- -
- 100%
- +
– У неё папа директор электростанции, где-то очень далеко на краю света, – Виктор нарушил молчание, когда они вечером после занятий шли по домам через метро, – они с ректором знакомы ещё с института, вот он видимо его и упросил взять её.
– А мамы нет?
– Похоже, что нет, так ты посмотри на неё, сразу же видно, что она с уличными мальчишками росла, какая уж тут мама, у неё похоже даже подруг-то никогда не было. Курит, мотоцикл…, а голос, разве это женский голос? Парень и есть парень.
– Ну если это был небольшой городок при электростанции, тогда что тут взять. Хотя я заметил, что она довольно любознательная.
– Ну да, пожалуй, это от неё не отнять, видимо ей действительно нравится учиться.
– Но тебе же тоже нравиться здесь.
– Не то слово, честно говоря поначалу я не думал, что будет столько для меня полезных знаний, можно сказать, как будто новый Мир открыл.
Виктор очень быстро нашёл общий язык с Машей. Уже на следующий день они что-то с шумом и смехом обсуждали в коридоре между лекциями. Вообще Маша оказалась очень общительным человеком, всего за несколько дней она со всеми познакомилась, практически с каждым из сокурсников нашла какие-то общие темы для разговоров. С её появлением всё изменилось, люди можно сказать ожили, стали общаться между собой, наконец-то послышался смех, появилась раскованность, естественность.
– Ты сегодня без мотоцикла? – после занятий они втроём шли к метро.
– Он у меня в ремонте.
– Мы думали ты сама его чинишь – Виктор с усмешкой посмотрел на Андрея.
– Сама, только сама, никому его не доверяю. Не было времени заняться им, завтра…, видимо в карбюратор что-то попало, тянет плохо, вчера вообще еле завёлся.
Виктор, махнув им рукой молча пошёл к метро, а Андрей с Машей пешком пошли по вечернему проспекту. Прохожих было очень мало. Они шли молча, Маша достала спички, пачку папирос и закурила. Потом взглянув на Андрея, молча протянула ему папиросы, но Андрей отрицательно мотнул головой. Шли медленно, Маша задерживалась перед горящими витринами и как-то сосредоточенно, прищурившись сквозь папиросный дым рассматривала их. У Андрея поначалу мелькнула мысль уйти и не ждать её, но подумав не ушёл, а решил понаблюдать за ней.
– А тебя вообще ничего не интересует в этом Мире? – неожиданно Маша нарушила их обоюдное молчание. Она только что отошла от очередной витрины направляясь к стоящему неподалёку Андрею.
– С чего это ты взяла? Интересует, и даже очень.
– Ну что, к примеру?
– Ну…, к примеру, – Андрей замялся, раздумывая, что бы такое предложить, – ну к примеру: откуда ты угадала слово в слово мой ответ сегодня? Ведь понятно, это совсем не совпадение.
– Абсолютно чистое совпадение, и я ничего не угадывала, ведь я же вижу ты на занятия то ходишь как из-под палки. Неужели тебе не интересно?
– Интересно, что?
– Ну ты пойми, ведь нас здесь собрали с определённой целью, мы, что ли, особенные, те, на которых смотрят с надеждой, от нас ждут можно сказать приговора или решения…, а тебе как будто всё равно что будет!
– Кого нас?
– Ну, нас, тех кто мыслит не стандартно, а как-то по-особому, в какой-то степени самостоятельно, или точнее – не традиционно.
– С чего ты это взяла.
– В Комитете по стратегическому развитию по заданию Правительства была разработана система прогнозирования развития Человечества от ста лет и дальше. Так вот, её именно и читают нам, понимаешь, тестируют можно сказать путём восприятия её критическим мышлением нашей группы. Таких групп, как наша несколько по разным направлениям, но наша основная, как бы та, которая даст заключение.
– Маш, а ты ничего не путаешь? Я пока не услышал здесь чего-то нового, или как ты говоришь, взгляда на будущее.
– Правильно, потому что у человечества его нет и быть не может. Это именно мы его должны предложить. Не просто что-то конкретное, а как целостную обобщённую систему, состоящую из различных взглядов, может быть даже ощущений, образов, Мировоззрений.
