Мы никогда не умрем

2

Пьяной походкой под апельсиновым светом фонарей она, спотыкаясь, топала по мокрому от тающего снега асфальту к его дому. Асфальт казался ей чужим, живым и недружелюбным: рябил и двоился в глазах, похожий на желе.

Шагать было тяжело: ноги были как ватные, а все остальное тело было тяжелым как камень.

– Хорошо еще, что не холодно. И в кого же я себя превратила? – задумалась девушка, неумело отряхиваясь от грязного коричневого снега возле очередного фонарного столба. – Никогда бы не подумала, что алкашам так сложно подняться на ноги… Чееерт, родительские окна… – прошептала себе под нос Катя, понимая, что появляться в таком виде подобно смерти.

Она жили в шестиэтажном панельном доме. С родителями удобно, но она не хотела променять теплый уют любимого человека на современную бытовую технику и чистую ванну. Зачем, если можно сходить в баню? Да, топить ее накладно, полдня пройдет, но и ощущения совсем другие. Она и раньше любила забуриться к Денису, да и родителям своим она, положа копыто на вымя, не доверяла: взрослые ведь такие опытные, что сразу начинают кидаться обвинениями и наказаниями, прежде чем помочь и разобраться. Мать смотрела на их с Дэном отношения как на что-то неважное, «очередные интрижки», а отец молчал. Неудивительно, что, когда парень предложил ей «попробовать жить вместе», Катя сразу согласилась.

– Нет, домой не вариант. Я должна добраться, – сказала она себе и, собрав остатки сил, двинулась дальше. Ночь сыграла ей на руку – дорога была пустынной.

Когда до его избушки оставалось метров двести, она упала и уже не смогла встать с колен. Очень хотелось уснуть прямо тут, но она, не обращая внимания на расцарапанные в кровь и покрытые грязью ладони, сумела доползти до калитки дома Дениса. Забор помог ей встать, или, вернее – она повисла на нем, будто мешок картошки.

«Хорошо, что у него играет телевизор. Значит, не спит», – успела она подумать с усталой улыбкой, едва увидела в окне разноцветные отблески, а затем уснула.

Очнулась уже в его комнате – раздетая. Катя сидела на стуле, словно кукла, и наблюдала, как он расстилает для нее диван. Заметил, что очухалась, но пока молчит.

Там, где месяц назад стояла новогодняя елка, заметила свою грязную одежду – валялась в углу, будто стог сена. Наконец произнесла:

– Дэн…

– Что такое? Кто… тебя так? – засыпал он ее вопросами.

– Сколько времени?

– Около трех, сама видишь, – ответил он, указав на стену с часами.

Девушка его словно не слышала.

– Я что, уснула на твоем заборе?

– Да хрен с ним, с забором. Я услышал шум и тут же к тебе выскочил. – Он не сказал, что собирался вызывать «скорую», – так разволновался. Сняв с нее грязную одежду, первым делом пощупал пульс – проверил, дышит ли. Он знал, что Катя не пьет, но чувствовал от нее перегар. Картинка пока не складывалась. – Ложись в кроватку. Давай, давай-ка. – С этими словами он помог ей встать и, хотя пройти было всего ничего, он попросил девушку обхватить его за шею – так, чтобы он мог ее придерживать двумя руками.

– Легла?

– Да, – сказала Катя и, помолчав, спросила: – Ты не говорил родителям, что я у тебя?

Телевизор продолжал работать, но без звука. Показывали «Кривое зеркало». Свет от экрана «Радуги» отражался на полу, высвечивая елочные иголки. Вцепились в половик, будто бы отказываясь выметаться вон.

– Нет.

Комната приятно пахла теплом. В небольшой печке трещали щепки.

– Руки были в крови, я их обработал перекисью, пока тебя отрубило. Коленка вон тоже, в мясо.

Катя с безразличием посмотрела на рану.

– Заживет, ты, главное, не волнуйся. Все уже позади. Сейчас йодом помажем.

Достал из ящика бутылочку, взял с подоконника ватные диски. Повернувшись к свету люстры, обмакнул их в коричневый раствор.

– Потерпи, давай обработаем, – наклонился он над ней, будто военный врач в землянке на линии фронта.

Катя зашипела, стараясь не кричать. Понимала, что сейчас она для него – проблема. Сначала будет больно, но затем отпустит.

– Давай я тебя укрою… Будешь спать?

– Не до того сейчас. Ты себя-то слышишь?

