- -
- 100%
- +
© Маргарита Зирен, 2025
ISBN 978-5-0065-7692-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Легенд немало существует в пределах ветхой старины.
А раз добро в них зло осудит, как воздух нам они нужны.
И об одной истории такой, забытой миром уж давно,
В тот век вернувшись золотой, я и поведаю сейчас.
Где, как и сушь, морское дно, под властью царского правленья,
Населено было народом.
Но не под толщей голубой берут начало приключенья.
А начну я свой рассказ в замке старого вельможи.
Где богач кичился родом, в угоду собственной гордыне.
Не видя ценность подороже в своём родном, чудесном сыне.
Часть I
I
Царила скорбь в опочивальне, где челядь молча, словно тень,
Вокруг больного суетилась. Барон-то был уже на грани
Нежданной смерти пятый день. Болезни чувствуя не милость
В своей измученной груди. Но вдруг все слуги вышли вон,
Хозяйский выполнив приказ. Когда б с торгового пути
Он был гонцами возвращён.
И в тот свиданья поздний час, как горевал у хладных ног
Вернейший друг душою близкий! Коль сожалея видеть мог
От прошлой славы лишь огрызки. Былая мощь ушла из плоти,
Но хоть и был смертельно болен, благодаря своей природе
За жизнь боролся ещё воин. С тоской смотрел он на портрет
Юнца – кудрявого красавца. О ком молчал немало лет,
Раз сын позором был для старца.
Присесть он мужу указал и тихим голосом сказал:
– Прошу тебя не отказать мне в просьбе дерзкой, верный друг.
О нём печалюсь я опять. Боюсь, что бедный мой сынок,
Средь горя мечется и мук. Прошу мне душу успокоить,
Когда б не трогал его рок. Но где причал его? Не знаю.
И неважно сколько стоить будут розыски, Калан.
Но я, тревожась, умоляю, входить не надо забияке
В непобедимый вражий стан. Людей надёжных собери
Охочих до жестокой драки. Да снаряди корабль мой.
На честь твою надеюсь я. Письмо наследнику вручи,
Дабы вернуть его домой.
Калан
– Хоть в аду, да хоть в раю, да хоть Вселенной на краю
Найду я вашего дитя.
барон
– О, если жив бродяга милый, успеть бы свидится мне с ним.
Я стар, совсем уж стал я хилый, а скоро стану не живым.
Калан
– Отец вы мне, хоть и не кровный. Благодетель вы мой скромный,
Который жизнь вторую дал. Пожелав дитя оставить,
Когда б избавился родитель. Но ваш подкидыш возмужал.
Готов плечо теперь подставить, чтоб опереться мог учитель.
барон
– Лежал, пищал комок на стуже. Какой ты маленький был, тощий.
И кто б дитя узнал бы в муже? О, как налились силой мощи!
Видать, оставил сын меня, чтоб онемела сердца зона…
Когда ж дитя увидел я, вселился в душу ты барона.
Калан
– Уж двадцать лет прошло с тех пор.
барон
– Я о другом сказать хочу. Послушай исповедь-укор,
Быть может совесть облегчу. Уж скоро смертная пора
Меня изгонит со двора, но умирать не смею с долгом.
Прощенье должен я молить у тех, кого в величье гордом
Пытался силою смирить.
И продолжал, прикрыв рукой глаза с непрошенной слезой:
– Достоин я на гробе танца за гнёт рождённый моей злостью.
Ведь я не дал сынку и шанса, когда б сосватал ему гостью.
Хоть и полна была презрений из рода графского гордячка,
Не принимал я возражений. Видать с душой стряслась болячка,
Коль мне родниться захотелось. Ох, сынок, прости зануду
За моральную не зрелость! И случиться надо ж худу!
Сын влюбился в голытьбу, пожелав на ней жениться.
Но я не внял его мольбу. И заперт был он словно птица
В келье с окнами в решётках. Я думал право мне дано,
Чтоб был я в свадебных заботах, но было глупостью оно.
Вот так я сына и обидел, и больше я его не видел.
Калан
– Мне история известна. Но зачем мой господин
О себе сказал не лестно? Уступить-то должен сын.
барон
– Да если б вспомнил я себя, каким я был девиц любя?
Я с сыном был бы подобрее. Да, если б мне сказал отец:
«Женись на жабе иль на змее, веди медузу под венец.»
Пожалуй, я сбежал бы тоже. И сын в меня на то похоже.
Я ждал его все эти годы, чтоб примирился он со мной.
Но, может он не знал свободы? Сидит, быть может, голубь мой
В цепях сковавших ему грудь.
Калан
– Я отправлюсь спешно в путь, который полон пока тайн.
Но вам… покой дарю ночей. Клянусь, найду его, хозяин!
Коль от замков лихих особ имею массу я ключей.
Он указал себе на лоб. Затем, худую руку взял
И, прикоснувшись к ней устами, мошну тяжёлую поднял,
И вышел в ночь, загруженный делами.
Теперь с надеждой только ждать осталось старому барону.
Он знал, кого он посылал. Ведь если принято давать
За ум и силу было бы корону, Калан бы ею обладал.
