Просто Рю

Глава 1

– Наконец-то ты очнулся!

Где-то я уже слышал эти слова. Они словно пробуждают что-то внутри меня. Никак не могу понять, что именно. Мелькают смутные образы – связанный светловолосый воин, телега какая-то. Странная телега. Не делают здесь таких. И горы. Не скалы во фьордах, к которым я привык, а горы с заснеженными вершинами. И нас куда-то везут.

Оглядываю людей, собравшихся перед ложем. Две женщины и пять мужчин разного возраста. Одеты странно. Умом я понимаю, что одежда их вполне обыденна, но где-то внутри живёт твёрдое убеждение, что они одеты именно странно. «В дурацком», – всплывает в голове определение их одежды, – «они одеты в дурацкое». Почему? На женщинах нормальные домотканые платья, скреплённые на плечах большими фибулами[1]. Головы подвязаны платками. На мужчинах портки и длинные рубахи. Подпоясаны и рукава завязаны. Нормально одеты, в общем, а это «в дурацком» не уходит.

Обвожу взглядом помещение. Длинное и узкое. Низкий закопчённый потолок. Я лежу на широкой лежанке у бревенчатой потемневшей от времён стены. На стене висит мой меч. «Каролинг», всплывает еще одно непонятное слово в голове. Я укрыт меховым одеялом, или шкурой какой-то. Щупаю под собой – ткань. Значит, лежу на простыне. Поворачиваю голову— с противоположной от стены стороны мою лежанку отгораживает доска, примерно в локоть шириной. Чтобы во сне на пол не навернулся, видимо. А, может, чтобы не дуло.

Снова перевожу взгляд на собравшихся:

– Что случилось? – спрашиваю и ощущаю, как шершавый язык с трудом ворочается в пересохшем рту, – Дайте пить!

Одна из женщин убегает и быстро возвращается с кружкой. Набираю полный рот прохладной воды, и какое-то время не проглатываю. Жду, пока смочится слизистая. Какая ещё «слизистая»? Что это такое? Глотаю.

– Ты был на охоте, ярл[2], – отвечает один из мужчин. Его борода густо побита сединой. Гудмунд, – вспоминаю я, Гудмунд – кормчий. Он водит мой драккар уже пять лет и ни разу не посадил его на мель или упустил ветер. От него никто не мог уйти, если гнались мы и никто не мог догнать, если гнались за нами. Впрочем, последнее уже было редкостью. Хотя назревал тут один нехороший момент…

– Мы охотились на вепря, – продолжает Гудмунд. – ты взял его на копьё, а он тебя об дерево ринул. Головой.

Рассказы никогда не были сильной стороной Гудмунда. Для кормчего это плохо. Оттого и не уживался он в других местах, пока к моему хирду не прибился. Много у меня тут таких, странных.

– Мы уж думали, конец пришёл нашему ярлу, всё, решили, отбегался наш красавец, – подаёт голос второй мужчина. Хельги его зовут. Высокий и стройный, Балагур и балабол, в отличие от Гудмунда. И бабник. Ну, с его-то внешностью и не быть бабником – непростая задача. И первый боец. Копьё, топор, меч, нож, Хельги может разобрать противника на части любым острым предметом. С ним я мог не сдерживаться, когда выходили на деревянных мечах поразвлечься. А других мне надо было от трёх и больше.

– Ты три дня в себя не приходил. – Замечает третий. – Хирдманы уже собрались жертву богине Эйр приносить, молить её об исцелении. Чтобы отговорила она Одина тебя пока забирать у нас.

Это Сигурд. Он считает себя скальдом[3] и знатоком преданий. Мы его не разубеждаем. Но, за его трактовку всяческих историй о богах и славном прошлом, его не раз били в других местах. У меня же он волен рассказывать, что и как хочет. Главное, делать это занятно. Он не слишком-то привлекателен для скальда, у него тёмные волосы. Но, в стене щитов он не прячется во второй ряд. И умеет извлекать мелодичные звуки практически из всего, из чего можно. А из чего нельзя – умеет извлекать ритмичные звуки.

