Жена двух драконов

Она лежала на ложе, которое скорее напоминало алтарь. Шелков было так много, что они сливались в водопад переливающихся тканей – цвета увядшей розы, глубокого сапфира, бледного лунного золота. Меха, легкие и невероятно мягкие, укрывали ее, и их тонкий ворс щекотал кожу. Она была облачена в тончайшую сорочку из белого шелка, струящуюся и нежную.

С трудом приподняв голову, она огляделась. Комната была огромна. Не просто просторна, а циклопических размеров. Ее покои во дворце отца могли бы уместиться здесь раз пять. Стены, как и потолок, были сложены из того же молочно-белого, светящегося камня, но здесь они были инкрустированы сложными мозаиками из лазурита, малахита и янтаря, изображавшими абстрактные вихри, стилизованные горные пики и летящих существ, чьи формы были слишком вытянуты и изящны, чтобы быть птицами.

На массивном золотом подсвечнике, чье основание было выточено в виде обвивающего его змея, горели толстые восковые свечи, их пламя голло неподвижно в непотревоженном воздухе. У одной из стен стоял туалетный столик из темного, отполированного до зеркального блеска дерева, на котором в беспорядке лежали серебряные гребни, шкатулки из слоновой кости и флаконы из горного хрусталя.

Но самым невероятным была стена напротив кровати. Вернее, ее отсутствие. Там зияла огромная арка, уходящая в полную, непроглядную тьму. Но эта тьма не была пустой. Сквозь нее, словно сквозь гигантское окно, открывался вид на ночное небо, усыпанное таким количеством звезд, какого она никогда не видела в долине. Они были ближе, ярче, и среди них плыла огромная, разбитая луна, окутанная сияющей дымкой ледяной крошки. И тогда она поняла – она находится на такой высоте, где облака остаются далеко внизу.

Это осознание сдавило ей горло. Высота. Она была на вершине мира. В логове Дракона.

Внезапно из тени в глубине комнаты выплыли две фигуры. Женщины в простых, но безупречно чистых серых одеждах, с непроницаемыми, как маски, лицами. Их волосы были убраны в строгие пучки, руки скрещены на животе. Они не поклонились. Не улыбнулись. Они просто ждали, уставившись на нее пустыми взглядами, полными безразличного ожидания.

Венетия попыталась сесть, но ее тело пронзила слабость, а в висках застучало. Она снова рухнула на подушки, и ее взгляд упал на собственную руку, лежавшую на шелковом покрывале. На ее запястье, там, где должна была быть тонкая цепочка с маленьким кулоном, подаренным матерью, которого она никогда не снимала, была пустота. Ее сорочка была чужой. Комната была чужой. Даже воздух, которым она дышала, был чужим.

Она зажмурилась, пытаясь поймать хоть какой-то обрывок памяти, который вернул бы ей ощущение реальности. Ледяная вода озера. Золотая точка в небе. Рев. Тьма. Зубы. Но все это казалось теперь сном, кошмаром, который отступил перед лицом этой новой, ошеломляющей, подавляющей своей роскошью реальности.

Она была здесь. В неведомом месте. Одна. И тишина, окружавшая ее, была громче любого драконьего рева.

Одна из служанок, не произнося ни слова, сделала почти неуловимый жест. Вторая тут же склонилась над Венетией, и тонкие, но неумолимые пальцы впились в ее плечи, приподнимая. Девушка попыталась вырваться, слабый протестный стон застрял у нее в горле, но ее тело, все еще одеревеневшее от ужаса и слабости, не слушалось. Ее просто поставили на ноги на невероятно мягкий, пушистый ковер, ворс которого тонул между пальцами босых ног.

Она стояла, пошатываясь, чувствуя, как тонкий шелк сорочки трепещет на ее теле от собственной дрожи. Служанки, не глядя ей в глаза, принялись за работу с отлаженной, бездушной эффективностью. Их руки развязали тонкие завязки на ее плечах. Шелк с шипящим звуком соскользнул с ее кожи, упав к ногам безмолвной, стыдливой волной. Венетия инстинктивно скрестила руки на груди, пытаясь прикрыть наготу, но одна из женщин мягко, но твердо отвела ее руки.

Она стояла совершенно обнаженная в центре этой невероятной комнаты, под холодными, оценивающими взглядами призраков в серых одеждах. Воздух ласкал ее кожу, и она чувствовала, как по телу пробегают мурашки – не только от прохлады, но и от унизительного осознания того, что она снова выставлена напоказ, как вещь. Ее кожа, еще не оправившаяся от ледяных объятий озера и грубого прикосновения драконьей пасти, казалась ей чужой, оскверненной.

