- -
- 100%
- +
Постучавшись в комнату Фонтено, она подождала немного и вошла без разрешения. Мадемуазель Клоэ придется спать внизу на диване, поскольку её безответственный брат, выпив как минимум две бутылки вина, храпел сейчас прямо в кресле. Кристоф сразу выбрал себе эту комнату с большим угловым камином и огромной кроватью под массивным бархатным балдахином. С нарочитым стуком захлопнув дверь, Сиби спустилась вниз как раз к тому моменту, когда настойчиво заколотил в медную пластину дверной молоточек. На пороге стоял Поль, державший в руках большую, покрытую чистым куском холста корзину.
– Здесь масло, немного сметаны и сливок. Головка сыра и молоко. А ещё свежий хлеб, который я купил у жены мельника. Не бог весть что, но поможет утолить голод.
– Благодарю, господин Поль! – растерянная, но обрадованная Сиби еле удержала тяжелую корзину. – Однако…
– Всего хорошего, мадемуазель! – улыбнулся щедрый молочник и направился к калитке. – Если вдруг вы не едите подобное, угостите кошку!
– Кто там, Сиби?
– Ваш друг, мадемуазель Клоэ. Похоже, ужин будет куда сытнее, чем я предполагала!
***
С трудом повернув голову, которая раскалывалась от боли, Кристоф попытался рассмотреть присутствующую в его комнате даму. Проморгаться никак не получалось, пока до Фонтено не дошло, что уже глубокая ночь, в комнате нет ни одной горящей свечи, однако же он довольно ясно видит светлый женский силуэт.
– Сибилла? – хрипло спросил он. – Это ты?
Силуэт дрогнул и подплыл к мужчине. Вытянув вперёд руку, Кристоф хотел остановить вознамерившуюся упасть на него сверху женщину, но с ужасом почувствовал, как растопыренные пальцы проходят сквозь пустоту, кожу ладоней покалывает как от лёгкого мороза, а волосы на голове встают дыбом. В тот же миг прошли опьянение и головная боль.
– Господи Иисусе! – запоздало начал вставать с кресла Фонтено, но бесплотное, обжигающее леденящим кровь холодом существо уже перекрыло ему все пути отступления, нависая кошмарным облаком.
– Сядь! – словно сразу несколько голосов, говоривших кто шепотом, кто крикливо, хором произнесли непререкаемую команду, и Кристоф рухнул вниз, вцепившись в подлокотники так, будто одни они способны спасти его от опасности. – Ты занял не свою комнату!
– Я… – больше ни одного звука не смог выдавить молодой человек из сжатого спазмом горла.
– Здесь должна жить женщ-ш-ш-щина! – прошелестело у самого его уха, обдавая мочку неприятным холодком. – Женщина-а-а-а! Клоэ-э-э!
Понимая, что как-то нужно выразить согласие, Кристоф отчаянно зажмурился и закивал, но призрак не спешил исчезать.
– Ненавиж-ш-ш-шу вино-о-о-о… От него все беды…
Если бы сейчас Фонтено мог бы увидеть себя со стороны, он сильно удивился бы тому выражению, что застыло на его лице: страх, угодливость и никакой храбрости. Кристоф ещё несколько минут сидел неподвижно, сильно рискуя обмочить штаны, но ноги не слушались, а пальцы приклеились к подлокотникам так крепко, что не отодрать.
– Святая Женевьева! – прошептал мужчина, поминая небесную покровительницу Парижа, и тут же вздрогнул от осознания игры слов – тетку матери, его двоюродную бабку, как раз и звали Женевьева! Женевьева дю Баси Плесьер! – Помилуй меня! – закончил Кристоф, уже обращаясь конкретно ко всплывшему в памяти образу пожилой родственницы.
***
Горничная постелила своей молодой хозяйке на диване, благо Клоэ помещалась на нём если не с комфортом, то хотя бы с ногами. На первом этаже особняка располагались вместительная гостиная, огромная кухня, обширная прихожая и холл, в котором можно было танцевать нескольким парам, а также широкая парадная лестница, ведущая на второй этаж, под которой удачно разместилась кладовая, разделенная на несколько отделений, были устроены гардеробная и небольшая комната, где можно было умыться, оправиться и, глядя в настенное зеркало, привести себя в порядок. Сибилла хмыкнула, когда впервые сюда вошла – её личная каморка в доме Фонтено была значительно меньше, но зато гораздо чище!
