Глава 1
Радио Маяк, веранда и лестница наверх
Началось все с Маяка, с его позывных и «говорит Москва. Московское время шесть часов…». Открыл глаза и лежу, просыпаюсь. В окно пялюсь. Мне шесть лет, и я подготовишка. У бабушки очень интересные окна в квартире, выходят на веранду. Странные. Высоченные. Непонятные деревянные штуковины гармошкой, бабушка говорит, что это ставни, приделаны к раме. Я не понимаю зачем они нужны, а бабуля говорит, что это для того, чтобы в окна никто не заглядывал. Ну, кто будет заглядывать в окна, когда они выходят на нашу же веранду? Раньше, давным-давно в этом доме жили какие-то купцы, и чтобы никто не знал, сколько у них богатства, они закрывали эти ставни и считали свои деньги. Это так бабуля говорит, а я ей верю, ведь она все-таки давно родилась, может этих самых купцов она сама видела. А чтобы никто не смог открыть эти ставни, их сделали внутри, а не снаружи. И подоконники такие, что на них не только сидеть, но и лежать можно, подложив под голову подушку-думку. Лежу себе, про купцов думаю, а в окно солнце швыряет солнечных зайчиков, и они прыгают по ставням, столу и стенам. Пытаются заглянуть под одеяло и пощекотать нос моей сестре Наташке, воображуле и задаваке, вредине и ябеде. Но не получается у зайчика, она накрывается с головой и сопит дальше. Ее и пушкой не разбудишь, не то, что проснувшимся Маяком. Она заняла диван-тахту, потому что старшая и должна выбирать все самая первая, а мне досталась сетчатая металлическая кровать с огромной пуховой периной, жаркой и неудобной.
Высунув из-под одеяла ноги, наблюдаю, как мои короткие и пухлые пальцы щекочут и греют солнечные зайчики и думаю, чем же сегодня себя занять. Настырный вопрос летом, когда родители выдергивают из привычной среды детского сада и отправляют в бабушкин летний «санаторий ничегонеделания». Вот и приходится самому все придумывать. Пока в своей голове решаю, чем бы заняться, вижу, как со второго этажа по лестнице идут чьи-то ноги. Узнал. Ноги тетки Маршиды, капризной и вздорной татарки, как говорит бабушка, живущей в квартире со своим взрослым сыном Ринатиком, отвергающей всех его немногочисленных девушек.
Веранда у нас тоже странная, как и окна, потому что дом у нас деревянный, бабуля говорит, что он купеческий, с большими, пыльными окнами во всю стену, от первого до второго этажа. Мама говорит, что они витражные, но, что это такое мне непонятно. Так раньше строили и ничего тут не поделаешь. У веранды два входа; один к нам, а другой, с широкими перилами, деревянной лестницей и толстыми столбиками, выкрашенными рыже-коричневой масляной краской, на второй этаж. Столбики тоже странно называются – балясины. Прямо дразнилка, а не название. Я теперь так Наташку называю, когда она на меня ябедничает.
У наших соседей сверху постоянно что-то падает, кряхтит и топает. Бабуля говорит, что тетя Маршида хочет, чтобы ее Ринатик женился на татарке, но он приводит каждый раз знакомиться с мамой русских невест. И каждая такая встреча заканчивается одинаково; невеста убегает в слезах, за ней следом по ступенькам «катится» кругленький, невысокий Ринатик, как Колобок из сказки, который всегда поет: «я от дедушки ушел, я от бабушки ушёл», и крик его матери, что, если он переступит порог, она умрет от сердечного приступа. Ринатик печально, как старая собака Найда, когда у нее забирают кутят, смотрит вслед убегающей невесте и, свесив обиженно голову, медленно поднимается по лестнице домой, где его мама печёт его любимые кайнары и приносит нам полную тарелку угощения, светясь от счастья. Бабушка говорит, что она и в этот раз уберегла своего сыночка от гибели.
