Рачня, коньки и молоко с базара

– Пока, пока, – кричу я им вслед и машу авоськой, понимая, что вот так же неотвратимо улетает от меня утро и приближается булочная. Но горюю я недолго, ведь пока летит тополиный пух будут ещё и мыльные пузыри!

Четвертая глава.

Рачня и моя хитрость.

Ромка в своем сарае вместе с пацанами из соседнего двора делает рачню. Наташка, Сусанка и Светка Шелковникова с братом Серёжкой напряженно наблюдают, как из простого обода от бочки и москитной сетки получается замечательная раколовка.

– Мне папа подарил ещё и перочинный нож, – хвастается Ромка, улыбаясь и показывая обломанный передний зуб.– Я теперь им могу все строгать.

– А верёвку он перережет? – крутит косичку Светка и хлопает глазами.

– Ещё как!– Ромка складывает верёвку петлей, просовывает ножик и резко дёргает. Веревка разрезана под крики "Ура!", "Зыканско" и "Клёво".

– Ловко ты ее, – цвыркает слюнкой сквозь зубы круглолицый, с узкими глазами мальчишка в тюбетейке, понимающе качает головой и трогает пальцем лезвие ножичка. – Острый.

– Я его вчера весь вечер точил, – гордо отвечает Ромка и косится на Наташку и Сусанку. Моя сестра и ее подружка хихикают и перешёптываются, от чего щеки Ромки вдруг покрываются румянцем, и он с трудом привязывает разрезанную верёвку к обручу с четырех сторон. – Все. Готова. Осталось только привязать вот сюда длинную верёвку, чтобы спускать с моста в канаву. Пойдёмте, нечего тут рассусоливать. – сграбастав и рачню, и верёвку, Ромка, широко шагая, направился прямиком к воротам. Мальчишки, засунув руки в карманы шорт, не отставали от него, а девчонки семенили поодаль. Я кинулся вслед за ними и тут же получил щелбан от мальчишки с соседнего двора

– Куда, мелюзга. Салагам с нами не по пути. Подрасти сначала. – он поправил на голове тюбетейку и подмигнул. Наташка и Сусанка противно захихикали, а мальчишка, сощурив и без того узкие глаза, плюнул под ноги и поспешил за Ромкой, который уже дошел до моста. Девчонки, прыснув в плотно прижатые ко рту ладошки, перешли через дорогу, спустились вниз к канаве и уселись на каменный парапет, украдкой поглядывая в сторону моста, где Ромка старательно опускал рачню с моста в воду, щурясь от солнечных лучей. Я тоже перебежал дорогу и спрятался за тутовником. Было очень обидно, что меня не взяли.

– Ну, ничего-ничего, – шептал я себе. – Вот я завтра вам всем покажу, какой я мелюзга. Ещё упрашивать будете, чтобы я вас с собой взял. Посмотрим-посмотрим…

Вернувшись во двор, маялся от обиды и лени, и когда пнул очередной обломок кирпича в стенку деревянного туалета в конце двора, меня осенило. У бабушки тоже был сарай и в нем, наверняка, можно было найти все для рачни. Я забежал в дом и прямо от порога начал наступление. А как иначе?

– Бабуля, ты раков хочешь? – бью я самым главным вопросом ей в лоб.

– Не отказалась бы, – оторопела бабушка. – Кто-то принес и продает во дворе?

– Нет, – пожимаю я плечами. Бабуля отрывается от штопки носок, настороженно за мной наблюдает, а я продолжаю. – А у тебя же есть во дворе сарай?

– Есть. – она все ещё не понимает к чему я клоню. Ох, уж эти взрослые. Нет, чтобы сказать: «Бери все в свои руки и делай рачню. Вот тебе ключи от сарая». Все им приходится разжёвывать. – Тебе зачем?

– Просто так спросил. А где он стоит? Ну, какой по счету? – делаю вид, что мне это вообще не интересно. Бабушка насторожились ещё больше и отложила носок в сторону.

– Четвертый от угла. Что надумал? – бабушка надела очки и очень внимательно на меня посмотрела.

– Ничего, – захлопал я наивно глазами. – Просто у всех есть сараи, а у тебя, что, нет? Вот и спрашиваю. Ромка говорит, что мы бессарайные, – придумываю я на ходу. – И что у них самый лучший сарай. Но у тебя-то самый-самый лучший, – обнимаю я бабулю и напряжённо жду, что она ответит.

