S-T-I-K-S. Вера: миссия «Выжить»

– Мы… убежали из дома… Ба… мама… – губы у Кати снова задрожали, голос захлебнулся, словно мотор, в который забыли залить масло.

Снова, чёрт побери. Легавая сжала кулаки. Не стоило спрашивать.

Берта, словно всё почувствовав, подалась вперёд и аккуратно лизнула девочке коленку. Один раз. Потом ещё и ещё. Катюша фыркнула, а потом, несмотря на слёзы, звонко засмеялась.

– Мы легли спать вечером, после мультиков, – вдруг сказал Андрей. – А утром нас никто не разбудил. Хотя мама всегда будила, чтобы мы до обеда не проспали. Мамы не было дома. А баба… баба была в огороде. Она… она там…

– Малыш, – мягко сказала Легавая, обернувшись к нему всем корпусом. – Не надо. Сейчас не надо это вспоминать. Ладно? Всё хорошо. Вы теперь с нами. Наверное, голодные?

Дети кивнули одновременно.

– Кхм-кхм…– Катюша потёрла горло и тяжело сглотнула слюну. Лега расценила это как жажду, потянулась к полу и вытащила из-под сиденья чёрную спортивную сумку, в которой лежали съестные припасы: аккуратно завернутые в фольгу бутерброды и простые сэндвичи. Она достала по два каждому ребёнку и протянула им. Следом пошла прозрачная бутылка с чистой прохладной водой. Берта моментально зашевелила влажным носом, громко выдохнула с претензией, и ей тоже перепала сушёная курица. Всё, правильно, хорошей девочке – по заслугам. Она сегодня заслужила все вкусняшки мира.

Дети ели молча, но с жадностью, с шумным чавканьем, как зверята, которых слишком долго держали без корма. Когда насытились, то моментально отрубились. Накормленные, укаченные в тёплой машине и прижатые к тёплой собаке, они провалились в первый безопасный сон, возможно, за долгое время.

– Блин, им же надо живца дать… – прошептала Легавая, глядя на то, как Катя свернулась калачиком. – Почему я раньше не вспомнила, это ж очевидная вещь…

– Да, стопудов. Как проснутся – дадим, – так же тихо ответил Лао, не отрывая напряжённого взгляда от дороги.

До Гнезда они добрались без серьёзных эксцессов. Вечер подкрался незаметно: серое небо залилось грязноватым цветом, а воздух стал колючим, будто в нём распылили мелкую стружку холода.

Перед КПП в Гнездо царила суета: машины стояли бампер к бамперу, ревели раскалёнными двигателями, фары слепили друг друга, а рейдеры, словно тараканы выползали на свет и галдели о том, о сём. Берта вдруг насторожилась, заёрзала, мотнула ушами и, поворачивая голову в разные стороны, тихо зарычала, спускаясь с сиденья на пол.

– Чшшш, Берта, тихо! Ты чего? – зашипела Легавая, опасаясь, что дети проснутся.

– Как там мелкие? – раздался голос Жала в рации.

– Спят, – коротко ответил Лао, не оборачиваясь и глядя прямо вперёд.

– Будите. Живуна дали?

– Нет ещё.

– Чо тупите? Над было сразу давать. Поите.

Легавая потянулась к Кате, осторожно, даже как-то по-матерински поглаживая девочку по мягким светлым волосам. Голос её зазвучал неожиданно нежно, колыбельной:

– Эй, малышка… просыпайся… просыпааайся… давай, солнышко…

Откуда в ней вдруг нашлось столько тепла и заботы?

Но никакой реакции не последовало. Катя не просыпалась. Легавая нахмурилась и склонилась над Андрюшей. Серовато-бледные щёчки, дыхание неглубокое, еле заметное. Она встревожилась, слегка встряхнула мальчика за плечо:

– Эй, малыш, давай-давай, просыпайся…

Ни он, ни Катя не реагировали. Ни на голос, ни на прикосновения. Просто лежали неподвижно, словно куклы с разряженными батарейками.