Не говоря ни слова, служанки взяли ее под руки и повели через арку в соседнее помещение. Здесь воздух был влажным, теплым и густым от пара, насыщенным ароматом цветов и дорогих масел. В центре комнаты в пол был вделан огромный бассейн, высеченный из темно-синего лазурита. Вода в нем была непрозрачной, молочно-белой, и по ее поверхности плавали сотни свежих лепестков – алых, как кровь, и белых, как снег с вершин. От воды исходил соблазнительный, пьянящий жар.

Ее подвели к краю, и прежде чем она успела что-либо понять, руки служанок мягко, но неотвратимо подтолкнули ее вниз. Венетия погрузилась в жидкость, которая оказалась не водой, а чем-то шелковистым, обволакивающим, словно жидкий бархат. Тепло проникло в самые глубины ее замерзшей души, разжимая сжатые страхом мускулы. Оно было почти болезненно приятным. Она ощутила, как тяжесть и грязь путешествия буквально смываются с ее кожи.

Служанки вошли в бассейн следом, их серые одежды мгновенно промокли и прилипли к телам, обрисовывая строгие, аскетичные формы. Они не обращали на это никакого внимания. Одна взяла с края ларец с черной, маслянистой пастой, другая – мягкую губку из морской травы. Их руки, ловкие и безличные, снова заскользили по ее телу. Они омывали ее с невозмутимостью жриц, совершающих древний обряд. Намыливали ее грудь, живот, скользили по изгибам бедер, тщательно, но без тени сладострастия омывали каждую складку, каждую интимную черту ее девичьего тела. Венетия зажмурилась, пытаясь абстрагироваться, уйти в себя. Ее собственная нагота под их пристальными, безэмоциональными пальцами казалась ей большим унижением, чем если бы в их взгляде читался восторг или похоть. Это была процедура. Очистка предмета перед использованием.

Затем ее заставили выйти из бассейна. Стоя на мозаичном полу, на который с нее стекали струйки молочно-белой жидкости, смешанной с лепестками, она чувствовала себя невероятно чистой и в такой же степени уязвимой. Одна из служанок принялась втирать в ее кожу ароматные масла – цветочные, древесные, с примесью мускуса. Ее кожа засияла под светом светящихся стен, каждый нерв на поверхности тела будто ожил, обострился. Другая женщина, тем временем, расчесывала ее распущенные влажные волосы гребнем из слоновой кости, распутывая каждую прядь с бесконечным терпением.

Когда ритуал омовения был завершен, ее подвели к стойке, где уже лежала новая одежда. Нижние одежды из тончайшего белого шелка, который казался вторым слоем кожи. Затем – платье. Не ее родное, простое, хоть и дорогое платье из Трегора. Это было сложное сооружение из слоев серебристо-голубой парчи, расшитой нитями, в которые были вплетены настоящие жемчужины и крошечные кристаллы, похожие на льдинки. Его на нее надевали, как доспехи, затягивая на спине десятки шелковых шнурков. Ткань была прохладной и тяжелой.

Как только последний узел был затянут, в комнату вошла еще одна женщина – худая, с колючим взглядом и сантиметровой лентой через плечо. Швея. Она не представилась, не посмотрела Венетии в глаза. Она просто приступила к работе, обмеряя ее грудь, талию, бедра, длину рук и ног, бормоча измерения под нос помощнице, которая тут же заносила их на восковую табличку. Ее касания были быстрыми, профессиональными и абсолютно безличными. Венетия была измерена, как кусок ткани. Подготовлена, как инструмент. Облачена, как драгоценность, которую поместили в новую, еще более роскошную оправу, прежде чем запереть в сокровищнице. И сквозь весь этот шелк и жемчуг она все еще чувствовала на своей коже прикосновение чужих, равнодушных рук и ледяной ветер невероятной высоты за стенами этого позолоченного чертога.

Едва швея со своими помощницами бесшумно удалились, словно их и не было, воздух в покоях сгустился и изменился. Он наполнился не запахом духов или масел, а ощущением безоговорочной власти. Из глубины комнаты, из-за тяжелой портьеры цвета старого вина, появилась она.

