Зовущая музыка дорог. Сборник рассказов

Моей сестре Лидии, вдохновляющей меня взяться

за написание этого сборника, посвящается…

ЛЕСНЫЕ ИСТОРИИ

РЫСЬ

Дождь был мелкий, холодный. Он шел уже третьи сутки. Как будто на мир накинули серую сеть. Деревья стояли понурые, мокрые под этим бесконечным мороком. Капли дождя шуршали в последних осенних листьях, разговаривая с деревьями. Их еле слышный шепот стоял по всему лесу, сливаясь в одну монотонную песню. Я остановилась под кроной большой старой сосны и завороженно слушала эту осеннюю песню. Лошадь подо мной стояла, не шевелясь. Только немного нервно подрагивали ее уши, и время от времени она тихонько фыркала. На каждой хвоинке висела маленькая капелька влаги, как маленькие драгоценные камушки на новогодней елке. Вечерний туман уже выходил из ложбинок и оврагов. Сначала он заплел подножья деревьев и ноги лошади. В самое короткое время он грозил затопить весь остальной окружающий мир до самых верхушек деревьев. Он заглушал все звуки. Лес пропадал, растворялся под его плотным покрывалом. Каждая ветка, каждое дерево и каждый куст обрели иные размытые, фантастические формы. Как будто ты очутился в другом мире. Сказочном и таинственном.

Я целый день ездила по лесу. Устала и промокла до нитки. Не спасал даже хороший плащ от дождя. Но я любила такую погоду осенью. Я могла бесконечно долго ехать на лошади по этому сказочному лесу. Все заботы, проблемы и тревоги отступали под этими волнами тумана. Я отдалась этому состоянию и позволила моим мыслям плыть по туману, как по реке. Это ощущение было настолько глубоким, как будто я растворилась и стала частью этого безмолвного потока. Но моей лошади были чужды подобные эмоции. Она резко остановилась. Это вывело меня из легкого забытья, заставило очнуться от колдовского действия тумана.

Лошадь стояла на месте, прядала ушами и тихонько всхрапывала. Я наклонилась к ее голове, погладила ее по мокрой шее и заговорила с ней тихо и ласково. Но она, как будто, не слышала меня. Ее поведение становилось с каждым мгновением все более беспокойным и нервным. Я огляделась, надеясь понять, что так взволновало мою подругу. Но туман уже плотным покрывалом накрыл лес. Не было видно на расстоянии трех метров. Я сошла с лошади, взяла ее за повод и попыталась успокоить. Откуда-то сверху упала шишка, и посыпались мелкие веточки. И тут произошло одновременно несколько событий. Я подняла голову вверх, в этот момент лошадь громко заржала и встала на дыбы. Повод вырвался из рук, я отшатнулась от обезумевшей лошади и, пытаясь уйти от удара ее передних копыт, упала навзничь на мокрую хвою. С диким ржанием лошадь умчалась в туман. Еще не отошедшая от падения, я попыталась встать. Тут сверху опять посыпались ветки и хвоя. Я подняла голову и… встретилась взглядом с зелеными злыми глазами. Рысь! Я замерла в очень неудобной позе, боясь пошевелиться. Для начала следовало успокоить свои эмоции. Дикий зверь чувствует малейшие всплески страха. Если не взять свои чувства под жесткий контроль и немедленно – беда. Рысь – это большая кошка. Очень большая и очень свирепая кошка. И, как у всех кошек, характер у нее гордый, своенравный, непредсказуемый, импульсивный и независимый. Любой неверный жест она примет как посягательство на свою охотничью территорию. Но, как и любой дикий зверь в тайге, она никогда не нападет первой на человека без особой нужды. Если случаются нападения, то их виновником, волевым или невольным, становится сам человек.