В голосе Легавой проскользнула нота паники:

– Лао! Тут что-то не так. Они не просыпаются…

Дальше всё завертелось слишком быстро. Лао молча выскочил из-за руля, обошёл «Бегемота» с той стороны, где сидела девочка, приоткрыл ей веко, и его лицо сразу изменилось, примерив маску лёгкого испуга. Перевёл взгляд на мальчика, потянулся через Катю, и именно в этот момент Берта сорвалась уже на истеричный лай и резко выпрыгнула наружу, потеснив Лао.

Легавая застыла. Она поняла. Не хотела понимать, но поняла. Мороз пробежал по позвоночнику, губы побелели, руки одеревенели. Неужели всё? Неужели этим малышам не повезло?

Лао слегка сбитый Бертой снова потянулся к Андрею, но не успел ничего сделать. Катя внезапно дёрнулась и впилась зубами в его плечо. Прямо в нашивку, в плотную кожу, которую не прокусишь, как ни старайся.

– Твою… – выдохнул он и резко оттолкнул девочку на Андрея. Достал нож и не колебался ни секунды. Задрал её подбородок вверх локтём же укушенной руки и вогнал лезвие.

Девочка сразу же обмякла. Легавая сидела с открытым ртом. Когда она увидела залитые характерной чернотой глаза Катюши, внутри у неё закрутился ёж. Как так? Почему? Как они так долго протянули и почему же обращаются только сейчас?

– М-м? – мальчик протёр глаза, зевнул и замер. Его взгляд расширился, рот искривился в беззвучном крике. Следующая секунда разорвала тишину: из горла вырвался визг – протяжный, пронзительный, полный первобытного ужаса.

Он понял. Он понял слишком ясно, что эти добрые дяди и тёти, которые только что подобрали их, отогрели и накормили, убили его сестру, единственного оставшегося у него родного и близкого человека. Он ведь не видел, во что превратилась его сестра, не видел, кем стала эта девочка, он видел лишь её труп и её убийцу с выпученными от шока глазами с окровавленным ножом в руке.

– Тихо! – Лао мгновенно прижал тяжёлую ладонь к его рту. – Тихо, пацан. Это уже не твоя сестра. Она тебя чуть не сожрала. Понял? Как твоя бабушка…

– Господи, Лао… Ну зачем же ты это сказал? – Одёрнула его Легавая, но не обратил на неё внимания.

Мальчик захлёбывался рыданиями, хрипел, трясся всем телом, будто в лихорадке. Он пытался укусить Лао через плотную ткань перчатки, но зубы лишь бессильно скользили по коже. В этот момент к машине быстрым шагом подлетел Жало.

– Чо тут у…Чёрт… вот ведь засада… – он схватился за затылок и нервно обвёл взглядом салон.

– Убифцы… убифффцы… сволофи… – пытался выкрикнуть мальчик сквозь прижатую к его лицу ладонь, но слова тонули в рыданиях.

Что делать в таких ситуациях? Как оправдываться?

Их возня привлекла внимание. К машине подошли пятеро с КПП – вооружённые крепкие парни в потёртой форме.

– Чё тут? – буркнул один, сжимая автомат. Добреньким и понимающим он не выглядел.

– Детей подобрали по дороге… Девчонка обратилась только что, – спокойно объяснил Лао. – Брат, походу, иммунный. Проснулся как раз в тот момент, когда я её… ну, сам понимаешь. Сейчас вот… переваривает.

– Чел, ну ты мудак конченый, – не выдержал один из патрульных и выдал это с отвращением. – Кто же так делает?!

– А надо было ждать, пока она и меня, и его искусает? – хладнокровно ответил Лао, не повышая голоса.

Мальчик уже захлёбывался слезами. Легавая обошла машину, наклонилась к нему, протянула руки, чтобы прижать к себе, обнять, хоть как-то успокоить. Но вместо отклика получила звонкую пощёчину и толчок в плечи. Её щека тут же вспыхнула, а губы задрожали. Парнишка бился, как раненый зверёныш, психовал, шипел, плевался. Он злился, боялся, ненавидел их всех разом и в то же время тянулся к мёртвой сестре, хотел вернуть её любой ценой.

