Проклятие бессмертных. Метка вечных. Книга 1
- -
- 100%
- +
И это даже не считая того пугающего факта, что на мертвенно-бледном лице покойника была странная отметина – витиеватый узор, до боли, до невозможности похожий на ту татуировку, что таинственным, необъяснимым образом появилась у меня самой на запястье сегодня утром, когда я проснулась. Совпадение? Вряд ли.
Я лишь беспомощно покачала головой из стороны в сторону, искренне надеясь, что обеспокоенный мужчина великодушно припишет моё упорное молчание шоку и панике. Что было совсем недалеко от горькой истины.
Мужчина, кажется, купился на мой жалкий вид.
– Людмила Андреевна! – снова отчаянно крикнул он в пустоту и нервно провёл обеими руками по взлохмаченным волосам. – О, боже правый. Надо немедленно вызывать полицию. Срочно.
***
Полиция, как оказалось, лишь значительно усугубила и без того безнадёжную ситуацию.
Не потому, что полицейские не пытались искренне помочь, нет. Они старались изо всех сил, это было видно. Технически, мы все были в одной лодке, так или иначе работая на общее дело – на то, чтобы сделать Барнаул чуточку безопаснее для обычных людей.
Поначалу даже казалось, что меня великодушно отпустят без лишних неудобных вопросов и подозрений. Но всё резко изменилось в худшую сторону, когда прибывшая полиция внимательно изучила записи с камер наблюдения. Наша система видеонаблюдения в морге была безнадёжно устаревшей и до сих пор работала на настоящих видеокассетах – привет из девяностых.
Как только нужную запись извлекли из архива и торжественно включили на мониторе старого телевизора, полицейские немедленно собрали всех свидетелей происшествия и усадили в одной тесной комнате. Нас было пятеро – теперь я смогла сосредоточиться и спокойно пересчитать. Трое коллег из соседнего отдела, прибежавших на мои отчаянные крики о помощи, и четвёртый – молодой парень, просто оказавшийся в неподходящем месте в максимально неподходящее время. Людмила Андреевна, пропавшая женщина, была старшим администратором в офисе, где работали те трое.
И вот мы сидели все вместе в гнетущей тишине, пока серьёзный полицейский методично перематывал плёнку с записью коридора и уверенно нажимал потёртую кнопку «пуск». Вскоре наша несчастная, перепуганная группа с ужасом поняла, зачем именно нас заставили это смотреть.
Если бы голый мертвец, хватающий ни в чём не повинную женщину и загадочно исчезающий в одном кадре, был единственной проблемой на записи… Этого было бы более чем достаточно для расследования. Но всё оказалось гораздо, в разы хуже.
На зернистой плёнке не было вообще ничего подозрительного.
Точнее, не было монстра-трупа. Его словно не существовало. Вся остальная группа – Людмила Андреевна, я, трое сослуживцев Людмилы Андреевны и парень, неудачно вышедший из столовой, – были отчётливо видны на месте. Всё остальное происходило примерно так, как я это помнила.
Сначала я в панике несусь по коридору морга, истошно кричу и нелепо отскакиваю от стены, явно не справившись с резким поворотом на скорости. Я даже не помнила и не осознавала, что врезалась в стену – вот насколько сильно я была напугана в тот момент.
Появляются остальные четверо свидетелей, и я на полной скорости врезаюсь в сгрудившуюся группу. Мы все синхронно поворачиваемся и напряжённо смотрим на… на абсолютную пустоту. Ничего нет. Никого. Людмила Андреевна решительно делает уверенный шаг вперёд, явно отчитывая невидимого глазу монстра за дурацкий розыгрыш.
А вот и та часть записи, которую было действительно невозможно, немыслимо сложно объяснить с точки зрения логики. Людмилу Андреевну резко дёрнули с ног – словно невидимой силой схватили и потащили – она по инерции врезается в остальных испуганных людей. Все разом визжат от ужаса и беспорядочно падают на стену в один миг, сталкиваясь друг с другом, и Людмила Андреевна просто исчезает. Растворяется.
Полицейский молча поставил запись на паузу, методично перемотал назад и проиграл снова. И ещё раз. Когда никто из нашей растерянной группы не смог внятно объяснить, что же именно было на записи – или, точнее, чего категорически на ней не было, – начался настоящий, серьёзный допрос.
