Шумелка мышь. Взбалмошная, нежная, смешная

МЫШЬ И ТАРАКАНЫ

Вечерами тараканы дышали дихлофосом. Они начинали шуметь и буянить. Мышь нахлобучивала подушку на голову и пыталась заснуть. Она не хотела ругаться и выяснять отношения ни с тараканами, ни с любыми другими ползучими или пикирующими гадами. Мышь была глубоко воспитанной и неумеренно романтичной особой. Она не без основания считала себя голубых кровей и не желала иметь ничего общего с подобными типами. Единственные живые души, с кем Мышь любила калякать и пить чай с печеньем – молодая семейная пара Ян и Жане. Голуби. Они жили в собственной голубятне на крыше дома у городской Ратуши. Для тех, у кого есть крылья – несколько километров не расстояние, так что они часто гостили у нее.

Мышь была единственным представителем грызунов в доме. В нем она прожила достаточно лет, чтобы называть своим. Кроме нее здесь, впрочем, обитали девятнадцать ящерок, две собаки и один старый и совершенно равнодушный кот. Никто из выше перечисленных созданий не причинял ей столько неудобств и мигреней, как тараканы. Эти циничные и неугомонные твари все время крутились возле Мыши и разными способами выводили ее из тщательно поддерживаемого умиротворенно-блаженного состояния.

Обычно тараканы пикетировали на нее с потолка, а затем, отбежав на порядочное расстояние, равное в среднем двадцати пяти их корпусам, показывали языки, транспаранты с намалеванными гадостями, плевались и дразнились. Мышь старалась не обращать внимания на их пакости. Но все же, когда они особо ее доставали, не без уничтожающей гордости поворачивала голову к наиболее беснующимся из них и тихо говорила: – Титьки тараканьи, как же я вас презираю! Это действие имело ошеломляюще убийственный эффект. Обидчики начинали мелко трястись и хлопать друг друга по плечам, держась за брюшко. На глаза их наворачивались крупные, как жемчужины, слезы и, в конце концов, они валились на жесткие спинки и активно агонировали.

Мышь, будучи пацифистом от рождения и гуманистом по призванию, не могла без боли смотреть на их страдания. Сдерживая слезы, она уходила к себе в комнату, где от души предавалась самокопанию и хандре.

В такие минуты, ее могли спасти от неминуемой душевной гибели только хорошая книга или друзья. Поскольку хорошие книги давно перестали печатать, Ян и Жане отпаивали ее крепким красным чаем с сырными печенюшками и рассказывали всегда одну и ту же ужасно смешную историю о свинье, которая убежала в лес и стала там жить с кабанами. Постепенно, под пристальным вниманием друзей, Мышь приходила в себя и часто находила там утешение.

БИТВА ЗА ХЛЕБ

Как-то под вечер, Мышь выглянула из комнаты, как из норки и, после недолгого осмотра, с облегчением выдохнула 12 миллилитров углекислого газа из легких. Тараканов поблизости не было.

– Подлые твари, когда же вы оставите меня в покое?! – крикнула она в тревожную пустоту и, трясясь от ужаса, засеменила к буфету за вечерним перекусом. Примерно в трех метрах от заветной кормушки, с Мышью чуть не случился апопле.. аппоклеп…, ну, в общем, она чуть гикнулась. Краем глаза Мышь заметила движение сверху, черная тень накрыла ее затрясшееся от ужаса тельце.

– Сова! – крикнул кто-то в ее мозгу и упал в обморок. По крайней мере, этот «Кто-то» тут же перестал орать и больше не подавал признаков жизни до следующего утра. Невелика потеря. Но Мышь не собиралась уподобляться неженке «Кому-то» и становиться легкой добычей кровожадных хищников.

– Подлый трус, – выдохнула она и разъяренной тигрицей бросилась навстречу опасности.

…Давным-давно, во времена молодости и бесшабашности, Мышь прошла Королевские курсы обороны от хищников. На выпускном экзамене присутствовала Королевская семья и Мышь, вдохновленная посещением таких высокопоставленных особ, с удивительной для ее тщедушного тела ловкостью и быстротой, отгрызла голову чучелу кошки. За что заслужила восхищение и почетное обнюхивание Его Королевским Величеством Серохво Двенадцатым.