– За что? За что? Кааатяяя… – Голос… Его голос стал таким странным. Похоже он его сорвал из-за криков, совсем охрип и погрубел.

Легавая стояла, растерянная и потрясённая, не понимая, что делать дальше.

Знахарка из стаба подошла, уверенно взяла мальчишку за руку и под ласковые уговоры увела его к себе.

Девочку прикопали в пятнадцати километрах от стаба, на временном кластере. Без всяких церемоний, в сухую каменистую землю, которая с трудом поддавалась лопате.

Мальчишка попрощаться, конечно же, не смог. Он был не в себе. В доме знахарки он метался по комнате, кричал, рвал на себе одежду, бился о стены и рыдал так, что у слушавших сжимались сердца. Зрелище было тяжёлым для любого человека.

На душе у всей группы стало так паршиво, ну что же это за паскудство такое? Почему это место так жестоко ко всем, кто в него попадает? Сколько бы лет ни прожил в Улье, к таким моментам привыкнуть невозможно.

На КПП их, понятное дело, тормознули и хорошенько, даже с пристрастием осмотрели. Но затем ленивый ментат, и судя по его внешнему виду после трёхдневного запоя, задал дежурный набор вопросов: «Связи с мурами имеются? С внешниками? Навредить стабу желаете?» Лицо у него при этом было такое, словно ему глубоко плевать, ответишь ты «да» или «нет». Главное – отчитаться по бумажке. После поверхностной проверки их всё же пропустили в стаб.

Лису отвели к той же знахарке. Та оставила её у себя.

Остальные разместились в ночлежке у Румпеля, местного барыги с амбициями и пивным брюшком. Называть это место гостиницей язык не поворачивался. По сути, это была развалюха-общага, пьяньчелыжная и проститушная.

На первом этаже располагался бар, где можно было хряпнуть чего покрепче, заодно схомячить сомнительный харч и поделиться байками в густом сигаретном дыму. А дымили тут, к слову, безбожно, соревновались, кто быстрее забьёт лёгкие смолой. Видимо, рейдеры так душу выгуливали после тяжёлых дорог, в которых им приходилось терпеть и сдерживать эту привычку.

Хм… А ведь паразит, что сидит в каждом, по идее должен лечить своего носителя и вместе с прочим глушить тягу к курению. Он ведь обязан приводить в чувства никотиновые ацетилхолиновые рецепторы, чистить голову, вытаскивать человека из всякой химической зависимости. Так что же это получается, курение – это действительно просто привычка? Или ритуал? Неужели весь кайф в том, чтобы зажечь, затянуться, выпустить дым, ощутить, как горькая горячая струя режет горло?

Также у пузатого Румпеля при желании можно было снять себе девочку, хотя ассортимент, честно говоря, был такой, что без слёз не взглянешь. Барышни не блистали ни фигурой, ни лицом, и каждый клиент делал заказ скорее от тоски или даже возможно извращённого интереса, чем от влечения.

Феерией этого заведения считалась пышная негритянка с рыхлым телом, на сосках которой игриво колыхались кисточки-стикини. Её хотелось одеть. Правда, не всех это отпугивало – нашлись и такие, кто откровенно пускал на неё слюни.

Второй и третий этажи ночлежки занимали жилые комнаты с рабочими санузлами. Во дворе красовалась большая деревянная баня, гордость хозяина, сам сколотил.

Стоит отметить, что весь этот стаб был вырезан из дерева. Дома стояли срубами, грубые и добротные, словно крепкие избушки, пережившие не одну зиму и не один пожар.

Группа сидела за деревянным столиком в прокуренном баре молча, как после похорон. Хотя какое «как» – именно после похорон, и атмосфера была соответствующая. Тяжёлый груз висел на плечах каждого, словно они только что зарыли под землю кого-то своего. Жало первым нарушил молчание: он поднял рюмку и хрипло выдавил из себя:

– Спасибо, Улей, что мы пережили этот долбаный день.