Торвар и Гудвар – медведеподобные братья близнецы, по своей традиции промолчали. Редко кто слышал от них больше десяти слов подряд. Их считали берсерками. После того, как Харальд-хёвдинг[4] вырезал их хутор, они в битвах не помнили себя. Им было всё равно, сколько врагов перед ними, как они вооружены, есть ли оружие и доспехи у них самих. Они не сражались, они убивали. Бывало, что и своих. И, в конце концов их ни один ярл или хёвдинг не хотел звать в свой хирду. Зацепился я ними в Бирке языками. Слово за слово, набил им морды лиц. Зауважали и попросились плыть с нами. Из нашего хирда один на один с ними могли совладать только я и Хельги. А с двумя сразу – я один.

Все они – мои ближники. Верные воины[5]. А женщины – это жена местного бонда[6] и служанка её. Ухаживали за мной, пока я валялся тут без сознания. Бонд-то, поди, извёлся за это время. Позвал ярла на охоту, называется. Помрёт ярл у него на дворе, придёт хирд и раскатит тут всё по брёвнышку. Да, видать, милостивы к нему боги, не попустили. Оклемался ярл-то. Я, то бишь. Ну, пора и на воздух выбираться, а то залежался я что-то, уже и скотиной пропах[7].

Вышел я на двор, потянулся и, прищурившись, посмотрел через пролив, туда, где в туманной дымке виднелся берег моего родного Руяна. Сколько лет я там уже не был? Десять? Больше? Почитай, с тех самых пор, как принесли меня в жертву Святовиту. А он возьми, да и не прими жертву. Вы когда-нибудь видели, как перерезанная глотка зарастает на глазах? Вот и жрецы Святовита не видели. Один из них даже перекрестился с испугу. Видимо, где-то пересекался со жрецами Белого Бога. А я шрам на шее с тех пор и ношу. И душа моя изменилась. Слова незнакомые стал говорить, воспоминания не мои. Сны не мои.

Изгнали меня с острова тогда. Двоедушцем прозвали. Рубаха, портки, ножик маленький, онучи и лапти. Не голым выгнали и на том спасибо. Но, зарубочку я себе на память сделал. «Иди, сказали, двоедушец, подальше. Не угоден ты богу Святовиту, значит и с нами тебе жить нечего. Утопить бы тебя, да Святовит показал, не люба ему твоя смерть. Уходи прочь!» Ещё и плюнули вслед. Добрые люди жили на Руяне.

Я тогда ко двору отца вот этого бонда и вышел. Хельги-богд его звали. В батраки нанялся, в карлы, если по местному. Четырнадцать мне тогда было. Был я длинный, тощий и очень упорный. Как дневную работу выполнял, всё начинал странные по местным меркам дела делать. Это вторая душа во мне говорила. Не слилась ещё с первой в одно целое. Камни поднимал по-разному, на ветке висел, приседал, землю толкал, в дерево кулаком бил, гонами махал странно. Когда другие работники спрашивали «зачем», отвечал, " долг у меня есть, готовлюсь отдавать с лихвой». Отставали, пальцем у виска крутили. Оно и понятно, коли выполнил ты урок[8], так отдыхай. Тебе же за это не платят. И, даже, не покормят лишний раз. Потом я сделал себе пращу и через какое-то время стал грозой местных зайцев. Летом лучил рыбу на отмелях. Так что, дополнительная еда у меня была. Главное, не лениться.