Нас всех оперативно разделили по разным маленьким комнатам. Каждого допрашивал отдельный офицер, настойчиво требуя описать произошедшее в мельчайших деталях. Я прекрасно понимала, что мне придётся хуже всех остальных, ведь именно я была несчастливой обладательницей пристального внимания монстра и его первой, главной целью.
– Итак, – спокойно начал офицер, устало садясь на стул напротив меня в тесном кабинете, который мы временно заняли для допроса. Они допрашивали всех прямо здесь, в морге, а не в участке, в слабой надежде быстро разобраться до конца рабочего дня и отпустить всех измученных свидетелей по домам. – Расскажите ещё раз для меня всю историю. С самого начала.
Я уже дважды подробно рассказала им всё в точности как было. И, учитывая неоспоримый факт, что у полиции были другие записи с камер наблюдения, где я отчётливо была видна в лаборатории морга за работой, пришлось во всём честно сознаться. Скрывать происшествие было совершенно бесполезно – меня засняли камеры.
– Сегодня утром мне поручили тело мужчины, умершего от множественных огнестрельных ранений, предположительно нанесённых из охотничьего дробовика. Я уже всё это подробно говорила, – устало произнесла я, чувствуя, как накатывает волна изнеможения. Мне отчаянно хотелось плакать навзрыд. По крайней мере, добрый офицер принёс мне горячий кофе из столовой, и я теперь вцепилась в тёплую пластиковую кружку обеими руками как в спасательный круг, как в последнюю надежду.
– Так точно, у нас это всё записано в протоколе, – подтвердил офицер, внимательно глядя в свои подробные заметки. – Было ли в этом теле что-то необычное? Что-то, что привлекло ваше внимание?
– Странная одежда, – припомнила я, прокручивая в памяти утро. – Выглядела очень старой – викторианской эпохи, возможно? Или романовской. Определённо не современная.
– Мы её изъяли для экспертизы, да, – кивнул офицер. – Что-то ещё показалось вам странным?
Слава богу, хоть какое-то материальное доказательство того, что этот загадочный мужчина был реальным человеком. Затем настал черёд более сложного, опасного выбора – таинственные отметины на его мертвенно-бледном лице. Раз фотографий тела в деле не было, я справедливо предположила, что на моей рабочей камере тоже не осталось никаких снимков – я просто не успела их сделать. Стоило ли сейчас говорить полиции о жутко совпадающих татуировках на его лице и моём запястье? Категорически нет. Я не хотела быть связанной с воскресшим монстром ни в каком виде, ни при каких обстоятельствах.
– Нет, гражданин начальник, – соврала я, глядя в кофе. – Ничего больше.
Офицер удовлетворённо кивнул.
– И что же случилось дальше? После начала вскрытия?
– Я аккуратно извлекала застрявшую картечь из грудной клетки, когда он, э-э… – Я замолчала на полуслове, уставившись в остывающий кофе и чувствуя, как снова предательски сжимается пересохшее горло.
Страх – поистине удивительная, первобытная эмоция, если хорошенько подумать. Его единственная биологическая цель – любой ценой сохранить нам жизнь. Показать максимально чётко, что безопасно, а что смертельно опасно. Дать нам реальную возможность выбраться живыми из ужасных, критических ситуаций. Но вот я сижу сейчас напротив вооружённого, серьёзного полицейского в безопасном помещении. Совершенно ясно и очевидно, что я в полной безопасности, что мне ничто не угрожает. Но одно лишь яркое воспоминание о том, как тот мёртвый мужчина резко сел на секционном столе и посмотрел на меня красными глазами, мгновенно пересушивало горло и заставляло руки мелко, неконтролируемо трястись.
– Я не имею к этому розыгрышу никакого отношения, – слабо, почти шёпотом проговорила я, умоляюще глядя на офицера. – Клянусь.
– Эй, эй, успокойтесь… – Офицер участливо протянул руку через стол и осторожно положил свою тёплую ладонь поверх моей холодной. Он был совсем молодым парнем, как и большинство участковых в нашем районе, и изо всех сил старался меня успокоить и поддержать. Что-то в мужчине в строгой форме всегда невольно заставляло меня чувствовать себя защищённой и улыбаться, как, я справедливо полагала, и большинство нормальных женщин. Тёплое прикосновение его руки действительно помогало вернуть самообладание, и я позволила ему не убирать ладонь. – Мы не утверждаем, что организатор – это вы. Вы не подозреваемая в чём-либо. Мы просто никак не находим логичных ответов на вопросы и отчаянно пытаемся во всём разобраться и поскорее найти вашу пропавшую коллегу живой и здоровой.
