Пролог
Он бежал, не чуя под собой ног. Колючие ветки ельника хлестали по лицу и рукам, кусты рвали льняную рубаху и портки в клочья, будто стараясь его удержать. Из большой, во всю щеку, царапины сочилась тонкой струйкой кровь, но он старался не обращать на это внимания. Это была даже не рана, а так, пустяк. В голове билась только одна мысль: «Увести, увести преследователей подальше». Он оставил детню в схроне: две девчушки-близняшки и еще трое малышей, которым едва-едва исполнилось пять зим. Он, конечно, мог напустить легкий морок, как учила его мать, и тогда враги бы его потеряли. И даже их суровые лютозвери не нашли бы его след. Он умел, он делал это не единожды. Но тогда они бы учуяли притаившихся в схроне детей, от которых исходил устойчивый запах страха. Нет, он должен увести их подальше, запутать супостатов в диких еловых корбах, загнать их в непроходимое болото, чтобы они увязли в погоне за ним.
О том, чтобы самому вступить в бой, в одиночку, против взрослых воинов врага, не шло и речи. Это в его ситуации было просто немыслимо. И дело было даже не в том, что он, непокоренный и непобежденный кащеевыми выползками, сгинул бы сам безо всякого толку и пользы. Все дело было в мальцах, которые сидели в схроне, зажимая ладошками рты, чтобы наружу не вырвался крик страха. Убьют его, и кто о них позаботится? А ведь он дал матери слово, что все будет хорошо. К тому же с оружием у него было туговато. Один единственный нож – память о сгинувшем отце, который передала ему мать, когда исполнилось одиннадцать зим. Добрый нож из неведомой голубоватой стали, выкованный нездешними мастерами. А все равно, каким бы добрым он ни был, против сулиц и стрел не устоять, а уж о зубах свирепых лютозверей и говорить не стоило. Тех брать можно было только на копье, да на стрелу. И то не всякий воин сумел бы. Тут нужна была особая сноровка. Вот мать бы его смогла, а он… Он, вряд ли. Грустно было это признавать, но он с самого раннего возраста привык говорить только правду. Если не мог сказать все как есть, то лучше было промолчать. А уж самому-то себе… тут и разговоров быть не могло.
Он уводил вражьих воев известной только ему тропой, по которой ходили только дикие звери да лесные духи. Выбравшись из лесной чащи, он остановился на опушке, напряженно прислушиваясь к звукам недалекой погони. Сейчас нужно выпустить волну страха, чтобы помощники людей, шедших по его следу, жуткие лютозвери, его почуяли. Эти твари, творения самой тьмы, были неутомимы и шли не только по запаху следа, но и по запаху страха. Высокие в холке, почитай до середины бедра взрослого мужчины, с узкими хищными мордами и красными горящими глазами, они навевали ужас только одним своим внешним видом. Длинная молочно-белая шерсть покрывала их тела. Огромные, острые, словно стальные клинки, зубы разрывали жертву в считанные мгновения. Они не лаяли, к примеру, как собаки, и не выли, как волки, хотя, если судить по тому, что он о них знал, были страшной смесью и тех, и других. Кащеевы выродки что-то сотворили с благородными зверями, чтобы получились эти жуткие охотники за людьми. Мать говорила, что в своих тайных подземельях они уродовали людей и зверей, чтобы получить немыслимых чудищ, которые бы служили им беспрекословно. Страх – вот было самое мощное их оружие. Сильные мускулистые лапы лютозверей не знали усталости, а в душе у них не было ни страха, ни жалости. Впрочем, и душ у них тоже не было. Утешало одно: если убить такую тварь, то богиня Марцана уже никогда не даст им новой шкуры. Но убить их было почти невозможно. Во время погони они издавали какие-то хрипяще-хрюкающие звуки, словно барсук, дерущийся со своим соперником во время ложного весеннего гона. И только завидев жертву, они исторгали из своей пасти свистящий пронзительный звук, от которого закладывало уши, а волосы на голове становились дыбом.
