Поэзия на все времена

Цикл «Февраль»

1.

Как гуща звёзд, ночующих над веком,

Обожжена молчанием моим –

Души безветрие – цыганский взмыв Алеко*

Над плоской плотью скучных пантомим –

Так груда мыслей, жадных и ослепших

От пламени свечи – кромешный вид:

Идут сгоревшие надежды пеших,

Дымами пепелищ простор обвит –

Сошла на нет, умолкла, прекратила

Доверие к реальности, свелась

К мерцаниям, как будто сжёг Аттила

Упавший облик Рима, будто связь

Земли и неба, догорев, исчезла:

Опоры нет, сорвался в высоту

Мятежный взгляд, из-под удара жезла –

Сноп искр! Я древом древности расту

В пространстве : без углов, без форм, без розни,

Где всё условно, будто облака.

В разгар улыбки делаясь серьёзней,

Не ведая что значит далека

Любая суть иль образ сути, стану

Великой оторопью, обмороком, сном:

Будто фонтан, взметнувший струй султану,

Будто вода, вдруг, ставшая вином,

Прозренья всплеск – всё в наших силах в этом

Обычном дне в начале февраля!

Я возношусь, шагнув в окно, поэтом,

Листаю ночь крылами журавля –

Высокий воздух… Я скликаю словом

В чертоги слов – всех потерпевших ввысь,

Счастливых, обживаясь в небе новом,

Вдруг, вижу как, откуда ни возьмись,

В глубокой высоте витает что-то

Такое… мы зовём это полёт?

Февраль. Второе. Ночь. Москва. Суббота…

Вновь Пастернак чернила в стих прольёт:

Вот-вот уже, нависла, с чувством риска,

Строка и потускневшее перо

Выводит, будто грани обелиска,

Трагичное, как голос у Пьеро,

Признание – лирически истошно:

–Мы все погибнем здесь! Искать! Найти

Иные берега! Расслышать можно

Как гаснет вскрик в кромешности пути…

*Алеко – Суть трагичности, на мой взгляд, образа главного героя поэмы “Цыганы” А.С.Пушкина, в его несоответствии окружению.

2.

Это никогда не кончится! –

Голос шарахнулся эхом и сгинул… -Что ты,

Заточивший душу в тело, разинул рот!

Ветра февральского конница

Высвобождает : уста, усталость, зевоту,

Завывает в спину, бьёт по лицу народ.

Это на ступенях корчится

Нищий денёк немощи старой, пережила

Молодое счастье, веру в людей даже.

Вьюжит, как воркует горлица.

Ты! – теперь смерти ждёшь, как избавленья от зла,

Взглядом провожающая… ночь со стажем.

3.

Приносит ночь февральская украдкой

Едва угаданную свежесть, молодую –

Ещё морозную весну, на счастье падкой

Жизнь оказалась, бродит по′ двору, задую

Звезду заветную, свечу – дыханьем речи –

Созвучной звёздам, долгожданною такою,

Пусть снежной нежностью и немощью перечит

Метели – брезжущее утро и с тоскою

Пусть провожает взгляд былое – сколько веры

В придуманного страхом бога из легенды!

Ростов: в шеренгах по четыре, офицеры…

Сантьяго: в флаг обёрнутый, застыл Альенде.

И мальчик плачет на бегу в Семьдесят третьем –

О будущем, в котором прошлое случится.

И каждый может стать мальчишкой этим,

Бегущим, сквозь тысячелетия и лица,

По мраморным ступеням вниз к высотам слова,

В каком-то феврале, что в ночь украдкой

Приносит с ветром свежесть вешнего укора

И звук, в котором скачет карусель лошадкой;

Пусть белые, как снег последний, станут скоро

Забыты в снежной круговерти карусели,

Февральская весна клокочет, рвётся в окна:

В которых детские печали обрусели.

Покой, как будто только что гвоздь в крышку вогнан…

Безумствуя, дрожит похмелье поколений:

И гибель ждёт проснувшиеся рано ветки.

Охвачен снегом зиккурат, в котором Ленин

Вдыхает трудно запах тлена, злой и едкий…

Приносит утро тишину, если не тронешь.

Никто, ничто не изменилось, только громче

Воронами, о, mon ami, богат Воронеж.

И в Мандельштама тычет пальцем Кормчий!