Ноги тетки Маршиды прошествовали вниз, открылась дверь, звякнув стеклами, на крыльцо. Убежала на базар за молоком, наверное. Она каждое утро жарит для сына баурсаки и угощает потом нас с Наташкой, а мы отказываемся, потому что они без начинки. Это вам не бабушкины пирожки с мясом и капустой или сухофруктами. Тетка Маршида обижается, поджимает губы и, громко топая, поднимается к себе и целых два часа что-то громко бубнит у себя в квартире.
Наш дом весь деревянный. Бабуля говорит, что он купеческий, поэтому всем все всегда слышно; ссоры, праздники и всякие стуки, и шорохи. Вот и сейчас кто-то громко собирается на работу. Пока обо всем этом думаю, прямо извозился весь. Очень уж у меня неудобная перина. Зимой под ней тепло-тепло, бабушка говорит, что цены ей нет, но вот когда на дворе жаркое лето, то перина – самая первая вредина, потому что на ней очень жарко спать. Моя бабушка считает, что дети не должны переохлаждаться, поэтому все время кутает нас с сестрой в теплые одеяла. Сестре ничего, она мерзлячка, а я, укутанный бабушкиной заботой, всегда весь в испарине. Пока возился пару раз задел коленкой стенку, она тонкая, ею когда-то разделили полученную бабушкой квартиру на кухню и комнату. С той стороны от удара сразу же задребезжал навесной шкаф посудой и стеклянными створками, разбудив бабулю.
– Чего не спишь? – перестав храпеть, спросила она. – Спи, рано еще. Наташка спит, а ты чего колобродишься?
– Так Маяк уже пропищал. – ответил я, сбросил с себя одеяло, сев на кровати, и подставил лицо солнечным лучам. Странное ощущение, когда солнце греет сквозь закрытые веки. Сразу становится все красное и горячее, глаза открываешь – яркое и желтое. Весело. Сразу морщится нос и от счастливого детского настроения подпрыгиваешь на кроватной сетке, которая издает жалобный железный скрип.
– Да будет от тебя покой или нет? – поморщилась бабушка. – Не хочешь спать, вон, бери на веранде бидончик и ступай на Татар-базар за молоком. Поторопишься, успеешь купить, а я манную кашу на молочке сварю на завтрак. – она достала из-под подушки маленький гаманочек-кошелечек, выковырила из него рубль и шестнадцать копеек. Я же, пока бабушка ворочала тучным телом, успел натянуть шорты, рубашку, умыться под краном на кухне и с готовностью юного октябренка и тимуровца протянул сложенную ковшиком ладошку, куда бабуля сунула деньги.
– Деньги положи в карман. Котят на базаре молоком не пои! – крикнула она мне вслед. Скатившись кубарем с крыльца, прогрохотав бидончиком по перилам, я припустил к деревянным, большущим, покосившимся от времени воротам и выскочил на простор тенистой улицы. Размахивая бидончиком, засеменил трусцой к Бэровскому мосту через канаву, так и не услышав наставлений моей драгоценной бабули.
Моя бабуля, Лидия Васильевна Кривощапова, человек стойких, моральных принципов, с каким-то счастливо-податливым упорством прощала мне огромное количество шалостей, чего не скажешь о моей сестре. Та, пораженная вредностью, наверное, еще до рождения, всем свои видом давала понять, что обо всем всенепременно расскажет маме, шантажируя меня ежечасно и ежедневно, получая от меня не только желаемое, но и тычки. Из-за чего разражалась война и Лидии Васильевне приходилось всем своим грузным телом предотвращать ссоры и драки, разведя нас в разные стороны. Да, у нас с Наташкой какой-то необъяснимый дух соперничества. Мама говорит, что это из-за того, что мы погодки и не можем решить, кто из нас главней, папа, что мы вполне себе разные по характеру, а все бабушки и дедушки считают, что Наташка принцесса, а я разбойник, вот и не ладим. Но это все мелочи, когда макушку печет утреннее, астраханское солнце, под ногами горячий пахучий асфальт, а над головой шелестят листвой тутовые деревья, обещая в скором времени угостить сочным тутовником. Я мчу за молоком и радуюсь тому, что бабуля сварит на завтрак свою самую вкусную манную кашу, которую я очень люблю.