Женщина, входящая в годы. Высокая, до болезненности худая, она казалась выточенной из древней, пожелтевшей слоновой кости. Ее осанка была прямой и негнущейся, словно стальной прут проходил вдоль всего позвоночника. На ней было строгое платье глубокого черного цвета, без единого украшения, и этот траурный цвет лишь подчеркивал пронзительную бледность ее лица и седые волосы, убранные в тяжелый, сложный узел на затылке. Но главным были ее глаза. Маленькие, глубоко посаженные, цвета старого льда, они обожгли Венетию, когда женщина остановилась перед ней. В них не было ни любопытства, ни неприязни, ни одобрения. Лишь холодная, отточенная оценка, взгляд инженера, изучающего новый механизм.

Она медленно обошла Венетию кругом, не говоря ни слова. Ее черное платье шуршало по полу, единственный звук в гнетущей тишине. Венетия чувствовала, как под этим взглядом ее новая, роскошная одежда превращается в жалкие лоскуты, обнажая душу. Она инстинктивно выпрямила спину, пытаясь не выдать дрожь, пробегавшую по телу.

Наконец, женщина остановилась перед ней. Ее тонкие, бескровные губы приоткрылись, и голос, сухой и резкий, как удар хлыста, нарушил тишину.

– Я – Гекуба, – произнесла она, и имя прозвучало как приговор. – Мать твоего господина и повелителя. Здесь меня называют только так.

Она сделала паузу, давая этим словам прочно осесть в сознании. Ее ледяной взгляд скользнул по жемчугам на парче Венетии, но не задержался на них.

– Ты находишься в Сердце Горы, – продолжала она тем же бесстрастным тоном. – Дворце Князя-Дракона. Ты была доставлена сюда для исполнения одной, единственной и наиважнейшей цели. Все, что было до этого, более не имеет значения. Твоя прежняя жизнь, твои прежние привязанности – все это прах.

Гекуба подошла ближе, и Венетия почувствовала исходящий от нее холод.

– Твоя задача – родить наследника. Сына, – слово было выговорено с особой, железной весомостью. – В этом твое предназначение. В этом твоя ценность.

Она снова замолчала, изучая лицо Венетии, выискивая признаки слабости или неповиновения.

– Во дворце есть другие женщины, – Гекуба произнесла это с легким, почти незаметным презрением. – Наложницы. Они здесь для утех и временного развлечения. Их участь – быть сменяемыми. Но ты… – ее взгляд снова пронзил Венетию, – ты – жена. Третья. Это дает тебе статус. И налагает ответственность. Старшие жены уже не оправдали ожиданий. Их время уходит. Твое – начинается. Не упусти его.

В голосе Гекубы не было угрозы. Не было и ободрения. Была лишь констатация факта, неумолимого, как смена времен года.

– Ты будешь делать все, что от тебя потребуют. Будешь соблюдать правила дворца. Будешь учиться. И будешь ждать, когда твой господин соизволит призвать тебя. Твое тело, твои мысли, твоя плодовитость отныне принадлежат ему. Поняла ли ты?

Она не спрашивала. Она требовала подтверждения. Венетия, все еще парализованная страхом и подавленная этой женщиной, смогла лишь кивнуть, чувствуя, как комок застревает в горле.

Гекуба слегка наклонила голову, жест был скорее снисходительным, чем одобрительным.

– Хорошо. С сегодняшнего дня начнется твое обучение. Но запомни, – ее голос стал тише, но от этого лишь опаснее, – здесь ценят только результат. Ты здесь, чтобы родить сына. Все остальное – лишь декорации. Не опозорь выбор моего сына. И не опозорь меня.

С этими словами она развернулась, и ее черный силуэт поплыл к выходу, растворяясь в полумраке покоев так же бесшумно, как и появился. После нее в воздухе висело лишь ледяное эхо ее слов, а Венетия стояла, ощущая тяжесть парчового платья и несравненно более тяжелое бремя возложенных на нее ожиданий. Она была не просто пленницей. Она была инвестицией. И ее провал, как дала понять Гекуба, будет стоить ей куда дороже, чем просто жизни.

Вслед за Гекубой в покои вошли те же безмолвные служанки. Одним лишь взглядом они дали понять, что Венетия должна следовать за ними. Ее повели не через огромную арку с видом на бездну, а вглубь апартаментов, через низкую дверь, скрытую в стене.

Она оказалась в небольшой, уютной столовой. Здесь тоже дышало богатство, но иного рода – не подавляющее, а подчеркивающее комфорт. Стол из темного полированного дерева был накрыт на одну персону. И он ломился от еды.