Но что-то есть во всём – далёкое, как птицы,

Взмывающее, вешнее и выше неба!

Февральскими снежинками простор толпится.

О вышнем не забыть, о вешнем мне бы…

Цикл «Облики голоса»

1.

В окрестностях моря

А помнишь, в парке – острый шелест в нише :

Колодезная яркость звёзд, морских, тростник,

Блуждали рыбины и обсуждался Ницше,

И вместе с ивою, склонился и поник

Наш Млечный путь, журчание беседы,

Уединённая витала темнота.

В ней, на правах наидобрейшего соседа,

Благоухала ночь. И взглядами снята

С насиженного места – речь взмывала

К высотам смысла потаённой глубины…

Под рокот чувств об скалы, поворот штурвала –

Страницы детства были в ранг возведены

Легенд библейских, ласково качали

Качели волн – слова, вольготные как сон,

Ввысь нарисованы: вбивая в пол печали,

Танцует век фокстрот, пугает слух клаксон…

Обуреваемая, в цвет магнолий,

Глубокой радостью присутствия на всём,

Торжествовала ночь, мечтами обогнули

Укромный пруд… Уходим, значит, вознесём

Шагов уход – на свой этаж над морем.

Распахнут настежь : шелест волн и сон морской.

Под мерный шаг времён, не просыпаясь вторим

Мирам, не тронутые смертью и тоской.

2.

Облик преткновения

Белеет облик – очертаньями заметен –

Фасад старинный и ступени перед домом.

Пожары звёзд – на небосклоне горсть отметин.

И продлевать существованье передумал

Огонь свечи – почти погас, качнувшись вправо,

Исчез в глубинах зазеркалья бальной залы.

С могучих крючьев прилегающей дубравы –

Незримый шелест – ввысь паденье рассказала,

Роняя тихие удары, колокольня:

Остановились : птицы, песня, прихожане.

И распогодилась – от Вологды до Кёльна –

Душа на сон грядущий : в кресле и в пижаме

Дремала старость, погружённая в былое…

– Была я счастлива? – раздался голос слабый.

Шальная грусть, из-под поверхностного слоя

Воспоминаний, счастье выкрасить смогла бы

В весенний кобальт неба – только всё же

Светает ночь, восходит к звёздам, оглянитесь:

Фасад, до боли одинокий, россыпь писем

От не вернувшегося навсегда и пикой витязь

Пронзает воздух гобелена и зависим

Край краткой ночи – от бескрайности огляда,

От кроткой пристальности, пристани на Каме,

От ВОХРы с северной надбавкой для оклада

И вихря судеб с подноготной понуканий;

От смеха толики, от голых хвойных досок,

Пригревших холод сна его, еле ж и в о г о…

– Тяжёлый дым взвалил на плечи, недоносок! –

Крик в спину доктору… За «Чеховым» – «Живаго»

На книжной полке спит, в утробе расселённой

Страны, где молодость, где в доме двери настежь –

Белеет память и ладонь коснулась клёна…

– Ну почему ты, ночь, слезами утро застишь! –

Раздался шёпот одинокий. Звёзды тлели…

Фасад с колоннами. Зелёный запах «Шипки».

Сон разбросал десятилетья на постели.

И маховик времён накапливал ошибки.

Бездонный сон – всё близко к сердцу, глушь заметна :

Вот, шаг в окно глухонемой, вот выстрел мечен

Лишь алой струйкой – этот сон, как будто Этна,

Вдруг, грохотнула – больше незачем и нечем

Гордиться, бодрствуя, спокоен, обездвижен,

Сон навсегда теперь. И голос звёзд глубокий –

Весной… Багровые, как будто капли вишен,

На белом – выстрелы… Вставайте, лежебоки,

Воспламените ночь огарком чувства долга!

Пусть будет смутность, будет с истиною схожа :

Луны сияние в задумчивости долгой

И тишины подлунной шёлковое ложе.

3.

Кровоточащее сердце моё, ты послышалось, нет ли

Хоть бы кому-то из них, в этой прорве огней в никуда?

Что же ты хлещешь дождями, как кровью, осенняя, медли,

Жизнь постаревшая, участь, на цепь посади города!

Мне с аксельбантами быть адъютантом в зарницах былого,

Просто собою закрыть Май-Маевского, кануть в бою

В нашей Гражданской.