– Лучший у них, как же! – бабуля гладит меня по голове и что-то выковыривает из-под подушки. – В прошлом году из-за их самогона чуть все сараи не погорели. Лучший! Обрыбятся они! На вот, – она, наконец, достала из-под подушки гаманок, высыпала из него мелочь и пару монеток положила мне в ладошку. – Поди, купи себе мороженное. На Ленина оно вкуснее… и нам с Наташкой тоже прикупи.

– Наташке покупать не буду. – надул я губы. – Эта вредина пускай себе сама покупает.

– Ладно, ладно, – полезла бабуля снова в кошелек. – и батон возьми. А вернёшься, кое-что тебе дам, так что не рассусоливай.

Ох, уж это бабушкино «ещё кое-что тебе дам» сработало, как ускоритель. Зажав деньги в ладошку, мчался не разбирая дороги. Авоська в другой

руке напоминала пропеллер. На обратной дороге обронил свое мороженное, испачкав в земле белоснежный бок. Откусил землю и плюнул рядом с тощим котёнком под забором. Тому объяснять ничего было не надо. Моментально белоснежное лакомство пропало в маленькой, розовой пасти. Когда добежал до дома, в руках от мороженного остался кафельный стаканчик.

– До дома не утерпел, – качнула головой бабушка и всплеснула руками. – А руки-то, руки! Хочешь, чтобы глисты завелись? Мой руки и иди в комнату.

Я одним махом скинул сандалии с ног, сунул руки под кран, взбив серую, мыльную пену и наскоро вытерев их полотенцем, метнулся в комнату, где бабушка, с гордым видом, держала двумя пальцами за верёвочку ржавый ключик размером с мой мизинец. Одно мгновение и толстенький, с бородкой, ключ лег мне в ладошку. Вот ведь как бывает, когда очень чего-то хочется, не всегда сбывается, а стоит про желание забыть, как оно тут же сбывается.

– Только в сарай пойдешь завтра. – направила на меня пухлый палец бабуля. – Сейчас будем обедать. Иди зови Наташку, да так, чтобы одна нога там-другая здесь.

Я согласно кивнул и, стаптывая задники сандалий, ох и попадет же от мамы, бросился кубарем с веранды. Сбежав по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, сначала кинулся к сараям. Отсчитал четвертый от угла сарай и вставил в небольшой навесной замок ключик. Раздался щелчок, замок откинулся и повис в уключине. Торопливо сняв замок, открыл дверь сарая. Чего только там не было; и несколько ободов от бочек, и какие-то доски, и жестяные банки с гвоздями, и старое ведро. На стене висела пила, старые ножницы, а на старом, колченогом столе лежали топор, молоток и вязка старой, сухой воблы. Быстро оглянувшись на ворота, я закрыл дверь на замок, сунул ключ в карман и опрометью бросился на улицу за Наташкой. Она с подружкой Сусанкой все так же сидели на парапете и делали вид, что мальчишки на мосту их не интересуют.

– Наташка, – заорал я, что было сил, перемахнув проезжую дорогу. – Иди домой, бабушка зовёт обедать.

На мой крик обернулись не только девчонки, но и Ромка с друзьями. Увидев, что Наташка и Сусанка стали подниматься по газону к дороге, мальчишки стали сматывать рачню.

– Вечером выйдете гулять? – заорал с моста Ромка, но ветер, трепавший в этот день листву на деревьях и поднимавший небольшую волну на канале, отнес его крик и до нас долетели только обрывки фраз. Девчонки снова захихикали по-дурацки и показали мальчишкам языки. Те в ответ погрозили кулаками и, широко размахивая руками, отправились в сторону Татар-Базара.

Пока я гонялся в магазин, к сараю и за Наташкой, бабушка успела пожарить горку вкуснейших кайнаров и нарезать к обеду целый тазик салата из огурцов и помидоров, заправив его пахучим, подсолнечным маслом. Налегая на суп с кайнарами и закусывая салатом, я, не переставая, думал о сарае, но как туда сегодня еще попасть? Если я пойду по-честному, то бабуля вряд ли отпустит, еще и ключ отберёт! Если тайком, то Наташка обязательно наябедничает. Оставалось только одно, попасть туда хитростью.

– Ой-ой-ой, – скрючился я за столом, схватившись за живот.

– Ты чего? – испугалась бабуля. – Где болит?

– Вот тут. Я в туалет! – тычу я себя в живот и, выбравшись из-за стола, изображаю, как мне нужно в интересное место уединиться.

– Да из-за чего? – всплеснула бабушка руками и зачем-то понюхала суп и салат. – Все свежее…

– А не надо трескать зелёный тутник. Я ему сколько раз говорила. – тут же наябедничала Наташка.