Он попытался восстановить в памяти этот звук, который уже слышал однажды, чтобы вызвать у себя приступ испуга, но вместо страха в его душе поднялась только ярость. Нет, так ничего не получится! Тогда он присел на корточки и закрыл глаза, представляя, как он тонет в болоте, как чавкающая жижа затягивает его в свое бездонное брюхо. И тут же волна страха захлестнула его. Он даже забил в воздухе руками, словно пытаясь выбраться из вязкой грязи. Открыл глаза и огляделся в испуге, словно и впрямь только что чуть не утонул в болоте. Хруст ломаемых веток позади него стал явственнее. И если напрячь слух, то можно было даже услышать голоса тех, кто шел по его следу. Значит, лютозвери его почуяли. И это было хорошо. На него вдруг напала какая-то бесшабашная злая удаль. Не сумев удержаться, он засмеялся, громко, зло, заливисто, скаля зубы, как нападающий волк. Сорвавшись с места, он побежал еще быстрее напрямик через луговину туда, где вниз по склону вела едва заметная волчья тропа, упирающаяся прямо в Мертвящую топь. Для незнающих это место считалось непроходимым. Но он-то незнающим не был! Только бы погоня, раззадоренная его «страхом», полезла за ним! И тогда… Додумывать он не стал, боясь спугнуть удачу. Ведь каждому известно, что удача любит тишину. И тишину не только речи, но и мыслей.
Он уже был на середине склона, когда погоня выскочила из леса, и лютозвери увидели его. Над луговиной понесся пронзительный свист-вопль, от которого сводило челюсти, а внутренности начинали вибрировать. Он прибавил скорости, хотя и так бежал очень быстро, и с разбегу влетел в воду Мертвящей топи. Трясина, словно нехотя, пробудилась, пузырясь вонючим газом, от которого сразу стала кружиться голова. Он с опозданием вспомнил, что не сделал того, что должен был: пропустить свет Сварги через свое тело, чтобы придать себе легкости, которая позволяла бы двигаться одинаково свободно что по убродному снегу, что по зыбучим пескам, что вот по таким топям. Попробовал сосредоточиться на ходу, как его учила мать. Получилось не очень хорошо. Но ему все же удалось чуть облегчить вес собственного тела, и он стал прыгать с кочки на кочку, стараясь не оглядываться назад.
В нескольких десятках сажений от берега горбился над черной мутью болотной воды небольшой островок неустойчивой тверди, облепленный со всех сторон чахлым кустарником и пожухлой желтовато-бурой травой-осокой. Вот на нем-то он и хотел немного перевести дух и сосредоточиться, чтобы придать своему телу необходимое состояние для дальнейшего безопасного пути. Он уже был почти достиг цели, когда услышал за спиной жуткий вопль. Лютозвери скатывались белой лавиной по склону и с разбегу заскакивали в топь, следом таща на поводах своих сопровождающих. Люди, поняв, что происходит, стали отчаянно сопротивляться, громкими криками стараясь удержать своих чудовищ, но все их усилия были напрасны. Злобные бестии уже видели свою добычу и не собирались отступать, и не было сейчас такой силы, которая бы смогла их удержать на месте.
Только лишь на мгновение он поддался мстительной радости, что его план сработал, и отвлекся от той малой сосредоточенности, которая, худо-бедно, помогала ему не провалиться в болотную жижу, как тут же попал в ловушку. Топь схватила его своими цепкими лапами и потащила в бездонную тьму, засасывая медленно его тело в свою ненасытную пасть.