– Предложить мы можем либо Конституцию, либо идеологию, на большее человек пока не способен. Наше Мировоззрение ограничено конечной целью, и даже не просто целью, а рамками совершенно конкретного проекта самого ближайшего будущего. И чем короче во времени достижение этого будущего, тем оно более предпочтительно. Так устроена наша система воспитания и обучения. Человек не занимается проектированием далёкого будущего, он озабочен сегодняшним днём, убеждая себя и окружающих, что он черпает при этом вдохновение из прошлого. Но самое главное то, что он одновременно с этим вычеркнул из своей жизни реальное прошлое, забыл его, не понимает и не желает этого делать, а лишь придумывает его. Потому нет в его творчестве самого главного – вдохновения.
– Ну хорошо, пожалуй, ты в чём-то даже прав. А чем ты сам занимаешься, разве не проектированием будущего, ты же города проектируешь?
– В рамках проекта Маша, лишь в рамках совершенно конкретного проекта, под требования заказчика, а ему не нужно будущее, ему это нужно сегодня и чем быстрее, тем лучше.
– А сам для себя ты чем занимаешься?
– Я рисую и играю в духовом оркестре.
– Рисуешь? И что конкретно ты рисуешь?
– Я изучаю форму. Сначала наблюдаю, а потом дома зарисовываю, ищу баланс между реальностью и творчеством.
– То есть ты хочешь сказать, что ты наблюдаешь естественно сложившуюся форму объектов и зарисовываешь её, то есть просто копируешь?
– Именно так. Знаешь, а вообще-то ты меня поражаешь…, действительно слово в слово, точнее не скажешь. Ты опять повторила фразу, которая вертелась до этого в голове. Ты, что читаешь мысли, а часом не телепат? Но, однако ты права, я действительно ищу закономерность в естественном ходе событий, в том, который независимо от нашего желания, действия или влияния неумолимо поддерживает устойчивость всего в определённой форме. Понимаешь! – в определённой форме, и мы за рамки её выйти не можем. Более того, здесь вообще нет таких понятий как некие научные объективные данные с их физическим Законами и тому подобное. Тогда о каком будущем мы в принципе готовы говорить?
– То есть эту Закономерность ты ищешь не в людях?
– Я рисую и одновременно руками через образ формы стараюсь почувствовать нечто неуловимое, понимаешь, это очень важно, наверное, это вообще самое важной на что просто обязан обращать внимание человек, если он хочет говорить о будущем. Руки, это своего рода…, ну, наверное, волшебство, чудо, магия…, они способны создать, сотворить, достать или даже зачерпнуть истинное ощущение необъятного. Ты держишь его в руках и ощущаешь его присутствие всем сердцем, Разум здесь бессилен. И в эти мгновения приходит понимание, что не ты, а некто создал эту идеальную форму, как некий незыблемый общий для всего эталон. И это даже не время или пространство, а сами начала всего, что было, есть и будет. Так вот там человека пока нет.
– То есть как нет! Ты чего такое говоришь! Ты же есть…, и я, и другие, и мы живём, думаем, дышим, рождаемся и умираем.
– Нет, это всё не то. Ты сейчас говоришь об объектах или субъектах, но не о человеке.
– Человек как тело, то есть как объект или субъект, а самого человека пока нет, ты это хочешь сказать?
– Да-да, в каком-то смысле так.
– И ты никогда не рисуешь людей?
– Нет, они мне не интересны.
– Почему?
– Почему, – Андрей как-то угрюмо усмехнулся, потом оглядел Машу с низу до верху как предмет, – потому что он играет в форму, она у него не естественная, а придуманная.
– Другими словами – ложная.
– Ну вот видишь, ты и сама всё понимаешь.
– Но всё равно, ведь когда ни будь придётся заняться человеком. От этого не уйдёшь, пусть даже он и ложный объект.
– Да я это понимаю, честно сказать я об этом как-то не задумывался, пока интересную для себя форму даже не искал.
– И не надо искать интересную, начни с самого простого, можно сказать с примитивного, то есть первого встречного – с меня. К тому же сегодня вечером я свободна. Тебе много времени потребуется?
– Как некая спонтанно возникшая из ниоткуда ситуативная точка отсчёта? А в этом, пожалуй, действительно есть что-то. Слушай, правда, а давай попробуем…, ну час, может полтора.