Второй этаж вмещал в себя две больших спальни, одну среднюю и маленькую, которую, вероятно, планировали сделать детской, кабинет и сопряженную с ним, но имеющую ещё и отдельный вход библиотеку.
На третьем, украшенном башенками этаже, вероятно, жили слуги и пустовали пара необставленных совершенно помещений, из которых можно было попасть в башни. Сибилле понравилась идея – ведь, несмотря на их небольшую площадь, они служили как-бы вторым этажом для комнат. По округлым тёмным следам, оставленным на застеленных светлой доской полах башенок, горничная поняла, что здесь раньше стояли несколько больших цветочных горшков или кадок. На чердак девушка заглянуть не решилась, хотя из коридора туда можно было попасть, приставив своеобразную стремянку. К слову, ещё одна чёрная лестница – узкая и темная, соединяла все три этажа. Эта дорога для слуг ворчливо поскрипывала ступенями, но была вполне надёжна.
Сибилла понимала, что Клоэ придется либо всю жизнь провести на втором этаже, либо добиваться значительной перестройки первого. Измученная служанка долго ворочалась на кушетке в холле, но в конце концов уснула, предоставив провидению наставлять её утром, на свежую голову. А вот мадемуазель Фонтено заснуть никак не могла, да и как это сделать человеку, который совершил немыслимое ранее путешествие? Мадам Пат, сворачивалась клубком у ног постоянно ворочающейся хозяйки, под боком, у головы, но затем в легком раздражении покинула место дежурства и устроилась на соседнем кресле.
Волнение от пережитого так измучили Клоэ, что она накрылась одеялом с головой, пытаясь хоть так приманить сон. Однако уже глубоко ночью девушка была готова скатиться с дивана и ползти на руках, как она иногда делала, к Сиби, чтобы хотя бы вид спящей горничной унял тревогу, царившую в душе. Клоэ откинула одеяло и впервые в жизни пронзительно завизжала – над нею склонилась большая чёрная тень.
– Не кричи! – рявкнул Кристоф, обдавая сестру мерзким винным дыханием. – Это я! – молодой человек собирался что-то добавить, но гром небесный поразил его. Вернее, сначала на мужчину, раздирая кожу когтями, кинулась адская фурия, а потом, собственно, ударил и сам гром, и поверженный Фонтено рухнул у дивана лицом вниз.
Исполнителями мгновенной кары являлись возмущенная Мадам Пат и большая медная сковорода, сейчас пристыжено уткнувшаяся в складки грубой ночной рубашки Сибиллы.
– Сиби! – ошарашенно переводя взгляд с темной кучи на полу на едва различимую в ночи фигуру горничной, воскликнула Клоэ, судорожно обняв заскочившую к ней в руки кошку. – Ты убила его?
– Не думаю, – немного неуверенно ответила белокурая воительница. – Полагаю, господин отделается внушительной шишкой, но и поделом ему! Разве можно так пугать девушек? – в этом месте гневной тирады Мадам Пат согласно мяукнула: несмотря на два выводка котят, она всё ещё считала себя девицей, притом приличной. – Зачем он приходил? Хорошо, что я догадалась положить рядом с собой сковороду, а то ведь неизвестно, кто ещё тут бродит ночами!
– Определенно, Сиби! Положи ты рядом кочергу, голове Кристофа был бы нанесён куда более серьезный урон. Что мы будем с ним делать?
– Ничего! Отоспится и утром даже не вспомнит, как здесь оказался. Пьянство никогда до добра не доводит! Да и вам будет чуть поспокойнее.
– Ты, как всегда, права, Сиби! – Клоэ улеглась поудобнее, натянула одеяло и крепче прижала к себе Мадам Пат.
Дом затих; прислушиваясь к дыханию брата, задремала на своем диване и Клоэ. Серая урчащая грелка немало этому способствовала. Изумрудные глаза всю ночь следили за тенями, блуждающими вокруг, острые ушки прислушивались к шорохам, выползали из мягких лапок острые когти, едва на девушку веяло могильным холодом. Злое шипение отгоняло призраков, вознамерившихся познакомиться с прекрасной обитательницей особняка, кошка бдила и никому больше не позволила приблизиться к мирно спящей хозяйке.