Я благодарно кивнула, откинулась на спинку неудобного стула и изо всех сил заставила бешено колотящееся сердце постепенно успокоиться. Офицер – его фамилия была Мальцев, я разглядела на бейдже – тактично убрал руку и терпеливо дал мне собраться с мыслями, чтобы наконец продолжить допрос.
– Он внезапно сел на столе, – выдавила я. – Труп просто резко поднялся, открыл глаза. Я от неожиданности закричала, упала на инструменты… кое-как схватила телефон и бросилась бежать оттуда что есть мочи, не оглядываясь. Он приказал мне грубо «вернуться» и строго «не бежать». Я совершенно уверена, что он хотел меня убить. Или хуже.
– Итак, по видеозаписи выходит, что вы просто стоите у стола и методично работаете с инструментами… абсолютно ни с чем конкретным, – офицер Мальцев тяжело вздохнул и потёр переносицу. – Но действительно странно то, что мы отчётливо слышим его голос. У нас есть его настоящий голос на плёнке, это зафиксировано. Мы ясно видим, как вещи и инструменты падают сами по себе, словно их кто-то толкает. Что бы это ни было, оно определённо опрокинуло ваш рабочий стол с грохотом.
– И это вот то единственное, что вы находите по-настоящему странным во всей этой безумной истории? – не удержавшись, саркастически спросила я, чувствуя, как подступает истерический смех.
– Ну, э-э, – офицер запнулся, явно смутился, затем обречённо пожал плечами. – Всё это чертовски странно и необъяснимо, если честно.
– Да уж… – пробормотала я. – Ещё бы не странно.
Мы просидели в этом душном кабинете ещё добрых два часа. Офицер Мальцев методично, раз за разом задавал одни и те же вопросы, явно надеясь поймать меня на противоречиях или выявить новые детали. Но я упорно повторяла одну и ту же историю – потому что это была чистая правда, как бы безумно она ни звучала.
Когда меня наконец отпустили – с настоятельным требованием оставаться в городе и быть на связи – за окном уже сгущались ранние осенние сумерки. Барнаул в середине октября темнел рано, и морозный ветер пронизывал насквозь, стоило выйти на улицу.
Я медленно брела к остановке автобуса, кутаясь в тонкую куртку и размышляя о произошедшем. Татуировка на запястье жгла под рукавом – я чувствовала её, хотя технически это было невозможно. Совпадение? Вряд ли. Слишком много совпадений за один день.
Мне нужны были ответы. И я подозревала, что полиция их не найдёт – как они будут искать то, чего не видят камеры? То, во что не верят?
Нет, если я хочу понять, что произошло сегодня в морге, мне придётся разбираться самой. И первым делом – выяснить, что означает эта проклятая татуировка и почему она связывает меня с воскресшим мертвецом.
Автобус подъехал с привычным скрежетом тормозов. Я поднялась по ступенькам, прислонилась лбом к холодному запотевшему стеклу и закрыла глаза.
Это только начало, тихо прошептал внутренний голос. Что-то подсказывало мне, что он прав.
И я до смерти боялась узнать, что будет дальше.
Глава 3
Нина
Даже если от всего пережитого меня слегка подташнивало, я была рада хотя бы пище в желудке. И алкоголю, конечно же. Впрочем, тошноту вызывал, скорее всего, именно он – крепкий коньяк на голодный желудок никогда не был лучшей идеей. Но, чёрт возьми, оно того стоило! Лёгкий хмельной туман в голове делал этот кошмарный день хоть сколько-нибудь терпимым, смягчал острые углы реальности, которая всё никак не желала укладываться в привычные рамки.
Сидя в полупустом баре на окраине Барнаула, где редко задавали лишние вопросы и не разглядывали посетителей слишком пристально, я рассказала Грише обо всём – о странных отметинах на лице того мертвеца, о том, как он встал и пошёл, словно кукла на невидимых нитях, об его острых, неестественно длинных клыках, которые блеснули в холодном свете морга. Гриша слушал молча, лишь изредка прикладываясь к своей рюмке, и его лицо с каждой минутой становилось всё более бледным. А потом он, разумеется, произнёс вслух то, о чём я боялась даже подумать.