Но в тот момент я не думала об этом. Тело действовало отдельно от разума, подчиняясь инстинктам. Не вставая с земли, я начала потихоньку отползать на другую сторону дерева. Прижавшись спиной к стволу сосны, я немного перевела дыхание. При встрече с рысью самое главное – это не подставлять ей спину. Рысь всегда нападает сверху и сзади. Очень редко она нападает с земли. И совсем почти никогда, если смотришь ей в глаза. Только в твоих глазах не должно быть страха. Медленным движением я достала с пояса нож. Это было совершенно бесполезно. Я это хорошо понимала. Но ощущение рукоятки ножа в ладони успокаивало меня. Как прикосновение старого друга. «Не бойся, я с тобой». Не отрывая спины от ствола, я стала медленно подниматься. Не поднимая глаз, я чувствовала напряженное внимание рыси. Я повернулась лицом к дереву и очень, очень медленно стала отступать назад. Один маленький и осторожный шаг. Остановка. И глаза смотрят в глаза. Две пары глаз. И в карих, и в зеленых только напряженное внимание. Говорить с рысью бесполезно. Это не волк. Звук речи ее только раздражает. С рысью можно говорить только глазами. Я не могла видеть, что у меня за спиной. Мне нельзя было отрывать взгляда от опасного охотника. Еще один маленький шаг. И опять остановка. Краем сознания промелькнула мысль, что мне повезло. Это был самец рыси. И не очень голодный. Он был не на охоте. Просто обходил свои охотничьи угодья. Но мозг все это фиксировал без моего участия. Мое же сознание пыталось удержать мои эмоции под контролем.

Я не первый раз встречалась с рысью в лесу. Не могу сказать, что это были очень приятные встречи. Но все как-то обходилось без проблем. Я очень надеялась, что и сейчас все обойдется мирно. Я старалась не делать никаких лишних движений. Вдруг моя нога наступила на сухую ветку. Ветка была маленькой. Но ее негромкий хруст прозвучал в моих ушах, как громовой раскат. И я сразу увидела, как напряглись все мышцы зверя. Я замерла на месте, стараясь даже не дышать. Мне стало очень жарко. Кончики пальцев начали покалывать от резкого притока в кровь адреналина. Дождинки стекали по лицу. Глаза устали от напряжения. Сколько я так стояла, не знаю. Время в таких ситуациях растягивается, как шоколадная ириска в жаркий день в ладошке ребенка. Мгновение становится вечностью, а вечность превращается в мгновение. Когда мышцы у рыси немного расслабились, я опять сделала маленький осторожный шаг назад. Это продолжалось очень долго. Только когда туман плотной непроницаемой стеной отгородил нас друг от друга, я смогла вздохнуть полной грудью. Но расслабляться было еще очень рано. Видеть меня рысь не могла, но слышала очень хорошо. Я продолжала отступать, стараясь это делать как можно тише. Только тогда, когда расстояние мне показалось достаточно большим, я перешла на быстрый шаг.

Мне еще предстояло отыскать убежавшую лошадь. А время не стояло на месте. Света и днем было не очень много из-за плотных облаков. А сейчас осенние ранние сумерки закутывались спиралью в туман, превращая его белый цвет в непроглядную тьму, подкрашенную молоком. Заблудиться я не боялась. Но лошадь найти в таких условиях было практически невозможно. Но, если ее не найти, она может стать легкой добычей ночных охотников. Я продолжала двигаться в выбранном направлении. И, выбравшись из очередного оврага, я увидела впереди белое пятно, размытое туманом. Это могла быть только моя лошадь. Ее поводья зацепились за куст шиповника. Лесовик и здесь мне помог. Я достала из седельной сумки немного хлеба и соли. Один кусочек я дала лошади, чтобы успокоить ее. А другой положила под куст шиповника с благодарностью для лесного духа. И всю оставшуюся до базы дорогу мне казалось, что лукавый взгляд лесовика следил за мной из-за туманного морока осеннего леса.

ПАЛЫЧ

Я приехала в деревню вечером. На небе уже загорались первые звезды. Накануне вечером была сильная метель. Дороги занесло снегом, а ветер постарался сделать его плотным, непроходимым. Ясное небо зимой в Сибири означает, что будет лютый мороз. На базе кончился хлеб и чай. Бригады скоро вернутся с работы, и я поехала в деревню за продуктами. Полки в магазине были почти пустыми. Последний месяц зимы. Самые сильные ветра и бураны. Зима не хотела сдавать свои позиции и лютовала, как голодный зверь, которого охотники загнали в угол. Все дороги были переметены, и добраться до цивилизации не было никакой возможности. Поэтому продукты в деревню уже давно не привозили. Но маленькая пекарня каждый день пекла хлеб, и его пьяный аромат разносился далеко по всей округе в морозном воздухе. От базы до деревни не было далеко – всего 17 км. Но из-за снега я пробивалась два с половиной часа. Каждые 100 метров мне приходилось выходить из машины и прочищать себе путь лопатой.

