Превосходство душегубов. Часть вторая Монстр просыпается

Приключения Лимона

За неделю Зотов только раз и зашел к Лимону. Сначала Лимон не узнал его, хрупкого господинчика в серой, чесучовой тройке, песочного цвета бабочке и умопомрачительной панаме из рисовой соломки. Подумал – иностранец. И хотел матом с лестницы шугануть. А вгляделся – батюшки, Зотыч!

Втащил приятеля в квартиру, повертел, поцокал языком, нацелился уж на Трубу за бутылкой бежать, но Зотов достал из жилетного кармана старинную серебряную луковицу на толстой цепи, щелкнул, пижон, крышкой:

– Не заводись, Жора… Совершенно нет времени. Начальство собирает на Сретенке, потому и заскочил. Вот тебе телефон, позвони вечерком, часиков в десять, сговоримся.

И к двери подался, туфлями сверкая. У порога тормознул:

– Денег не надо?

Лимон только головой помотал, обескураженный и немного обиженный.

А потом сел на кухне, разглядывая вощеную визитную карточку с золотым обрезом: «Зотов Константин Петрович. Ведущий инженер». И больше ничего, кроме телефона.

– Ведущий, значит, – пробормотал Лимон и спросил у карточки: – Куда ведущий? Если, конечно, не секрет?

Спать расхотелось. Заварил черняшки и начал думать, отдуваясь в кружку. Он на Зотова не обижался. Бизнес – святое дело. Нет времени, так нет. Это Лимон может хоть сутки напролет керосинить или у девушки залечь от дежурства до дежурства, а Зотов… Ведущий же! Если он заторчит, остальные бедолаги, ведомые, стало быть, собьются в стадо как бараны, и останется им только жалобно блеять.

– Не злобствуй, Жора, – одернул себя Лимон. – Ведь зарекся же никому не завидовать. У каждого своя судьба, и каждый кует бабки в одиночку. Ну, костюм, ну, шляпа… Разве в этом счастье человека?

А в чем оно, счастье, забормотал, включаясь, холодильник. В чем, спросила, сорвавшись в раковину, капля воды.

Вот тогда Лимон решил провести ревизию своего хозяйства. Он расчистил стол от объедков и даже полой рубашки зачем-то вытер. На стол сложил немецкую карту окрестностей Москвы, рисованный планчик дачного поселка, шприц-присоску и ампулу с быстродействующим снотворным, бинокль с инфракрасными насадками, саперную лопатку, баллончик с паралитическим газом, финку в чехле, кровельные ножницы, плотные рабочие перчатки, моток капронового шнура, кусок телефонного кабеля в свинцовой рубашке. Подумал и положил сверху коробок охотничьих спичек. Хорошие были спички, хоть проволоку сваривай под дождем… Отошел подальше, полюбовался кучей барахла.

– Запас карман не трет, – сказал он в пространство. – А в магазин там не побежишь.

Но чего-то в натюрморте не хватало. Подумал, принес дробовик, положил в кучу. Однако ружье было явно лишним – Лимон не собирался штурмовать дачу, паля в воздух. Убрал дробовик. Еще раз пробежал взглядом предметы на столе, примеряя каждый к возможной операции на даче. А потом хлопнул себя по лбу. Конечно! Убрав собаку и нейтрализовав охрану с хозяином, Лимон потом очень долго может биться лбом в какой-нибудь железный ящик, в котором деньги прячут. И все труды насмарку…

Пошел через двор к Жердецову. Старая слепая собака по-прежнему сидела под лестницей, и Лимон ее привычно пожалел. Жердецов открыл дверь и тихо выскользнул на площадку.

– Опять поканаем кого-то метелить? – спросил он.

– Понравилось? – усмехнулся Лимон. – Нет, Серега, сегодня мы – мирные люди. Пойдем ко мне, почаевничаем.

– Это с удовольствием, – облизнулся Жердецов.

На кухне Лимона Жердецов со все нарастающим напряжением на лице наблюдал, как хозяин достает черные от накипи чашки, плитки желтого бразильского сахара и низку баранок. Заварной чайник со щербатым носиком, водруженный в центр стола, разбил последние надежды Жердецова.

– Серьезный разговор, – объяснил Лимон. – Сначала о деле, Серега. Вспомни, у кого из твоих знакомых есть универсальные отмычки. Желательно со световодами.

– Ну, ты даешь! – Жердецов подавился баранкой. – Зачем тебе универсалы? Да еще с подсветкой?

– Сундук, понимаешь, от бабушки остался, – сказал Лимон, дуя в чашку. – А ключ потеряли.

– Знаешь, сколько схватишь, если с универсалами заметут? Даже если в дело не пустишь?

– Однова живем! – подмигнул Лимон. – Какая разница, где гнить…

– Не скажи! – вздохнул Жердецов. – Я согласен опять поехать на Ямал… Лет на несколько, хрен с ним. Согласен! Но только, друг, если тут, до того, хороший кусок сорву. Чтобы Валька с Васькой горя не знали.

– Вот и я кусок присмотрел, – сказал Лимон. – И за него тоже согласен прокатиться на Ямал.

– Меня в дело берешь? – посерьезнел Жердецов.

– Нет, – покачал головой Лимон. – Дело тонкое… Ненадежное дело. Как сопля над пропастью – сорваться можно в два счета. Не хочу никого подставлять. А доля твоя, считай, в кармане – помоги лишь достать отмычки.

Жердецов долго думал, неспешно прихлебывая чай и погромыхивая баранками.

– Есть один старичок, – сказал он наконец. – Сам в полной завязке, но помогает при случае. Волшебник, собака! Однако залог берет – глаза лезут…

– Ничего, – сказал Лимон благодушно. – Мы за ценой не постоим. По девке и сережки.

– Когда нужен инструмент?

– Хоть сейчас.

Жердецов допил чай и встал.

– Если не помер… Если старичок в порядке – сегодня же вас и сведу.

– Никаких свиданий, – нахмурился Лимон. – Ты берешь инструмент, я беру сейф. Разделение труда.

– Уговорил, Жора, – тяжело вздохнул Жердецов. – Другому бы хрен в окошко показал…

Убрался Жердецов, а Лимон достал из-под ржавой и обколотой ванны плоскую металлическую коробку, в какой сантехники носят ключи. Из коробки вынул деньги, пересчитал. Отслюнявил кучку долларов и потопал в центр, в «Детский мир».

На Цветном бульваре, у Дома народов, со стороны Малого Сергиевского, пиво бутылочное продавали – прямо с машины. Лимон пристроился в небольшую очередь, да разглядел, что пойло синтетическое – колосок на этикетке не желтый, а синий. Пошел он дальше. На другом углу, уже у Трубной, толпились кришнаиты в белых простынках и босиком, тыквы бритые блестели.

– Ом мани, падме хум! – покривлялся Лимон. – Кто последний в Катманду?

Кришнаиты его проигнорировали. Лимон сплюнул. Кришнаитов он ненавидел. Москва и так черт знает на что стала похожа – черные, желтые со всего света, тюрбаны, бурнусы, тоги, леопардовые шапочки… Хозяевами глядят! А тут еще свои, отечественные говнюки перекрашиваются.

Поднялся на пригорок к Рождественке. Он ее любил – недлинную улицу, не изуродованную реставраторами и пока не занятую офисами, сохранившую, вероятно из-за Рождественской церкви, неповторимый колорит старой Москвы, в прочих местах столичного центра почти уничтоженный. Сюда, на Рождественку, еще улицу Жданова, Лимон целую зиму бегал – в девятом, кажется, классе. Жила тут девочка с простеньким именем Света…

Не успел он сделать несколько шагов по Рождественке не успел ностальгически расслабиться, как тут же в облаву попал. Завыли, перегораживая улицу со всех сторон синие мерседесы, затопали желтыми говнодавами патрули, замахали демократизаторами, сгоняя толпу в кучу к древней стене церковной ограды. Лимон встал мордой к стене, руки поднятые на нее благовоспитанно сложил, чтобы патрули лишний раз не гавкали, напоминая о правилах хорошего тона в облавах, дубинками в копчик не толкли. Об одном Лимон пожалел – доллары взял. Весной в такой же облаве ему патрули вывернули карманы и притырили шесть тысяч. Правда, нашими, лиловыми «бабочками». Невелики деньги, но обидно.

Пока он так размышлял, проворные руки патруля уже обежали Лимона по периметру, и надсаженный басок сказал:

– Можешь повернуться…

Что Лимон с неохотой и сделал. Рослый парень с мятыми прыщами на щеках, в пропотевшей форме, держал лодочкой мясистую ладонь, куда Лимон и сложил водительский сертификат. Патруль долго рассматривал фотографию на удостоверении, словно никогда не видел таких оттопыренных ушей и такой острой лысины.

– Подними рукавчик! – буркнул патруль.

И поводил пластиком удостоверения над опознавательным браслетом Лимона. А сам настороженно потянулся правой клешней к наколенной кобуре – ждал, видно, что браслет запищит от несовпадения магнитного кода. Браслет, однако, был нем, и на прыщавой роже промелькнуло разочарование. А ты хотел премию схлопотать, подумал Лимон. За поимку опасного бандита… Обойдешься пока!

– Свободен, командир? – вежливо спросил Лимон.

– Не суетись, дядя, – лениво сказал патруль. – Тачка где?

– Отдыхает… Петроля не напасешься, а у меня лишних денег нет. Я и ножками могу.

– Ну, и куда ты… ножками?

– В «Детский мир» иду.

– А я думал – в «Три ступеньки», – усмехнулся патруль.

В «Трех ступеньках», как называли грязный винный магазин в подвале на Неглинной, постоянно толклись барыги, перекупщики краденого.

– Нет, командир, – нахмурился Лимон. – Не на ту стенку картинку клеишь. Тихо-мирно иду в «Детский мир», хочу себе танк купить, вспомнить босоногое детство. А вообще, дружок, я не обязан перед тобой отчитываться. Документы в порядке? В порядке. Тогда от винта!

Лимон почти физически ощутил, как у патруля чешутся кулаки. Но перемогся парень, стерпел дерзость – работы и так было достаточно. Удостоверение вернул и даже лапу к каске приложил:

– Можешь идти… танкист.

Лимон стал протискиваться из молчаливой толпы, запоздало ругая себя. Ну, перемолчал бы – и дело с концом. Нет, о гордости и достоинстве человека вспомнил. И где? Эх, Жора, Жора… В других обстоятельствах ты давно бы уже получил по морде, по почкам и по голеностопным суставам… И в корзине тебя могли покатать, козлом связанного.

Едва он выбрался из толпы на проезжую часть улицы, как ударил со стороны Большого Кисельного автомат – будто палкой по забору повели. Облава ахнула в полсотни глоток и пала наземь. Лимон броском залег за патрульный мерседес и вгляделся из-под мощного бампера в дрожащий воздух тихого и ласкового сентябрьского дня. Неподалеку чертом вертелся длинноволосый парень в блестящей курточке и от живота поливал из калаша мерседесы. Рядом с Лимоном растянулся патруль и принялся палить в террориста. Ему было неудобно стрелять лежа – локоть ходуном ходил.

– На капот обопрись! – крикнул Лимон. – Бей понизу – не попадешь, так срикошетит!

Патруль – тот самый, прыщавый – мельком взглянул на советчика и нехотя поднялся. Но длинноволосый уже выронил замолчавший автомат и схватился за живот. Сделал шаг вперед и завалился, зарылся лицом в мягкий от жары асфальт.

– Доигрался Косматый, – с облегчением сказал патруль.

– Его, что ли, искали? – спросил Лимон, отряхиваясь.

– Ага! – весело мотнул башкой патруль. – Нервишки не выдержали, вот он сам и нарисовался. Кончился Косматый, сука!

– А что ж ты ко мне прицепился? – опять завелся, не вытерпел. Лимон. – Мы с ним похожи, как свинья с табуреткой – по четыре ноги, и только!

– Работа, – пожал плечищами патруль. – А где это ты, дядя, так наблатыкался насчет стрельбы? Прямо унтер-офицер…

– Я и есть унтер-офицер, – буркнул Лимон. – А наблатыкался там, где надо.

Тут патруль совершил небывалое. Он ощерился, добродушно ткнул Лимона кулаком в бок и сказал:

– Извини, дядя… И не обижайся!

Лимон, пока до «Детского мира» не дошел, все головой тряс от удивления.

А в «Детском мире»… Ах, какой гвалт стоял в знаменитом на всю Россию магазине! Московские школьники уже слетелись после каникул в родной город, а приезжие еще не успели добраться до своих городов – учебный год только-только начинался. И у каждого школьника, как выяснилось в самый последний момент, чего-то недоставало – калькуляторов, приставок, программ, переводных картинок, запасных дисков для компов, гимназических и скаутских значков, клубных галстуков, спортивных рубашек, диктофонов и прочих мелочей, без которых не мог прожить российский недоросль с первого по двенадцатый класс. Российский недоросль и штурмовал «Детский мир» в начале учебного года по наследственной родительской привычке. На охоту ехать – собак кормить. Самая наша из всех наших поговорок.

Визжащие дети, обалдевшие от духоты взрослые затолкали Лимона, и он едва пробился в отдел мягкой игрушки. И здесь от одной витрины к другой ходили потные толпы, и здесь над головами покупателей возвышались в стеклянных кабинках бесстрастные, как сфинксы, кассиры.

Лимон не стал рыскать по всему отделу, а выбил на платном компе заказ – сто рублей не деньги. И через десять минут ему уже упаковывали в фирменный пластиковый пакет биомеханическую кошку – ровно десять долларов.

– Девочка? – спросила контролерша.

– Девочка, – кивнул Лимон. – Семь лет.

– Повезло, – вздохнула женщина. – А у меня парень… Только и знает – вооружаться. Одних пистолетов – ящик. Тра-та-та целый день. Небось бандитом будет.

– Пройдет, это возрастное, – авторитетно сказал Лимон. – Поверьте мне как педагогу.

Контролерша лишь грустно улыбнулась.

Еще он купил коробочку грима и рулон клейкой ленты. Сколько хлопот из-за какой-то паршивой собаки, думал Лимон по дороге домой. Он уже ненавидел мастифа с дачи на Богучарской. Неподалеку от Большого Кисельного на асфальте темнело влажное пятно – наверняка замывали кровь длинноволосого. Как его звали? Косматый… Интересно, он в детстве тоже собирал игрушечные пистолеты?

Дома он подкрепился, побаловал организм – разогрел жестянку с рыбными тефтелями и картофельными кубиками производства Республики Летувы. В жестянке и схарчил, чтобы тарелки не пачкать. Тем более последнюю тарелку он отправил в раковину два дня назад, да так и не утрудился помыть – то воды не было, то охоты.

Тут и Жердецов заявился – за деньгами. Лимон лишь крякнул, когда узнал, сколько берет в залог за свои железяки волшебный дедок. Однако шкатулку потряс до основания. Бросил в нее грязную тряпку, отдал Жердецову:

– Инструмент завернешь и неси. Слесарь и слесарь…

– Голова! – сказал Жердецов. – А на улице жарища. Пивка нету?

Лимон молча вывел приятеля на лестницу и дверь захлопнул. Достал из пакета кошку, включил батарейку, погладил пушистый, почти настоящий мех. Кошка замурлыкала, замахала хвостом, сделала два шажка и встала на задние лапки.

– Мяу! – сказала мелодично и глаза прижмурила.

– Э, нет, подруга, – вздохнул Лимон. – Этак мяукать я сам умею. Не хватает тебе в голосе нахальства, знаешь ли, простуды…

Принес на кухню отвертку с паяльником, тестер, закатал рукава – закипела работа. Когда Жердецов с отмычками явился, его приветствовало гнусное хриплое мяуканье, от которого за версту несло помойкой, ночевкой в подвале и задушенной крысой. Заслышав такие звуки, сразу хочется пошарить вокруг в поисках кирпича.

– Зачем животную терзаешь? – выкатил Жердецов водянистые глаза. – Орет, бедная, аж во дворе слышно.

– Хорошо, если слышно, – непонятно сказал Лимон.

Давнул кошку за горло и в комнату забросил.

– Ну, Серега, хвались…

Не подвел волшебник – инструмент прислал классный. Жердецов тут же начал ковыряться во всех замках, которые Лимон в свое время в дверь навтыкал, и наслаждался как дитя. Лимон отобрал отмычки и сам поупражнялся, вспомнил, так сказать, юность – когда учился в университете, он подрабатывал слесарем в домоуправлении, часто приходилось помогать забывчивым жильцам вскрывать двери.

Потом Лимон достал бутылку, налил по поясок два стакана. Выпили не чокаясь.

– Такие дела… – сказал Жердецов, закуривая. – Вот до чего нас, Жора, довели! Хотя, может, сами виноваты… Меня учиться посылали, а я… Как же – знаменитый автогонщик, зиловцы на руках носили.

Лимон сто раз слышал этот рассказ и теперь лишь механически кивал в нужных местах. Однако историю, свою на сей раз Жердецов закончил нестандартно:

– Жить надоело, Жора, жить! Давно бы удавился, да как подумаю… Куда Ваське без меня? Хоть и хреновый, а отец, без куска хлеба не брошу. Верно? Ладно… Пойду, однако. Надо на смену собираться.

Жердецов работал ночным грузчиком в типографии «Литературной газеты» – бумажные рулоны катал. Лимон запер за ним дверь и тут же завалился спать, в обнимку с механической кошкой.

А на следующий день он взял свою тойоту со стоянки на Самотеке и еще раз покатался по Бутову и его замечательным лирическим окрестностям. Первые мазки осени лежали на перелесках вокруг дачного поселка, в садах пламенели штрифели и светили желтыми боками антоновки. Лимон набрался наглости и купил пакет яблок у говорливой старушки, участок которой примыкал к проклятой даче. Пока расплачивался со старушкой, хвалил яблоки и с хлюпаньем кусал медовый штрифель, дождался: в сарайчике тоскливо взвыл пес.

– Ну и голосище! – вздрогнул Лимон. – Не боитесь такую собачку держать?

– Соседская, – охотно завелась старушка. – С телка ростом, не вру! Чудно как-то называется, я не запомнила. Ночью гавкает – спасу нет, боюсь лишний раз на двор выйти. Так и обмираю, ноги не идут. И кошку мою гоняет – схудала совсем.

– Попросила бы, мать, кого-нибудь, – подмигнул Лимон. – Сын или зять есть? Колбаски собачке через забор… А в колбаску – крысомора. Могу достать.

– Что вы! – замахала сухими ручками старушка. – Грех. Чай, живое. Зять тоже хотел отравить, да я не дала.

– Ну, пусть живет, – разрешил Лимон. – Может, попросишь зятя, чтобы набрал яблочек? Только с дерева, не падалицы. Я бы мешок купил. Семья, понимаешь, большая.

– Зять с дочкой в Сергиевом Посаде живут, – вздохнула старушка. – И так не часто приезжают, а тут ребятишки в школу пошли. По-теперешнему – в гимназию. Ты уж сам набери, сколько надо. Дешевле отдам.

– Хорошая идея! – засмеялся Лимон. – Если в пятницу не смогу, то в субботу, мать, жди. И жену привезу – помогать.

Пока со старушкой общался, все и углядел: защелочку хлипкую на калитке, плюнь – откроется, и глухую стену дома, вдоль которой росла малина, где можно ненароком запутаться. Соседний участок был огорожен металлической сеткой. Рядом, в огороде старушки, стояли пустой курятник и покосившаяся банька. Как раз против баньки темнел сарай, куда днем запирали мастифа.

– Хорошо тут у вас, тихо, – сказал Лимон мечтательно. – Только пусто. Не боишься одна, мать? Дочь с зятем не зовут?

– Зовут… Да куда ж я отсюда? Это для вас тут – дачи, а я в этой избе выросла, отца с матерью похоронила. И бояться мне некого, кроме смерти. Хотя жить-то сейчас страшней, чем помирать.

Попрощался Лимон с бабкой, врубил скорость, напустил пыли и, пока до дому ехал, нет-нет да и вспоминал о старушке. Она так и стояла перед глазами – в кофте своей самовязаной, в байковом темном платье, в прошлом веке шитом, в галошах на толстый носок… Вот живет человек, боясь жизни больше смерти, в огороде, в саду ковыряется по мере сил, еще и детям помогает. А рядом подонок барствует, на чужом горе деньги сшибает. Охраняют его верные придурки и собака, которая за неделю столько мяса сжирает, что старушке хватило бы, наверное, от поста до поста.

– Потерпи немного, мать, – пробормотал Лимон, заезжая на стоянку под путепроводом. – Считай, отгавкался твой сосед, сучий сын…

День уже кончался, а погода, как заметил Лимон, шагая к дому, портилась. Небо заволакивала серая муть, ветерок дохнул совсем осенний. Забежал в булочную в Большом Сухаревском, проведал рыжую Зинку, приятельницу с некоторых пор, яблоками угостил. Пока разговаривал с подругой, батон умял – так захотелось есть в чистенькой крохотной булочной, полной вкусных запахов свежей сдобы. Хлеб тут всегда был пышным, поджаристым, не то, что серая замазка, выдававшаяся на талоны в госмагазинах.

Зинка улучила момент, когда не осталось покупателей:

– Чего в гости не зовешь? Другую нашел?

– Ты одна в моем израненном сердце, – проникновенно сказал Лимон. – Чтоб меня собаки съели, если вру. Просто некогда сегодня – ночью на дежурство.

– А завтра?

– И завтра. Напарник, понимаешь, заболел.

– Да ну тебя к черту! – рассердилась Зинка. – Ну и целуйся со своими трансформаторами…

Лимон при знакомстве сказал, что работает на электроподстанции, впервые застеснявшись своей санитарной работенки.

– Давай в субботу за яблоками съездим, – предложил он. – Есть одна знакомая старушка… Хорошие яблоки, сама видишь.

– Ладно! – подобрела Зинка.

Улыбнулась и сразу стала в десять раз моложе. У Лимона сердце защемило. Но перемогся, ухватил на дорогу калачик и подался к себе. Редкие холодные капли дождя долбили по лысине. Осень заворачивала. Это к лучшему – дождь. Шагов не слышно…

До дежурства успел немного поспать, а к одиннадцати вечера потопал на метростанцию «Сухаревская». Неподалеку от метро блестел под дождем, прожекторами освещенный, памятник Столыпину. Ехать надо было далеко, в Выхино. Наряд дали на очистку подземных участков аж до самых Кузьминок.

Подземный переход под Сухаревкой с вестибюлем метростанции в этот не поздний еще для ночной Москвы час оккупировали сутенеры, проститутки, мелкое ворье. Тут они делили барыши, кололись, пили, отдыхали от работы на Сретенке, обсуждали свои дела и делишки.

У автоматов для продажи пива в жестянках к Лимону прицепилась нищенка с ребенком, закутанным в грязное тряпье. Чтобы отвязаться, он дал ей десятку. Еще столько же сшибет – и может пить свое пиво…

– Козел голожопый! – явственно сказал из тряпок малютка, поблагодарив таким образом Лимона за проявленное великодушие.

Лимон сначала остолбенел, а потом захохотал. Так, с хохотом, от которого шарахнулись какие-то поздние тетки, он и толкнул стеклянную дверь. Дребезжащий изношенный эскалатор с выщербленными ступеньками понес Лимона в вонючее чрево метро. Тусклый свет из вестибюля почти не разгонял мрак на середине эскалатора, и Лимон поневоле огляделся – не хватало еще получить нож в спину, просто так. Он боялся эскалаторов метро…

На заплеванном, заваленном бумажками и пивными жестянками перроне толкался угрюмый люд. Дети подземелья, называл их про себя Лимон, всех этих каких-то мятых и молчаливых созданий Божиих. На поверхности, на улицах Москвы, рассредоточенные, они не так бросались в глаза, как здесь, в подвальной погибельной полутьме… Сквозняк из тоннеля шевелил мусор, и этот назойливый трепет походил на шум какой-то адской мясорубки.

От рабочей брезентовой куртки Лимона, от сапог его и даже от ружейного чехла на свежем воздухе отчетливо припахивало тухлятиной. Но тут, в пещере метро, этот запах перебивался смрадом отбросов. Поезда пришлось ждать долго, минут двадцать, и Лимон уже начал беспокоиться – не опоздать бы. Но поезд наконец приполз, выплюнул несколько десятков пассажиров, чтобы на их место взять новых. Вагон попался почти целый, во всяком случае выбитыми оказались лишь два окна, а сиденья изрезаны умеренно. На «Варварке», которую Лимон помнил еще как станцию «Площадь Ногина», он перешел на Пресненскую линию. И поезда не пришлось ждать, и сесть удалось – совсем барином поехал.

В конце двадцатого века в метрополитене несколько раз повышали плату за проезд – из-за низкой рентабельности. Дошло до того, что человек среднего достатка ежемесячно тратил на метро до сорока процентов заработка. А куда деваться, не пешком же топать по одному из самых больших городов мира… Затем наступил автомобильный бум, и метрополитеном тот же человек среднего достатка перестал пользоваться. Правительство отказалось от дотаций на строительство новых линий и эксплуатацию парка вагонов. Начались массовые увольнения метростроевцев и поездных бригад. Один зажравшийся депутат городской думы выступил в «Вечерней Москве» с проектом: выращивать в штольнях шампиньоны, чтобы накормить страну и завалить грибами заграницу. Может быть, этот проект и прошел бы – мало ли какие идиотские проекты не проходили в России… Но заволновалось дно общества, вышли на улицы безработные метрополитеновцы. Оказалось, без метро Москва жить не может, ведь даже по официальным данным, в столице за чертой бедности находилось не менее трети населения. При всей дешевизне автомобилей эти люди не могли их купить, так как во много раз дороже покупки обходилось потом ее содержание – обслуживание и заправка прошибали крупные бреши в скромных семейных бюджетах.

Тогда городская дума сделала широкий жест: объявила метро бесплатным коммунальным транспортом, о чем с помпой писали все газеты как о триумфе гибкой социальной политики. Однако газеты не писали, что не все деньги с нового налога на содержание метрополитена и с благотворительного фонда шли на ремонт линий и новые вагоны и что зарплата поездным бригадам выкраивалась из социальных программ для малоимущих. Впрочем, все расходы на подземку были сведены к минимуму. Кто же не знает, что бесплатное и хорошее – далеко не одно и то же. Дешевая рыбка – поганая юшка. Не случайно в Москве была в ходу поговорка: «Чтоб тебе всю жизнь в метро кататься!»