А через два года причалил к берегу драккар. Грюнвард-хёвдинг, сосед нашего Хельги-бонда, пошёл в викинг[9]. Ну и заглянул, значит, по-дружески. Мало ли кто из людей Хельги захочет присоединиться. Выгрузились хирдманы на берег, их, видимо, тут хорошо знали, Хельги-бонд сам вышел приветствовать, обнялся с Грюнвардом-хёвлингом. Пир велел собирать. Ну, пир – это не для меня, кто карла на пир позовёт? Если чего опосля достанется, ну и хорошо. Поглазел я на пришлых, да пошёл помогать дядьке Свену. Он тут мастером по дереву был. И плотник и столяр и краснодеревщик. Вот я у него в тот день был «подай-принеси». Ну и прихватывал по верхам его науку. Я всегда так делал, когда к мастерам приставляли. Через что я уже мог немного ковать, лить бронзу, делать мебель и лепить посуду.

– Эй, трэль[10]! – окликнул меня молодой хирдман, стоявший около драккара, – живо тащи мне эля! Да побольше! И свинины кусок жареной! Я голодный, как Фенрир!

Я не оборачиваясь продолжал нести бревно, за которым меня послал мастер Свен. Я тут карл, свободный человек в наёме. Работаю не только за кров и еду, но и маленько монет перепадает. Гроши, конечно, но лучше, чем ничего. Обеднеть не позор, каждому может не повезти в какой-то момент жизни, позор попасть в плен и стать трэлем. Кстати, свободного человека трэлем обозвать – это оскорбление. За такое и на остров сходить можно[11].

– Ты оглох, трэль?

Меня хватают сзади за плечо и резко разворачивают. Ну что я вам могу сказать? Разворачивать человека, несущего тяжелый длинномерный предмет, тем более, человека, который не сопротивляется развороту, занятие, мягко говоря, не самое умное. С глухим звуком бревно встретилось с головой парня, он закатил глаза и упал. Я вздохнул, сбросил бревно на землю, приложил два пальца к его шее сбоку и почувствовал биение жилки – живой. Пощупал ему голову – на месте удара наливалась хорошая шишка, а вот мягкоты, характерной для проломленного черепа, не было. Ну, значит, максимум сотрясение. Перевернул я парня на бок, чтобы не захлебнулся, коли блевать станет, взвалил брёвнышко обратно на плечо и пошёл к мастеру.

А через час пришли и Грюнвард, и Хельги, и парень этот стукнутый. И ещё пяток хирдманов.

– Ты зачем напал на моего человека? – спросил Грюнвард.

– А я и не знал, что такой уважаемый человек, как ты, Грюнвард-хёвдинг, может так легко говорить наветы, – отвечаю, глядя ему в глаза.

– Ты хочешь сказать, что я лгу?

– Не хочу. Говорю. Я мало того, что не нападал на твоего человека, я его даже не тронул пальцем до тех пор, пока он без сознания не упал.

– И как же, по-твоему, было дело?

– Я нёс бревно по распоряжению мастера Свена. Твой человек назвал меня трэлем и потребовал эля и свинины. Поскольку я не трэль, а свободный карл, я проигнорировал его требования, хотя и сделал себе зарубку на память посчитаться с ним когда-нибудь за оскорбление. Потом он схватил меня за плечо и развернул. Бревно развернулось вместе со мной и нежно поцеловало его. Он упал и затих. Я проверил, жив ли он и перевернул его на бок, чтобы твой хирдман не захлебнулся, если его мозг сотрясся и он надумает блевать.

– Интересно ты врёшь, – расхохотался хёвдинг, – а мой человек рассказал, что ты пришел, чтобы ограбить корабль, Избил его длинной жердью, но он смог тебя отогнать. И почему же я должен верить твоим словам, а не словам своего человека.

Я задумчиво посмотрел на злобно зыркавшего на меня молодого хирдмана и чётко выговаривая каждое слово медленно произнёс,

– У тебя лживый язык. Ты не можешь занимать место среди мужчин, ибо ты не мужчина в сердце своём[12].

Парень побледнел и обернулся на своего вождя.

– Что ты скажешь теперь, Грис? – поинтересовался Грюнвард.