Они вошли в тёмную подворотню. Справа утопленный глубоко в стене был виден контур двери. Андрей достал большой ключ с бородкой, с лязганьем и усилием отпер дверь.
– Сейчас, секунду, подожди я свет включу.
Через некоторое время загорелся совсем тусклый свет, освещающий узкий длинный и низкий коридор, окрашенный тёмно-зелёной масляной краской. В этом свете Машу больше всего поразила дверь, которую открыл Андрей, она скорее подходила для сейфа, чем для входа в жилое помещение. Андрей пропустил её вперёд, запер дверь изнутри на мощный засов и повёл её по коридору. Метров через десять коридор заканчивался развилкой, Андрей свернул вправо, туда где горел свет, пройдя по нему ещё метров пять он оканчивался простой деревянной дверью. Влево от развилки видимо тоже уходил коридор, но в нём было черно. Войдя в помещение Маша в первый момент даже сначала не поверила в то что видит. Это был просторный зал метров шестьдесят и высотой метров семь, восемь, стены были из красных, уже почти чёрных от старости старинных кирпичей. На одной из стен под самым потолком были окна, высотой метра полтора не более. Все стены были увешаны холстами в подрамниках и большими рисунками на ватманах.
– Ну что? Как тебе моя мастерская?
– Что это? – только и смогла произнести Маша.
– Не пугайся, я здесь с недавнего времени живу.
– Так разве здесь можно жить?
– Не просто можно, а здесь всегда жили.
– Кто?
– Один приятель отца, они вместе работали больше сорока лет. Здесь до войны что-то такое техническое, наверное, даже закрытое организовали, но он не рассказывал. Так вот он здесь работал и жил. А уже после войны здесь всё убрали, а он остался, так и жил здесь до самой своей Смерти. Я ещё с детства помню, как мы сюда к нему с отцом приходили. Смешливый такой дед был, очень почему-то рад был, когда меня видел. И вот два года назад вдруг мне сообщили, что он оставил в наследство это помещение мне. Не понятно, я, наверное, последних лет десять его не видел. И кто я ему, в самом деле?
– Ну видимо остался один, потому и передал его тебе, тому кому рад был при жизни.
– Может быть и так. Но ты не думай, видишь лестница вдоль стены на второй этаж, так вот там на самом деле жилая часть, хотя она тоже прописана как непригодная для жилья, там потолок меньше двух метров.
Маша ходила по залу с удивлением рассматривая картины, железные стеллажи вдоль стен.
– А это что, при чём тут, – Маша смотрела на стоящие посреди зала большие белые куб и шар.
– Не знаю, тут недавно неподалёку видимо киносъёмки проводили. Я как раз мимо проходил, а у них паника, дождь пошёл, а машины нет. Бегают, куда бы их спрятать, я и предложил их занести ко мне на время. Вот так до сих пор никто за ними и не приехал.
Андрей подошёл к стоящему в углу большому этюднику, на котором была закреплена чертёжная доска. Он стал вынимать из большого рулона и раскладывать на полу листы ватмана. Затем кнопками приколол один лист к доске.
– Ну, что мне делать, куда встать или сесть?
Андрей обернулся, Маша совершенно голая стояла посредине зала и спокойно вопросительно смотрела на Андрея.
– Ты так решила? Ну, что ж, давай так.
– А ты что спектакль думал смотреть при опущенном занавесе? Нет уж всё должно быть по-настоящему.
– Нет, не надо ничего делать, просто будь сама собой…, и не обращай на меня внимание, я, просто наблюдая за тобой, буду делать для себя отдельные зарисовки. Мне статика не нужна.
– Ну хорошо.
Маша обошла весь зал, останавливаясь и рассматривая картины и рисунки. Полистала книги на стеллажах.
– Ничего себе, – вдруг раздался неожиданно её голос, и она достала из-за стопки книг бутылку коньяка, – я глоточек сделаю, ты не против?
Она сделала большой глоток прямо из бутылки, вздрогнул всем телом и снова поставила бутылку не прежнее место.
– У тебя очень развита мускулатура, занималась спортом?