Глава 1
Темнота… Тишина… Небытие… Все внутри меня сжалось в какой-то комок, словно маленький зверек, спрятавшийся от лисицы в своей норе. Только сердце продолжало трепыхаться пойманной птицей. Дыхание стало перехватывать, а в груди словно вырос ледяной ком, мешающий вдохнуть полной грудью. И только где-то на самом донышке сознания едва-едва теплилась мысль: «Это уже прошло… Этого нет на самом деле…» С великим трудом я заставила себя открыть глаза. И сразу мой взгляд уперся в потолок из тесаных досок. В небольшое окошко, через слюдяную пластину, пробивался серенький свет приближающегося утра. Я лежала неподвижно на жестких досках лежака, застланного медвежьей шкурой, и не предпринимала никаких усилий, чтобы встать с него. По вискам скатывались капли холодного пота, а дыхание было частым и поверхностным, словно я долго взбегала на крутую гору. Уж сколько лет и зим минуло с ТОГО дня, а мне чуть не каждую ночь снился этот сон. Все было так, словно происходило наяву, будто меня снова и снова отсылали в тот самый день, когда… Старая Хубава говорила, что это я сама посылаю себя каждую ночь в тот час и день, потому как сожалею о том, что оставила. Может, оно и так, но избавиться от этих видений я никак не могла. Что-то внутри меня не давало забыть этого дня. И каждую ночь я ложилась спать, уже зная, как я встречу рассвет.
Когда разрушенные Врата внезапно пробудились и позвали меня, это было так внезапно, так неожиданно, что я даже не успела осознать, что произошло. Когда, после перехода, я пришла в себя, то увиденное вокруг привело меня в ужас. Голубоватое сиянье сразу же замкнулось за мной, словно Врата пробудились лишь на краткий миг, чтобы только перекинуть меня назад. На горе дул пронзительный холодный ветер, и легкая льняная рубаха не была защитой от его студеных объятий. Редкие снежинки кружились в воздухе, падали мне на лицо, обжигая холодом кожу. Три камня, когда-то образующие Врата и обозначавшие грань времен, были разрушены. Видимо, остаточная энергия, копившаяся в этом месте многие круги жизни, перед тем как исчезнуть окончательно, сотворила такое. Но я знала твердо, что боги ничего не делают просто так. Рисунок моей судьбы на пяльцах богини Сречи был мне самой не виден и не ведом. И потому следовало принять случившееся и подчиниться року. Нет, я не сдалась, а смирилась до того момента, когда пойму сей глубинный замысел и смогу выполнить свое предназначение.
Выбравшись с трудом из груды дробленного камня, я оглядела округу, и волосы на голове зашевелились от охватившего меня ужаса. Все вокруг было черно. Запах гари и смерти витал в воздухе. Не осталось леса, ни кустика, ни травинки, только одни головешки, да вороны, скорбно каркающие над этим пустынным местом и изо всех сил борющиеся с порывами ветра. Мне захотелось тут же лечь на холодный камень в ожидании смерти, которая бы избавила меня от горечи, страха и отчаянья, затопивших меня чуть ли не до самого донышка. Я даже представила себе, как снег заметает мое безжизненное тело, образуя невысокий холмик, ставший мне последним прибежищем в этом жутком пустом мире. Но я теперь была не одна. У меня под сердцем билась еще одна искорка жизни, наш с Глебом ребенок, сын. То, что это будет именно сын, я нисколько не сомневалась.
Мысль о Глебе, оставшемся по ту сторону Грани, заставила меня судорожно всхлипнуть и крепко зажмуриться, борясь с подступившими слезами. Не время… Ох, не время для пустых сожалений и бесполезных стенаний. Нужно было спуститься вниз и поискать себе убежище, пока не настала ночь. Сизые холодные тучи ползли неповоротливыми чудищами по низкому небу, а ветер выводил свистящие рулады среди холодных каменных глыб. Но я все никак не могла оторваться от этого места, заставить себя, повернувшись к нему спиной, спокойно уйти. Глупая, бессмысленная надежда «а вдруг» словно приковала меня железными цепями к этим камням. Чтобы окончательно убедиться, что Врата более не откроются вновь, я приложила ладони к тому месту, где еще совсем недавно сверкало голубое пламя перехода. На мгновение застыла, прикрыв глаза, прислушиваясь к себе. Ничего… Даже больше, чем ничего. Я ощутила пустоту, которая словно в воронку втягивала остатки моей энергии в себя, будто прожорливый зверь. Мормагон, проклятый подменыш, прокравшийся в будущее и уничтоживший Врата, сгинул сам, но теперь никто бы не сумел сказать, что случилось с Гранями времени и как они теперь действуют.
