Учитель греха

Жара стояла такая, что асфальт за окном плавился, марево струилось от раскаленного бетона остановки. Автобус, пыхтя, выдохнул его на пыльную обочину и уехал, оставив в звенящей тишине только их двоих.

Валентин Игоревич, 42 года, учитель физики, с сумкой, набитой тетрадями и яблоками из сада, смотрел на девушку, которая вышла вместе с ним. Она была ему незнакома, они ехали в одном автобусе из района, и сейчас она стояла, заслонив рукой глаза от солнца, и смотрела на ту самую дорогу, что вела в деревню Покровское. Ему туда же.

Он хотел было предложить пройти вместе, как она обернулась. Взгляд ее был прямым, почти дерзким, а в уголках губ таилась усталая усмешка.

– Вы тоже в Покровское? – спросил он, и голос его, привыкший к формулам и законам, прозвучал чуть хрипло.

– Ага, – коротко кивнула она. – Только, кажется, мне сейчас не до дороги.

Она подошла ближе. От нее пахло пылью, дешевыми духами и чем-то диким, животным. Ее пальцы вдруг легли ему на грудь, над сердцем, которое заколотилось с бешеной силой.

– Валя, – выдохнула она, и от того, что она назвала его так, по-домашнему, по-свойски, у него перехватило дыхание. – У меня там, – она скользнула взглядом вниз, по его телу, – аж между ног все загудело. С тех пор как ты в автобус вошел. Совсем что-то пошло не то.

Он не понял. Его мир, выстроенный на причинно-следственных связях, треснул. Логика отказала. На него нахлынула волна, горячая и тяжелая, смывая все – возраст, статус, приличия. Он был просто самцом, а перед ним стояла самка, излучающая немой, влажный вызов.

– Ты уж извини, ничего лишнего, – пробормотала она, уже прижимаясь к нему всем телом, и ее губы нашли его губы.

Его ответ был грубым, почти злым. Он впился в ее рот, как утопающий, руки сами схватили ее за тонкие запястья и прижали к прохладной бетонной стене остановки. Она лишь глухо застонала в поцелуе, не сопротивляясь, а наоборот, выгибаясь навстречу.

Он не узнавал себя. Этот Валентин Игоревич, который аккуратно вел конспекты и говорил о квантовой механике, сейчас рвал с нее легкую ветровку, задирал ее юбку. Его пальцы нашли под тканью трусиков уже готовую, горячую и мокрую влагу. Она вскрикнула, когда он вошел в нее пальцами, резко, без прелюдий.

– Давай, – шипела она ему в шею, кусая губы. – Давай же, я тебя хочу. У меня уже две недели никого не было… а ты…

Он расстегнул ремень, ширинка с грохотом разъехалась. Он поднял ее, поставил на цыпочки, прижав к стене. Она была легкой, почти невесомой. Ее ноги обвили его бедра.

Проникновение было одним, яростным, разрывающим движением. Она закричала – не от боли, а от освобождения, от нахлынувшей на нее той же дикой силы. Он двигался в ней с грубой, почти механической интенсивностью, заглушая ее стоны своими губами. Тело ее сжималось вокруг него, судорожно и жадно, даря ему такие ласки, о которых он забыл, что они возможны.

Его мир сузился до стонов, до запаха ее кожи и пота, до влажного тепла ее тела. Он не думал ни о чем. Ни о том, что кто-то может проехать, ни о том, кто она, ни о том, что будет потом. Было только «здесь и сейчас», этот животный танец на пустынной остановке под палящим солнцем.

Его оргазм накатил волной, вырывая из груди низкий, протяжный стон. Она кончила следом, заткнув себе рот костяшками пальцев, все ее тело содрогнулось в немом крике.

Он опустил ее, его руки дрожали. Она, тяжело дыша, оперлась о стену, поправляя юбку. Между ними повисло тяжелое, густое молчание.

– Ничего лишнего, – повторила она, глядя куда-то мимо него, и в ее голосе снова появилась та самая усталая усмешка.