– Я? Да, десять лет занималась спортивной гимнастикой. Мы переехали к папе на его станцию…, ну не важно…, я как раз в первый класс пошла. Но мама не захотела там жить и уехала, а я категорически не захотела к ней и осталась с папой, такой скандал был. Так вот, города тогда, как такового ещё не было, дома только строились, все жили в вагончиках, каких-то бараках. Но у нас был свой дом, всё-таки папа директор. В школе тоже было немного детей. При школе конечно были всякие кружки и прочее, даже кружок танцев. Но тут выяснилось, что учитель физкультуры когда-то в молодости занимался гимнастикой. Вот я его стала уговаривать сделать секцию гимнастики, не хочу я заниматься бальными танцами. Поговорила с папой, и он помог, купили снаряды, маты. Сначала было три девочки и два мальчика, а через год нас уже было больше десяти человек.
– А почему бросила заниматься?
– Ну, видишь ли, мне правда очень нравилось, пока не повзрослела. Смотри какая грудь, – Маша руками приподняла свою действительно большую грудь, – ну куда такая на снаряде. Так, ну ладно, я тебе сейчас кое-что покажу, – она залезла на куб, выпрямилась в полный рост, – первая фигура, назовём её – благочестие.
Маша застыла в определённой позе. Она была настолько выразительна и неподвижна, что Андрею на какое-то мгновение показалась как будто он видит перед собой статую из камня, а не живого человека. Через минуту Маша приняла другую позу, объявив, что это образ задумчивости. Потом были страх, надежда, отчаяние…, и так продолжалось более получаса. Андрей только успевал менять листы ватмана и с невероятной скоростью зарисовывал.
– И последнее на сегодня, – Маша лежала на спине раскинув руки и широко расставив согнутые в коленях ноги, громко объявила, глядя в потолок, – самка, готовая к спариванию.
Андрей собрал раскинутые по всему залу листы ватмана. В это время Маша оделась и подошла к стопке сложенных листов в углу зала. Она листала один за другим листы с зарисованными фигурами, внимательно их рассматривая и дымила папиросой.
– Это просто мистика, – неожиданно негромко произнесла она, – какая поразительная точность, я не представляла, что можно всего за минуту так нарисовать, просто не верится. Ты говорил руки? Но это просто нечто, нет слов…, только это всё не я.
Андрей в этот момент заливал в железный блестящий заварной чайник кипяток. Он выпрямился и внимательно сосредоточенно посмотрел не на Машу, а лежащую в углу стопку ватмана.
– Да, я тоже думаю, что это не ты. Человек не животное. Женщина и Мужчина не самка и не самец. Садись чай пить. Правда у меня есть только ржаной хлеб, и даже сахара нет.
Некоторое время они молча жевали хлеб, запивая его чаем.
– Разве человек не животное?
– Нет, не животное.
– Тогда кто он?
– Человек и больше Никто.
– А в чём разница?
– В происхождении. Источники жизни для животного и человека различны.
– Но понятие жизни же для всего живого едино?
– Нет, не едино.
– Не понимаю, ну не две же жизни существуют? Или ты считаешь антижизнь тоже существует как некое проявление жизни?
– Нет, ни то, ни другое…, на самом деле всё очень просто, можно сказать даже примитивно в свете общепринятого мышления. Ведь как человек размышляет: что остаётся от его вдохновенных мгновений, как только он выходит из своего одиночества и оказывается в реальности? Иллюзия, мираж, но, если он хочет просто уйти от Мира, то можно найти укромное место или удалиться просто в небольшую келью.
– То есть ты хочешь сказать, что человек совершенно отличное от существующего Мира существо?
– Можно сказать и так, но на самом деле он практически вообще не принадлежит, как ты говоришь существующему, потому что его для этого Мира вовсе нет.
– Ну мы же есть, или это не так?
– Человек становиться человеком с первым вдохом, а заканчивает своё существование как человек с последним выдохом.
– Вдох, понятно, он воздух вдыхает, то есть начинает дышать – жить!?
– Не воздух, вдохновение, и не он вдыхает, а ему вдыхает, и только человеку.
– То есть не каждый человек на самом деле живёт именно как Человек, а скорее, как животное? Тогда если верить твоим словам, то человек получает жизнь не путём размножения, а от вдохновения. Но таких я думаю мало, да, пожалуй, ты прав в этом что-то есть. И как их отличать между собой, вроде все похожи на людей?