***
«Да что же это такое?!» – примерно так можно было бы приличными словами передать суть речи, произнесённой Кристофом Фонтено ранним утром следующего дня. Автор не рискнул отравить грязной руганью страницы своего произведения. Впрочем, понять молодого парижанина можно: представьте только, что вы после двух выпитых на голодный желудок бутылок превосходного рейнского просыпаетесь на ледяном полу гостиной, затылок гудит, ляжки саднят, и очень хочется пить! Откуда-то до вас доносится вызывающий приступ тошноты ароматный запах яичницы, поджаренного хлеба и чая. Вы открываете глаза, пытаетесь сфокусироваться на ближайшем предмете и утыкаетесь взглядом в изумрудные кошачьи очи с круглыми черными зрачками.
Представили? То-то же! Прониклась состоянием хозяина и Сибилла, что забежала в гостиную, услышав отборную площадную брань.
– О мон дьё! – без всякого раскаяния призвала она бога в свидетели непотребного состояния Кристофа. – На кого вы похожи, мсье! Вам нужно умыться и переодеться!
В неразборчивом ответе Фонтено, как раз в этот самый момент пытающегося устоять на четвереньках, горничная распознала полное согласие. Она подхватила мужчину под руку и помогла подняться на ноги. Мадам Пат, с глубочайшим презрением наблюдавшая за передвижением этого, с позволения сказать, человека, в раздражении похлестала себя хвостом по бокам и запрыгнула на диван, где уже просыпалась Клоэ.
– Кисонька! – девушка улыбнулась, раскрывая для кошки объятия. – Какая ты нежная!
***
Наверху, в одной из башен, качнулась темная, похожая на серый туман тень высокого человека в старомодной, времён Робеспьера – демона кровавой революции, одежде.
Надо вам сказать, что автор упустил одну важную деталь: в своё время Буавайе был обычным рыцарским замком, включающим в себя несколько построек и передающимся из рук в руки такое количество раз, что никто уже толком не помнил ни имени первого владельца, ни времени возведения сего защитного сооружения. В конце концов в результате очередной осады крепостные стены были разрушены, большинство зданий из-за сгоревших в пожаре деревянных перекрытий рухнули, а время и рачительные крестьяне, телегами вывозившие камни для своих хозяйственных построек, окончательно размазали остатки крепости Буавайе по земле. Остались лишь живописные развалины, которые наблюдали молодые Фонтено из окон своей кареты.
Прошел без малого век, и богатый земельный надел навсегда, как выяснилось впоследствии, осел в собственности маркиза де Плесьер. Молодой темноволосый и сероглазый красавец, бывший на хорошем счету у Людовика Четырнадцатого, удачно женился, получил в качестве подарка никчемную, забытую богом землю, которая слишком мало отчисляла налогов короне, и удалился с глаз непостоянного монарха.
К счастью, именно этот представитель рода Плесьер был из числа людей созидательных и дальновидных. Он, имеющий ещё несколько дворцов и замков в разных концах страны, придумал возвести в Буавайе довольно скромный, по меркам двора Короля Солнца, дом, который мог бы сдавать в наём средней руки дворянам или, господи прости, торговцам. Не обошёл своим вниманием маркиз и арендаторов, которым выстроил добротные дома и даже проложил новые и укрепил старые дороги. Ах, как жаль, что маркиз жил так давно!
Но вернемся к Буавайе. Деревня прирастала новыми жителями, владельцы обитали в особняке, селили туда же своих любовниц, бастардов, родню, либо сдавали дом арендаторам, пока сюда, спасаясь от революции, не переехал тогдашний маркиз Плесьер, желчный и весьма категоричный старик. Мария-Антуанетта еще не была обезглавлена, и ворчливому аристократу, дети которого успели бежать от гильотины в Британию, казалось, что вот-вот, и кровавый кошмар закончится. Но не тут-то было. Революционный задор докатился до самых глубоких провинций, и крестьяне в конце концов подняли на вилы человека, семья которого долгие годы являлась для них собирателем непомерных налогов. Именно тень убиенного маркиза, уважаемый читатель, мы и лицезрим сейчас в одной из башенок.
– Не смейте мешать детям! – прошелестела за его спиной покойная, но весьма далекая от истинного покоя мадам дю Баси.
– Терпеть не могу простолюдинов! – ожидаемо ответил маркиз. – Они предали короля!
– Те, кто предали короля, давно договорились с ним на небесах, а дети вовсе не простолюдины!
– Что-то я не припоминаю в списке аристократических родов фамилию Фонтено!
– Просто у вас плохая память, маркиз! Возраст! – иронично заметила мадам Женевьева и спешно ретировалась сквозь потолок на чердак.
– Возраст? – возопил маркиз. – Кто бы говорил! Бог мой, девчонка ещё и калека? Почему её не придавили подушкой в детстве? Какая недальновидность!