Я отряхнула снег с обуви и зашла в тепло. Меня сразу окутал душистый пар, пахнувший свежим хлебом. Огромные караваи с румяной аппетитной корочкой лежали ровными рядами на столе. У меня сразу потекли слюни. Тетя Маруся, которая здесь исполняла обязанности директора, пекаря, завхоза и дворника одновременно, увидев меня, широко улыбнулась. Меня в деревне хорошо знали.

– Дочка, не хочешь свежей корочки с молоком? – лукаво улыбнувшись, спросила она. Тетя Маруся знала, что о свежей хрустящей корочке я не откажусь никогда. Вкуснее свежего хлеба нет ничего на земле. Я присела на краешек скамьи. Ноги гудели от усталости. Как по волшебству, на столе появилась огромная кружка молока, мисочка с медом и теплый хлеб.

– Некогда мне сильно рассиживаться, тетя Маруся. У меня люди голодные сейчас с работы приедут. А хлеба нет, – я это говорила скорее для себя, а рука уже сама потянулась к корзинке с хлебом.

– Да ты поешь немного, дочка. А то совсем со своим лесом измоталась. Вон, посмотри, одна кожа да кости остались. А я тебе пока деревенские новости расскажу.

– Да какие здесь новости, тетя Маруся? Уже две недели ни сюда никто не приезжает, ни отсюда никому не выбраться. Вот дорогу прочистят, тогда и новости будут.

– Не скажи. У нас сегодня такое было… И до нас дошло, – и Маруся со значением на меня посмотрела, сделав выразительную паузу.

– Да что дошло-то? Инопланетяне прилетели? Кроме них сюда вряд ли кто доедет.

– Какие еще инопланетяне?! Разбойники у нас объявились. Самые настоящие. Эти, как их называют… Во, гастеры!

– Тетя Маруся, не «гастеры», а гангстеры.

– Да, один черт! Бандиты, они и есть бандиты! Палыча из ружья подстрелили, джип его забрали и все документы.

Я поперхнулась куском хлеба и сильно закашлялась.

– Как подстрелили?!!!!

– Да, обыкновенно. Из его же ружья и подстрелили. Не поделили чего-то с ним. Как он теперь-то? Ведь до больницы-то не доехать. У него сейчас бабка Глаша. Кровь останавливает. Она-то мастерица. А вот ее мать…

Но я уже не слышала ее объяснений по поводу родословной бабки Глаши. Я заскочила в УАЗик и рванула с места на предельной скорости. Палыч был моим хорошим знакомым. Его бригада работала недалеко от моего лагеря, и мы старались помогать друг другу. В тайге по-другому нельзя, не выживешь. Характер он имел упрямый и задиристый. И мне часто приходилось «общаться» с его людьми, дабы они не побили своего начальника. Люди, с которыми мы работали, были, мягко говоря, не очень простыми. Многие из них отсидели в тюрьме большую часть своей жизни и требовали особого к себе отношения. А Палыч, когда выпьет лишнего, мог наговорить такого, за что не просто бьют. Но мужик он был не злобный и на деньги не жадный. И на него никто зла долго не держал.

Я подъехала к крайнему домику, в котором жил Палыч. На крылечке стояли соседские мужики и курили. Я зашла внутрь. В доме царил беспорядок и разгром, необычный даже для Палыча. На полу валялись осколки разбитой посуды. В комнате стоял терпкий, душный запах водки, табака, устойчивого мужского пота и крови. Палыч лежал на кровати в углу и тихо стонал. Над ним хлопотала бабка Глаша, местная знахарка. Увидев меня, Палыч разжал с трудом спекшиеся губы.

– Ну вот, все, как ты говорила. Доигрался, – он попытался усмехнуться, но тут же скривился от боли.

Бабка Глаша подскочила ко мне и зашептала:

– Дочка, в город его надо. Здесь помрет он. Ничего я сделать не смогу. Пуля в нем сидит. Ее вытащить надо. А я ж не врач. Так, заговоры знаю, да травки разные. А от пули заговора-то нет. В город ему надо, – повторила она озабоченно.

Я села на край кровати Палыча, взяла его руку и стала что-то ему говорить, успокаивать, уговаривать. А мысли в моей голове скакали, как взбесившиеся белки. Как везти?! Я семнадцать километров до деревни столько времени добиралась, а до города все триста будет. Не довезти, не успеть! И тут мне пришла в голову одна мысль. Как всегда, сумасшедшая. Если везти по замерзшей реке, напрямик, то это всего сто двадцать километров. Но ночью, по льду… Черт!! Вариантов не было. Я вышла на улицу. Мужики в ожидании смотрели на меня.