Все чокнулись и залпом опрокинули в себя по рюмашке. Жгучий алкоголь, разлитый по пищеводу и упавший в желудок, слегка растопил напряжение, размягчил застывшие лица. Улыбок не появилось, но выражения стали уже не такими каменными.

Легавая, не сказав ни слова, поднялась из-за стола и отошла к стойке. Тяжёлый алкоголь её желудок не переваривал даже после нескольких недель в Улье, и она чувствовала, что если останется за этим столом ещё хоть минуту, то сорвётся с эмоциональной вышины. Хотелось побыть одной. Хоть немного. Перед тем как зайти в бар, она уже выгуляла Бертy на заднем дворе, теперь собака спокойно дремала в их комнате на втором этаже. Румпель, как и свойственно дельцу, умудрился содрать с неё двойной тариф только за то, что у неё с собой была Берта.

Легавая заказала тёмное пиво – другого выбора всё равно не было. Сидра тут, конечно, никто не держал.

– Мочу тут никто не пьёт, – с ухмылкой пояснил Румпель, как будто это была очень удачная шутка.

Она не ответила, только обхватила холодную бутылку ладонью. На первой бутылке плечи чуть полегчали и расправились, в голове посветлело, а на второй – она даже почувствовала себя человеком, а не уставшей жестокой скотиной, которой сегодня отвесили по морде. И именно в этот момент к ней подошёл он. Симпатичный и уверенный в себе “рейдерок”, от него воняло бензином, пивом и тестостероном. Без единого слова он обнял её за бёдра и прижался со спины. Дыхание у него было горячее, а слова приставучие:

– Красотка… не хочешь отдохнуть телом?

Хоть это и был вопрос, но прозвучал он как утверждение. И через несколько минут они уже поднимались по скрипучей лестнице в его комнату. Свет включать не стали. Он начал её раздевать, касался губами шеи, груди, двигался уверенно, не грубо, но и не нежно. Напряжение внизу живота сгустилось горячим пульсирующим комом, дыхание сбилось, пальцы её сжали его ягодицы, притягивая ближе. Они целовались быстро, жадно, зверино.

Он уложил её на кровать, и его пальцы уже скользнули под ткань её трусиков – и тут Легу током ударило. Нет. Нет, чёрт подери, только не он. Внутри всё оборвалось, вся страсть в один миг сменилась холодом.

– Эй… ты чего? – парень отстранился, растерянно глядя ей в глаза.

– Извини. Не получится у нас, – Легавая мягко, но уверенно отстранилась от него.

– А я так не думаю, – зло процедил он и, резко навалившись, схватил её за руки, впился в губы.

Удар в пах последовал молниеносно. Он согнулся пополам, застонал, а потом зло вскинулся и обрушил на неё резкую и звонкую пощёчину. Легавая отлетела с кровати и ударилась плечом о пол. Рейдерок хотел навалиться сверху, но она уже поднялась на колени, выпрямила спину и собралась, будто вышла на татами. Хват за поясницу, резкий подхват – и через плечо уже он полетел на пол, впечатался лицом в доски и выматерился, размазывая носом кровь.

Она схватила шмотки, и босая выскочила в коридор. Дыхание сбивалось, сердце бухало в висках, но она мчалась без остановки и влетела в свою комнату.

Берта подняла голову и махнула хвостом. Серена, соседка по комнате, как раз переодевалась, повернувшись спиной, и, услышав шум, резко обернулась.

– Воу, чего это ты?.. – она прищурилась, глядя на Легавую.

– Чщщщ!.. – прошипела та, прижимая палец к губам. Глаза её блестели странным возбуждённым весельем, а губы дёргались от сдерживаемого смеха. Казалось, она вот-вот разразится хохотом.

Тут же в коридоре послышались голоса. Не просто голоса, а злые, сбивчивые, с яростным надрывом. Пара быстрых шагов – и вот уже наглый рейдер с каким-то крепким дружком пронеслись мимо их двери, а следом раздался гулкий топот по скрипучей лестнице вниз. Два страшных серых волка, сорвавшиеся с цепей, рванули искать потерянную добычу.