.. Мой слух тихим снегом был так избалован,

Что навсегда о России слезами глаза оболью!

Сколько мечты позади – только к звёздам, мальчишкой старея,

Падает в небо душа… -Эй, изношенный сердцем старик!

–Вы это мне? Против танков с крестами – в упор батарея,

Вздрогнула русская смерть… И земля… И оглох чей-то крик…

Слушаем пристально Блока и в лучшее верим в «Трёх сёстрах».

Вдруг, китайчонок манто падаёт в Сан-Франциско, аккорд

Клавиш расшатанных – лезвий для взрезанных вен мало острых –

Кровоточащее сердце моё, чтоб спокоен и горд:

Нищей судьбою – счастливый последний троллейбус маршрута:

От Разгуляя до самого синего детства очей.

Пенится сушь охлаждённого временем памяти брюта…

Светятся свечи, средь шумного бала времён, горячей…

4.

Уединение ночное.

Как одиноко и минорно

Пробило полночь, вдруг, начну я –

Вслед стрельчатым восходам тона,

На белом чёрную строку

Записывать… как будто тонна

Цветов приснилась старику.

Жизнь не сбылась? Ещё возможно

Что что-то сбудется со всеми

Раз окунали босы ноги

В глубокий снег, что клён Есенин

В окне оплакивал для многих –

Неизлечимо одиноких…

Уединение ночное.

Когда гремит в ответ молчанье.

Когда не Чацкий, а Молчалин

Творит историю, начну я –

Весну сначала,

Оттолкну, как корабли от кромки Крыма,

начну путь дыма от причала…

И, наточив оттенок дымки,

Набросок сделаю пустующей Ордынки,

Что протянулась и растаяла, как дым…

Прощальным взмахом, влажным и простым,

Мелькнут в порыве ветерка

Какие-то, уснувшие слегка,

Немые грозди слабых веток… Где ты,

Ходок по изразцам печей планеты,

Читатель ветра, убиенных друг?

Ночная прорва царствует вокруг:

Гудками эшелонов, тихим стоном

Уткнувшихся в подушки матерей…

И будто просит: Уведи детей, скорей,

Подальше от окна, где одичалый

Стареет позабытый, с клёном вид.

Но, может быть, проснусь, начну сначала

Весны начало… Путь не позабыт.

5.

Мой старший брат

Остановить словами – тень от мысли,

Взмах крыльев, промедленье ветерка

В картине Левитана, где зависли

Лучи в глубокой грусти и слегка

Исчезла точка зрения, и стало

Невидимая видимость смелей?

Блуждать в объятьях сумрака кристалла.

В слова вмещать : хруст крови тополей,

Которые ещё под топорами,

Ещё вот-вот и упадут к ногам?

Могу, и значит то – вовсю пора мне:

В ипатьевском подвале под наган

Ввысь опадать, в дыму расстрельной гущи,

Так медленно, как падали княжны

И мальчик на руках, в тот век бегущий,

И в письмах многоточия важны

Отныне будут мне, и вид верблюжий

Приспущенных ресниц, напев гнедой,

Беззубый рот, – мне тайну слов навьюжит

Мой старший брат – дождливою водой

Прольётся речь, свершит обряд потери

Сюжета слов – лишь голос, голос гол

Покажется, распахнутым, как двери,

Как ветром поперхнувшийся щегол

В преддверии высокой звонкой трели,

Мой старший друг, вдруг, сумрака глотнув,

Не о расстреле судеб, о Растрелли –

О сводах вод, покачивая клюв,

Ввысь запоёт, заверит, подвывая,

Подстраиваясь горлом к роднику,

Меня лишь в том, что вывезет кривая,

И хватит горя на своём веку –

Здесь каждый: Пой, мой мальчик, не смолкая

Не прекращай мелодию камней!

Трамвай, руками в будущность толкая,

Губами учимся ценить сильней:

В слова вмещённые потуги горловые,

Потоки ливней, взглядов, фонарей…

Свистят вдогонку бурлакам городовые

И гладят звон стиха ладони звонарей.

Сон

1.

Мне снится всё это,

Мне это только снится?