Нет, нужно срочно уходить. Попытаться найти тайные проходы. Если все, что было на поверхности, сгорело, сгинуло, то подземные схроны должны были остаться неповрежденными. На то они и были рассчитаны. У меня теперь не было ключа в виде символа Ярилы-Солнца, но я была Хранителем Тайных Ходов нашего Скита и знала, как попасть внутрь и без ключа. Вот этим и стоило теперь заняться, а не сидеть здесь застывшим истуканом с горестными мыслями! На мне была только длинная льняная рубаха. Ни оружия, ни одежды, ничего, что могло бы меня защитить от врага или от капризов осенних ветров. Я стала спускаться вниз, осторожно оглядываясь по сторонам, но мой взгляд везде натыкался только на обгорелые пни да разбитые в щебень скалы. Что за сила сотворила такое с некогда цветущим краем?! Я должна была в этом разобраться. Мне предстоит здесь жить и воспитывать своего ребенка. И я хотела это делать без страха.
Там, откуда я пришла, было раннее утро в самой середке лета, а здесь же стояла поздняя осень. Впрочем, время года меня пока нисколько не заботило. У меня было в достатке сил, чтобы справиться с холодом. Чтобы сберечь босые ноги, я перешла на легкий шаг, едва касаясь поверхности земли. Конечно, это отнимало энергию, но только самую малость. Идти стало легче, и я безо всяких раздумий направилась в сторону, где стоял наш Скит. У меня еще теплилась надежда, что я смогу отыскать в Тайных Ходах хоть кого-то живого. Впрочем, слишком много об этом думать я не стала, готовая к любому, что ждет меня впереди. К тому же, не было уверенности, что попала я именно в свое время, а не позже или, может быть, даже и раньше. Но тут у меня оставалась надежда на богов. Если завели меня сюда, значит, так складывался узор моей жизни, а пустого в их замыслах никогда не бывало.
Когда я спустилась с горы, уже наступили вязкие серые сумерки. Я брела средь обгоревших остовов когда-то великих деревьев и прислушивалась, стараясь уловить хоть какой-то живой голос. Посылать мыслепоиск пока не решалась. Мало ли… Без надежного укрытия и защиты, без мало-мальски хоть какого-то оружия – это было опасно.
Наш Скит я обнаружила уже в ночной темноте. Точнее, место, где когда-то стоял Скит. Только одно лишь вязкое пепелище, засыпанное первым снегом, да остывшей золой. Скорбеть времени не было. Уверенно прошла в самый дальний угол крепости, где когда-то стоял дом старца Световлада. Под ногой что-то звякнуло. Наклонившись, с радостью обнаружила старую, уже подернутую ржой сулицу с обгоревшим древком. Определив, где точно у старца была горница, принялась копать. Разгребла слой золы и с удивлением обнаружила, что доски пола остались почти неповрежденными огнем. Старый дуб горел неохотно, пропитанный специальным отваром из трав, предохраняющим дерево от гнили и горения. Подковырнула одну из половиц и увидела лаз в погреб. Опять постояла на верхней ступени, прислушиваясь к малейшим шорохам и звукам. Опять ничего. Только тоскливые завывания ветра, словно горестно оплакивающие пепелище. На сердце было мрачно и тяжело, но я напомнила себе, что сейчас не самое лучшее время для скорби и отчаянья.
Медленно стала сходить по ступеням вниз. Светильник мне был без надобности. В темноте я видела не хуже кошки. В подполе ничего не изменилось. Старые бочки, несколько глиняных корчаг, в которых старец хранил небольшой запас зерна и сухих трав. Сейчас они все были пусты. Это давало надежду, что все же кто-то из Скита остался в живых. Причем, кто-то из тех, кто знал тайну этого подпола. И это мог быть только сам старец. Опять огляделась по сторонам, стараясь углядеть еще хоть какой знак, свидетельствующий о том, что живые в Скиту все же остались и ушли тайными проходами. И была надежда, что, может, и мне Световлад оставил хоть какое-нибудь послание или намек на то, где следует его искать. Не заметила ничего.