Легавая тем временем, не выдержав напряжения, рухнула на корточки и залилась беззвучным, надрывным смехом. Слёзы потекли по измученным щекам, а тело дрожало от встрясок. Напряжённая икота прерывала её смех, но на лице застыла довольная улыбка, она наслаждалась жизнью вопреки всему.

– Мда-а-а, подруга… – Серена развела руками и уставилась на Легавую с выражением «вот это цирк». – Что, не зашёл тебе этот ухожёр-говножёр?

– Не зашёл… И не вошёл… – сквозь хохот выдавила она, уже лёжа на пыльном полу, хватая ртом воздух, как рыба на берегу. Грудь ритмично поднималась и опускалась в такт дыханию, волосы прилипли к влажному лбу, а вид у неё был как у человека, прошедшего настоящий ураган.

Довольная Берта крутила хвостом возле хозяйки, размахивая им так, что в комнате завихрялись пыльные струи. Она не понимала, отчего её мамка такая довольная, но ей это нравилось. Да, ей всегда нравилось, когда та была в хорошем настроении, а если она была в плохом, то девочка становилась настороженной и тоже слегка расстроенной. Она быстра перенимала людское настроение.

Серена осторожно взяла Легавую под руку и с усилием подняла шаткую девушку с пола. Та позволила дотащить её до койки и рухнула на неё, раскинувшись звездой.

– Всё. Отбой. – строго сказала Серена, стягивая с Легавой расстёгнутые штаны. – Спи, пьянь.

Она накинула на пьянчужку тёплое одеяло и тяжело опустилась на соседнюю кровать, разглядывая потолок, покрытый паутиной, и мысленно перебирая предстоящий путь. В голове уже шевелилась тревожная мысль: завтра снова в дорогу, и это будет не та дорога, где можно беззаботно кататься и насвистывать себе под нос. Стаб был лишь передышкой, промежуточной точкой перед настоящей жопой.

Тишина воцарилась в комнате, нарушаемая только тихим фырканьем довольной Берты у кровати, и свистом ноздри её хозяйки.

Ох уж эти похмельные сожаления на утро… Головная боль стучала, отбивая мозг Легавой, её невообразимо мутило, и во рту оставался неприятный кисловатый привкус, сопровождаемый поднимающейся изжогой.

Она, волоча ноги, вышла во двор, чтобы выгулять противоположно энергичную и бодрую ей Берту. Легу отчаянно шатало, словно надувного человечка на ветру, но свежий холодный воздух бодрил, давал слабое ощущение облегчения, хотя бы на мгновение.

И вот она стоит, пытаясь выгулять себя вместе с собакой, как вдруг – хлоп! – кто-то резко хватает её за плечо. Сердце ухнуло в пятки, тело сработало быстрее мозга. Резкий поворот – и из глубины желудка, аки из пробуждённого вулкана, с гневным бурлением вырывается вчерашнее дешёвое, кислючее пиво. Оно горячей волной хлынуло прямо на грудь ошарашенного, несостоявшегося любовника.

– Ой… Прости… – выдохнула Легавая с ангельскими глазами, словно невинный птенчик, взволнованная и растерянная.

– Да ты конченая, мать твою! – выругался он, отпрыгивая в сторону. Резко метнулся в здание, срывая с себя обфаршмаченную майку, словно она горела кислотой.

– О-о-о-о-ох… мой животик… голова моя… – простонала Лега, полусогнувшись, медленно возвращаясь к своему номеру с Бертой.

Серена протянула Леге пластиковый стаканчик, заполненные на половину крепким живчиком, в глазах у неё играла смесь жалости и ехидства

– На, пьянчелыга, заодно опохмелишься, и не забудь душ принять, дурилка картонная.

Легавая взяла стакан, сделала первый глоток и почувствовала, как тёплая жидкость, с едва уловимой сладостью и с жутко ощутимым спиртом покатилась по горлу, слегка прогревая грудь и живот, пробуждая чуть притупившуюся после ночной суеты энергию. Второй глоток окончательно вернул её в реальность. Легавая почувствовала, как напряжение постепенно отпускает её, позволяя телу расслабиться. Уже какую неделю в Улье, а живец иногда забывает пить в таких случаях. Привыкнуть уж давно пора, без живуна тут никуда.