Она подняла свою сумку, поправила волосы и, не оглядываясь, пошла по дороге к Покровскому. Через минуту ее фигура растворилась в мареве.

Валентин Игоревич стоял, опираясь о ту самую стену, пытаясь привести в порядок дыхание и одежду. Он так и не понял, что это было. Что на него нашло? Что нашло на нее? Была ли это простая животная страсть, о которой она так прямо заявила? Или что-то большее, что-то, для чего у него, учителя физики, не было ни формул, ни определений.

Он посмотрел на пустую дорогу. И медленно, все еще чувствуя на губах ее вкус, а на коже – ее жар, пошел следом. В одну деревню. Но уже по разным дорогам.

Конечно, вот продолжение.

-–

Ремонт в сельской школе был делом долгим и пыльным. Валентин Игоревич, в старых тренировочных штанах и заляпанной краской футболке, сдирал старую побелку в своем кабинете физики. Солнце падало через высокое окно, поднимая столбы пыли, в которых танцевали мелкие мошки. Он с наслаждением погрузился в монотонную работу, пытаясь вытереть из памяти тот жаркий день на остановке. Безумие. Временное помутнение. Так он это для себя определил.

В дверном проеме появилась фигура в забрызганном белой краской комбинезоне, с ведром и валиком в руках.

–Здрасьте, тут малярша нужна? Кабинет физики, говорили?

Голос был знакомым – низковатым, с легкой хрипотцой. Валентин Игоревич обернулся.

И мир снова замер.

Перед ним стояла Она. Та самая девушка с остановки. Волосы, тогда растрепанные ветром, были теперь убраны под яркую косынку, открывая шею и строгие черты лица. Но глаза – те самые, прямые и дерзкие – смотрели на него с таким же немым вызовом. В них мелькнуло мгновенное удивление, а затем – медленная, понимающая улыбка.

– Наташа, – представилась она, словно впервые. – Маляр.

Он не мог вымолвить ни слова, лишь стоял с шпателем в руке, чувствуя, как жар поднимается к его щекам. Не от стыда, а от нахлынувшего воспоминания: ее стоны, запах пыли и пота, бетон под ладонью.

– Валентин Игоревич, – наконец выдавил он. – Учитель… физики.

– Знаю, – просто сказала она и прошла в кабинет, будто того разговора между ними и не было. – Стены под покраску готовы? Или еще будем мучиться с этой побелкой?

Она говорила о работе, деловито осматривая помещение, но каждый ее взгляд, скользящий по нему, был словно прикосновение. Он чувствовал себя школьником, пойманным на шалости.

– Я… почти закончил, – пробормотал он, снова принимаясь за шпатель, но движения его стали резкими, неуклюжими.

Она поставила ведро, достала широкий валик. Комбинезон сидел на ней удивительно ладно, подчеркивая стройность талии и округлость бедер. Он украдкой наблюдал, как она двигается – легко, уверенно, будто танец.

– Жара, – сказала она, расстегивая верхнюю пуговицу комбинезона и обмахиваясь ладонью. – Прямо как в тот день. Помнишь?

Он поперхнулся собственным дыханием. Она помнила. И она не боялась об этом говорить.

– Наташа, я… – он не знал, что сказать. Извиниться? Сделать вид, что ничего не было?

– Ничего лишнего, Валентин Игоревич, – она повторила свою магическую формулу, подходя к окну. – Работа есть работа. А та остановка… это просто была остановка.

Но когда она повернулась к нему, он увидел в ее глазах тот же огонь. Тот же голод. Она не забыла. И он – тоже.

Она взяла валик, обмакнула его в краску и плавным, точным движением провела по стене широкую белую полосу. Он смотрел, завороженный, на эту работу. На ее сильные, но удивительно изящные руки. На сосредоточенное, серьезное лицо.

И понял, что пыльный, пахнущий краской кабинет физики снова превратился в ту самую звенящую тишину автобусной остановки. И тишина эта была громче любого взрыва.