– Ромке своему говори, – огрызнулся я и выскочил за дверь.

Ура! Свобода! Наташка с бабушкой обедать будут долго, так что, всё успею сделать. Но не тут-то было. Сделать своими руками рачню оказалось очень трудно. Кое-как отрезал ржавыми ножницами кусок москитной сетки, обсыпав себя многолетней пылью, обрезал углы и приложил ее на ржавый обод от бочки. Кусок сетки оказался большим и пришлось ещё немного с ним повозиться, пока размер обруча и самой сетки не совпал. Сетку прикрутил к обручу алюминиевой проволокой; получилось неплохо. А к сетке примотал старую, покрытую белой коркой соли воблу, разбив ее на куски молотком. Осталось найти верёвку, но как я не старался, верёвки в сарае не было и тут я вспомнил, что под лестницей на веранде, рядом со старым комодом видел смотанную старую верёвку. Ее надо было, во чтобы то ни стало, достать. И достать так, чтобы бабуля и уж тем более Наташка не узнали и не услышали. Прикрыв дверь в сарай, я пулей пересёк двор и взлетел на крыльцо. Дверь на веранду предательски скрипнула! Я замер испуганно, но никто из кухни даже не выглянул, и я на цыпочках прокрался к старому бабушкиному комоду, втиснулся в проем между ним и лестницей. Вот она веревка! Лежит, меня дожидается, и только я собрался выбраться наружу, как распахнулась дверь и на веранду вышла бабуля. Подойдя ближе к столу-тумбе, посмотрела в окно. Из окна прекрасно виден туалет и все прилегающее к нему, то есть сараи, а я дверь не закрыл.

– Наташка, – обернулась бабушка, – ты бы сходила, проверила, что там с Данькой. Может, он провалился?

– Да ничего он не провалился. Сидит, наверное, и мечтает. – ответила моя сестрица. Прямо так и увидел ее поджатые губы, когда она это говорила. Бабушка, охая и переваливаясь всем своим большим телом, вернулась в квартиру, закрыв дверь, откуда приглушённо донеслась до меня капризное Наташкино «сейчас схожу», выбрался из-под лестницы и на цыпочках прокрался до лестницы и был таков. Бросив верёвку в сарай, быстро запер дверь, метнулся к дворовому туалету и притих, высматривая сестрицу через щель в досках. Едва она оказалась в поле зрения, я широко распахнул щелястую дверь туалета и гордо сошел на землю, словно это был не туалет, а трон.

– Как тутовничек? – съязвила она, когда я прошел мимо нее.

– Нормально, – подтянул я шорты и громко так, на весь двор прокричал. – Туалет свободен, можешь пользоваться!

– Дурак! – покрутила Наташка у виска и развернувшись на цыпочках, побежала назад к нашему крыльцу. Я пожал плечами, засунул руки в кармашки шорт и оглянулся на бабушкин сарай. Он под надёжной охраной, закрыт на самый крепкий замок на свете и Наташке туда свой нос никогда не засунуть. От этой мысли я вприпрыжку проскакал через весь двор и взлетел на веранду, размахивая во все стороны руками.

– Это где же это ты так вымазался? – растерялась бабуля.

– В туалете, – не моргнув, соврал я.

– А руки-то, руки, – качает она головой. – Вымой и за стол. Борщ уже ледяной коркой покрылся и футболку сними. Да, не над столом, на веранде. Обтирался ты там, что ли? – бабушка втянула носом воздух, пытаясь уловить характерный запах общественного туалета. – Дворнику надо сказать, чтобы привел его в порядок, а то нормальным людям и войти туда нельзя.