Тяжело вздохнула и, скрепив сердце, прошла в дальний угол. Отсчитала третье бревно снизу, вставила острым концом в щель сулицу и налегла изо всех сил на древко. С третьей попытки бревно сдвинулось, открывая небольшую нишу, в которой стоял деревянный короб. Выволокла его наружу и внимательно ощупала крышку. Под пальцами почувствовала маслянистую гладь восковой закупорки, которой были залиты мельчайшие щелочки короба, чтобы влага не проникла внутрь. Не без усилий откинула тщательно подогнанную крышку и с облегчением выдохнула. Небольшой запас сухих трав, а также специальных лепешек киш из вяленых кусочков мяса и сушеных ягод, спрессованных особым способом, были аккуратно разложены по холщовым мешочкам и туго перетянуты пропитанной воском бечевой. Эта еда была очень сытной, ее брали воины и ловчие в дальние походы. Находка меня порадовала. Значит, первое время голодать мне не придется. Следом за мешочками я извлекла из короба воинскую сбрую, а на самом дне, завернутое в выделанные шкуры и смазанное особым составом из гусиного жира и сосновой живицы, лежало оружие.
Это был запас на «черный день», и то, что им никто до меня не воспользовался, означало… Хотя это могло означать и то, что старец специально не тронул схрон в надежде на мое возвращение? Ломать голову не стала. Да и усталость брала свое. Задвинув изнутри плаху пола на место, я завернулась в одну из шкур и прикорнула тут же, у короба, забывшись тревожным сном.
Спала я в полглаза и снов никаких не видела. Голова была перегружена всеми произошедшими событиями. Проснулась окончательно от того, что показалось, будто услыхала, как Глеб зовет меня по имени: «Варна-а-а…» Встрепенулась, шепча непонятно кому: «Я здесь, любый…». Поняв, что мне все примерещилось, закусила губу до крови, чтобы не расплакаться. Несколько минут приводила дыхание и собственные чувства в порядок. Не время сейчас было для слабости. И сразу же почувствовала жажду. Хотелось пить. Почти сразу вспомнилось, что недалеко от дома Световлада был родник, откуда вода по керамическим трубам шла в каждый дом и строение скита. С трудом поднялась, расправляя затекшие конечности. Голова гудела, словно в ней поселился целый улей растревоженных диких пчел. Вода… Сейчас я ничего так не хотела, как глотка свежей родниковой воды! Выбралась из выделанной шкуры, которая заменила мне сегодня постель, нашарила в темноте сулицу и, поднявшись по ступеням подпола, сдвинула в сторону плаху, прикрывающую лаз. Серый тусклый свет, хлынувший в проем, показался мне нестерпимо ярким после полнейшей темноты. Крепко зажмурилась, чтобы глаза быстрее приспособились к свету, и опять открыла их. Стало немного легче смотреть на белый свет. Впрочем, называть его так теперь было бы неправильно. Свет был серовато-тусклым, каким-то мертвящим. Плотные облака закрывали все небо от горизонта до горизонта, и даже слабый луч осеннего солнца не мог пробить эту, набрякшую влагой, толщу.
Раньше это место было наполнено истинным светом и энергией радости, а сейчас… Сейчас унылая картина, под которую подходило только одно слово: смерть. Мне захотелось быстрее покинуть это место и бежать, куда глаза глядят, как можно дальше отсюда. Но бежать пока было нельзя. Нужно обследовать здесь все, и тогда, возможно, я пойму, что же здесь случилось. К тому же, чтобы куда-то идти, мне нужны были силы, которых пока не было. Мертвые деревья, гниль и пепел вытягивали из меня остатки энергии. Только чистая вода могла вернуть меня к жизни, даровав мне толику своей энергии. Вернулась к коробу. Выбрала себе надлежащую сбрую и кое-какую одежду. Из оружия взяла боевой топорик, с которым было привычнее обращаться, чем с сулицей, и охотничий нож. Без него я чувствовала себя совсем беззащитной, словно слизень без раковины. Еще бы колчан со стрелами, да лук с тугой тетивой. Но в коробе такого не было. Ладно. И то, что имелось, – уже хорошо. Нужно было уметь быть благодарной богам, что не забыли и не оставили своим водительством и помощью.
