осознавая только то, что Вы делаете. Затем Ваши коллеги забирают Вас в лабораторию для проведения тестов и запуска изобретения в производство. Первый раз Вы прибыли к нам обычным инженером, после психического расстройства, из-за весьма болезненного расставания с Вашей пассией. Не знаю, каким образом, но Ваше подсознание умертвило этого человека, для Вас, хотя он жив и в добром здравии по сей день. С тех пор на протяжении двух лет Вы работали над своим источником питания, в нашей клинике. Как только результаты Ваших исследований попали к Вашим коллегам, они принялись за разработку и претворение в жизнь этой идеи. За последние девять лет вы провели вне этих стен в общей сложности полтора года, может чуть больше, и каждый раз как вы отсюда выходили, не смотря на все наши усилия, встречались с Яной, а усилий было приложено не мало. Мы просили её сменить город проживания, номера телефонов, аккаунты в социальных сетях, ничего из этого не помогало, всё равно вы находили друг друга, вплоть до недавней случайной встречи. Дальше следовало очередное болезненное расставание, которое отражалось в Вашем сознании, как смерть при каких – ни будь обстоятельствах. Выходя из стен лечебницы, с новым изобретением Вы напрочь забываете о том, как попали сюда, сколько времени здесь провели, и кто был тому причиной. Вы помните человека, помните чувства, что к нему испытывали, и всегда пытались найти его снова, как и она, я полагаю. Только для неё Вы всегда были живы, с поправкой на реабилитацию сроком в два года.