– Не просто мало, единицы. За всё время и сотни не наберётся, а не миллиарды, как принято думать, и вот по тем образам, которые ты мне только что изобразила их только и можно отличить.
– Эти образы лишь отражение общепринятых типов восприятия, я не придавала им какой-то особый смысл.
– Точно, смысла нет, а есть только подражание общепринятым формам узнавания. Заметь, ведь в основной массе люди ведут себя в повседневности так, как будто позируют перед кем-то…, тем кто за ними постоЯнно наблюдает, даже если они как им кажется наедине с собой. Но получается у них не такой как у тебя законченный образ, а что-то расплывчатое, не сформировавшееся, скорее это кривляние, чем форма. И только в те короткие мгновения, когда внимание человека сосредоточено на чем-то более важном, он вынужден проявить свою сущность, то есть стать самим собой. Но как правило люди чувствуют себя в эти мгновения неуютно, скорее стараются избавиться от этого ощущения открытости.
– С чего ты решил, что человек боится раскрыть, точнее проявить свою сущность?
– Нет, что ты, он не боится, чего ему боятся, а всего лишь потому, что попросту пока вообще не знает, что это такое. Ну вот давай возьмём для примера тебя. Ты постоянно за мной наблюдаешь, думаешь обо мне, разве не так? Так! Но я для тебя не какой-то там избранный или особенный, ты на самом деле по своему характеру такая. Наблюдательная. Ты со всеми перезнакомилась за очень короткий период, используя в сущности один и тот же приём, призывая человека рассказать о своих интересах. Ему же приятно быть для кого-то интересным, разве не так. Ты напросилась мне позировать, я согласился. Вот ты ходишь по мастерской, рассматриваешь картины, рисунки, и тебе открылось то, что до этого момента было от тебя скрыто, ты это искала и нашла, потому что ты для этого и знакомишься с людьми, чтобы что-то открыть для себя новое. Ты гимнастка и потому тебе свойственно не просто показать себя, а впечатлить, даже в какой-то степени поразить: зрителей, тренеров, спортсменов в зале, знакомых, родителей и тому подобное…, словом всем, кому ты хоть в какой-то степени бы стала интересна. Вот ты ходишь и наблюдаешь за мной: кто я в данный момент – художник или кто-то ещё? Потому что этот кто-то постоянно наблюдает за тобой, он на тебя смотрит и что он увидит? Кто ты, вдруг возникает перед тобой вопрос, скорее даже преграда, чем вопрос – кого этот человек видит сейчас? И тогда ты мне говоришь о себе, точнее не о себе, а о том, что тебя более всего волнует, волнует по-настоящему, в полной мере: посмотри на меня, я не просто в данный момент модель, я не просто человек, самое главное то, что я Женщина, нарочито заостряя моё внимание на том, что как все считают только и интересует в Женщине Мужчину. Вот смотри какая я: высокая, стройная, какая у меня большая и стройная грудь, широко расставив ноги всем своим видом ты показала покорность Женщины и самое главное настойчивость – непреодолимое желание принадлежать Мужчине. Заметь, не мне и не какому-то конкретному Мужчине, а именно Мужчине – потому что ты Женщина. И сразу, практически не давая мне времени на раздумье, ты заявляешь – Это Не Я! Всё обстоит именно так – Это Не Ты! Но всё-таки был момент, когда я увидел тебя, ту которую есть на самом деле.
– Не понимаю, как, когда? Честно говоря, я вообще не понимаю о чём ты говоришь, какое-то масло масляное получается… не Мужчина, а Мужчина…, Женщина, в чём разница.
– Ну ты же не просто слезла с куба, так называемого пьедестала, нет, ты переступила на стоящий рядом шар и несколько секунд балансировала на нём, тем самым дав мне понять: смотри, смотри – вот он самый главный момент, зачем я здесь. Это правда, на самом деле всё что ты здесь показала мне не более чем «поза», а вот в тот момент, когда всё твоё внимание было сосредоточено на сохранение равновесия, ты на мгновение стала тем, кем ты являешься. Не беспокойся я всё увидел, увидел законченную фигуру, ту которую искал, и зарисовал, именно это мгновение, которое ты хотела мне показать.