– Погоди-ка. Так этот тип был вампиром, что ли?
– Нет! – я чуть не подавилась своим коньяком, и ледяные кубики звякнули о края бокала. – Нет, это всё ерунда. Бред сивой кобылы. Вампиров не бывает. Их просто не существует в природе.
– Но он же был трупом, – не унимался Гриша, наклоняясь ближе и понижая голос до напряжённого шёпота. – Мёртвым. Холодным. А потом вдруг взял и ожил. И у него были клыки, ты же сама видела. И у тебя есть татуировка, которую ты не помнишь, как сделала. Совпадающая с теми, что ты видела на его лице. Я считаю, мы имеем полное право на небольшую долю здорового заблуждения и конспирологии.
– А я – нет, – выдохнула я, сгорбившись и уткнувшись лицом в ладони, словно пытаясь спрятаться от окружающей действительности. – Если у него и впрямь были такие же узоры, что это вообще значит? Я что теперь, мишень для какой-то странной сверхъестественной секты? Жертва какого-то мистического культа?
– Не знаю, – Гриша тяжело вздохнул, и его плечи поникли. – Но всё это должно быть связано. Обязательно должно! Слишком уж невероятно, чтобы быть простым совпадением. Такого не бывает.
Он был прав, и я это знала. Мысль о том, что эти два события никак не связаны между собой, казалась ещё более нелепой, чем всё остальное происходящее. Так или иначе, отметина на моём запястье имела самое прямое отношение к тому не-умершему-совсем-не-вампиру, который очутился на моём столе в морге. Вопрос был лишь в том – какое именно?
После ужина и пары крепких напитков, не желая вызывать такси после того, как последняя маршрутка уйдёт на стоянку, мы расплатились и двинулись к ближайшей остановке. Холодный октябрьский ветер трепал волосы и пробирался под воротник куртки, заставляя поёжиться. Гриша, хоть и не признавался вслух, с наступлением ночи выглядел всё более озабоченным и бледным, словно привидение. Его взгляд то и дело метался по сторонам, выискивая опасность в каждой тени. Он попросился переночевать на моём диване, и я с огромной радостью согласилась. Альтернативой было спать при включённом свете, что я, наверное, всё равно собиралась делать. Хотя, чёрт побери, свет вряд ли поможет против того, что происходило сегодня.
Мы уже прошли примерно половину пути по пустынным улицам, когда вдруг Гриша резко остановился, словно налетев на невидимую стену.
– Гриш? – обернулась я к нему, недоумевая.
Но он не шевелился и не отвечал. Он просто смотрел куда-то позади меня, и глаза его стали совершенно круглыми от неподдельного ужаса, а лицо побелело настолько, что стало похоже на мел или гипсовую маску. Даже в тусклом свете уличных фонарей это было хорошо заметно.
– Гриша? – снова позвала я, на этот раз громче, но тщетно. Он замер, превратившись в статую.
Значительная часть моего существа отчаянно не хотела оборачиваться, чтобы увидеть то, что превратило Гришу в застывшее изваяние. Инстинкт самосохранения вопил, что лучше не знать, лучше развернуться и бежать, не оглядываясь. Но когда я всё же обернулась, мои худшие опасения оправдались с лихвой. Лучше бы я не смотрела. Гораздо лучше было бы, если бы я побежала со всех ног, не задавая вопросов.
Посреди дороги, прямо на разделительной полосе, стоял мужчина.
По крайней мере, я предположила, что это был мужчина.
Судя по его чудовищным размерам, это мог быть и небольшой автобус или танк.
На нём были полные латы – настоящие, боже правый, средневековые доспехи, словно сошедшие с экрана исторического блокбастера или со страниц фэнтезийного романа. Они покрывали его тело с головы до пят, не оставляя ни единого незащищённого участка, но, в отличие от музейных экспонатов, которые я видела на школьных экскурсиях, когда мы ездили в Санкт-Петербург, отдельные пластины этих доспехов были словно выкованы из кусков странного камня или чёрной вулканической лавы, а не из привычной стали. Они соединялись друг с другом причудливым, почти биологическим, органическим образом, напоминая хитиновый панцирь гигантского насекомого или экзоскелет какого-то доисторического чудовища.