После обеда бабуля нагрела на плите целую кастрюлю-выварку воды и накупала меня, охая и ахая, в корыте под хихиканье Наташки. А вечером я вышел погулять только на крыльцо под бдительным оком моей бабули. Все играли в прятки, «уток и охотников», а я стоял на крыльце чистый, намытый и очень им завидовал. Огонь в мою зависть подливала сестра Наташка, показывая мне язык, когда пробегала вприпрыжку мимо крыльца. В такт ее прыжкам прыгали ее косички, а я давал себе обещание, что обязательно их дерну, чтобы не задавалась. Я терпеливо ждал завтрашнего утра. Ведь завтра я впервые пойду сам на мост ловить раков в канаве. От того, что я все время думал о раках, мне и сон приснился про них. Раки были больше меня. Они меня пытались поймать, щёлкая клешнями, а я со всех ног от них удирал, но ноги меня не слушались и раки меня ловили, привязывали к рачне и кормили борщом с ложки-большухи. Но я, как Мальчиш-Кибальчиш, сжимал крепко рот и весь борщ выливался мне на футболку. Тут же появлялась бабушка и громко ругалась на дворника. И когда тот, поскакал верхом на метле, держа в руках воздушный шарик, в мои уши ворвались позывные Маяка и спасли меня от ночного кошмара. Открыв широко глаза, я весь мокрый от пота, думал о том, что хорошо, что дворник во сне скакал на метле, а не показывал бабуле мой тайник в сарае. Тихонько, чтобы не скрипнули пружины, я сполз с кровати, натянул шорты и футболку, на цыпочках вышел на веранду, прокрался к выходу и спустился с лестницы во двор. Там, сломя голову, помчался в сарай и, открыв непослушными пальцами со сна тяжёлый замок, нашел свое сокровище в целости и сохранности. Привязав к рачне верёвку и закрыв дверь сарая, отправился вприпрыжку домой, на ходу вешая заветный ключик, хорошо, что в сарае нашел обрывок бельевой веревки, на шею. Так он никуда не денется и не потеряется. Когда вернулся, меня уже на кухне ждала бабушка, бидончик и рубль шестнадцать копеек на молоко.

– Что, опять? – встревожилась не на шутку бабуля.

– Опять, что? – не понял я.

– Опять живот болит? Всю ночь колобродился, вскрикивал. – бабушка ковырялась в аптечке.

– Живот? А… живот! – вспомнил я свою вчерашнюю хитрость. – Не, все хорошо. Просто сбегал, по-маленькому. А ночью просто сон дурацкий приснился.

– Точно? – бабуля потрогала мой лоб. – Голова не болит?

– Не-а, – макнул я булочку за три копейки в стакан со вчерашним чаем и запихал ее всю целиком в рот, наслаждаясь мокрой сладостью.

– Руки-то, руки! – увидев, как я заталкиваю в рот булку грязными пальцами, возмутилась она. – Вымой сейчас же. Вот поэтому в животе и крутит, что грязные руки в рот суешь, бестолочь. Вымой и беги на базар, а то опять кашу без молока есть будем.

Я

не просто бежал на базар за молоком, я мчался туда и обратно через мост Бэра, мечтая, как закину свою рачню с моста и наловлю целую кучу раков. Торопился так, что от предложенной кружки молока отхлебнул всего лишь один глоточек, проскочил мимо котят, заметив мельком, что их банки из-под консервов полны молока; кто-то прошёл раньше меня. Но меня от ловли раков отделял не только поход за молоком, но ещё и завтрак. А это не просто съел кашу и все. Нет! Это медленное вставание Наташки, ее потягушки и уберушки постели. Ее долгое умывание и расчёсывание, а ещё она долго думает, какого цвета ленты в косы свои вплести. Ей-то, что? Не она же тайком рачню делала, обманывая бабушку и наговаривая зря на дворника из-за туалета. А туалет, между прочим, всегда чистый и убранный, но бабуля этого не знает, потому что не ходит туда. Ей тяжело, она очень большая и у нее от этого болят ноги. У нее есть ведро, которое мы с Наташкой по очереди выносим. В этом доме туалетов нет вообще, бабушка говорит, что туалеты в квартирах не пре…пре…дусмотрены. Обо все этом я думаю, пока готовится завтрак, а у меня чешутся руки побыстрей проверить свою раколовку. От нетерпения я весь исчесался.

– Завтра поедем в баню, – заметила бабушка мои почесывания.

– Зачем? – опешил я. – Ты же меня вчера мыла.

– Значит, плохо я тебя помыла, раз чешешься. – она поставила передо мной тарелку с кашей и положила в серёдку кусочек сливочного масла. Если не торопиться, то можно увидеть солнце в тарелке. Но мне нужно было срочно съесть кашу и…

– Чего торопишься? Обожжёшься! – бабушкина ложка зависла на полпути ко рту. – За тобой что, волки гонятся?

– Опять что-то придумал, вот и торопится, – Наташка показала мне испачканный кашей язык. Глупая, если бы она знала, что я не «что-то придумал», а своими руками сделал рачню, она бы просто побежала во двор и стала хвастать перед Ромкой, какой у нее брат. Младше всех, зато умней всех. Но я молчу о своем секрете. А когда принесу домой полное ведёрко раков, тогда и посмотрим, кто кому покажет язык в каше.