– Девочка на шаре…Ты считаешь, что все те фигуры, которые я тебе показала, на самом деле имеют некое более высокое значение, а может всё то о чём ты говоришь лишь иллюзия, или даже обман?
– Не совсем, я думаю, что для тебя важнее всего было всё представить так, чтобы я как бы вынужден был разделить их, то есть не собрал бы всё вместе, а рассматривал избирательно, каждую в отдельности. Они вроде и из одного источника, но разные по значению.
– Правильно…, должна признаться, что от тебя ничего не скроешь, и к какому выводу ты пришёл?
– Ты начала как бы с благочестия и закончила самкой, мол видишь здесь есть определённая зависимость, что-то вроде как Духовность и самая простая материя неразрывно переплетаются, едины на самом деле в жизни человека, а точнее есть единственно доступное нам для понимания естественное поведение всего живого – соединение для размножения. То есть фигуры можно рассматривать справа на лево или наоборот, а можно в разнобой, это не важно, ровным счётом не имеет никакого значения.
– Ты поднял занавес и увидел всё в реальном свете…, мне приятно, что ты понимаешь такие неочевидные на первый взгляд вещи.
– Но всё-таки, как бы ты не пыталась ретушировать свой образ, но ты показала мне своё видение всего, что ты видишь, что ты знаешь, именно своё понимание образа, отличного от общепринятого, как говорят – по умолчанию. Твой интерес к жизни в том, что ты построила для себя как бы некую систему ограничений, которая состоит на самом деле всего из двух фигур: согласие и последовательность. Я не прав?
– Всего из двух, – Маша как-то удивлённо усмехнулась про себя, – неужели всего лишь две фигуры мне доступны…, я думала больше, по крайней мере три.
– Они не просто тебе доступны, на самом деле эти фигуры принесла в мир человека Женщина.
– Философия, теперь всё понятно про тебя, ты философ. Всё подвергаешь критике, ищешь границы.
– В принципе да, но я совсем не философ, нет. Я всего лишь преобразую увиденное мною в мысль, устанавливая для неё некоторую законченность через систему ограничений, как некий образ во времени, а затем придавая ему некоторою форму…, то есть слово, не смысл, а именно форму, зарисовываю её.
– Преобразование и законченность…. И ты видишь…, точнее формируешь этот неумолимый процесс в том Мире, в который их принёс Мужчина. Для кого? Для кого ты всё это задумал?
– Для человека, это его Мир.
– Что, неужели по-твоему человек настолько отличен от всего живого?
– Не просто отличен, он, можно так выразиться, по общепринятым меркам совсем не живой.
– Ничего не понимаю, не жив не мёртв…, а кто тогда человек?
– Создатель в образе Творца, а по форме – Человек.
– То есть, по-твоему, Человек и есть сам Создатель?
– Ну, не совсем конечно Создатель. Ты хочешь поставить между ними что-то вроде равенства, но между ними нет никакого равенства или чего-то подобного. Человек может существовать, в принципе, лишь как Создатель и больше никак и никем. Он по своей сути сам Замысел, а это как ты понимаешь совсем не то, что хочется увидеть или потрогать. Единственно, что доступно Человеку, это лишь понять Замысел, понять через труд, тогда существует в образе Человека Создатель.
– Ты можешь по подробней объяснить, я что-то не улавливаю сути. Ведь ты назвал три имени, три в одном, так что ли?