Конечно, вот вторая глава.

-–

Жара в кабинете физики сгущалась, становясь осязаемой, как вата. Пыль смешивалась с едким запахом свежей краски. Наташа работала молча, сосредоточенно, ее валик ложился ровными, уверенными полосами, затягивая старые трещины на стенах, будто и в его жизни могло быть так же просто.

Он пытался работать, но все валилось из рук. Шпатель скреб по стене с раздражающим скрипом, который резал слух. Казалось, сама вселенная настаивала на тишине, чтобы он мог слышать ее дыхание, легкий шелест ткани комбинезона.

Внезапно она отложила валик, вытерла руки о тряпку и повернулась к нему. Карие глаза, в которых, как ему теперь казалось, и впрямь играли чертята, смотрели на него с вызовом.

–Валентин Игоревич, а не слыхали, что у нас обед? – спросила она, и в углу ее рта заплясала та самая, знакомая уже усмешка.

–В столовой, наверное, – пробормотал он, чувствуя себя не в своей тарелке.

–В столовой – баланда. А у меня, – она потянулась к своей холщовой сумке, стоявшей в углу, – настоящий обед.

Она вынула запотевшую пол-литровую бутылку с мутноватой жидкостью и завернутый в пергамент увесистый брикет.

–Самогон, – объявила она просто, как будто говорила о воде. – Двойной перегонки, чистейший. И сало. Сама коптила. С чесночком и перчиком. Привыкла все сама делать.

Он должен был отказаться. Сказать что-то о педагогической этике, о том, что неприлично распивать спиртное в школьном кабинете. Но он видел, как солнечный луч играет на горлышке бутылки, а ее пальцы, испачканные краской, ловко разворачивают пергамент, открывая аппетитный, пропитанный дымом кусок.

«На него что-то нахлынуло». Снова. Та же необъяснимая сила, что сбросила с него кожу учителя физики на пыльной остановке.

– Почему бы и нет, – тихо сказал он, откладывая шпатель.

Она рассмеялась – коротко, радостно. Разлила самогон по две железные кружки, что стояли на подоконнике для кисточек. Пригубила первая, не моргнув глазом. Он последовал ее примеру. Огонь ударил в горло, разлился по жилам жаркой волной, смывая последние остатки сомнений.

– За знакомство, – сказала она, и в ее глазах плясали уже не чертята, а целые бесовские хороводы.

–За знакомство, Наташа, – хрипло ответил он.

Она отрезала ножом два ломтя сала, густо посыпанных специями. Подала ему. Сало таяло во рту, жирное, ароматное, идеально сочетающееся с грубым напитком. Он не ел ничего вкуснее.

– Ты что, одна тут? – спросил он, запивая сало глотком самогона. Голова уже начинала приятно гудеть.

–Одна, – кивнула она, отрезая себе еще. – Муж сдох, как приехали из города. Спился. А я осталась. Дом есть, огород. Руки, вон, – она показала ему свои ладони, сильные, с коротко остриженными ногтями, в краске и мелких шрамах. – Они все могут. И дом поставить, и сало закоптить, и… – она посмотрела на него прямо, – со скуки с учителями на остановках дуреть.

Он снова почувствовал укол стыда и дикого возбуждения одновременно. Она не играла. Она была честной, как этот самогон, и грубой, как шпаклевка.

– А ты, Валентин Игоревич, тоже один? – спросила она, переходя на «ты» так же естественно, как тогда.

–Да, – коротко ответил он. Развод, пустая квартира в городе, сбежавшая жена… все это казалось таким далеким сейчас, в этом пахнущем краской кабинете, с кружкой самогона в руке.

Они допили по второй. Жар расползался по телу, делая его мягким и податливым. Он смотрел, как она облизывает пальцы, испачканные в сале, и желание, приглушенное за два дня, вспыхнуло с новой, удвоенной силой. Оно висело в воздухе, густое, как запах краски, сладкое, как дым сала.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.