Теперь все это осталось в прошлом, подернулось плесенью и заросло бурьяном. Единственным приемом самообороны, который могла вспомнить Мышь, оставался, так называемый, «первый отважный». Он заключался в том, что обороняющийся плотно зажмуривал глаза и мчался на врага, нанося ему смертельные раны когтями и клыками.

– Не так уж и плохо, – подумала Мышь, встала в боевую стойку, тщательно зажмурилась и с устрашающим писком ринулась на врага.

Следующие несколько секунд, показавшиеся вечностью, прошли в ожесточенной борьбе. Хотя первая же атака достигла цели, Мышь, как ни старалась, не могла найти у противника ни голову, ни на худой конец, кончик хвоста. Хищник никак не хотел истекать кровью, да и пахло от него странно, не по-звериному, хотя и довольно гнусно. Поведение его показалось крайне подозрительным.

– Что за чертовщина? – удивилась Мышь, ослабляя хватку.

В тот же миг она услышала рядом с собой до отвращения знакомое хихиканье. Страшная догадка мелькнула в голове. Все еще сжимая клыками вражескую шкуру, Мышь открыла глаза и писк отчаянья вырвался из ее груди. То, что она приняла за смертоносного хищника, с кем билась не на жизнь, а на смерть, оказалось обыкновенным, хотя и довольно грязным, человеческим шерстяным носком! Спазмы стыда и ярости бросили ее на колени. Ей хотелось исчезнуть, раствориться, умереть!

Когда унизительный, оглушающий шок прошел и Мышь обрела возможность видеть и слышать, сквозь слезы унижения и кровной обиды, она увидела десятки тараканов всех мастей, окруживших ее. Конечно же, это все подстроили они – злобные, не знающие стыда и чести, подлые отродья породы насекомых – тараканы. Больше всех бесновались несколько молоденьких тараканов. У одного из них за плечами на тонкой веревке висел старый помятый саксофон.

– Я отомщу… Я вам так отомщу, что вы пожалеете! – сквозь слезы прокричала Мышь. В ее голове созрел план.

ПЛАН

Последние три дня Мышь была сама не своя. Бродила по комнатам и трогала себя. Проходя мимо зеркала, смотрелась в него и бурчала: – Своя я, или не своя я? Из головы не шел треклятый носок и унижение, испытанное по милости тараканов.

За вечерним чаем в пятницу она сказала: – Я этого так не оставлю! Уж я отомщу! – тяжело вздохнула, – Были бы они покрупнее – я бы наподдала им под зад. А так, что с них взять, с мелочи пузатой?

– Забудь, – сказал Ян и отхлебнул чай, аккуратно держа чашку. Посредине нее черной змейкой ползла трещина, и Ян опасался, что она может расколоться, окатив его горячим напитком, – Ты должна быть выше, – он взмахнул крылом, – Кто ты и кто они?

– Кстати, а кто они? – встрепенулась Жане, и пятое за вечер сизое перышко опустилось на дощатый пол.

– Тараканы, – ответила Мышь и попыталась себя обнять.

– Ах, тараканы… С удовольствием бы проучила парочку дождевых червей.. А этих – увольте. Не вкусные. И хрустят противно, когда их клюешь. Я ведь ненавижу чипсы, да дорогой?

– Любимая, пей чай, пока не остыл, – Ян поболтал ложкой, рискуя расколоть чашку, и незаметно затолкал перышко под кровать. – Пойми, наконец, – сказал он, драматично протягивая крыло в сторону Мыши, – Они такие, какие есть. К тому же, тараканы, любишь ты их или нет – важная часть сообщества. Они вполне, так сказать… Они.. это… нужны, да и все! Ян не смог придумать, зачем же так необходимы тараканы и от этого раздражение его достигло предельной точки. Он глянул на Мышь, пытающуюся обнять себя покрепче, потом на Жане. Та удивленно изучала орнамент на выцветшей скатерти. Ян хотел добавить что-нибудь умное, но не придумал и, нахохлившись, замолчал. Часы пробили восемь.

– Пойми, Ян, не могу я спустить им это с рук. Или что там у них? – сказала Мышь и откусила здоровенный кусок имбирного пряника, – Я обязана отомстить. В моей голове даже созрел план. Но, – Мышь тяжело вздохнула, – Я его забыла…

– Милочка – проворковала Жане, – не обращай на них внимания. Игнорируй, и они оставят тебя в покое.

Ближе к ночи Мышь устала думать о своей обиде, о тараканах и о том, как им отомстить. В голове гудело, в душе шел затяжной ливень.