Венетия никогда не видела такого изобилия. На серебряном блюде лежала целиком запеченная птица с золоченой корочкой, размером с лебедя, но незнакомого вида. Рядом дымилась тарелка с рагу, где в густом соусе тонули куски нежного мяса, пахнущие дикими травами и вином. В хрустальных вазах громоздились фрукты – алые, похожие на сердца, ягоды, бархатистые персики с румянцем заката, странные колючие шары, внутри которых пряталась полупрозрачная сладкая мякоть. Были здесь и устрицы на льду, и розовая икра, и тончайшие ломтики вяленого мяса, и свежий, еще теплый хлеб, и десятки сортов сыра.

Гекуба, стоя у камина, в котором весело потрескивали поленья, наблюдала за ней тем же оценивающим взглядом.

– Ешь, – приказала она просто. – Тебе нужны силы.

Венетия робко опустилась на стул. Одна из служанок наполнила ее кубок густым, темным вином, пахнущим сливами и дубом. Другая положила на тарелку кусок запеченной птицы. Мясо таяло во рту, но Венетия почти не чувствовала вкуса. Еда была лишь еще одним доказательством того, в каком чужом, непостижимом мире она оказалась.

– Все, что ты видишь, – голос Гекубы прозвучал как лекция, – дань. Птица – с жарких южных равнин, за месяц пути отсюда. Вино – с западных долин, где солнце ласкает виноградники девять месяцев в году. Фрукты – с восточных террасных садов, что орошаются водами тающих ледников. Каждый город, каждое поселение в пределах видимости с вершины этой горы, платит свою дань. Золотом, скотом, урожаем. И лучшими своими продуктами.

Она подошла к столу и тонким пальцем ткнула в небольшую плетеную корзинку, стоявшую чуть в стороне.

– Даже это, – сказала она, и в ее голосе впервые прозвучала тень чего-то, что Венетия не могла определить.

Венетия посмотрела. В корзинке лежали знакомые, грубоватые лепешки, посыпанные тмином и солью. Рядом стоял глиняный горшочек с белым, рассыпчатым сыром, в котором угадывались тонкие прожилки горных трав.

Его дыхание перехватило. Это был трегорский сыр. Тот самый, что делали только в одной высокогорной долине рядом с Трегором. И лепешки, которые пекли по утрам в их дворцовой пекарне, с тем самым, ни с чем не сравнимым вкусом дымка от ольховых дров.

Ее родной дом. Ее отец. Весь Трегор, с его страхами и надеждами, был сведен к этой маленькой корзинке с закуской на столе повелителя. Он был одним из многих. Одним из поставщиков. И она сидела здесь, облаченная в парчу, а в ее горле стоял комок от этого простого, знакомого с детства сыра, который вдруг стал самым горьким и унизительным яством на этом пиру. Она была частью этой дани. Самой ценной и самой бесправной ее частью.

– Ешь, – повторила Гекуба, и в ее глазах читалось понимание. Понимание и холодное удовлетворение от того, что урок усвоен. – Всем, что ты имеешь, ты обязана ему. Помни об этом.

Венетия взяла кусок лепешки, руки ее дрожали. Она отломила крошечный кусочек и положила в рот. Вкус был таким знакомым, таким родным, что от него свело скулы. Это был вкус дома. И вкус полного поражения. Она сидела в золотой клетке, кормимая с рук своего тюремщика, и даже утешение родного вкуса было отравлено осознанием своей цены. Она была вещью, купленной и оплаченной, в том числе, и этим самым сыром.

После трапезы, которая оставила во рту горький привкус не сыра, а унижения, Гекуба жестом велела Венетии следовать за собой. Они вышли из уютной столовой обратно в ее гигантские покои, но на этот раз Гекуба направилась к одной из стен, где почти незаметной была еще одна дверь, скрытая в мозаичном узоре.

Она привела Венетию в длинную, уходящую в обе стороны галерею. Ее размеры были столь грандиозны, что противоположный конец тонул в сумраке. Сводчатый потолок терялся где-то в вышине, и с него свисали знамена из выцветшего шелка с вытканными символами, которые Венетия не могла разобрать. Стены были покрыты фресками, но не идиллическими пейзажами, а изображениями драконов. Одни были похожи на того, что принес ее сюда – золотые, могучие. Другие – серебристые, с пламенем цвета луны, третьи – цвета вороненой стали, с глазами, словно раскаленные угли. Они сражались, летели над горящими городами, восседали на тронах из костей и камня. Возраст фресок исчислялся, казалось, веками, краски потускнели, но мощь и ярость, исходящие от изображений, были пугающе живыми.