***
Утром злой как сто тысяч чертей брат вынес Клоэ на улицу, тотчас убежав переодеваться, и сейчас девушка наслаждалась великолепным ясным утром и весенним солнцем, но скоро нахмурилась, не в силах отогнать от себя грустные мысли: её прекрасная, заботливая и такая умелая Сиби скоро уедет в Париж к больной матери. Придется нанять служанку и камеристку, потому что только Сибилла могла делать несколько дел одновременно и при этом преотлично. В затылке тяжелело и холодело одновременно. Не сумев оглянуться назад, Клоэ громко спросила:
– Прошу вас, покажитесь! Кто там?
Ответа не последовало, однако мурашки, пробежавшие по рукам девушки, испугали её. Клоэ быстро прошептала молитву и попыталась самостоятельно развернуть неповоротливое кресло. Расшатанное переездом и тряской, одно из колес слетело с надломившейся оси, и девушка упала на землю.
ГЛАВА 5. Призраки особняка на Роз Руж
Опершись на край медной раковины, Кристоф Фонтено смотрел на себя в зеркало, изъеденное временем. Сеточка патины придавала лицу некую загадочность и даже, не побоимся этого слова, одухотворённость. Кристофу было плохо. Он силился вспомнить, что произошло с ним вечером, но воспоминания застряли где-то между правым и левым ухом и никак не хотели занимать положенное им место. Единственными материальными доказательствами применения грубой силы были замечательная во всех отношениях шишка на затылке и глубокие царапины на бедрах. Штаны Кристофа, грубо продранные на самом видном месте, висели в данный момент на П-образной перекладине-вешалке. Сейчас вся злость Фонтено была направлена на одного явного виновника – чертову кошку, посмевшую поднять лапы на хозяина дома.
– Оторву голову серой твари! – мрачно пообещал своему отражению молодой человек и громко позвал: – Сесилия! Чертова девка! Сесилия!
Разумеется, глубоко оскорбленная Сибилла даже и не подумала откликнуться на призыв человека, за пять лет так и не выучившего ее имя.
– Заносчивый ублюдок! – выругалась она, стоя в кладовке через стену от умывальной комнаты.
И автор приводит ее слова без каких-либо купюр, ибо в душе награждает господина Фонтено куда более звучными прозвищами.
– Не могу же я надеть снова это тряпье! – прорычал взбешенный Кристоф и почувствовал, как мурашки побежали вдоль его позвоночника и сбились в кучки где-то под коленками.
– Прислугу нужно держать в железных руках! – серый призрак медленно качнулся в сторону молодого человека, обдавая могильным холодом. – Впрочем, откуда тебе знать это, мальчиш-ш-ш-ка.
– Ни глотка! – парижанин намертво вцепился в края раковины. – Больше ни глотка! Сабина! Чертова горничная! Мне нужны новые штаны! Сабина!
***
Если вы подумали, уважаемые читатели, что упавшая Клоэ горько рыдала, лежа на земле, и проклинала судьбу, то вы ошибаетесь: эта девушка была добра к другим, но жестока к себе. Себя она винила в первую очередь за любую неприятность, вот и сейчас, пытаясь вытянуть не слушающиеся ноги из-под навалившегося сверху тяжелого кресла, мадемуазель Фонтено ворчала:
– Ты неповоротливая дура, Клоэ. Как тебе только пришло в голову так дёрнуть колесо? Отец не зря называл тебя глупышкой! Ты неуклюжая, Клоэ Фонтено! Неуклюжа и глупа!
Светлое, из тонкой шерсти платье было безнадежно выпачкано, в волосы набилась прошлогодняя листва и солома, которой, как видно, укрывали на зиму клумбы, подол платья бесстыдно задран, открывая нижние юбки и ноги в грубых теплых чулках, обутые в сношенные – а зачем калеке новые? – башмаки. Все это увидел молочник Поль, заскочивший к приезжим господам с большой крынкой молока. Увидел и тут же отвернулся, не смог сделать упавшей девушке еще больнее.
– Мадемуазель, я сейчас поставлю молоко у порога и помогу вам. Клянусь всеми святыми, что не стану смотреть ниже вашей талии! Согласны ли вы на мою помощь?
– Вы очень любезны, мсье Поль! – быстро ответила девушка. – Я согласна!
Молочник поступил в точности так, как и обещал. И снова занес девушку в дом. Захлопотавшая вокруг хозяйки Сибилла беспрестанно вздыхала, но невеселые мысли оставляла при себе.