Место, где когда-то из земли пробивался родник, нашла сразу, но вот добраться до воды оказалось непросто. Сначала хотела расчистить завал руками. Но, потратив много времени без особого результата, эту затею оставила. Я хорошо понимала, что силы заговоров тратить на такие пустяки не стоило, мало ли, что меня еще ждет впереди, и может пригодится каждая капелька энергии, но без воды у меня не будет вообще никаких сил. Так что, из двух плохих ситуаций выбрала наименее затратную по времени. Села на груду мусора, сложив ноги калачиком, расслабив все мышцы и прикрыв глаза для лучшей сосредоточенности. Сначала хотела мысленно «осмотреться», нет ли поблизости еще какой-то сторожевой силы, которая могла бы дать знать врагам, что здесь оказался один из Рода. Но потом передумала. Если кто и следил за этим местом, то уже должен был понять, что здесь кто-то есть. Выброс энергии при моем переходе мог бы насторожить любого наблюдателя. Поэтому мне следовало поторопиться. Губы зашептали быстро:
– Именем Света, именем Рода, именем Силы его…
Медальон в виде лапы волка на моей груди, мой щит и оберег, доставшийся мне от пращура моего Велеса, нагрелся, почувствовав обращение к Роду. Потекла в меня сила от Предков моих, к коим взывала. Сначала по капельке, потом ручеечками, а уж после и потоком хлынула. Дышать сразу стало легче, несмотря на запах пожарища, который был здесь повсюду. Представила мысленно, как ищу под землей голубую ниточку исчезнувшего родника, а найдя, стала на себя тянуть-наматывать, словно клубок пряжи, да тихо приговаривать:
– Вода-молодица, студеная сестрица,
В озере чудном умывала, ключом бьющим запирала…
Через некоторое время я услышала едва уловимое журчание. Тоненькая струйка воды стала пробиваться сквозь груды обгорелых досок и кусков обожженной глины со следами копоти по бокам. Быстро принялась расчищать место для родничка, выкладывая его камешками и кусочками черепицы. Когда вода унесла всю грязь, зачерпнула горстью живительной влаги и жадно принялась пить. У воды был горьковатый привкус гари, но я не обращала на это внимания. Почувствовала, как вода наполняет меня живительной силой. И только после умыла лицо. Потом, скинув рубаху, несмотря на обжигающий холод, ополоснула все тело и сразу почувствовала, как все мышцы наливаются горячей силой. Надела на себя чистую одёжу, подпоясалась сыромятным ремнем, приладив нож и топорик на положенное место. Теперь можно было заняться обследованием места, откуда шли тайные тропы в подземные схроны.
Только к ночи я добралась до самых дверей, ведущих к Тайным подземельям. С большим трудом своротила тяжелые каменные блоки, скрывающие от чужих глаз вход. Их еще потом предстояло вернуть на место. А пока вернулась в подпол и собрала в мешок то, что могло пригодиться в дороге: пустую баклажку для воды, несколько мешочков с травами и кишем. На дне короба нашла с десяток жал для ближнего боя и тоже забрала их с собой. Все, что осталось, аккуратно уложила обратно в короб и прибрала в тайник, тщательно замаскировав место. Мало ли… Чтобы напрасно не тратить силы, запаслась несколькими факелами, набрала воды из родника и с душевным трепетом встала перед дверьми. Собравшись с силами, произнесла древнее заклятие на почти исчезнувшем языке предков и потянула за створку двери, окованную железными полосами. Створка словно нехотя поддалась, открывая небольшую щель. Помедлив несколько секунд, шагнула внутрь, в темноту. Двери за мной со стуком затворились. Подвесив над входом охраняющее заклятие, произнесла громко нужное слово и услышала глухой рокот камней, засыпающих двери снаружи. Обратной дороги здесь мне уже не было.