– Предки, – сухо прокомментировала Гекуба, следуя за взглядом Венетии. – Основатели династии. Их кровь течет в моем сыне. Их сила. Их воля.

Они шли дальше. Галерея приводила их в крытую колоннаду, окружавшую внутренний сад. И здесь Венетия снова замерла в изумлении. Под сводами из того же светящегося камня, в воздухе, напоенном влажным теплом, цвели и благоухали растения, которые не могли существовать на такой высоте. Деревья с листьями, похожими на изумрудные опахала, лианы, усыпанные фиолетовыми цветами, источающими тяжелый, пьянящий аромат, кусты, с которых свисали рубиновые ягоды. В центре бил фонтан, и вода в его чаше была теплой, от нее поднимался легкий пар.

– Тепло сердца горы, – сказала Гекуба, не останавливаясь. – Оно дает жизнь дворцу. И этим садам. Без него здесь был бы лишь лед и смерть.

Она говорила о магии так же буднично, как о погоде. Венетия заметила, что некоторые растения подернуты легкой дымкой инея, а их листья отливают металлом. Они росли прямо из камня, без земли.

Пройдя через сад, они оказались перед огромной бронзовой дверью, покрытой сложными чеканными узорами. Дверь была закрыта, но от нее веяло таким древним холодом, что Венетия почувствовала озноб даже сквозь парчу. По бокам на постаментах лежали два огромных черепа, явно не человеческих, с длинными вытянутыми челюстями и пустыми глазницами, в которых мерцал тот же фосфоресцирующий свет, что и в камне стен.

– Библиотека Хранителя Знаний, – Гекуба бросила на дверь беглый взгляд. – Не твое место. Пока.

Они свернули в другую галерею, и здесь Венетия увидела нечто еще более странное. В стене зияли несколько арок, за которыми не было комнат – лишь вращающиеся вихри из света и тени, мерцающие, как поверхность воды. Одна из арок излучала слабое тепло, другая – леденящий холод. Возле них никого не было.

– Пороги, – голос Гекубы стал чуть более напряженным. – Не приближайся. Без проводника они унесут тебя в места, откуда нет возврата. Или разорвут на части.

Она не стала объяснять дальше, и Венетия не посмела спросить. Они прошли мимо, и ей почудилось, будто из одной из арок на нее смотрело что-то древнее и безразличное.

Вся экскурсия была стремительной и выборочной. Гекуба показывала ей границы ее новой жизни. Вот сад, где ты можешь гулять. Вот галерея, где ты можешь отдохнуть. А вот – двери, которые тебе закрыты. Арки, к которым нельзя подходить. Тайны, которые тебе не принадлежат.

Они снова вернулись к ее покоям. Гекуба остановилась у входа.

– Ты видела лишь малую часть. Сердце Горы – это лабиринт. Лабиринт правил, традиций и опасностей. Ты будешь ходить только там, куда тебе позволено. Запомнила?

Венетия кивнула, подавленная масштабом и мрачным величием этого места. Дворец был не просто роскошным. Он был живым, древним и полным скрытых сил. И она была здесь крошечной, заблудшей мухой, залетевшей в паутину, сплетенную неведомыми силами. Золотая клетка оказалась куда больше и страшнее, чем она могла представить. И самые темные и загадочные ее уголки, как дала понять Гекуба, были от нее надежно скрыты.

Когда тяжелая дверь ее покоев закрылась за бесшумно удалившейся Гекубой, Венетия осталась одна в центре огромной комнаты. Тишина, нарушаемая лишь тихим гулом ветра за стенами и собственным неровным дыханием, снова сомкнулась вокруг. Но теперь это одиночество было иным – осознанным, наполненным гнетущим пониманием своего нового статуса.

Ее взгляд медленно скользил по роскоши, окружавшей ее. И тогда она заметила то, чего не было до ее ухода с Гекубой. Вдоль стен, там, где раньше стояли лишь редкие предметы мебели, теперь выстроились десятки сундуков и ларцов. Они были разных размеров и форм, от небольших, инкрустированных перламутром шкатулок до массивных, окованных железом сундуков, которые, казалось, хранили тяжесть веков.