Вся эта броня была усеяна шипами разного размера, выглядела невероятно яростно и зловеще и, без малейшего сомнения, была создана не только для защиты, но и для устрашения противника. И надо честно признать, на обоих фронтах она работала безупречно – я была в равной степени уверена, что эта штука выдержит танковый снаряд, и что я сейчас наложу в штаны от одного только вида.
Незнакомец был невероятно огромен. Его голову скрывал полный закрытый шлем, искажавший и без того чудовищные пропорции и делавший их ещё более пугающими. Шлем вздымался вверх, образуя два величественных, закрученных по спирали и поистине демонических рога, словно позаимствованных у дракона из старых легенд или у библейского демона. Рога и общая массивность доспехов не позволяли точно определить его истинный рост, но от асфальта до самой макушки набиралось почти два с половиной метра, а то и больше.
Даже без брони он должен был быть невероятно широк в плечах и мускулист, чтобы вообще носить на себе такую чудовищную тяжесть и при этом двигаться. В одной руке он с видимой лёгкостью держал меч длиной метра в полтора, не меньше – полноценный двуручный клинок. Латная перчатка, сжимавшая массивную рукоять, была оснащена стальными когтями на каждом пальце, острыми и угрожающими, как и всё остальное в его облике.
И на каждой, абсолютно на каждой видимой поверхности его доспехов был вырезан один и тот же орнамент – сложный, витиеватый узор из переплетающихся линий. Тот самый орнамент, идентичный до мельчайших деталей тому, что теперь красовался на моём запястье в виде необъяснимой татуировки.
– Владыка Каел передаёт вам свой сердечный привет, – раздался мягкий женский голос, и я вздрогнула. – Он желает вам только добра и процветания. Мы не желаем вам зла и искренне просим вас проследовать с нами. Это не займёт много времени.
Он был не один.
Позади него и чуть в стороне, словно в его тени, стояла женщина. Я не сразу её заметила, будучи полностью шокирована и загипнотизирована видом гиганта в латах. Та, что говорила сейчас, обладала роскошными длинными, до самого пояса, волосами цвета воронова крыла, которые струились по её спине волной. На ней было алое платье, которое обтекало её тело, словно слои дорогого шёлка или атласа. Глубокий разрез спереди доходил едва ли не до пупка, обнажая бледную кожу, и подобный откровенный наряд вряд ли сошёл бы за приличную одежду где бы то ни было в нашем провинциальном городе, особенно в октябрьскую прохладу. Но её это, похоже, нисколько не смущало, и холод тоже не беспокоил. Впрочем, платье было далеко не самой странной и примечательной деталью её загадочного образа.
Верхнюю половину её лица скрывала гладкая алая маска без каких-либо украшений. В ней не было прорезей для глаз, и она полностью скрывала всё от переносицы и выше, заканчиваясь где-то у линии роста волос. Поперёк маски шла ломаная, с зазубренными краями спираль, выгравированная на поверхности и сиявшая ярким золотом под тусклым жёлтым светом уличных фонарей.
Именно она и произнесла эти слова, и её полные алые губы тронула мягкая, почти сочувственная улыбка, пока она стояла, безмятежно сложив изящные руки перед собой. Она была разительным, почти шокирующим контрастом бронированному колоссу, рядом с которым стояла – хрупкая фарфоровая статуэтка рядом с бронзовым монументом. Выражение её лица – точнее, то, что я могла разглядеть из-под маски – не было злым или угрожающим. Скорее, отстранённым, спокойным и даже жалостливым, словно она смотрела на глупых детей, которые вот-вот сделают ошибку.
Те немногие прохожие, что ещё оставались на улице в столь поздний час, при виде этой картины быстро развернулись на сто восемьдесят градусов и поспешили прочь, явно не желая иметь дела с происходящим. Две странные фигуры, казалось, не интересовались больше никем вокруг. Их интересовали исключительно мы с Гришей, и это было ещё страшнее.
– Гриша… – тихо прошептала я, осторожно пятясь назад и натыкаясь спиной на друга, который всё ещё стоял позади меня, парализованный ужасом и неспособный пошевелиться.
Столкновение встряхнуло его, вырвало из ступора, и он резко схватил меня за руку, сжав так крепко, что стало больно.
– Нам нужно уходить, – прошептала я, и мои слова были едва слышны даже для меня самой. – Прямо сейчас.