– Помогите мне Палыча в машину перетащить. И еще. Возьмите лопаты и расчистите мне спуск на реку.

Люди смотрели на меня, словно не понимали, что я говорю.

– Черт! Да не стойте здесь, как памятники. Живо!!! Шевелитесь!!!

– Мать, ты не иначе рехнулась совсем. По реке не проехать. Там лед – чистое стекло и торосы на каждом шагу, да полыньи еще на стремнине незамерзшие есть.

Я свирепо глянула на советчиков.

– А что, у вас есть другие варианты?

– Так Палыча не спасешь, и сама сгинешь, – ответил мне кто-то в сердцах.

Я зло засмеялась. Я и без них все знала. Но вариантов и правда не было.

– Оставь ее. Видишь, завелась. Ее теперь не удержишь, – это кто-то из лесников, кто знал меня достаточно хорошо.

Машина летела по льду. Свет фар выхватывал из ночной черноты нагромождения льда. Удар бампером, машину мелко затрясло. В стороны брызнули осколки льда. Сильно тряхнуло.

– Прости, Палыч. Не смогла удержать. Чертова катушка!!! Как ты?

Я мельком посмотрела в зеркало заднего вида. Сережка, сын лесника, держал голову Палыча на коленях. В глазах у парнишки застыл страх.

– Мать, он того, отключился. Че делать-то?

Голос у пацана дрожал. Я усмехнулась:

– Че делать? Ехать, Сережа, ехать. И по возможности быстро. Не трусь, мужик, прорвемся!

Свет фар выхватил впереди нагромождение льда, а рядом черный провал полыньи. Я резко крутанула руль и вдавила в пол педаль газа. Черт!!! Лед заскрипел по железу, а машина чуть ли не встала на дыбы, словно норовистый скакун.

На посту ГАИ инспектор смотрел на мой многострадальный УАЗик и сокрушенно качал головой. Я без сил сидела на ступеньках поста и глядела, как Палыча грузят в машину скорой помощи.

– Девушка, вы бы зашли внутрь, согрелись. Застудитесь на ступеньках-то…

Я даже не подняла головы. Тупо смотрела перед собой. Поднесла сигарету ко рту, закурила. Руки мелко дрожали. Прикурить удалось только с третьего раза. Кто-то из сердобольных гаишников сунул мне в руки пластиковый стаканчик с суррогатным кофе. Сережка что-то эмоционально рассказывал инспекторам, строил страшные рожи, пучил глаза и активно размахивал руками. Я тяжело поднялась и позвала:

– Ладно, герой, поехали. У меня мужики дома голодные.

Гаишники заинтересованно посмотрели на меня. Один, самый бойкий, решил игриво спросить:

– И много их у вас?

Я не обратила внимания на вопрос, а Сережка очень искренне и серьезно ответил:

– Так у ней их пятьдесят три штуки. Ждут и все голодные. Злые, небось. Голодные мужики – они всегда злые.

Я развернула машину и помахала, немного охреневшим от такого ответа, гаишникам рукой.

В деревню мы вернулись уже под утро. Я высадила Серегу около дома, поблагодарила за помощь. Он как-то странно на меня посмотрел, а потом нерешительно проговорил:

– Знаешь, все про тебя говорят, что ты чокнутая. Я не верил. А теперь сам убедился. Как есть, чокнутая!

Я неопределенно хмыкнула и махнула рукой на прощание. В пекарне горел свет. Тетя Маруся ставила тесто. В углу стояли два мешка с хлебом для меня. Я забрала мешки, поблагодарила хозяйку и поехала на базу. Над лесом вставало яркое зимнее солнце. Лучи брызнули в разные стороны и расплескались по снежному безмолвию разноцветными искрами. Начался новый день.

ЛОВУШКА

Я привычным жестом вскинула карабин на плечо, отряхнула с колен прилипший снег и вышла на дорогу. «Дорогу», это очень громко сказано. От всего остального леса её отличал только слабый след почти заметенной колеи, да отсутствие деревьев. Сумерки надвигались быстро. Зима. Темнеет рано. Но ночью зимой в лесу светло от снега. Хватает даже слабого света звёзд, чтобы не потерять направления. А встретиться со зверем я не боялась. Зачем я им нужна, зверям-то? У них своих забот без меня достаточно. До базы было ещё километров пятнадцать-семнадцать. Через три часа буду на месте. Михалыч встретит меня тарелкой густого наваристого и горячего борща со сметаной. М-м-м… Я мечтательно почмокала губами. Но не зря у нас говорят: «Загад не бывает богат». Видно, этот самый борщ, точнее, мечты о нём, и сбили меня.