– Моё мужество ничуть не уступает твоему, – с трудом сглотнув пробормотал парень. Было видно, что он сильно жалеет, что ввязался во всё это дело. Но отступать ему было уже некуда, да и мне тоже.

– Что-то я не видел твоего меча, карл, – насмешливо обратился ко мне хёвдинг.

– Меч? – я сделал удивлённые глаза. – Зачем мне меч на суде богов?

– Никак ты собрался на хольмганг с голыми руками? – расхохотался Грюнвард.

– Боги решат, чем я убью твоего хирдмана, – пожал я плечами и отвернулся к мастеру Свену, – Ещё что-нибудь надо принести, уважаемый?

– Нет, Рю, спасибо. У тебя, я вижу, появилось дело позанятней. Я тебя больше не держу на сегодня.

– Спасибо, мастер Свен.

– Сейчас как раз отлив, а поблизости есть неплохой островок, – заметил Хельги-богд. – У мальчишек будет немного времени.

– Отлично, – согласился хёвдинг, – Не будем заставлять богов ждать.

Нас отвезли на небольшой остров. Грис был со щитом и мечом, в кожаной куртке с металлическими пластинами и кожаном же шлеме. Я – в рубахе и портках. На поясе висел мой старый ножик с лезвием в три пальца. На Грисе были обмотки и поршни, я был босиком. Я видел, что Грис очень смущался того факта, что ему придется убивать безоружного. Очевидно, это его первый поход и делать подобного ему ещё не доводилось.

Почему я пошёл на обострение конфликта? Почему дерзил хёвдингу и довёл дело до хольмганга? Потому что это был единственный способ попасть на драккар. Единственный способ вырваться из нищеты. Нет, я не хочу сказать ничего плохого про Хельги-бонда. Он не был злым или подлым. Он честно кормил работников той же едой, какую и сам ел. И оговоренную плату выдавал без обмана. Просто я же росту. И все деньги уходили на новую одежду. Так что, скопить стартовый капитал не выходило. Так что, только викинг. А кто меня возьмёт в викинг без доспеха и оружия? Так что, извини, Грис, но ты сам нарвался.

Лодочка, привезшая нас на остров, отчалила. Грис достал из ножен свой меч, два раза стукнул гардой о кромку щита и пошел на меня.

____________________________

[1] Фибула – заколка для одежды. Чаще всего мы встречаем фибулу, как заколку для плаща, однако у урман, свеев и прочих данов женское платье требовало целых двух фибул.

[2] Ярл – буквально «вождь». Богатый человек, являющийся правителем какой-либо области. Самостоятельно или под властью конунга. Примерно соответствует нашему «боярин»

[3] Скальд – поэт, музыкант, певец. Айдол, короче. Фишка скальда – особые иносказания кённинги в создаваемых стихах. Например, корабль – конь волн, щит на борту – луна коня волн. Чем сложнее кёнинг, тем круче скальд. Вторая фишка скальда – умение выдавать короткие стихи-висы экспромтом.

[4] Хёвдинг – главарь, предводитель – вожак отряда. Мог выбираться на викинг из собравшейся ватаги, а мог быть «уважаемым человеком» и собирать ватагу на викинг сам. При удачном стечении обязательств мог дорасти до конунга. При неудачном – перебраться в Вальхаллу или стать сэконунгом – бездомным пиратом.

[5] По одной из версий Рюрик пришёл не с двумя братьями, а с верной дружиной (тру воринг) и своим родом (сине хус). То есть, не пришёл поработать князем, а переселился полностью.

[6] Бонд – свободный земледелец. Хозяин хутора и земли вокруг. Являлся главой рода. Обрабатывал землю, растил скот, производил всякое. Если мог построить корабль и содержать хирд, мог стать хёвдингом.

[7] У скандинавов, как, впрочем, и у славян, скотину держали в том же помещении, где и жили. Через загородку. Потому что корова это не только молоко, но и батарея отопления на ножках.

[8] Урок – дневная норма выработки.