– Ты ж бухая. – Молодой человек еще не осознал случившегося. Разум его замер, споткнулся, поднялся на ноги и тут, наконец, воспринял догадку. – Погоди, тебя что, изнасиловали?!

– Денис! – одернула она его с надрывом в голосе. – У меня нашли рак. Я была у врача, а потом вернулась в деревню. Не изнасиловали.

– Не изнасиловали? – по-прежнему не догадываясь, в чем дело, переспросил он.

– Меня подвез парень, и я тебе изменила…

– С кем?! То есть… как рак, онкология?

– Нет, бля, речной. Доставай пиво, вместе пожуем.

Раздались нервные смешки.

– Завтра на работу?

– Издеваешься? Не пойду я завтра на работу.

Катя его уже не слушала: блевала в тазик возле дивана.

– Ну ты даешь… – Денису хотелось рвать на голове волосы, но вместо этого забрал тазик и вынес его на улицу. Вернувшись, закрыл дверь, прошел на кухню.

Слова кружились в его голове неразгаданным шифром, как снег за окном:

«Изменила, потрахалась, рак, умирает, потрахалась, пьяная, онкология, что дальше?»

Правда била по голове. Требовалось выпить. Налил себе триста грамм водки – все, что осталось, – в большую кружку с медвежонком. Выпив залпом, помолился о том, чтобы все было хорошо, хоть и не считал, что верит в Бога. Когда вернулся к Кате, в печке догорали деревяшки.

Присев рядом с Катей, сухо сказал:

– Все, давай по порядку…

3

Около часа ушло на то, чтобы ввести человека в курс дела. Как Денис ни старался, эмоции несколько раз брали верх над рассудком. Это было похоже на шизофрению: одна его половина слушала с участием и терпением, пока вторая кипела от злобы, ревности и отчаяния. Закончив пересказ, Катя начала сыпать жалобами на то, что мир несправедливо с ней обошелся. Рано оставшийся без родителей, Денис не смог сдержаться от укола:

– Не хочу тебя обижать, но все заканчивается смертью.

– Легко читать морали, не тебе же помирать, – вздохнула девушка.

– Иногда жить не легче. Особенно, если теряешь любимых, – парировал молодой человек.

Катя виновато замолчала, не зная, что на это возразить. Он истолковал ее молчание иначе. Посчитал, что она к нему холодна.

– Справедливости захотела?! Пришла сюда пьяная, с кем-то переспавшая, тяжелобольная, отказываешься пройти процедуры – только и скулишь о том, как тебе нехорошо. А мне зачем это слышать – твои протесты? Почему ты не думаешь о том, каково мне сейчас? Хочешь помереть раньше времени – пожалуйста, я не буду отговаривать… Почему ты не думаешь о том, что я останусь тут, когда тебя уже здесь не будет, а?! – Его мужественное лицо исказила гримаса печали и негодования. – Короче, так. Если ты хотела меня обидеть, то тебе это удалось. Второго раза я дожидаться не стану.

– Ты что, уходишь?

– Как видишь, я надеваю куртку.

– Зачем?

– Затем, что тебе нужно проспаться, а я не хочу сейчас находиться с тобой рядом и не знаю, захочу ли я этого с утра.

В эту секунду он не сомневался, что хочет от нее уйти. Чувствовал, что злится, и знал, что ведет себя жестоко.

– Не бросай меня, пожалуйста. Прости, что я тебе сейчас наговорила.

– Вот я о чем, только за это. – Денис старался не смотреть ей в глаза, чтобы не пойти на попятный.

Девушка продолжила умолять:

– Я виновата перед тобой с самого начала, но, если бы не рак, то я бы никогда тебе не изменила, ты знаешь.

Объяснение прозвучало трогательно. Вспышкой промелькнуло все то былое, за что он ее полюбил. И вот теперь он ее бросит? С минуту он молчал, стоя в полузастегнутой куртке, как оболтус, а потом Катя тихонько заплакала.

– Голова боли-ит, – протянула она сквозь слезы, словно голодный котенок, оставленный дома хозяевами.

Этих слез было достаточно, чтобы Денис понял, как ничтожны и мелочны все обиды и скандалы. Тем более, когда жизнь устанавливает дедлайн на общение с теми, кто для тебя уникален и поэтому любим.

– Нет, ты права. Никуда я не пойду… – Он сел к ней на кровать и приобнял.

– Точно? – Ее синие глаза, казалось, смотрели ему в самое сердце, с мольбой, нежностью и надеждой.