– Владыка Каел настаивает, что бегство – не самое лучшее и разумное решение в вашей ситуации, – произнесла женщина, и её алые губы изогнулись в чуть более широкую улыбку, обнажив ровные белые зубы. Даже несмотря на её слова, тон оставался бархатным, почти успокаивающим. – Хотя, признаюсь честно, это бывает весьма и весьма забавно наблюдать.
Это была последняя капля, переполнившая чашу.
Мы с Гришей одновременно развернулись на месте и – во второй раз за этот бесконечный, кошмарный день – я бросилась бежать, спасая свою драгоценную жизнь. Грише пришлось немедленно отпустить мою руку, чтобы мы не мешали друг другу и не путались под ногами. Мы понеслись по пустынной улице, выжимая из себя всю скорость, на какую только были способны наши нетренированные тела.
Я не была тренированным бегуном и никогда им не являлась. Да, я исправно ходила в тренажёрный зал пару раз в неделю, чтобы поддерживать форму и не заплыть жиром, но в основном тягала железо и занималась с гантелями. Я от всей души ненавидела кардионагрузки и особенно бег. И сейчас я жестоко корила себя за то, что не уделяла ему достаточно времени и внимания. Эти навыки очень бы мне сейчас пригодились, когда от них зависела моя жизнь. Мои лёгкие горели адским огнём, сердце бешено колотилось где-то в горле, угрожая выпрыгнуть наружу, а в глазах предательски темнело и плыло. Всё это можно было списать на страх. Да, конечно. Именно так. Разумеется, именно страх, а не моё отвратительное физическое состояние.
Не знаю, сколько времени или остановок мы пробежали, прежде чем Гриша внезапно и резко свернул в тёмный переулок между двумя пятиэтажками. Я проскочила мимо по инерции и, опасно заскользив по обледеневшему октябрьскому асфальту, с трудом затормозила, едва не упав. Я неуклюже обернулась, чтобы броситься вслед за другом в укрытие.
И замерла на месте.
Нет. Этого просто не может быть. Это невозможно.
Как что-то настолько огромное и массивное может двигаться так невероятно быстро?
Он стоял там – человек в чудовищных латах – всего в каких-то двадцати шагах от меня, преграждая путь. Совершенно неподвижный, он молча наблюдал за мной, слегка склонив голову набок, словно любопытный учёный, внимательно рассматривающий интересный экземпляр жука под микроскопом. И на нём не было ни единого признака недавней погони или хотя бы намёка на усталость – ни тяжёлого дыхания, ни дрожи в мышцах. В то время как я сама была всего лишь потной, жалко задыхающейся и до смерти испуганной развалиной, еле стоящей на подгибающихся ногах.
Пустые, совершенно чёрные, зазубренные прорези его шлема были неотрывно прикованы ко мне. Сам шлем был искусно стилизован под драконью голову – или древний череп дракона. Или, возможно, и то, и другое одновременно, образуя жуткий синтез. Под ним не было видно абсолютно ничего – ни лица, ни глаз, ни намёка на человечность, и возникала совершенно безумная мысль, что внутри вообще никого нет, что это просто пустые доспехи, движимые тёмной магией.
Если целью было напугать до потери сознания – то это сработало на все сто процентов. Я невольно вскрикнула и снова рванула с места, не в силах контролировать свои действия. Я успела сделать всего три отчаянных шага, пытаясь развить скорость, как что-то массивное, тяжёлое и совершенно неумолимое вцепилось в мою руку стальной хваткой. Резкая остановка на полной скорости должна была бы швырнуть меня лицом вперёд на промёрзший асфальт, если бы то, что схватило меня, тут же не подхватило и не поставило обратно на ноги с лёгкостью, с какой обращаются с лёгкой детской игрушкой или тряпичной куклой.
Мою руку сковал жёсткий стальной обруч, но я всё равно отчаянно дёргалась и изо всех сил пыталась вырваться из захвата. Бронированный человек преодолел те пять метров расстояния буквально за долю секунды, с абсолютно нечеловеческой скоростью. Что было ещё хуже и пугающее – он двигался почти совершенно бесшумно для существа, носящего на себе целый танк металлической брони. Тяжёлая латная рукавица безжалостно сдавила моё плечо, не оставляя ни малейших шансов на побег или освобождение.