– Как получилось, что вы упали? – спросил отвернувшийся к окну молодой человек, сжимая в руке картуз. – Наехали на камень?
– Нет-нет! – ответила ему Клоэ с дивана, пока Сиби осматривала ее грязные руки и ноги на предмет царапин. – Я решила развернуть кресло, вышло все неловко, вот и не удержалась.
– Ах! – наконец не выдержала горничная. – Да на этом кресле можно пытать преступников! Я слышала, что в Париже можно купить такие удобные, на резиновом ходу, с рессорами, как экипажи! Вот только… – Сиби прикусила язык, поймав укоризненный взгляд хозяйки.
– Что только? – переспросил Поль.
– Ничего! – буркнула служанка и направилась в кухню.
– Простите Сиби за грубость! – Клоэ тепло улыбнулась в спину молочнику. – Она замечательная и очень добрая. Всегда излишне переживает за меня!
– Я тоже! – выпалил внезапно Поль, развернувшись и прямо взглянув в глаза девушки. – Я тоже переживаю, мадемуазель Фонтено!
– Но…
– Мне пора! Передайте Сибилле, что вечером я заеду забрать посуду.
– Да-да, конечно! – растеряно кивнула Клоэ. – Спасибо! – запоздала крикнула она Полю, уже выходящему в двери и, не дождавшись ответа, опустила голову.
Вошедшая с тазом горячей воды горничная в сотый раз тяжело вздохнула: теперь, лишенная единственного средства передвижения Клоэ Фонтено будет привязана к этому проклятому дивану, этой проклятой гостиной и к этому проклятому дому! А единственный человек, способный помочь ей в сложившей ситуации, сидит в своей комнате и страдает от маленькой шишечки на голове! И только Мадам Пат, выскочившая следом за Полем на улицу, наслаждалась жизнью – ее баловали сейчас легкими поглаживаниями.
– Если у тебя народятся котята, приводи их ко мне! – молочник почесал указательным пальцем кошачью переносицу. – В этом году на ферме расплодилось море крыс, наш кот не справляется!
Кошка в возмущении округлила глаза, не веря своим ушам. Крысы? Эти огромные жесткие тушки? Не-е-е-т! Только нежные подвальные мышки! Впрочем… Что этот человек говорил про кота?
– Кот у меня огромный и красивый. Тебе он понравится!
Теперь настала очередь Мадам Пат вздыхать. Отчего все приличные коты живут так далеко от Буавайе? Она с тоской посмотрела вслед удаляющемуся мужчине, единственному, кто гладил и воспринимал её всерьёз. Ощутив внезапный холодный ветер, кошка выгнула спину и грозно зашипела! Бурая тень колыхнулась и убралась восвояси.
Давайте оставим особняк и последуем за молочником, раз уж он показался некоторым из вас приличным и очень добрым человеком. Убедимся, так ли все на самом деле.
Его небольшой возок, в котором размещалась глиняная и оловянная посуда с молоком и другими продуктами, передвигалась за счет подходящих к исходу сил старого мула. Некоторые жители городка давно советовали Полю отвести животное на бойню, а себе завести резвого и молодого. Однако мужчина всегда отшучивался, говоря: «Пока новый мул выучит все ухабы на дорогах, пройдет немало лет, и он тоже состарится!» На самом деле мул Санчо, потерявший где-то на жизненном пути вторую, не менее звучную часть имени – Панса, был выкуплен Полем у проезжего торговца, жестоко стегавшего тяжело груженное животное, не имеющее сил двинуться с места. Жители Буавайе и даже работники его собственной фермы по-доброму и с долей сожаления посмеивались над молочником, думая, что его обвели вокруг пальца, подсунув старую клячу вместо резвого жеребчика. Но Поль не обращал внимания на подначивания. Санчо Панса оказался понятливым парнем и за годы своей службы ни разу не подвел хозяина – ни одна крынка ни была разбита, ни разу колесо не попадало в яму. Это казалось невероятным, но Поль просто говорил мулу, куда ехать, и тот выбирал самый лучший путь. Одно печалило: Санчо все чаще просил отдыха – тележка с товаром становилась для него тяжелее с каждым днём.
Упомянем здесь еще несколько слабостей молочника Поля, которого, к слову, в Буавайе любили и уважали, хотя и не сразу сложили мнение о молодом человеке.