Было время, когда он вместе с пацанами сидел во дворе детского дома и пил пиво. Тусовка была особенно хороша в преддверии летних каникул, когда вечерами они дружно сидели, угорали и кто-нибудь играл на расстроенной гитаре песни «Сектор Газа». Однажды, именно в один из таких приятных деньков Денис сидел в окружении сотоварищей и поддерживал, где считал нужным, молодежную болтовню о «боевых подругах».

Подростки любят разговоры о девочках: чувства в этом непростом возрасте словно непаханое поле, эльдорадо, целина, которую после нескольких неудач становится лениво поднимать. Тогда любовь становится чем-то, что осуждается, а мутки с девочками превращаются в увлекательное соревнование, в котором победителем становится тот, кто больше всех кого трахнул.

У приличных подростков такого нет. Вот почему в игры вроде этих Денис играть отказывался, и когда все вдруг взялись обсуждать неведомый, но при этом реально существующий «кодекс мужика» (свод правил поведения любого нормального парня), разговор зашел на тему измены.

Получалась интересная картинка: мужикам изменять можно, а вот бабам нельзя. При этом, если вдруг телка спьяну ли, или, наоборот, трезвая переспит с кем-то кроме тебя, то ты, как настоящий джедай, должен или плюнуть ей в рожу и указать на дверь, или уйти от нее самостоятельно. Тем вечером, к счастью или к сожалению, сия высокоинтеллектуальная беседа не была разбавлена мнением девушек.

Слово за слово, кое-чем по столу, и подросток позволил себе не согласиться с одним на всех мнением:

– Не знаю, ребят. По-моему, это все фигня.

– Библия учит прощению? – удачно ввернул вопрос местный комик.

Раздался дружный смех. Денис продолжил:

– …или наоборот, закидывать потаскух камнями. Если человек тебе важен, то можно и простить, вот я о чем. Вам так не кажется?

– Нет, – разом ответила шабла.

– Почему?

– Потому что изменять нехорошо.

– А может, ей с тобой плохо, вот она и пошла искать счастья, – продолжал отстаивать свою точку зрения парень.

– Если она изменила тебе раз, изменит и второй, – сказал кто-то с таким видом, будто приходится объяснять очевидные вещи.

– И поэтому нам ходить налево можно, а им никак нельзя? – Денис не отступал.

– Ну… если она не узнает, что ты с кем-то перепихнулся, то вроде как для нее ничего и не было, – хихикнул сверстник.

– О, а вот это, по-твоему, хорошо?

– Ну да, ниче так.

– А если тайное станет явным, что тогда?

– Тогда обоим будет больно и станет легче разбежаться.

– Разбежаться будет легче, только если вам заведомо было наплевать друг на друга.

Чтобы перебрать в памяти этот разговор с ребятами, у Дениса ушла одна секунда. В следующее мгновение он вернулся в настоящее и ответил любимой:

– Точно. Какая разница, что ты с ним переспала? Ты испугалась смерти, а этот страх толкает людей на опасные поступки.

– Я люблю тебя, Денис. Ты меня простишь? – с надеждой спросила Катя.

– Ошибиться может каждый, – ответил он, вздохнув. Конечно, осадок еще оставался.

Вспомнил свою жизнь в детском доме – голодную, сложную, и все-таки иногда радостную. Именно там он ощутил, что значит быть одному и как важно чувство плеча. Это ощущение брошенности отпугивало, измучивало, обижало. Для него оно означало быть никому ненужным – потерявшейся игрушкой, которую давно забыли. Он пытался избегать этого гнетущего чувства, а потом сообразил, что оно является частью его самого, такого, как он есть. Это принятие помогало выживать.

Однажды, когда он сидел в детдомовской комнате, залитой солнечным светом, отчего пылинки напоминали снег, мальчик решил раз и навсегда: если жизнь обходится с человеком несправедливо, это еще не значит, что надо вставать перед ней на колени и сдаваться. Сейчас он говорил об этом своей девушке.

Катя слушала его и соглашалась. Его слова, само его присутствие в ее жизни – поддерживали девушку. У обоих бегали по телу мурашки. И пока она успокаивалась под его теплыми прикосновениями, он с грустью думал о том, что не столько ты меняешь мир, сколько мир меняет тебя.

Оставив это при себе, спросил:

– Скажи, а… что тебя беспокоит сейчас больше всего?

Скрепя сердце она ответила:

– То, что мне всего двадцать лет. И что я умру гораздо раньше тебя, так и не успев ничего добиться.