Чужих в этом месте встретить не опасалась. Сию тайну из всего Скита знали только я и Световлад. Не думаю, что старец доверил бы ее еще хоть кому-нибудь. В этом подземелье было убежище Рода, если наступит последний час. Судя по тому, что я видела наверху, этот час наступил. Но я до сих пор не могла понять, какому супостату было по силам сотворить подобное с миром. И с этим мне еще предстояло разобраться. Опять мелькнула мысль о Глебе. Если бы мы были вместе… Одернула себя. Сейчас все эти воспоминания делали меня только слабее.
Ходы были снабжены множеством защитных ловушек для случайных людей, но для меня они были не опасны. Не единожды я в прежние времена проходила этим путем, и большинство из этих смертельных западней были изготовлены мною. Теперь тут можно было и пустить мыслепоиск. Но для начала решила немного отдохнуть, день сегодня выдался тяжелый. Глотнула немного воды, поглядела на киш и сморщилась. Не лезла мне еда в горло, никак не лезла. Пробурчала, пеняя самой себе:
– О себе не мыслишь, подумай о той жизни, что в тебе. Ему тоже силы нужны…
С тяжелым вздохом отломила малый кусочек от прессованной лепешки и принялась жевать, почти не чувствуя вкуса. Покончив с едой и питьем, занялась главным: нужно было понять, проходил кто-то из наших этим путем, а может, еще и сейчас находится кто под землей, хоронясь от неведомого ворога. Села в расслабляющей позе и сосредоточилась на поиске. Почти сразу же наткнулась на стену, словно выложенную из камня, а за ней – пустота. Эту уловку я знала. Она делалась для чужаков, возьмись они прощупывать пространство, чтобы обнаружить беглецов. Открыла глаза и выдохнула от облегчения, узнав повадку Световлада. Каждый человек особенный. У каждого свой голос, который не спутаешь ни с каким другим, своя походка, жесты, мимика лица, цвет глаз. И энергия у каждого человека своя, несхожая ни с какой другой. А уж, когда он применяет силу, тут уж совсем, знающему человеку ошибиться невозможно. Так же, как любой знающий может легко понять, если столкнется с чужими повадками. Это было сродни узнаванию человека по внешности или его голосу. И я знала точно, что только Световлад мог поставить барьер такой силы и особенностей! Значит, жив старец, а может, и не он один. Теперь оставалось понять, куда он увел жителей Скита, большинство из которых были отроки. Вдруг вспомнился Волчок и дружок его, Свистун. Живы ли…? Прогнала грустные мысли. Поддернула лямки вещевого мешка на плечах и двинулась вперед.
Ходы имели множество разветвлений, часть из которых приводила в тупик, часть заводила в смертельные ловушки, и только четыре из шестнадцати проходов имели выход на поверхность к тайным схронам, где людей ждала еда на первое время и кров.
Сначала мне показалось, что это простая задача. Ведь я могла видеть внутренним взором следы, которые оставляет каждый человек, имеющий хоть каплю, хоть зачаток силы. А то, что я легко найду след старца, в этом я даже не сомневалась. Но, увы… Как говорят у нас старики: «Загад не бывает богат». Когда я дошла до первого перекрестка, то обнаружила, что след, как говорят охотники, уже остыл. Даже тени не осталось от тех, кто здесь проходил когда-то. И если бы я не наткнулась в самом начале на барьер, то могла бы подумать, что здесь вообще никто не проходил. Как же давно это было? Присев на корточки возле стены подземного коридора, задумалась. Оставался только один способ, которым бы воспользовался любой, у кого не было ни капли силы. Нужно было пройти по всем четырем коридорам до самого конца и искать следы выхода людей уже на поверхности. Ну что ж… Раз нету другого пути, придется воспользоваться этим.