– Да идет оно все полем! – сказала Мышь, глядя на свое отражение в зеркале. Показала язык, – Постараюсь с ними не встречаться, – И бухнулась на кровать.

Пробираясь на следующее утро сквозь обрывки снов, Мышь потянулась и с хрустом пошевелила когтями. В ее мозгу мурлыкал хит позапрошлого лета, и мир не казался таким мрачным, как накануне.

– Поваляюсь еще минут двадцать, – прошептала Мышь и засунула подушку между колен. На душе легко, когда можно позволить себе не думать о делах. Хит позапрошлого лета искусно сменился старой маминой колыбельной, и Мышь провалилась в сладкую вату сна…

– А ну встать! Тоже мне разлеглась здесь!

Мышь в ужасе соскочила с кровати и попыталась выпрыгнуть в окно. Зацепилась ночнушкой и чуть не грохнулась на пол. Зажмурилась крепко и в отчаянии закрыла голову руками.

– Как ты можешь спать, когда они издеваются над тобой! – раздался грозный писк. Он показался ей знакомым и начал будить давно уснувшие воспоминания. Те отбрыкивались и зевали, но потихоньку картина вырисовывалась. Детство, большая семейная гостиная, запах одуванчиковой трубки…

– Дедушка? – она разожмурила глаза и в недоумении уставилась на огромную старую мышь в красном расшитом золотой нитью халате.

– Сколько нужно тебе повторять! Ты должна уметь постоять за себя! – Старик размахивал руками, словно дирижировал оркестром. Глаза грозно сверкали.

– Вот вырастешь и некому будет о тебе позаботиться. Куда побежишь за помощью, когда мы с твоей бабушкой ляжем в могилу?

– Дедушка, я уже выросла…

– Тем более я не позволю, чтобы тобой помыкали!

– А ты… ведь ты уже…

– Умер? – закончил за нее дедушка, – Ну да… Я все время об этом забываю, черт его дери! – Дед откинул одеяло и край простыни, и грузно сел на кровать.

– А как же…?

– Да ты не волнуйся, малышка – сказал дедушка, и в руке его волшебным образом задымилась трубка. Она возникла словно из воздуха. По комнате поплыл пряный запах табака. – Это твой сон. Ты хотела меня видеть. Вот я и пришел. Но я все знаю! – он выпустил струйку дыма через левую ноздрю, – Ты не должна позволять всякому сброду издеваться над собой! Никогда и никому, слышишь, не спускай обиды! Достань обидчика из-под земли, пройди ад в погоне за ним, поднимись на самую высокую скалу, но отомсти! Иначе, имя тебе – слабак, и шкура твоя лишь коврик для вытирания ног! Ты поняла меня?

– Но что же мне делать, дедушка?

– Ты должна проучить их. Раз и навсегда отбить у них охоту связываться с тобой. Добейся уважения!

– Но как?

– Тут я тебе не помощник, детка. Я ведь не настоящий…

С этими словами дедушка растворился в воздухе, оставив вмятину на кровати и клубящийся сизый дым.

Завтрак прошел отвратительно. Тосты подгорели, а яйца получились всмятку, и Мышь отправила их в помойку. Оттуда они не вернулись. А Мышь снова была не в себе и копалась в дедушкиных словах.

– Легко ему поучать, – думала Мышь вслух, качаясь в старом ивовом кресле, – сам-то, небось, отставной генерал! Может и сабелькой оттянуть. А что могу я? И кто за меня заступится? – крупные жемчужины слез покатились из глаз и застучали по полу.

– Растворился в воздухе, как ни в чем ни бывало, именно в тот момент, когда должен был сказать самое важное, – она с досадой швырнула книжку, которую пыталась читать последние два месяца, да так и не продвинулась дальше первой главы. Книга называлась «На пруду квакали». В прошлом году она получила главную литературную премию. Читать ее было невозможно. Книга пролетела через всю комнату, трепеща страницами, как утка-мандаринка крыльями и нырнула в буфет.

– Вот и поквакай теперь там! – презрительно прошипела Мышь и вернулась к своему горю. Просто наказание! У всех лето в самом разгаре, а Мышь бродит по комнатам и ничего ей не в радость. Надо бы отомстить, а в голову ничего не идет. Даже вкуснейшие ореховые эклеры. Спасти день мог лишь здоровый послеобеденный сон. Поэтому она набила животик и шаркающей походкой подошла к кровати. Тут она весьма талантливо изобразила смятение и упала в обморок. Матрасные пружины легонько звякнули и надлежащим образом прогнулись под практически невесомым телом.