– Так, погоди… У тебя еще есть время и все шансы, чтобы выздороветь. Ты же говорила с врачом.

– Да понятно… А если не поможет?

Он возразил ей, что она может быть примером для остальных людей:

– Не будет никаких «если». Потом уже будет поздно, а сейчас ты еще можешь сделать немало хорошего.

– Для кого?

– Если не для меня, то для себя. А не для себя, так для других.

– Пытаешься дать мне надежду?

– Просто, когда тебя не станет, ты все равно будешь со мной, ведь я буду о тебе помнить.

– Ты же только что говорил, что все заканчивается смертью.

– У всего есть срок годности, это правда. Но человек – это не кефирчик, не так ли? Мы же не знаем, что будет после того, как нас не станет.

– Да нет там ничего, после смерти.

– Мы не можем знать наверняка.

– Можем.

– Каким образом?

– Факты говорят…

– Ах, ну да. Ты же у меня журналистка, – снова начал раздражаться молодой человек. – Факты дают стабильность. Для меня факты говорят о том, что мы судим о смерти только косвенно. Подумай, чаще всего мы сталкиваемся с ее результатом: опа! – кто-то умер и все такое. Мы лишь наблюдатели. Болтать, что после смерти что-то есть, или, напротив, утверждать, что после нее ничего нет, – одинаково глупо. – Денис чувствовал, что вновь распаляется. Надо было сбавлять обороты. – Знаешь, прости… Ты не виновата, что все так сложилось. Я понимаю, как тебе хреново, и все такое, но к чему опускать руки раньше времени? Я тебе не мама и не папа, но мой тебе совет: не отказывайся лечиться, пока еще возможно пойти на поправку.

– Хорошо, я приму решение. А мы с тобой сходим к врачу?

– Конечно, сходим, – кивнул Денис. – Я тебя не брошу.

– Приятно так слышать эти слова, аж голова прошла. Ты прости, что так вышло. Ты у меня самый хороший.

– Я постараюсь. Давай мириться.

– Мы разве ругались?

– Ну, чуточку.

Около шести часов утра эти двое легли спать. Последним, что она помнила о той ночи, был его нежный поцелуй. Ощутив на себе прикосновение родных и теплых губ, едва пахнущих сигаретами, она уснула и проспала здоровым сном до полудня. Денису, пусть даже рядом с любимой, в то утро не спалось.

Пока она спала, Денис успел подготовить баню: накрошил щепы, принес поленца. В который раз заметил, что крыльцо давно просело, а перила накренились – напоминания о прошлогодних кутежах с друзьями. И дело не в том, что баня была отстроена после Великой Отечественной, а в том, что руки не доходили починить. Так бывает – знаешь, что работы на день, но каждый раз откладываешь. Мол, «время еще есть, завтра сделаю»…

Растопил, потом тревожился, бегал – проверял, все ли нормально: как прогорают дровишки, уходит ли через задвижку на трубе угарный газ, пошла ли тяга, комфортная ли температура? Когда угли раскраснелись, задвижку чуть прикрыл – это помогает сберечь тепло. Обрадованный, что успевает протопить к полудню, сбегал за тазиком, чтобы набрать в него воды из ржавой бочки у крыльца. Совсем забыл, что тару нужно сполоснуть после вчерашнего.

Рассмеялся. Наконец отнес тазик с водой, поставил в предбанник. Дальше легче: оставалось подкидывать дрова да шевелить угли. Прежде чем разбудить Катю, слегка проветрил.

Освободившись, вышел на свежий воздух.

4

Парень был доволен результатом и совсем не чувствовал сонливости. Работа, которую он совершал на протяжении шести часов, взбодрила Дениса, помогла отойти от шока. Недавний разговор отошел на задний план, измена обжигала сердце уже не так лихо, казалась допустимой. А еще ему хотелось немного расслабить девушку после вчерашних событий: не отвлечь, словно ничего и не было, а позаботиться. Ведь забота – это проводник новых сил, открывающий второе дыхание, даже когда считаешь, что дышать уже нечем.

Хотя, может, все проще? И тогда он просто хотел сделать для нее как можно больше, успеть, прежде чем болезнь победит… «Нет, этого не будет, нельзя раскисать», – решил он, встряхнувшись.

Катя еще дрыхла, когда он к ней вернулся. Придумав, начал щекотать ей пятку.