Итак, на его ферме, приобретённой у мадам дю Баси четыре года назад, помимо коров и мула, жили три собаки, в разное время прибившиеся к пасущемуся стаду, и роскошный кот… Нет. Великолепный кот-мышелов, о котором мы обязательно поговорим несколько позже.
Вы уже, должно быть, поняли, что Поль-молочник был человеком начитанным и образованным. В доме его целый шкаф был отведен под книги, среди которых можно было найти и научные труды по животноводству. Пышнотелая служанка Матильда Пино говаривала товаркам, что вместо того, чтобы ночами читать, хозяин мог бы жениться и спать в постели с молодой женой, но тут же разводила руками: в Буавайе самой молодой даме на выданье было что-то около тридцати пяти.
Полю, как бывшему горожанину, часто давали советы, наставляли, полагая, что человеку, далекому от сельской жизни, многое нужно узнать от опытных людей. Многие подозрительно смотрели на его странную дружбу с Женевьевой дю Баси, однако женщина была слишком стара, чтобы можно было заподозрить ее в неподобающем поведении. Поля считали недостаточно прагматичным, хитрым и слишком добрым, что не мешало всем поголовно пользоваться этим его замечательным качеством. Но молочник, сумевший за несколько лет выстроить свое хозяйство, приносящее приличный доход – тут нужно упомянуть о сыроварне, что он устроил в заброшенном амбаре, кивал и продолжал жить так, как диктовали ему душа и совесть.
Автор готов признаться: Поль, как-то слишком идеальный внутренне, был идеальным и снаружи. Темноволосый, высокий, сильный именно в той степени, в которой должен быть молодой здоровый, пропорционально сложенный мужчина, ежедневно занимающийся физическим трудом, он являл собой образчик героя девичьих снов. А с учетом возрастных показателей Буавайе, снов всех женщин, окончательно не растерявших зрение, включая древних старушек. Поль покорял открытой улыбкой, красивым голосом и серыми, немного загадочными глазами. Его непослушные волосы, что курчавились во влажном воздухе, почти всегда были убраны под низко надвинутый на лоб картуз. Простые рубаха и штаны из грубого полотна, шерстная куртка, высокие сапоги из крепкой козлиной кожи – вот в таком наряде он ежедневно появлялся в Буавайе, лично развозя заказчикам молочные продукты. Надо ли говорить, что молоко у Поля продавалось так хорошо, что он подумывал об увеличении стада, но пока сдерживал свои смелые планы. Сыр же едва успевал созревать до нужной кондиции, и горожане никак не могли взять в толк, благодаря чему неизвестный никому молодой фермер вдруг так ловко представил свой товар в соседних больших городах, что у него и головки не остается про запас, все вывозят скупщики. Кое-кто намекал на хорошие знакомства в нужных кругах, но, глядя на скромную одежду и простой, без излишеств дом молочника, остальные рассуждающие сомневались – парень явно не из зажиточной семьи.
Сейчас Поль широко улыбался, передавая очередной хозяйке две крынки, уставленные в специально изготовленную корзину с перегородкой внутри – их плел мрачный одинокий старик, которому заказы молочника не давали умереть с голоду. Санчо понуро кивал головой, одолевая дремоту и отгоняя уже проснувшихся мух. Пасторальную картину нарушали два ссорящихся пожилых мужчины, стоящие прямо на дороге. Поль, сложивший полученные деньги в кошель, прислушался. Спорщики вели речь о коляске, которую один продал другому и, как казалось покупателю, просто сбыл с рук негодную вещь. Предмет спора грустно опустив оглобли стоял у ворот бывшего хозяина. Коляска и вправду была отчаянно стара, но вот ее совершенно новые колеса привлекли пристальное внимание Поля. Нужно ли говорить, что бедному мулу добавилось в это утра поклажи?
***
Стараясь унять волнение и грусть девушки, Мадам Пат терлась о ее руки, нежно мурлыкала, забавно выкручивала серое тело, но Клоэ всё равно сидела как в воду опущенная. Сиби убежала к мсье Квелевски, чтобы попросить помощи в починке кресла, но вряд ли кто-то в этой глуши сумеет возродить это убогое приспособление к жизни. Ах, зачем только они приехала сюда? И еще этот Поль! По какой причине он так волнует ее? Почему от его прикосновений до сих пор горит кожа и громко стучит сердце? Отчего так хочется снова ощутить его запах и увидеть улыбку? Такой милый молодой человек наверняка обручен, и у его невесты нормальные ноги, и она ко всему еще и красавица!