В тайге расслабляться нельзя. Так и жди от деда – лесовика какой-нибудь пакости. Как в воду глядела, что называется, накаркала. Не иначе леший меня под ногу толкнул, да по голове сосновой шишкой стукнул! Решила я дорогу сократить. Если пройти напрямую, километров семь можно срезать. А на базе в домике в печке уютный огонь горит, дрова потрескивают, и Михалыч с горячим борщом прямо на пороге стоит. И так я себе ясно эту картину представила, что хоть бегом по вершинам сосен беги! А ведь это тайга, буреломы, да ветровалы всякие. Да снега метра полтора, не меньше. Но характер упрямый! Коли на дорогу ногу поставила, обратно ни за что не поверну. И пошла я. Километра через три стала я про себя нехорошими словами выражаться. А ещё через километр и вовсе вслух себя костерила на чём свет стоит. Да громко так, забористо, с душой выходило! Слава Богу, никто не слышит.

В очередной раз, перелезая через поваленное дерево, моя нога поймала пустоту. И, цепляясь за все торчавшие ветки и корни, я полетела куда-то вниз. Упала, больно ударившись ногой о камень. И пушистый снег не помог. Взвыла от боли, куда там волку! А что? Нет никого на сто верст вокруг, вой сколько душа пожелает. Вот я и выла во весь голос, с чувством. Хорошо, хоть карабин не потеряла при падении, а то попробуй его ночью, да в таком глубоком снегу потом отыскать. Точно бы до весны пролежал, пока снег не растаял. Яма от вывернутого с корнем дерева была достаточно глубокой. А что самое неприятное, с крутыми склонами. Я попыталась встать и уже второй раз за сегодняшнюю ночь завыла по-волчьи во весь голос. Боль в ноге полоснула меня, как цыганским бичом, с головы до пяток. Не удержавшись, я опять плюхнулась в снег. Здорово. Просто класс! Мало мне с работой головных болей. Ещё не хватало в сугробе, как осеннему ежику, замерзнуть! Вот же, гадство какое! А главное, винить, кроме себя, больше некого!

Сколько я совершила попыток выбраться, не считала. Но по затраченным мной усилиям можно было бы, наверное, на Эверест туда и обратно несколько раз слазить. Я выбилась из сил. Сидеть и ждать здесь, пока найдут…? Так не успеют. Хватятся меня только не раньше, чем часа через три. Да пока транспорт заведут, да пока направление выберут. Точно не раньше утра будет. А до утра я тут не доживу. Мороз крепчал с каждой минутой. Это пока я в альпинизме упражнялась, холода не чувствовала. А сейчас, сидя на дне ямы, Мороз-батюшка начал нагло мне под одежду залазить. Ох, старик, ох, проказник!!! В его-то лета, да не угомонится! Но смешно мне уже не было. Я откинулась на спину и посмотрела в небо. Звёзды, как россыпь драгоценных камней, сверкали и переливались на темно-синем бархате неба. Я устало прикрыла глаза. Вот только минуточку отдохну и ещё попробую выбраться. Только несколько минут отдыха и опять – вверх.

Я лежала в лодке, которая медленно плыла по маленькой речке. Тело было расслаблено полуденным зноем. Я опустила руку в тёплую ласковую воду. Нежные и душистые водяные лилии касались моих пальцев. Журчание воды завораживало и навевало сонную дрему. Не хотелось шевелиться. Солнечные блики отражались в воде и плясали по бортам лодки. Река времени, река жизни… И вдруг эту сонную дрему нарушил чей-то хрипловатый, будто простуженный голос. Он резким диссонансом вклинился в эту водную идиллию. «Мать, ну борщ же простынет!» Михалыч стоял надо мной с тарелкой борща и укоризненно качал головой.