[9] Викинг – это не только дядька в рогатом шлеме (хотя рогов на шлемах у них и не было, это вам не довакин), но и само мероприятие.

[10] Трэль – раб. Стать трэлем можно было, попав в плен или за долги. Если трэль был умелым мастером и хозяин попадался вменяемым, то он мог накопить на себя выкуп. Трэлькона, женщина-рабыня, вполне могла использоваться для снятия полового напряжения. Судьба рождавшихся при этом детей зависела от региона. Где-то ребёнок наследовал участь матери, а где-то – «лучшую долю», т. е. если отец был свободным, то и ребёнок получал свободу.

[11] Дуэльный поединок назывался хольмганг. Буквально – «поход на остров». Потому как изначально проводился на островке, заливаемом приливом. Что ограничивало поединок как по площади, так и по времени.

[12] Такое оскорбление смывается только кровью. Это так называемые «непроизносимые речи».

Глава 2

Грис достал свой меч, два раза стукнул гардой о кромку щита и пошел на меня. В глазах его читалась паника. Ну как можно взять и зарубить человека, который просто стоит перед тобой с пустыми руками и ничего не делает? Парень ткнул мечом мне в лицо. Так-то у каролингов нет острия. Они закруглённые. Не вывозит тутошняя технология изготовления мечей с остриём. Гнутся они и ломаются. А вот такие, закруглённые и отточенные, тут самое оно. Вот, только, тыкать ими в мало-мальски защищённую тушку является мероприятием бессмысленным. Но у меня-то из брони фиг да нифига. Так что, лицо он мне вполне мог порезать, если бы дотянулся. Не дотянулся. Примерно на две ладони.

Было заметно, что щит ему сильно мешает. При ударе мечом щит должен закрывать воина. Но, те, кто не умеет биться со щитом, при ударе отводят его влево. Или опускают вниз. Чтобы случайно не зацепить. Вот и Грис при ударе слишком вытягивал правую руку, разворачивая корпус и убирая щит мало не за спину.

После неудачного тычка хирдман попробовал ещё пару раз пугануть меня так же, потом заорал и замахнулся уже на полноценный рубящий удар. С мечом он был столь же ловок, как и со щитом. Играть мечом, когда промахи переходят в новые удары без остановки, он не умел. Поэтому, ему приходилось для каждого удара напрягаться. Вот и сейчас, он замахнулся для удара от левого уха, открывая свой правый бок , чем я и воспользовался. Большой шаг вперёд-влево, правая рука придерживает его локоть, левая рука перехватывает его правую кисть с мечом за его ухом, удар ногой под колено, завалить его на щит, выключая из игры левую руку и меч, ушедший до половины в песок. Отпустить правый локоть, достать нож. Не свой, его, с клинком в две пяди, воткнуть под подбородок. Встать и дождаться окончания агонии.

–Ты оставил меня без хорошего хирдмана, ты пойдешь в викинг вместо него. И доля твоя уйдёт его семье, – заявил Грюнвард-хёвдинг, когда они приплыли забирать нас с острова.

–Твой хирдман был полное говно, – ответил я, глядя ему в глаза. – Нет, как человек, он, может быть, и был хорошим, это мне не известно, но, как воин, он стоил меньше, чем его нож. А ты дважды назвал меня лжецом. Я не пойду с тобой в викинг, Грюнвард-хёвдинг.

Вы спросите, почему я так рвался в викинг, а теперь даю заднюю (хм, странное выражение, да? Это из немоих странных воспоминаний. Означает, "отказываться от прежних решений или обещаний")? Во-первых, мне не нравится, когда меня обвиняют во вранье, во-вторых, мы торгуемся. Грюнварду нужен человек. Убыль в хирде практически до начала викинга будет дурным знамением и ущербом удачи вождя. Грюнварду нужен не просто человек, а воин. У Хельги-бонда есть несколько воинов, которых он кормит за охрану от разбойников, но они не пойдут в поход. Жизнь на берегу им уже милее. Возраст, что поделаешь. Значит, будет сманивать меня. То есть, можно торговаться.