Ура! Завтрак закончился! Пока бабуля с Наташкой моют посуду я, спотыкаясь, выскакиваю на веранду, а потом и на лестницу. Слышу за спиной: «К обеду домой!» Это бабушка сразу решила сколько мне гулять, но до обеда ещё так далеко, а сарай с моей рачней так близко. Очень сильно дрожат руки, когда я открываю замок и достаю спрятанную вчера рачню, хватаю грязное, дырявое ведёрко, очень быстро закрываю сарай на замок и даю деру через двор, чтобы ни бабуля, ни сестра меня не заметили. Выбегаю за ворота; рачня больше меня, в руках ведро. Я, спотыкаясь через раколовку, тороплюсь на мост Бэра, где меня ждёт её испытание. Ну, очень хочется до обеда наловить целое ведро раков, а ещё хочется этим потом похвастаться во дворе, чтобы Ромка больше не щёлкал меня по носу и не обзывал меня голопузым салагой.

Глава пятая.

Хулиган и раки по пятьдесят.

Вот я и на мосту. Ставлю ведро и кладу рачню рядом с перилами. Подтягиваюсь, ухватившись за них пальцами, и смотрю вниз; там сверкает под утренним солнцем и неспеша течёт плавной волной наша канава. В воде снуют туда-сюда мелкие рыбёшки, а рядом с ними суетятся стайки мальков. С канавы спустили воду, опять будут чистить дно от мусора. Шумно выдохнув и оторвавшись от перил, я взял конец веревки и привязал к перилам, вчера, когда наблюдал за Ромкой, видел, как он это сделал в самом начале. От нетерпения у меня задрожали руки, и я с трудом перекинул рачню через перила, едва успев схватить верёвку. Вытерев пот со лба, стал потихонечку опускать ее с моста. Хорошо, что я к рачне привязал весь моток веревки, иначе она не достала бы до дна канавы. Мне бы раки не простили, если бы им пришлось в рачню не заползать, а запрыгивать. От этой мысли я весело рассмеялся и приготовился ждать, когда же раки начнут лакомиться старой, высушенной до белой, солёной корочки рыбой.

– Что, пацан, раков ловишь? – вдруг услышал я и от неожиданности вздрогнул. Обернувшись, я увидел самого настоящего хулигана с другой стороны канавы. Он стоял, облокотившись на перила, надвинув на глаза серую кепку. Старше меня намного, он, прищурив глаза от солнца, курил папиросу и поглядывал то на меня, то вниз на воду. Многие мальчишки с нашей стороны канавы хотели иметь такие же брюки, какие были на нём: узкие сверху и широкие внизу, футболку с воротничком в полосочку и кепку-восьмиклинку. Я тоже попросил как-то бабулю сшить мне такие же брюки, но она сказала, что хорошие мальчики такие брюки не носят, а носят их только хулиганы и я понял, что такого сокровища мне не увидеть, пока не вырасту.

– Язык проглотил?

– Нет, – ответил я и почувствовал, что во рту у меня все пересохло, но язык я ему всё-таки показал, чтобы доказать, что он у меня никуда не делся.

– Давно стоишь? – он плюнул вниз и смотрел как его плевок летит до воды.

– Не-а, – подтянулся я на перилах и тоже плюнул вниз густой слюнкой.

– Молодец, пацан. Смелый, – усмехнулся он. – Угостишь раками?

Я довольный его похвалой, гордость просто не умещалась в моем теле, радостно кивнул. Мало того, что сам сделал рачню и ловлю раков, так ещё и хулиган с другой стороны канавы меня похвалил за смелость, пусть теперь Ромка умоется со своим ножичком, когда я всем во дворе об этом расскажу.

– Угощу, – кивнул я головой и поправил на голове свою кепку-четырехклинку.

– Ну, что? Тянем, что ли? – он взялся за верёвку. – Тебя как зовут?

– Данька, – ответил я и тоже взялся за верёвку.

– А меня Серёга. Будем знакомы. Я во-он в том доме живу, – кивнул он головой, – видишь, с новой, шиферной крышей, на втором этаже второе окно от правого угла. Знаешь, где право, а где лево, пацан?

– Знаю, я уже большой, – ничуть не обиделся я его вопросу.

– Молодец, Данька. Ну, что, тянем?

Я согласно кивнул и мой новый товарищ, хулиган Серёга с другого берега канавы, вытянул рачню. На старую воблу наползло не меньше десяти раков. От самых больших до самых маленьких. Серёга даже свистнул, увидев такой улов.

– Ну, ничего себе. Давай, подставляй ведро. Эту мелочь назад в воду, – и он побросал маленьких раков назад в канаву. – А этим сегодня придёт каюк.

– Что, придёт? – не понял я.