Я очнулась от этого морока и резко открыла глаза. Чёрт!!! Я уснула. Тело было непослушным и деревянным. С трудом пошевелилась, разминая затекшие конечности рук и ног. Ещё немного, и не очнуться от этого сна больше никогда. Но зато боль в ушибленной ноге, вроде бы, больше не тревожит. Замерзла, наверное. Я стянула с плеча карабин и передернула затвор. Выстрел в замкнутом пространстве оглушил меня. Комья замерзшей земли вперемешку со снегом посыпались мне на голову. Это восхождение было самым тяжёлым за всю мою жизнь, хотя я и выросла в горах. Прошло, наверное, несколько часов, которые показались мне вечностью, когда между деревьями я увидела бледные огни базы. В лагере никто не спал. Два трактора ушли в лес на поиски и вернулись, не найдя даже моих следов. Какие же могут быть следы, если я сошла с дороги? Никому в голову не могло прийти, что я могу такое выкинуть. «Ты же бывалый таёжник, мать. Какой чёрт тебя понёс в такое время с дороги?!» Михалыч, как старая заботливая нянька, ворчал надо мной, ставя передо мной тарелку с борщом и крупными кусками горячего, исходящего соком, мяса. Я блаженно жмурилась, прихлебывая из большой кружки горячий ароматный, заваренный из летних трав чай…

ПРОГУЛКА С ВОЛКАМИ

«Крутится, вертится шар голубой, крутится, вертится над головой…» Слова этой песенки прочно засели в мою голову с самого утра и никак не хотели выходить оттуда. Я потрясла головой, пытаясь избавиться от назойливого мотива. Но это не помогло. Ладно, Бог с ней, пускай крутится. Я пошла еще быстрее, пытаясь ритмом шага вытеснить назойливую мелодию.

КаМаЗ остановился в двадцати километрах от базы, не выдержав неравной борьбы с глубоким сибирским снегом. Зима в этом году была теплой и очень снежной. В лесу уровень снега местами достигал двух с половиной метров. И каждый день бураны усердно трамбовали эту снежную силу. Лес стоял притихший. Боялся даже вздохнуть, замирая от ожидания очередных снежных атак. Где уж тут человеку справиться с этакой силищей! Но сегодня ночь, на редкость, была ясной и тихой. Луна выкатилась на небо яркой серебряной монетой, начищенной до блеска в монисте красавицы Сибири, как перед праздником. Высокие столетние сосны отбрасывали призрачно-голубые тени. Дороги не было. Ее поглотил снег, как будто ее и не было никогда. Каждый шаг давался с трудом. Приходилось бороться за каждый метр с жадными сугробами. Как будто снег не хотел отпускать свою добычу. Манил и затягивал в свои мягкие перины, предлагая сладкий и смертельный сон. И песенка в моей голове про «шар голубой» пришлась как нельзя кстати, помогала избавиться от этого дурмана. Куртку и шарф я оставила в машине. Так легче было двигаться.

Нужно было добраться до базы и послать трактор к машине. Долго шофер не продержится. Топливо может не хватить. Так что времени на лирические мысли у меня не было. Вот сейчас пройду эту поляну, и там, под пологом леса, будет легче идти, сугробы не такие плотные и высокие. Тихое поскрипывание снега где-то совсем близко отвлекло меня от очередного шага. Я замерла, как чуткий зверек, и повернулась в ту сторону, откуда доносился звук. Метрах в пятидесяти от меня по гребню снежной волны шли волки.

Стая. Вышли на ночную охоту. Вел стаю матерый волк. Крупный старый зверь с серебристо-седой шерстью на загривке. Волки растянулись серыми бусами за вожаком. И как призраки, скользили по этому снежному безмолвию. Вожак замер на несколько мгновений, повернув голову в мою сторону. Зелеными изумрудами блеснули его глаза в свете луны. «Нет, ребята, я не ваш ужин. Ищите в другом месте добычу». Я говорила совсем тихо, не отрывая взгляда от старого охотника. Постояв еще немного, волки неспешно двинулись дальше. Они шли параллельно мне, не приближаясь и не уходя далеко. Так мы и двигались дальше. Каждый по своей тропе. Вот за тем поворотом должен показаться первый домик базы. Там тепло, горячий чай и мягкая постель. У меня закружилась голова. Но проявлять сейчас слабость не время. Волки почувствуют сразу. Тогда и нож не поможет. От стаи даже ружье не спасет, а что уж про нож говорить. Против волчьего зуба – игрушка. Нет, милая, терпи. Еще немного осталось.

Волки почувствовали близость человеческого жилья. Запах печного дыма, запах железа, запах опасности. «Ну что, ребята, вот я и пришла. Спасибо, что проводили». Стая замерла на снежном бархане. Постояв несколько мгновений, неспешной рысью стала удаляться в обход базы. Я провожала волков взглядом. И в самый последний миг вспыхнули под луной яркими зелеными звездами глаза старого вожака, блеснула в лунном свете серебром шкура одинца. Были и нет их. Серые призраки зимнего леса.