– Ай, ну малыш, ну зачем… – замурлыкала она, просыпаясь. – Иди ко мне, приласкаю.

Он забрался к ней под одеяло. Перед баней успели заняться любовью и позавтракать. Новый день, казалось, принес с собой надежду, что все образуется. Насчет онкологии они не говорили – не то чтобы избегали этой темы, а просто было ясно, что сейчас важнее побыть вдвоем. Важнее всего на свете. И все же, когда устроились чаевничать, призраки вчерашнего дня принялись за свое с новой силой. Кате становилось страшно, стоило ей представить, как родители отреагируют на новость о ее болезни. Казалось, что они запрут ее за семью замками, загнобят или вовсе – избавятся, как от лишнего груза.

– Ну что, Катенька. – Голос матери в ее воображении звучал отчетливо строго и насмешливо. – Ты у нас давно взрослая, где дверь – знаешь. Беги, радуйся со своим детдомовским, вам уже давно все можно, маленьких настрогаете – заживете!

Она боялась, что тогда придется забросить учебу, пропадать на какой-нибудь дурацкой работе. Хотелось заниматься любимым делом, а не прозябать в офисе или продавцом у прилавка…

Слава богу, с Денисом ей было легче и безопаснее. Этот человек давал ей то тепло и понимание, которого она не находила в семейном кругу. Шутка ли – простить измену и не отвернуться от нее в такой момент. Не будь Дениса в ее жизни, она, скорее всего, сдалась бы и свела счеты с жизнью.

– Денчик…

– Чего?

– Думаешь, родители смогут меня понять? – спросила она обеспокоенно.

– Только идиоты будут желать смерти собственному ребенку. Они же у тебя неглупые люди.

– Нет, но они считают, что я должна жить по их правилам. И даже если папа пытается меня понять, то он все равно начинает прогибаться под маму.

– Знаю. – Он уже не раз об этом слышал. – Хочешь, не говори им ни о чем. Если будут нужны деньги, то я найду. – Денис продавал стройматериалы в сосновском «Вимосе», а временами шабашил кровельщиком по деревням. Платили неплохо. Нельзя сказать, что сирота вырос оптимистом. Сложно видеть в людях хорошее, если твои родители спились, а дядя, который тебя приютил, проигрался в игровые автоматы. За долги бандиты лишили дядю Юру ушей, а потом и жизни. Деньги он так и не вернул, вот и замокрили. Бандиты, они такие – дважды не спрашивают.

Незадолго до своей гибели он успел отвести мальчишку к бабушке, которая и завещала Денису этот дом. Спустя год после того, как он выпустился из детского дома, не стало и бабушки. Старость не радость.

Итак, оптимистом он не был. Вырос с убеждением: или ты победишь свои слабости, или они победят тебя, сожрав без остатка. Именно это понимание и вера в то, что безвыходных ситуаций не бывает, помогли ему не превратиться в алкашей по примеру родни и не проиграть последнюю рубаху, как это удалось дяде Юре. До сих пор по поселку ходили слухи, что работники «скорой» из Приозерской ЦРБ отказались выносить тело безухого из квартиры. Или брезговали, или боялись, что последуют за игроком. Такой бардак творился в 90-е повсеместно.

Но это, как говорил Александр Цекало в той телепередаче с Лолитой, уже совсем другая история.

– Да нет, надо сказать, – нахмурился молодой человек. – А то, если тебя не станет, они себя совсем возненавидят.

– Ну, это уже их личное половое несчастье.

Дошло до того, что она всегда хотела реже пересекаться с родителями, потому что у них не получалось нормально общаться. Забота подменялась финансированием, а уважение к личности – стремлением контролировать каждый ее шаг.

А внешне все было благополучно. Ровно до тех пор, пока Катерина не принимала самостоятельных решений. Мама очень хотела, чтобы дочка стала юристом. «Зачем тебе эта журналистика? У нас в поселке даже газет нет. Где ты будешь работать?» – говорила Юлия Владимировна. Ей и в голову не приходило, что можно найти работу в Петербурге.

Поступая на журфак, Катя чувствовала, что градус напряженности в семье возрастет. Он и так подскочил вверх, когда она рассказала, что они с Денисом встречаются. И если отец относился к выбору дочки ровно, то мамаша искала удобную возможность ввернуть что-нибудь оскорбительное в адрес Дениса. Вроде: «какое с ним будущее?», «мезальянс», и все в таком роде. «Если ты не уважаешь мой выбор, значит, не уважаешь и меня», – отвечала Катя, собирая рюкзак, а затем хлопала дверью и уходила к нему ночевать.