Медленно поплелась по коридору второго этажа к душевым, расположенным в конце длинного, слегка скрипучего и плохо освещённого прохода. Душевые комнаты были разделены тонкой стеной, разграничивавшей мужскую и женскую секции, и сквозь этот непрочный барьер ощущалась отдалённая вибрация чужих голосов и шагов. Легавая раздевалась не торопясь, аккуратно складывая вещи на сухой подоконник. При въезде в комнаты каждому выдали по круглому куску мыла, простое полотенце и резиновые тапочки, а она с сожалением взглянула на свои волосы и стала намыливать их, ощущая, как без кондиционера они могут превратиться в жёсткую проволоку, которую потом невозможно будет расчесать и укротить.

Горячая вода стекала по телу, смывая остатки ночной драмы, и с каждым тёплым потоком кожа постепенно расслаблялась, а мысли очищались, вместе с каплями воды смывались и тяжёлые эмоции. Скрип двери нарушил эту медитативную тишину, и тут же раздался мужской, отвратительный гогот, разговоры и сальные, пошлые фразы, от которых Легавая невольно напряглась, чувствуя, как тело сжимается и готово к защите, и обернулась, прикрывая красивые места.

– Опа-а-а-а, вот это красотка! – один из уродов явно решил, что женская душевая – это шоурум.

– Эй, спермотоксикозники, свалили резко из женской душевой! – раздался хриплый и грозный голос раскатом грома. Это был Румпель. Он вошёл и разогнал всех мелких шавок.

– Ля ты кайфолом! – донеслось от одного из ретировавшихся мужланов.

– Пошли вон! На выход! – голос Румпеля был безапелляционным. Затем он повернулся к Леге, его взгляд задержался на ней. Намыленное тело, изящные изгибы, синяки на ногах, ягодицах и на лопатке – карта пройденных бед. Но даже они не портили её образ, наоборот – подчеркивали хрупкую грацию. Глаза Румпеля блеснули, но дальнейшей наглости он не проявил, быстро вышел и плотно закрыл за собой дверь.

Через пару минут в душ вошла другая девушка, тихо затворив щеколду и Легавая ахнула:

– Блин, вот дура… Там же щеколда! – пробормотала она под нос.

Когда вышла из душа, на неё снова набросились жадные мужские взгляды. Они провожали и пожирали её глазами, словно она была десертом.

– Фу… Повсюду какие-то дикари, – бросила она Серене с выражением глубокой усталости.

– Не говори. Бесят, – отозвалась та, закатывая глаза. – Пошли завтракать. Потом к Лисе заедем и поедем прямо до Красных Фонарей. Без остановок.

– А почему стаб так назвали?

– Ну, потому что там есть красные фонари.

Перед дорогой они заглянули к рыжей. Лиса долго обнималась с ребятами, на её глазах блестели прозрачные слёзы, но она старалась улыбаться. Ей не хотелось расставаться с ними даже на короткое время. И так испереживалась вся, что пришлось отлёживаться в лазарете, а не квасить вместе с ними. Эти люди, все из разных миров, с разными судьбами и историями, для неё стали настоящей семьёй. Кровь здесь не имела значения – семья определяется не происхождением, а доверием, поддержкой и готовностью разделить жизнь в любых её проявлениях.

– Та на обратном пути заберём, если не забудем, – пробросил Жало, иронично усмехнувшись.

– Я те дам – «забудем»! – Лиса хлестнула его по ляхе.

От знахарки они узнали печальное: Андрей, брат той обратившейся девчушки… В общем, он также обратился.

– А разве так бывает? Что обращение столько времени занимает? – Удивилась Лега.

– Самый долгий зафиксированный институтом случай обращения произошел на третий день после заражения. – Печально выдохнула знахарка. По ней было видно, что ей ужасно жаль пацанёнка. Она с трудом подавила ком в горле и пошла принимать вошедшего пациента.

Может быть это и к лучшему? Какая жизнь у него бы здесь была?