С ладони подхватила корм синица –

Вспорхнула бережно среди проталин марта

И долгую дорогу в дюнах Марта

Оплакивает взглядом вековым…

Пьеро на сцене, с гримом восковым,

Поёт Вертинского – и мёртвым, и живым –

Его легко услышать, тенор терпко длится…

Мне снится : громко вздёрнулась землица,

Взлетели комья, рухнули на плечи,

Прервали сон, закутанный в шинели,

Кого-то рядом сталью искалечит…

А сосны закружились, зашумели,

И вот уже, я, собственной персоной,

Снюсь вам, в долине полусонной:

Поэт. Один. И ветер с вороньём.

И вы – не знающие – каждым божьим днём –

Зачем, за что такие творческие муки –

За горизонт уводят, путь потерь сулят…

Цветы кладут на памятники внуки,

По осени считавшие цыплят…

Взгляд обгоревший мой бредёт-гудёт вдоль пепла

Сгоревших заживо – улыбок, деревень…

И это только сон? Прохладой, помню, крепла

Ночь многозвёздная, с печами набекрень.

Молчанье – где-то голосами моросило,

Бродило тенью с огоньками папирос,

Бинтом свисало окровавленным с носилок,

Глазами детскими вздымало в ночь вопрос…

Как хорошо, что всё это, наверно,

Лишь только сон, я неудобно лёг,

Уснув над приключением Жюля Верна!

Всё это только сон или пролог

Свершённого грядущего, да нет же,

Не может быть, чтобы реальность так…

Линованные правила сольфеджио

И настежь брошенный, распахнутый чердак,

Сменяли в кинозале стрёкот кадра:

Чапаев в бурке, вдох перехватив,

В грудину скачет… Русская эскадра,

Цусима, в топки сбросивши кардиф,

В пучину поглощает броненосцы,

Цвет русской чести – волглый, волновой;

Белеет чайка, жалобно проносится

Над пьесой Чехова, над спящею Невой…

2.

Я сплю.

Я вижу сон.

Проснусь, быть может,

Когда-нибудь, вернусь в родные дни,

Туда, где солнце, пёс забавно гложет

Обглоданную кость и ребятни

Доносится, и птиц весёлый гомон,

И жизни впереди, хоть отбавляй…

Когда-нибудь проснусь,

а нынче комом

Подходит к горлу –

Тихий Разгуляй,

Краюха города, в котором все уснули,

Нет никого – пустых людей стада

Пасутся, мёдом пахнет мёртвый улей

И косами, зловещая страда,

Последние сбирает урожаи:

Усопшие, уснувшие навек…

Надежды подворотни нарожают…

Вновь прибывшие – очередь калек,

Растянется к иконам без улыбок,

Конца и края нет таким хвостам!

Мой одинокий сон,

к рассвету зыбок

И вскриком тихим должное воздам:

Стареющим секундам, что по кругу

Выгуливает римский циферблат…

Во сне – цветы на грудь – любимой, другу;

Во сне – воображением богат

Мятежный дух,

Проснуться бы, отныне:

В веках иду, блаженным нищим, хохочу,

До слёз, из рук рывком судьбу отнимет

Суровый молодец, я к земскому врачу:

Молю – душа озябшая, больная…

Мне сон бы этот страшный – умертвить!

Вдруг, в пелену молчанья пеленаю

Высокий вскрик и плачущая нить

Вернувшегося клина среди свежи

Притягивает взгляд, и даль близка:

Со вспененным разливом побережий,

С взмывающим раздумьем костерка…

Я сплю во сне,

в котором вьётся песней –

Высоких дум прозрачный хоровод

И пробуждение, и плавность крыл чудесней,

И смерти нет, разлук смертельных наперёд!

Религий нет, нет государств и будней,

Нет миллионов, плоскостью простых!

Я сплю от всех,

всё глубже, беспробудней,

Восходит в жизнь нерукотворный стих…

3.

Среди ходячих истуканов,

Среди «За Родину!» стаканов,

Там, где пьют молча третий тост,

Где разговор о жизни прост,

Мой брезжит сон,

Как ветерок под Вязьмой в Сорок первом,

Насыщен гарью, стонами, бинтом

Охвачен, с перебитым взрывом нервом,

С отложенным до завтра, на потом,

На старость лет: «куда живём все?» вскриком,

Мой сон укрыт шинелью в поле диком.

Витает над уснувшей головой,

Доносит цвет оживший, луговой…

Во сне : летаю на коне на красном, воздымая

Охрипший голос – к Богу, к солнцу дней.

Пью с жаждою пустыни воздух мая,

И нет на свете – преданней, верней –

Порывов к счастью, чем мои исканья двери,

Ведущей в оторопь, в случайность, в смутный ряд

Свободных бликов – мне свечой в ладони верит –

Романтик века, и со мной заговорят,

Во сне, конечно, птицы, звери, побратимы

Пространства торжества метаморфоз.

Полёты рук моих неукротимы!

Мне мёртвый на телеге мир привёз –

Уставший сон,

в нём в унисон,

как на груди медали под Берлином,

Звенят, звонят слова колоколов,

Вечерняя заря в наряде длинном

Хрустально прикоснулась: «Будь здоров,

Спи, мой хороший, сладко и вальяжно,

Всё только сон, забудь, воспрянь, воспей

Возлюбленности, искренней и влажной,

Пой беззаветно, словно соловей!»

И я остался в этом сне благословенном,

На все четыре стороны исчез,

Лишь пением ночей, в предместьях Вены,

В предместьях памяти, где горестей в обрез,

Я жил во сне..

Но, вдруг, решил проснуться:

Вокруг опять : мещане, пустота.

И бьют на счастье головы об блюдца,

И речь и мысль – до воровства проста!

Но нет судьбы иной : Голгофа, выбор:

Бессонница, забвение, двора

Весенний воздух, отражает Выборг

И Петербург – удар из-за бугра;

Горит Москва, Смоленск, пошли ракеты

Последние, в ночную прорву глаз…

Все обнялись, спокойно, сон мой, где ты! –

Губами молвить.

В распоследний раз.

Цикл «Исполнение слова»

Мандельштамовское понимание слова: «Любое слово является пучком, и смысл торчит из него в разные стороны…».

"Поэтическая материя не имеет голоса. Она не имеет формы точно так же, как лишена содержания, по той простой причине, что она существует лишь в исполнении"

Осип Мандельштам

«Полон музыки, музы и муки..»

Осип Мандельштам

1.

Уста работают, улыбка движет стих,

Умно и весело алеют губы, к нёбу

Язык прижался и концерт «от сих до сих»:

Сейчас начнётся Гайдн, близко к небу.

Коснутся скрипки глаз моих смычком.

Святой елей из недр виолончели

Прольётся в бездну, смолью с молочком

Ночной туман опутает качели

Взмывающих и падающих рук

Колдующего дирижёра в чёрной рясе.

Глаза вернутся к звукам, сделав круг…

Висок пульсировал. И смысл на вдохе трясся,

Пытаясь в форме писем уцелеть

Отца к блуждающему в долгих дюнах сыну,

И жажда стала жалостью на треть,

Приманивая слух, как костью псину,

Молитвой звуков, кончен звукоряд:

Прощался залпом с залом : Франц Иозеф Гайдн.

Прощались с жизнью, столько лет подряд,

Глаза, озвученные в слове, к славе найден

Великой тайны путь – видна тропа богов –

Там назван зов и звук поименован,

Там нарастают волны южных берегов

И Бог насвистывает Баха в стиле новом.

2.

Шаги секундной стрелке в такт, в окне, вручную, занавеска

Сдвигает тишину и ключ, вращением в замке к шумам примкнёт;

И чайник на плите задумчивость освистывает резко,

И клавиш чёрно-белый строй – аккордом вопросительным примнёт

Владелец пальцев тонких и усталых глаз, вздымая Грига

Под потолок небес, в объём, где плач рыдал вослед аресту только что.

И топот лестниц вниз, разлука под конвоем, немощь вскрика –

Дополнят шум – тумана, с рукоятками наганов, решето…

Ввысь сходит лавою молитвенная сага –

Колеблющимся смыслом, словно пламенем, объят

Словесный небосклон. Молниеносное молчание зигзага

Случайности – строка : старик вновь видит кувыркающихся львят

На побережье сна, в окрестностях Хемингуэя, Ойкумены…

Вдруг, жернова губастых жирных жадных ртов

Храп перемалывают, мерностью отменный,

И кровь агонии всех загарпуненных китов –

Гул сотворят – тысячелетний лязг иль хорда –

Гиперболы моей – двуногий ужас тьмы больной!

Конквистадоров в алебарды вера твёрда

И бранденбургский шаг с шинелью за спиной –

Наполнят воздух дробью б а р а б а н а :

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.