Возвращалась назад через неделю, с ощущением того, что здесь ей нет места. Поэтому девушка с нетерпением ждала момента, когда окажется в общаге. Комнату обещали предоставить в следующем семестре – сейчас все помещения были заняты. Теперь же она думала о том, успеет ли ее получить?

– Что ты будешь делать, когда я умру? – спросила она у Дениса.

Вопрос ударил его, словно электрический разряд. Он поперхнулся.

– Не рано ли ты себя похоронила?

– Просто ответь.

– Просто не сдавайся. Обещаешь?

– Обещаю, – кивнула девушка.

– Тогда… я отвечу. Даже если вдруг я кого-то встречу, то таких глубоких чувств мне уже ни к кому, кроме тебя, не испытать.

– Мне тоже, – сказала она, легонько проведя пальчиком по уголкам его глаз, чтобы утереть проступившие слезы.

– И вообще, рано ты депрессуешь. Спеши жить, а не наоборот. Никуда от меня не денешься, – поцеловал он Катю, потрепав легонько по голове.

Наконец, улыбнулась.

Денис решил сменить тему, выглянув в окно:

– А помнишь, как сосед из хаты напротив жену лопатой в угаре забил, а потом пошел и сдался ментам? Орал на всю ивановскую, а еще думал, что никто не слышит. Помнишь, как он выходил из дома, ни жив ни мертв? До сих пор почему-то не привыкну к такому соседству. Сынок-то у него, который «путягу» закончил, «Жигулями» обзавелся взамен мопеда своего на прошлой неделе. Ты знала?

– Тьфу ты! – стукнула Катя ложкой по столу.

– Что?

– Это же он меня вчера… подвозил.

– Жуть, стошнит счас! Нашла о чем рассказать. Счас пойдем париться, выбью из тебя эту дурь… веничком!

Внезапно Катя расхохоталась так, что Денису показалось, будто она сойдет с ума от смеха.

– Что ржешь?

– Тот чувак оказался мужчиной класса «люкс».

– Ага, ну конечно, – надулся Денис.

– А я-то думаю: лицо знакомое. Смотрю и не понимаю, чего же он такой тупой? – продолжала хохотать она, сложившись пополам. Ногти вцепились в скатерть стола.

Отхлебнув из кружки, он попытался вернуть девушку на место:

– Твой врач верно сказал, что плохое случается со всеми. Сегодня не повезло тебе, завтра удача отвернется от кого-то еще, а потом наступит и моя очередь. К этому сложно привыкнуть.

– Да ладно тебе, не ревнуй. Это ничего не значило. – Катя вдруг испугалась. Не смерти, а того, что Денис ее кинет. «И в принципе будет прав. Когда рискуешь все потерять, тогда и становится видно, что на самом деле важно», – подумала она в приятном возбуждении, чувствуя, что слепота сменилась прозрением. – «Откуда это странное чувство всепоглощающей любви к себе, к нему и миру, несмотря на то, что я умираю?»

– Знаешь, я счастлива и хочу жить, сколько бы мне ни осталось.

Когда Денис услышал это, лицо молодого человека засияло, озаренное улыбкой. Он понимал, о чем она хочет сказать. Обоим было легко.

Катя продолжила:

– Никогда бы не подумала, что смерть способна объединять людей. А все говорят, что я умная.

– Это не делает из тебя идиотку. О зубном никто не думает, пока зуб не разболится. Вот и тут, появилась необходимость. И ни рак, ни что-то еще не изменит моего к тебе отношения.

– Правда?

– Правда.

Она верила тому, что услышала.

5

После бани ей полегчало: отмылась от лишнего, вчерашнего, пакостного.

Приятно было переодеться в чистое, да и сон пошел на пользу. «И чего я нервничаю? Ведь я же с ним, значит, нормально», – думала она, глядя на Дениса.

Когда вышли из района деревенской застройки – бывшей финской деревушки, – поселковая дорога, летом обычно ухабистая и пыльная, сменилась асфальтом, сейчас припорошенным, с редкими полосами от колес. На ветках высоченных сосен белыми шапками гнездился снег, и это смотрелось красиво. Обогнули детский садик (кирпичное здание из трех квадратных корпусов), где преподавали подросткам каратэ. Катя пришла к заключению: «Диагноз – это факт, но не факт, что лечение бесполезно. Я же упертая. Раз проверилась, надо идти до конца».