Турица моя злато-единорогая

Белу-Оризонти 2018

Книгу мудрости можно назвать

книгой глупости. И наоборот.

Как кому нравится,

или как принято в обществе сегодня.

В книге бразильского русскоязычного писателя и поэта В. Филевского рассказ идёт от лица насельника психиатрической больницы, страдающего религиозным бредом: ищущего Правду и любящего Русь. Его сосед по палате сошёл с ума от ненависти к евреям.

Излечимы ли любовь и ненависть? Есть ли сегодня смысл в понятиях «душевное здоровье» и «психическое заболевание»?

Сашка и его евреи

«Яко по суху пешешествовал Израиль

по бездне стопами…»

Я не знаю, почему я здесь, а вы там. Почему между нами высокий каменный забор? Почему меня насильно кормят таблетками и бьют, а вас нет?..

Пробую догадаться: я не понимаю себя частью вашего общества, не могу приносить пользу. Участвовать – против совести. В том, что вы считаете пользой, вижу вред и мне, и вам, и самой планете… Вы мне мстите… Нехорошо. Ну да ваш бог вам и судья. Библейский бог – мстительный. Иегова, Ветхий завет… Иисус – не в отца. За это его и распяли… Мало ли что он говорил. «Не всяко слово в строку пишется»…

Наше место – Синичкино. Это село: есть церковь. Она неподалёку. И по воскресеньям и праздникам мы завтракаем под колокольный звон. Монахами себя чувствуем: и пустыня, и без женщин. Женщины в другом отделении. Это благодатно. От противоположного пола может быть удовольствие. Но куда больше горя…

В церкви священник с солидным брюшком – Христофор. Он с певчими бабушками иногда нас навещает. Говорит, нужно слушаться врачей и любить власть… Песни поют унылые… Очень… У меня от них тоска – аж сама душа болеть начинает… Христофор говорит – оно спасительно… Ему виднее. Христофора называют «святой отец»… Кто знает?..

Христофор говорит, что верит не в библейского, а в новозаветного бога… Разница?.. Иисус не мстительный, как Иегова, а карающий… Это существенно?.. Придёт санитар и влепит… Мне всё равно, это будет месть или кара…

Санитара звать Степан. Здоровенный мужичина из местных. Лицо крупное, мясистое. Кажется, если ударить по нему, кулак завязнет, как в тесте… Поле б на Степане пахать – и лошадь не держать, и с трактором не возиться. Один Степан. Что ему станет?..

А взяли Степана на работу за кулаки. Они не просто огромные. – Пухлые, как в толстых боксёрских перчатках из мяса. Бьёт Степан – а синяков нету… Ценный человек в психушке…

От города далеко, и – хорошо. Город – зло. В городе живут искусственные жители, занятия у них искусственные, а жизнь извращённая.

Вынудили птиц покинуть города. Траву стали не семенящую садить. А птички кормились этим. Кому хочется птичьего пения, покупают канареек в клетках. Они иногда поют.

Стало трудно жить друг с другом. И люди вывели и развели комнатных собачек-уродцев. С ними живут.

Сделали воздух непригодным для дыхания – и ходят в респираторах. Но из городов ни ногой: в них деньги. А деньги – бог. К богу благо льнуть. К истинному только.

После атомной войны люди, думаю, вернутся к естественной жизни, кто останется, конечно. Потому что уничтожат города. А природа станет понемножку восстанавливаться, как в Чернобыле…

Никто не понимает, чем страшна атомная война. Если б сообразили, что города разрушат, все бы бросились за мир бороться. Кому же охота на огороде кверху задом стоять после кресла конторского с вертушкой? А сейчас за мир борется пятая колонна. Я в одном из её кирпичей…

А живём мы тут, хоть и на природе, природы особо не видим. Сидим потому что. В больницах лежат. А в тюрьмах и сумасшедших домах – сидят… Зато бензином не воняет, как у вас. И настоящих птичек можно через форточку слушать, хотя кому они нужны…

Сашке птички не нужны. Бесчувственный человек – современный. За такими – будущее.

Сашка – сосед. Вдвоём сидим. При советской власти в нашей дурке сидели по шестеро в палате. А буржуи устроили маленькие палаты. За деньги, конечно… Не все, вишь ты, сволочи. Коли так, пусть правят. Людям нравится. Бухтят некоторые, правда. Одна медсестра тут повесилась, как зарплату получила: мало ей… Частный случай. На всех не угодишь… Вечная память…

А Сашка с катушек сошёл от ненависти – евреев ненавидит… Недоумок… Что, кто мы без евреев?..

Впрочем, какой же русский евреев любит?.. Я – русский. Но, глядя на Сашку, сам себе объясняю, что не любить евреев опасно для души. Оно правда. Где нет любви – дерьмо и ничего больше… Сашка дерьмо? – Да нет, мужик, как мужик. Но чуть ему что-то покажется связанное с евреями – и всё… Руки-ноги, а вместо точек, двух крючёсков и огуречка – ненависть. Человечка не получается.

Когда приходится к слову, пытаюсь объяснять и Сашке, что ненависть к евреям – от злобы. Злоба же от бессилия происходит что-то исправить и сегодня, и, тем более, в прошлом.

– Как впустил князь Владимир еврейство на Русь под видом веры греческой, – толкую я Сашке, – как попрал своё природное, так через не хочу и въелось еврейство в душу русскую намертво, теперь не отдерёшь, разве с мясом. Только частицу её самую малую остаточную русскую вытравить из души народной не удалось. Вот она и ненавидит евреев за поругание Отечества… А зря. Ненависть вообще и злоба – от них душе ущерб, и большой…

Сашка бросается драться:

– Это в моей душе еврейство, это в моей-то!

Хватаю его за руки, потому что сильнее. Останавливаю, на кровать сажаю и долблю ему мозги правдой, как шахтёр в забое, ды-ды-ды, ды-ды-ды, ды-ды-ды:

– И в моей, и в твоей душе еврейство. Давно смириться пора. Столетиями во злобе жить – эдак и само сознание народное можно покалечить. Историю ж не повернёшь. Исконного не воротишь. И природного, русского не полюбишь, кому оно надо теперь. Всё на свалку пошло.

– Это я-то русское не люблю?

Сашка смотрит на меня, как на полного идиота. А я отвечаю ему с невыразимой грустью:

– Да, Саш, и не любишь, и не знаешь.

Сашка ругает меня матом и уходит в коридор… Зря… Русские потеряли себя, сменив одежду, пищу, язык, мысли, обычаи… В чём самобытность русских?.. Внешне все иностранцы. На всех слова непонятные написаны… А внутри?.. – Лучше не заглядывать.

Что осталось русского в русских? И чем оставшееся отличается от нерусского?.. То-то ж.

– На какую свалку-то вывезли? – язвительно вскрикивает Сашка, резко открывая дверь. Успокоиться не может.

– На Волоколамскую[1], – спокойно отвечаю я. – Там люди теперь в противогазах ходят.

– Говнюк! – Сашка злобно закрывает дверь с той стороны.

Вот я думаю, почему русские русское не любят, украинцы – украинское?.. Видно, чего-то нет в современных людях – того, чем любят. А что оно такое?.. Может быть, качество духовного сердца…

Горело ль духовное сердце, к примеру, у Ленина? Читал его – страсть: одни нерусские слова. И ведь увлёк же русских нéрусью!.. И горячо откликнулось сердце Руси… Что угодно, только не царь, да?.. Коммунизм, капитализм, революция… Академический язык…

А врачам иностранные слова нужны, чтобы дурить людям головы. На самом деле всё просто. Но в простых родных слова горькая правда. Поэтому у лекарств иностранные названия.

Когда птицы запоют академическим языком, конец света наступит. Недолго уже, думаю.

Люди теперь только вожделеют. И судьба, загубленная на корню, колет души, как арепей… Хотя предки репьём и лечили. Вон как приговаривали:

Так прабабушка мне зубки болящие лечила… А камень тот латырь называется… Лечила не просто словами, конечно…

В лечении главное не то, правильное оно или неправильное, научное или противонаучное. А то, помогает лечение или нет.

Только не об этом сейчас я. А о том, что русские любовь к русскому вынули из сердца да на свалку Волоколамскую свезли.

И сейчас не Русь русские любят – Фе-де-рацию… Не русское название, тьфу!.. И упиваются, что всё теперь стало фе-де-ральное… При царе тоже нерусское слово входило в название страны – импе-ерия. Но тогда русское только дворяне ненавидели – сливки общества… Потом страшнее – сам народ стал ненавидеть… А уж про сливки – молчу…

Успокоившись, Сашка вернулся. Ладони под голову подсунул. В потолок смотрит. Там муха комнатная рывками ползает.

– Зря, – говорю, – ты, Сашка, ненавидишь евреев, попусту нервы тратишь. – Снова за зебры его беру. – Давай посмотрим правде в глаза. Русское вытекло изо всех нас, как вода из ушата дырявого. Жидовство давно стало нашим, русским, народным. А потому ненавидеть евреев – глупо. И имена у нас еврейские, даже самые козырные – Иван да Марья…

Ну, Сашка тут так дёрнулся, что перепугал муху на потолке и она, как ненормальная, стала носиться по палате и остервенело биться головой о стекло… Я тычу в муху пальцем и назидаю Сашку:

– Гляди, вот и ты так себя ведёшь. Не умно. А Марья – в честь Пречистой Девы Марии. До принятия веры еврейской не было Машенек на Руси, медведи одни.

– Да ну! – Сашка балдеет и аж вытаращился.

– Вот и главное.

– А Иван?

– От предтечи и крестителя Иисуса Иоанна пошёл.

Сашка грязно выругался и заплакал. Сопли потекли.

– Врёшь ты всё, – сказал он наконец обиженно.

А у нас главврач – еврей, Израиль Давыдович. Нашли, куда Сашку посадить. Дураки… А говорят, что сумасшедшие это мы. Ага… Ладно, мы попались. Только всех – не пересажаешь. Не-ет! Врёшь, брат: не пересажаешь. Верх будет наш…

А Сашка на другой день увидел уборщицу нашу Марью Ивановну – руки в боки и аж закачался от смеха:

– Еврейка! Еврейка!

Марья Ивановна – дородная баба лет пятидесяти. У неё чулки по старинке на резинках. Когда моет пол и залупляется – видно… Так она аж затрясла ядрёными сиськами от гнева:

– Да какая ж я еврейка, сморчок поганый? Мои предки на этом самом месте ещё в тринадцатом веке Русь от татар обороняли. Вон досель в роще ров остался. Они ж и копали, и вал насыпали.

А Сашку выматерила и огрела шваброй. Он завопил… Эх, Сашка… Не в коня корм. А что до ненависти, то я не испытываю её ни к кому… Это не нормально, знаю. Ненавидеть надо. Гитлера, например, Родину советскую… Это – святое дело…

Святость

Я чувствую себя святым. По неосторожности несколько раз сообщил об этом людям. – Отомстили. Больше всех постаралась жена.

Женщина – мать. Она ищет мужчину, способного обеспечить её детей, их развращение и собственную развратную жизнь. Я как раз за бабу и сижу.

Городские мужики, женящиеся на пришлых и бездомных – идиоты: оберут, как пить дать. Те для того в города-то и едут… Всё правильно: я сижу, а она в моей квартире с другим мужиком наслаждается… Идиот? – согласен. Плохие слова вы сами додумаете, а я не буду: вредно для души. Молчу… Модерация…

Чем цензура отличается от модерации? – Для меня – ничем: два чужих понятия. Наверное, тем же, чем порнография от эротики…

А баба оказалась божественная донельзя: лживая насквозь…

Что общего у божественности и лживости?.. Что-то ведь есть, а?.. Не случайно… Жена ходит в церковь и представляет меня там попам и прихожанам подонком. Льёт дерьмо на исповеди по мою душу, а поп её, знай, благословляет. Подстрекает, то есть.

Церковное благословение – подстрекательство чистой воды.

Служение культу, оно служение чему?.. С вами не поговоришь… Модерация: пи-пи-пи-пи-пи…

Ну баба от того и вовсе вразнос пошла… Кто спотыкается, церковь, боженька на облачке или я?..

Я, однозначно. В мире лжи ошибается любящий…

Человек всё использует себе во вред. Люди думают, ноги даны затем, чтобы спотыкаться. В пламени сердечного огня – на Небе споткнуться нельзя. Там не ходят. Только на земле… А церковь ведь земная… То-то и оно…

Религия не опиум народа, а спотыкач. Голова, вроде бы ясная. А что ноги выделывают? – Страсть… Вот и иди с такими и за такими… Спасибо. Уже всё лицо в крови… Пламень же сердечный понуждает бытийтствовать на Небе.

Теперь моё Небо в сумасшедшем доме. Стало лучше или хуже – вопрос. Сердечный огонь везде одинаков и свят.

Хочу быть святым, и больше ничего. Это – болезнь. На Земле безнаказанно святым быть нельзя. Во всяком случае, теперь. Таков общественный договор по святости…

Естественно, на Земле святости быть не может: Земля ж не Небо. Захотел быть святым – пошёл против человеческого сообщества в целом. А в своей стране – против народа… Идти против народа – горе, печаль… И счастье, если ради святости…

А ведь смешно: на небе тоже святости нет… Ха-ха-ха-ха… Не верите? – Пожалуйста, поищите. Найдёте – прилюдно покаюсь в глупости. Захочу здоровым стать… Шутка. Я имею в виду газовую оболочку Земли… А Небо духовное – оно везде. Даже здесь, меж нами с Сашкой. Просто у Сашки сердце души спит. Поэтому он Небо и не чует…

Сейчас святостью могли бы себе позволить баловаться только богатые. Но не делают этого, потому что уже не в состоянии. Бедным же не до святости. Сначала нужно вырваться из нищеты…

А я – бедный. Но почувствовал святость прежде, чем из нищеты вырвался. Это нельзя. Жена и обозлилась. Теперь и сын к ней присоединился… Язвят насмерть… Вольные или невольные убийцы? – Думаю, вольные… Только хрен докажешь. Убивать словом и отношением – дело верное и безнаказное.

Почему я святой? – Прежде всего потому, что сумасшедший. Сумасшествие выражается в том, что хочется только молитвы. Лучше – непрерывной… Но – не утверждённой начальством… Вам ведь не хочется? – И правильно…

Моё желание вызывает у людей злобу, презрение или ненависть… Понятно: коль вступил на путь непрерывной молитвы – выступил из мира стяжания, разврата и лжи. Предателем стал. В военное время предателей расстреливают, а в мирное – сажают… Сижу… Почему ещё живой?.. – Такова воля обо мне непостижимого Неба…

Обычно люди полагают, что святой – тот, кто молится, как надо, и творит чудеса. Кто же творит чудеса, но молится в неустановленном порядке – он бес.

Я – хуже беса: лжец. Потому что говорю: «Я – святой», а чудес не творю…

Творить чудеса, думаю – суетно. Хорошо, что не могу. И вы не творите – дольше проживёте.

Люди же до чудес падки. Но в глубине души всегда ненавидят творящих их. Поэтому просить у Всевышнего о даре чудотворения – ошибка.

Израиль Давыдович считает святость проявлением болезни. Понятно, хочет вернуть меня в общество. Это его работа.

Любой труд почётен. Работающего благо уважать. Даже того, кто убивает тебя своим трудом. По наущению Израиля Давыдовича Капитон и Степан ежедневно покушаются на моё убийство: таблетки заставляют пить…

Смотрел Уголовный кодекс. Статьи 30 и 105… Нет, никто под них не подпадает. Потому что намерения меня убить ни у кого нет. Пытаться убить, желая блага – дело житейское, государственное даже…

А святые обществу не нужны. Спрос на лицемеров и профессионалов. Профессионал святым быть не может. В каждом профессионале живёт проститутка. Стать проституткой – страшусь. – Стыдно, хотя общество одобряет…

Перебираю в памяти святых. Как посмотрю, каждый из них – по своему сумасшедший. Иногда общественно опасный. Но почему же тогда не каждый сумасшедший – святой?.. Это выше моего понимания.

Меня к святости привело большое горе. Стараюсь ходить на цыпочках с молитвой и благоговением перед Высшим и сущим… Но горю может последовать и нечестие: пьянство, разврат и преступления. Это уж какая о ком воля непостижимого Неба. Его воля обо мне – святость. Израиль Давыдович, леча меня, хочет побороть высшую волю. Мания величия. Его действия обречены на провал… Перечить Божеству можно только горя духовым сердцем. У Израиля же Давыдовича духовое сердце сладко спит… Точно говорю…

Святость… Как бы вам объяснить?.. Она нечто бесцветное, неразличимое… Наверное, то же можно сказать и о душе… Святость – качество души, сердце её. Одна из граней.

В святости важно бесстрастие. Вы думаете, бесстрастие – чувственная тупость? – Неправда. Это чистота…

Душевная чистота – проявление болезни, думает врач. Потому что она выходит за пределы меры… А кроме бесстрастия ощущение святости возникает от горения духовного сердца. «Это уже совсем плохо», – говорит Израиль Давыдович. Ему виднее. Он учился. Вижу, учение – тьма… Во всяком случае, что-то очень нехорошее…

Проще заплатить деньги и слетать на луну, чем обрести святость. Поэтому многие даже не пытаются.

Душа лишается святости после таблеток Израиля Давыдовича. Это похоже на изнасилование. Даже проникновение есть… Психиатрическая таблетка насилует сердцевину души… Уголовный кодекс, статья 131… Но тут всё расплывчато. Как бы неосознанное изнасилование… Опять не притянешь. И родственники согласны.

Лечение изнасилованием – принудительное…

Химия – таблетки, думаю, придумана для убийства бога.

Зачем Менделеев открыл свою таблицу?.. Чьи это происки?.. Воспринимаю его как личного врага. Нехороший человек: водка, химия… А он – национальная гордость… Противоречие или закономерность?..

А вообще святость – неземное счастье. Когда морок от таблеток сходит – я в раю. И здесь, и не здесь. Не чувствую тела… Дух… Люблю всё и вся. Хочется только объясняться в любви и плакать…

После таблеток – тупой… Израиль Давыдович говорит: «Запоминай состояние после лечения и старайся удержать его возможно дольше»…

Сейчас умников вроде Менделеева много. Искусственные люди создают искусственный разум. Пока только читают переписку в Интернете. А посягают научиться читать мысли. Но и это полбеды. А вот когда научатся читать и чувства – тут мне и конец настанет. Думать и чувствовать нужно по указанию начальства… Не могу. Лучше смерть… Только, полагаю, и убийствами святых самоё святость не искоренить… Шалишь, брат.

Опухший Креститель

Марья Ивановна шлёпала по полу шваброй и драила его могучими руками. Мы с Сашкой лежали и глядели в потолок. Там бытийствовали непонятной жизнью мелкие мухи.

– Еврейка, – негромко, как бы никому, сказал Сашка.

– Молчи, балбес, – ответствовала Мария Ивановна.

– Иоанн Креститель был еврей, – так же в никуда продолжал глаголать Сашка, – а у кого-то отец Иоанн.

Марья Ивановна оставила мытьё пола и оперлась на швабру, как на посох:

– А ты бродителев моих не трогал, гадёныш. Это свято.

– А что там святого, – как и в чём ни бывало, продолжал Сашка. – Ходил Иоанн по пустыне опухший, встревал, куда не надо, за то в тюрьму угодил и там ему голову отрубили по пьянке начальства…

– А с чего ты взял, что Креститель был опухшим? – влез я в беседу, немало удивившись.

– Дак как же, – возразил Сашка, – он же диким мёдом питался. И в Библии не указано, что пользовался защитной одеждой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

В пору написания книги – одна из самых неблагополучных свалок России.