– Ну давай рассмотрим самый простой пример, который ты можешь наблюдать ежедневно, ежеминутно, можно сказать каждое мгновение, потому что из этого состоит самая простая и доступная каждому человеку жизнь. То как описано в примере человек поступает каждый раз если перед ним стоит какая-то задача или потребность, дело, желание и прочее-прочее. Здесь на Земле каждый без исключения человек находиться в этом состоянии если можно так выразиться. Ведь отличие человека от Человека лишь в том, что первый вообще не понимает этого, а второй в полной мере отдаёт себе отчёт в том, что происходит и действует исключительно в соответствии с Замыслом. Так вот, живёт некий пожилой человек, который очень любит музыку. У него большая коллекция пластинок, которую он собирает всю жизнь и старенький проигрыватель. Он не просто слушает музыку, как фон или развлечение, он как бы всецело погружается в тот Мир, где царят Гармония, звучание, исполнение и творение. В его коллекции только самые выдающиеся мастера музыки, там совсем нет чего-то легкомысленного, поверхностного, модного или формального. Его Мир насыщен высшим смыслом, который он наблюдает, слушает и размышляет, а потом записывает свои мысли в книгу. И вот в одно прекрасное утро проигрыватель замолчал, ну, то есть, попросту сломался. Он стал обзванивать по справочнику разные мастерские с просьбой отремонтировать его проигрыватель. Кто-то сразу отказывался, ссылаясь на то, что слишком старенький и теперь его не отремонтировать, другие просили слишком высокую цену. Наконец на другом конце провода молодой мужской голос сказал, что, конечно, они отремонтируют проигрыватель, мол привозите вот по такому-то адресу, всё будет в порядке. Человек отвёз им проигрыватель, при том его уверили, что ремонт должен занять не более двух трёх дней, мы вам позвоним. Прошла неделя – из мастерской молчание. Прошла вторая, и опять ничего, ни звонка, ни проигрывателя. Человек решил забрать из мастерской свой проигрыватель, позвонил с самого утра и спросил, когда он может за ним приехать, пусть даже если он не отремонтирован. Ему ответили, конечно, забирайте, но либо ближе к вечеру, либо в крайнем случае завтра, мы вам позвоним. Прошло несколько дней, ни звонка, ни проигрывателя. Утром с самого открытия мастерской человек вошёл и обратился к молодому человеку с просьбой выдать ему проигрыватель немедленно. Тот ответил, что в настоящее время это невозможно сделать, потому что проигрыватель в разобранном состоянии, но мастер в отъезде и прочее-прочее. Человек помолчал минуту, а потом тихо сказал, можно даже сказать, что он вслух подумал, мол хорошо, пусть будет так, как вы решили, вы сами определили время. Потом сообщил, что он снова приедет за своим проигрывателем, но только тогда, когда они сами его позовут. При этом человек предупредил, что эти дни будут для них в некотором смысле не совсем обычными, но он тут поделать уже ничего не сможет, а потому если они пожелают и готовы что-то изменить, то единственное что хоть как-то сгладит ситуацию, то это труд и только труд. И он ушёл. Где-то через час молодой человек почувствовал лёгкое недомогание, ещё через час сильную боль в животе и его начало мутить. Ещё через час он уже почти кричал от боли его мутило и буквально выворачивало наизнанку. За стенкой в мастерской положение с мастером было не лучше. Он буквально выл от боли в почках и его так же выворачивало наизнанку, но только желчью. Их срочно отправили в больницу, но ничего не помогало, ни лечение, ни обезболивающие. Прошла неделя, потом вторая, молодой человек, не выдержав мучений скончался. А мастер в начале третей недели прорываясь сквозь боль в полузабытье смотрел, не отрываясь на какую-то блестящую коробку, стоящую на столике перед его глазами и чисто машинально протянул руку и подвернул винт на крышке от коробки, который практически открутился, и о чудо, именно в тот момент, когда он подкручивал винт, боль практически прекратилась. Он сидел на кровати ошеломлённый и держал в руках эту блестящую коробку, и в эту минуту покоя боялся даже дышать, не то, что двигаться. Через некоторое время он почувствовал, что недомогание снова возвращается, он был близок к отчаянию и подступающей панике. В это момент вошла медсестра, увидев, что он сидит и держит в руках коробку она спросила, как он себя чувствует, и, если может не смог бы он помочь ей завернуть и второй винт, потому что у неё не хватает сил, а так крышка может снова отвалиться. Мастер от её голоса несколько пришёл в себя и успокоившись закрутил второй винт и снова, как только он взялся за работу, даже такую простую, боль исчезла. Через несколько дней у пожилого человека раздался звонок, ему сообщили, что его проигрыватель отремонтировали, и потому можно его забрать в любое удобное для него время. Когда он приехал за ним, то ему предложили подумать о том, чтобы поменять проигрыватель на более современный, мол и качество звука будет значительно лучше и пластинки не так изнашиваются.