–Чего же ты хочешь? – интересуется хёвдинг.

–Вергильд[1]. Три марки серебром. И мы сможем начать разговор с начала.

–Три марки? Да это…

–Почему три? Ты оскорбил меня два раза, хёвдинг. Шесть марок.

–Это грабёж!

–Грабёж, это если бы я будучи карлом назвал бы вергильд, как за могучего бонда и спрашивал бы по двенадцать марок. Вот, двадцать четыре марки – это да, это грабёж. А шесть, это так, мелкая трата для такого могучего хёвдинга.

"Как нам удалось воспитать таких замечательных детей? – всплыла в голове немоя мысль, – Очень просто, лесть, шантаж, угрозы"

–Возьмёшь оружием?

–И доспехом. Что было на Грисе – моё и мы в расчёте.

–По рукам!

Вы можете спросить, почему я просто не забрал себе его оружие и куртку со шлемом как трофей? Нельзя. У нас спор шёл не об имуществе, а о чести. Вот, если бы он вызвал меня на бой, желая какого-нибудь моего имущества, ожерелье там какое, или красивую трэлькону, я бы мог назвать его ставку, сравнимую по стоимости. А так, убил и ушел с чем был. Зато, отстоял свою честь. Вот и пришлось хёвдинга бесить и на торг выводить.

–Так что скажешь теперь о походе со мной? – интересуется Грюнвард-хёвдинг.

–Ты умеешь признавать и исправлять свои ошибки. Ты хороший вождь, Грюнвард-хёвдинг. Я пойду с тобой за долю дренгира[2] серебром и драгоценностями.

–Дренгира? Да ты кровь-то хоть видал? – взрывается хёвдинг. Смотрю на него, иронично подняв бровь. – Ах, да…Ладно, уболтал, тролль языкастый, как тебя, хоть, звать-то?

–Рю.

–Просто, Рю?

–Да, просто Рю.

–Тогда, собирайся, просто Рю, мы с утра отходим.

–Да, мой хёвдинг! – склоняю голову, бью себя правым кулаком в грудь, убегаю

–Ишь ты, – бормочет Грюнвард, которому очень понравились ответ и салют, тут так не делают, – "Мой хёвдинг", надо же! Как бы парней приучить так же отвечать?

Место Гриса, которое я занял, было на самой корме. Самое малопочётное. Тут ведь как, чем ближе твоя скамья к носу корабля, тем почётнее. А чем ближе к корме, тем ниже твой статус в хирде. Тем больше ты лох, всплыли немои мысли. Так что, последний ряд скамей это самое днищевое дно. Ниже опускаться некуда. В этом правиле было одно исключение – кормчий. Он вообще на самой корме со своим рулевым веслом сидит на специальной высокой скамье. Но это место самое почётное, после места вождя, которое на самом носу у драконьей головы. Почему на носу почётнее? Они первыми вступают в бой и первыми попадают в Вальхаллу. А на корме прячутся трусы. Знаменитое "сарынь на кичку" речных разбойников – это приказ гребцам прятаться на корме, потому что начинается бой. Ну, а викинги – разбойники морские и порядки у них похожие.

Я сидел на своей скамье в одежде Гриса, которую тоже отдали мне, сказав, что нечего, мол, позорить хирд в обносках, хотя, на мой взгляд, мои обноски практически ничем не отличались от обносок Гриса, разве что, не были крашеными. Меня, даже, пытались окликать "Грисом". Но я не отзывался. Постепенно привыкли, что у них теперь не Грис, а Рю. Кстати, покойный при жизни был вольноотпущенником. И из родни у него были только те самые свиньи, за которыми он ухаживал, будучи трэлем. "Грис", кстати, означает "поросёнок".

–Парус, – закричал Торвин, свейн, поднятый на мачту на специальной сидушке-перекладинке. "Вороньего гнезда на такой мачте не сделать", опять промелькнула немоя мысль. А забавная это штука, "воронье гнездо" – специально оборудованное место для вперёд смотрящего. Вот только на мелкосидящем драккаре, который, практически, большая лодка, поднимать человека на верхушку мачты могло грозить и переворотом при бортовой качке.

–Пойдем, посмотрим, кого нам Эгир[3] послал, – приказал хевдинг, и кормчий довернул весло в нужную сторону. – Готовьтесь!

Парус постепенно приближался. Уже было видно, что это пузатый купеческий кнорр[4] и, хотя на нём истошно гребли, его скорость не могла сравниться со скоростью узкого хищного драккара, идущего под парусом. У нас вёсла были убраны и вёсельные лучки были заткнуты. Нам было некогда грести, мы одевались к бою. Из-под настила достали оружейный сундук и из рук в руки стали передавать мечи и топоры.

Вот мой меч постиг предыдущего ряда лавок. Сидящий там свейн по имени Хальгрим обернулся ко мне и заметил,

– Я думаю, этот меч слишком хорош для тебя. Оставлю-ка я его себе. А тебе лучше подойдёт лопата для навоза.

–Да без проблем, – ответил я и дружелюбно улыбнулся. – Если завтра хочешь проснуться убитым и с веслом в твоей заднице. Не думаю, что в Вальхаллу берут тех, кого отлюбили веслом. Извини, лопаты у меня нет. Ты, кстати, какую сторону предпочитаешь? Наверное, пошире, да?

Не все на корабле были а курсе судьбы Гриса. Так что, что это за парень занял место Гриса, почему занял и куда делся сам Грис знали только хёвдинг, да его набольшие.

–Что ты сказал?– прошипел покрасневший Хальгрим под хохот сидевших рядом.

–Так ты плохо слышишь, – посочувствовал я, – Бедненький, Тогда буду повторять ещё и медленно. Вдруг ты не только плохо слышишь, но и соображаешь плохо.

И, артикулируя каждое слово, повторил,

–Отдай мой меч или умрёшь. – Так доступно? Или ещё проще объяснить?

–Да я тебя…

Мощный подзатыльник сбивает Хальгрима со скамьи и он кулём валится в проход. Поднимаю глаза, над сбитым свейном стоит Олаф, хускарл Грюнварда.

–Если хочешь хорошее оружие, – сказал он, обращаясь к Хальгриму, но говоря для всех свейнов, – возьми его в бою и заплати цену крови, как это сделал Рю.

Он поднял оброненный Хальгримом пояс с мечом и ножом и протянул мне,

–Пойдём, Рю, дело будет горячее. Не забудь снять свой щит с борта.

–Да, Олаф-хускарл. – я вскочил со скамьи, взял меч и отсалютовал ему ударом кулака в грудь, – Благодарю за напоминание!

Олаф ушел в сторону носа, довольно улыбаясь в усы, а я снял свой щит и пошёл к мачте. Думаю, дальше меня и не пустят.

Подходили левым бортом, поджимая кнорр к берегу, отрезая его от моря. Загодя хирдманы начали стрельбу из луков. Ветер нам помогал, а стрелы купеческой охраны долетали не все. Наконец, наш драккар догнал пузатого купца и, сломав тому вёсла по правому борту, зацепился за него когтями стальных крючьев. Купеческий борт был выше, и пока мы закидывали на него сходни у них была возможность наделать нам пакостей. Кипятка, там плеснуть или стрелами нашпиговать. Не вышло. Наши стрелки стояли вдоль всего борта и реагировали на шевеление крайне нервно.

Первые бойцы по сходням пробегали с копьём и пригнувшись, чтобы уменьшить цель лучникам. Хёвдинг был в первой группе. Вот чего про него не скажешь, так это то, что он трус. К тому моменту, как дело дошло до нашей партии, на кнорре всё уже и закончилось. Охраны купцы взяли мало, против хирдманов они не совладали.