Первый проход был самым коротким и выводил к крутому оврагу, разрезающему лесную чащу напополам. Будто в древние незапамятные времена один из Великих Богов прочертил своим копьем здесь борозду, которая осыпалась и заросла кустами гибкого и вездесущего ракитника. На самом дне оврага на моей памяти было небольшое озерцо, берега которого густо поросли камышом и болотным кипреем. Имени ему не дали в виду его невеликих размеров, называли просто – водяница, из-за его неброской красоты и тихой глади.
Наружу выходила осторожно, прощупывая окружающее пространство бережно, едва касаясь его своей мыслью, скользя по волнам всепроникающего и вездесущего света, как легкий мотылек касается своими крылышками лепестков цветка. Пожарище тоже дошло сюда, но лес здесь пострадал меньше. Судя по следам на земле, без стараний Батюшки-Перуна здесь не обошлось. Послал он сильный ливень, который и притушил всепожирающее пламя, насланное на нашу землю неведомым врагом.
Выход здесь был спрятан в стволе огромного старого дуба, совсем не тронутого огнем. Не зря говорят, что дуб – дерево священное, олицетворяющее саму суть нашей жизни, а потому хранимое богами. Осторожно выбравшись из дупла, я стала спускаться вниз, к воде. Озерко на дне оврага почти обомлело, затянутое ряской и водными лилиями. Но вода под слоем зелени оставалась чистой, не затхлой, потому как с самого дна били несколько ключей, напаивая водяницу своей живительной влагой. Я зачерпнула горсть воды и плеснула ее себе на лицо. Потянулась за второй горстью и сразу почувствовала, что я уже здесь не одна. Энергия, которая меня насторожила, была бледно-желтой, с багровыми всполохами страха. Тот, кто прятался в приозерных зарослях, до смерти меня боялся.
Я сделала вид, что ничего не заметила. Спокойно умылась и пошла неторопливой, почти гуляющей походкой вдоль берега заросшего озерца. Две пары настороженных глаз испуганно смотрели мне в спину. Это были отроки: один мальчик и одна девочка. Только у малых могла быть такая, еще несформированная до конца энергия бледно-желтого цвета. С возрастом она будет меняться, переходя в синие или зеленые тона, а пока… Я выбрала место поположе и стала подниматься по стене оврага, делая вид, что ухожу. Дошла до густых кустов орешника, растущих на самом краю оврага, и, скрывшись за ними, упала плашмя на землю. Юркой ящеркой стала передвигаться в ту сторону, где пряталась детня. Только очень опытный охотник в слабом шуршании лесной подстилки мог бы уловить мое присутствие и то, как я двигаюсь. Подстилка пахла прелой листвой с опавших деревьев, смешанной с запахом гари. Но здесь запаха смерти почти не ощущалось, как это было вокруг моего Скита. На старом дубе, в котором был выход из подземелья, еще оставались побуревшие листья. Ветер шелестел в них, создавая фон звуков, среди которых было трудно неопытным детям разобрать звуки моего продвижения.
Очень осторожно я подкралась по самой верхней кромке оврага к тому месту, где прятались отроки, и стала наблюдать. Первые несколько минут ничего не происходило. И если бы не мое умение видеть энергию, то можно было бы подумать, что мне почудилось присутствие здесь живых людей. Прошло еще с десяток минут, когда заросли камыша раздвинулись, и из-за сухих стеблей показалась головенка со взъерошенными светлыми волосами. Это был мальчик, лет семи от роду. Круглое личико, темно-голубые, почти василькового цвета глаза, немного вздернутый нос и четкий рисунок сурово сжатых губ говорили о его принадлежности к Роду Святорусов. За ним, крепко вцепившись в подол его измызганной и рваной рубашонки, вылезла девчушка, помладше мальчика на две зимы. Светло-русая косица выбилась из-под измазанного в саже платка неопределенного грязного цвета, рубашонка до пят, как видно, с чужого плеча, подпоясанная куском веревья и перепуганные голубые глазища на половину круглого личика свидетельствовали о том, что они с мальчиком из одного Рода. Скорее всего, брат и сестра. Девчушка прошептала, глотая от страха окончания слов: