Подарок
В коридоре слышались звуки музыки. Тихая мелодия парила в воздухе, отталкивалась от стен, струилась по старому потертому линолеуму. Ее источник находился за одной из многочисленных дверей, убегавших к большому прямоугольному окну. Кто-то невидимый играл там на фортепиано.
Сейчас, в сонной ночной тьме, когда единственным источником света был тусклый уличный фонарь, заглядывавший в коридор круглым желтоватым глазом, в этой музыке слышалось что-то печально-мистическое, надрывное, бесконечно личное и сокровенное.
Зоя Павловна поманила меня к себе и указала на дверь с широкой деревянной табличкой. Разобрать, что на ней написано, в темном коридоре было невозможно.
Я приблизилась к двери, и мелодия зазвучала громче.
Перед моими глазами тут же встала картина: рыжеволосая женщина в изумрудно-зеленом платье сидит у открытого окна и устало смотрит на юный клен, нелепо притулившийся у металлического забора. Неожиданно прохладный октябрьский ветер срывает с клена позолоченный пятипалый лист и метко забрасывает его женщине в руки. Усталое лицо озаряется улыбкой, и незнакомка превращается в сказочную царевну – златоволосую Марью-красу, которая ждет у окошка свою судьбу.
Музыка смолка, а потом грянула снова – весело и быстро.
Картина перед моими глазами изменилась. Я снова увидела рыжую незнакомку, только теперь она торопливо бежала по мокрому асфальту. Поверх зеленого платья на ней был надет солнечно-лимонный плащ, а в руках находился большой серый зонт. Со стороны казалось, что женщина сумела изловить облако, и оно вот-вот поднимет ее в воздух и унесет куда-то вдаль…
На мое плечо опустилась горячая рука.
– Феденька играет, – негромко сказала Зоя Павловна, выводя меня из очарованного оцепенения. – Голубь наш сизокрылый… Слышишь, как выводит? Аж сердце переворачивается…
– Феденька – это кто? – тихонько спросила я.
– Бывший педагог, – объяснила Зоя Павловна. – Федор Сергеевич Птичкин. Устроился в нашу музыкальную школу полтора года назад. Красавец был – заглядение! Статный, высокий, глаза – моря-океаны, а уж кудри какие – любая девка обзавидуется. К музыке у него был такой талант – вздохнуть и не дышать. Когда Федя садился за фортепиано, вся школа замирала. Говорили, будто он консерваторию окончил и два года играл в оркестре. Затем с кем-то поссорился, остался без работы, а потому к нам и пришел. Впрочем, по поводу ссоры – это, конечно, брехня. Такой добрый и внимательный парень ни с кем поссориться не мог. Подсидели его, сокола, как пить дать…
Зоя Павловна вздохнула, а потом грустно улыбнулась.
– Директриса в нем души не чаяла. Еще бы, заполучить в коллектив такой бриллиант! Дети на нем, как обезьяны, висели. Ни один ученик его занятий не прогуливал, вот как! А учительницы все в Федю были влюблены. Бывало, моем мы с Михайловной полы, и слышим, как они о нем перешептываются: шу-шу-шу, Федор Сергеевич то, Федор Сергеевич это. Оно и понятно – он и красивый был, и умный, и холостой – чем не жених?
– Вы все время говорите о нем в прошедшем времени, – заметила я. – Почему?
– Так помер он, Матренушка, – в глазах уборщицы появились слезы. – Два месяца назад. Двадцать шесть годков парню было.
– Отчего же он умер?
– От инсульта.
– От инсульта? В двадцать шесть лет?
– Мы тоже удивились, – кивнула Зоя Павловна. – Он его прямо в школе схватил. В этом самом кабинете. Федор Сергеевич в нем уроки вел и часто оставался после работы. Говорил, что музыку сочиняет. Дома, мол, допоздна по клавишам стучать нельзя – соседи ругаются, а в школе тишь, гладь, да божья благодать. В тот вечер Федя тоже задержался. А утром его Михайловна нашла. Зашла в кабинет, чтобы сделать уборку, а он на полу лежит, рядом с инструментом…
По щеке уборщицы скользнула слезинка. Я грустно покивала головой.
Эту историю я уже слышала, только в более кратком изложении. Ее рассказывала Татьяна Январина – моя неофициальная свекровь.
Вопреки моим опасением, родители Матвея приняли меня очень сердечно. У нас нашлось немало тем для душевных разговоров, и даже то обстоятельство, что я была той самой ведуньей, которая помогла отыскать тело их младшего сына, не вызывало в них тревоги и настороженности. Ну, почти.
В отличие от Матвея, особенностями моего дара Татьяна Максимовна и Алексей Федорович не интересовались и старательно вели себя так, будто я самая обычная девушка и никаких чудесных способностей у меня нет. При этом время от времени они с нарочитой беспечностью спрашивали, не имеют ли паранормальной подоплеки те или иные события, происходившие в нашем городе. На их вопросы я всегда отвечала честно. Обычно ответ был отрицательный, и материалистов Январиных это очень радовало.
Между тем, бывали случаи, когда родители Матвея рассказывали о действительно незаурядных происшествиях. Как в этот раз.
Два месяца назад свекровь одолжила у меня траурный черный платок. В музыкальной школе, что находилась по соседству с гимназией, в которой они с мужем работали, умер педагог, и в последний путь его провожали сразу двумя коллективами. Вчера же Татьяна Максимовна пришла ко мне в гости и сообщила, что в музыкальной школе появилось привидение.
– Там по ночам играет фортепиано, – сказала она. – Сторож слышал его каждую ночь. Сначала все думали, что кто-то оставляет включенным радио или аудиоколонку, но сторож и уборщицы уверяли, что в это время все приборы обесточены. Два дня назад директор лично осталась в школе допоздна, чтобы вычислить музыканта. Они со сторожем обошли все кабинеты и выяснили: звуки раздаются из класса фортепиано на первом этаже. При этом в классе никого не было, понимаешь? Когда они вошли в кабинет, то увидели, что клавиши инструмента опускаются и поднимаются сами собой! Будто на них нажимает кто-то невидимый.