– Ах, граф! – пробормотала Мышь, прикрывая глаза рукой, – теперь я навеки ваша и ничто не в силах… – Голос стремительно становился тише, а слова неразборчивей и вот комнату наполнил мелодичный, деликатный храп. Все застыло в голове Мыши и так же тихо было в спальне, залитой тусклым багровым светом гардин, сквозь которые не могло пробиться солнце. Над грубыми деревянными половицами танцевали причудливый танец крохотные пылинки, а под потолком на тонкой нити висел паук. Его звали Хьюго и он хандрил. В горькой задумчивости он отпускал нить и летел кувырком в свободном парении. В считанных сантиметрах от земли резко тормозил, поднимался неторопливо к потолку и снова падал вниз. Это странное занятие хоть как-то отвлекало от горьких дум. Хьюго надлежало жениться через две недели. Его паучье семейство пребывало в предвкушении, а невеста, звали ее Блэки, была до неприличия счастлива. Она с упоением занималась приготовлениями к свадьбе, больше ее ничего не волновало. Хьюго не разделял всеобщего ликования. Хотел бы, но не мог. В груди словно старая ржавая пружина сжалась. Страшная загадка и обидное разочарование съедали его заживо. Ведь он представлял себе свадьбу по другому. В его груди билось большое и чувственное сердце. Хьюго всегда ждал этого события. Он мечтал быть любимым и дарить любовь. Но все, что он чувствовал в преддверии свадьбы – ужас и разочарование. Хьюго посмотрел вверх и дотронулся мохнатой лапкой до испещренного трещинками потолка. Сухой и прохладный.

– Бред какой-то, – подумал Хьюго и отпустил нить. Комната завертелась перед глазами, сливаясь в пестрый багровый шар. Еще одно мгновение… Земля стремительно летела ему навстречу и в этом хаотичном движении не думалось ни о свадьбе и вообще ни о чем. Пора. Дальше нельзя. Лапы схватили нить и все-таки он пропустил момент невозвращения! Всего-то мизерная доля секунды, а уже не ничего не исправить…

Бум! Хьюго рухнул прямо на кровать в ногах у Мыши, юркнул под одеяло и застыл в ужасе.

– Кто здесь? – встрепенулась Мышь и приподнялась, опираясь на локоть. Отдернула одеяло, и резкий свистящий визг резанул по ушам. От неожиданности Мышь подпрыгнула, ее встряхнуло и отбросило к изголовью, словно взрывной волной. Шерсть встала дыбом, а нижняя челюсть отвалилась. На противоположном конце кровати не сводил с нее глаз и визжал мохнатый клубок со множеством противных тонких ножек. Со сна он показался ей огромным и зловещим.

– Сейчас сожрет, – подумала Мышь и приготовилась умирать.

Однако чудовище не спешило покончить с ней. Оно продолжало истерично визжать. Да так, что штукатурка посыпалась с потолка. Мышь и визжалка сидели друг напротив друга и ничего ровным счетом не происходило. Даже тон и громкость визга не менялись. По мере того, как сон покидал Мышь, чудовище уменьшалось в размерах и становилось все менее зловещим и все более жалким. Но визг начинал действовать на нервы.

– Эй, малыш, – наконец решилась Мышь, силясь перекричать визжалку, – Может хватит?

Ответа не последовало.

– Ты что, боишься меня? – как можно ласковее спросила Мышь и слегка подвинулась к визжалке. В глазах существа отчаянный ужас сменился на крайнюю степень удивления.

– Ты ведь паучок? Правда? Такой большой и лохматый. Не мудрено, что я испугалась, когда тебя увидела, – Мышь еще немного продвинулась по кровати. Паук перестал визжать, и тишина резанула по ушам, словно нож по стеклянному столу.

– Не приближайся, – выдавил он хрипло.

– Ладно, – сказала Мышь, – Хорошо уже, что ты перестал визжать, – она подтянула подушку и устроилась на ней поудобнее, не сводя взгляда с паука. – Теперь расскажи, почему ты так визжал?

– Ну… – промямлил паук, отодвигаясь подальше, – Ты же мышь.