II
Калан не спал, ворочаясь в постели. Хоть обнадёжил господина
Сомненья власть над ним имели. Но лишь пуховая перина
Была свидетелем тревог. Поднялся бодрым на рассвете
И отправился в карете туда, где чувства был исток.
И, кто б о ней не знал в округе? Любовь-то их легендой стала.
Не пожелали жить в разлуке два сердца любящих навечно.
И их побег, итог скандала, у всех был в памяти, конечно.
Уж солнце было высоко, когда Калан примчался к цели.
Калан
– Тревожить рану не легко… Живя в опале долги дни,
Немало бедствий претерпели. Отсюда, право есть на гнев
У всей Луизиной родни, барон-то властвовал, как лев.
И подхалимы всех мастей семью нередко обижали.
Что говорить? Среди «зверей» они здесь просто выживали.
Калан заметил их нужду, когда к землянке подъезжал.
И, кликнув женщину в саду, он ей приветливо сказал:
– Позвольте, милая, войти и дань отдать своим почтеньем.
Хочу ответ у вас найти, чтоб славно день начать везеньем.
мать
– Тебя я знаю. Убирайся! Прихвостень «гадюки» старой.
Не дождёшься, не старайся, не скажу и правды малой!
Калан
– Подождите меня гнать, дабы истину узнать.
Ваша дочь богата будет, коль всё наследует Жерар.
Барон его уже не судит, отдав поместье ему в дар.
Так укажите путь к родным, любовь доказывая им.
мать
– В округе всем известно это, что он в тебе души не чает.
Да может ты изжить со света зятька задумал моего?
Мертвец-то прав не защищает, наследник уж не он всего.
Как хитро придумал умник! Только, если б даже знала,
Где скиталец-вечный путник и на дыбе промолчала!
Калан
– Скажите, люди, мне в глаза! Чем опорочил честь свою?
Когда ж обиды голоса звучали в сторону мою?
Но за гнёт старик несчастный прощенье вымолит у вас.
Ваш выпад, милая, напрасный. Пора уж всем и примириться.
Ведь дал хозяин мне наказ: житья спокойного лишится,
Пока к нему не подведу я виноватую чету.
мать
– В том виноваты, что любили? Иль в том, что чувств не утаили?
Сын, гони его, Тобол! Да потом умоешь ручки.
Вокруг себя барон развёл таких как сам, душой вонючки.
Тобол
– Ты обвинять его, уймись. Дурного я не знал о нём.
И правду скрыть не торопись. Чтоб не жалела ты потом,
Что руку помощи Луизе не протянула из-за мести.
Но, как расстались мы на мысе, так обходить нас стали вести.
Земля их в море приютила. Но о себе даже в записке
Сообщать не должен близкий, дабы погоня их забыла.
Калан
– Завтра в ночь выходит судно. Не спорь, отправишься со мной.
Здесь будет матушке уютно, оставлю ж денег ей горой.
Не принимая возражений, монет отсыпав золотых,
Надежды видел он рожденье в глазах сияющих, двоих.
И в порт отправился теперь. Вот так тактично и умело
С мёртвой точки сдвинув дело, приоткрыл он в тайну дверь.
III
Простившись ласково с бароном, Калан на судно поспешил.
На корабле же, грозным войном он для команды буйной был.
Любил порядок, дисциплину, но народец подобрал…
Когда в таверне он искал в поход бывалого мужчину.
Он знал, что труден будет путь, и что слабак не для лишений.
Но волк морской – бродяги суть, готов на подвиг без сомнений.
Но, уважая, всё ж боялись за дерзкий норов главаря.
За редкий ум же преклонялись. Хотя кому-то и дитя
Был по годам своим Калан. Но в путь корабль уж был готов,
На ужин жарился сазан, но кого-то, видно, ждали.
Был капитана лик суров и все, страшась его, молчали.
Наконец, уставшим взором Калан заметил и Тобола.
И взгляд застыл его с укором. От цепких глаз, как от укола,
Отшатнулся опоздавший. Он и раньше замечал
Много в жизни повидавший: «Лик на редкость его дик.
К тому ж уродство прикрывал широкий, выпуклый кадык.
И взгляд его не объясним, не назовёшь и нрав благим.
Но как он держится достойно! Да и как-то с ним спокойно.
И как красив, и так сложён! Что зарыдал бы Аполлон.»
Раздолье было здесь ветрам и в путь корабль рванулся бойко.
И разошлись все по местам. И, конечно, не по блату
Кому-то местом стала койка, ну а кто-то нёс и вахту.
Наперекор большим теченьям несло корабль в седой волне
Навстречу бурным приключеньям.
Калан нагнувшись у борта глядел, и был он как во сне,
Заворожила красота. Вода манила его душу,
Хотелось прыгнуть в глубь её. Ведь он терпел лишь только сушу,
Любя на судне лишь житьё. Когда была бы его воля,
Не променял на злато света родного запаха прибоя.
Но почему? Не знал ответа.
Калан
– Мыс теней. Как символично! Где след мятежников влюблённых
Стал не видим, как фантом. Я буду рад знакомству лично.
Всё ж поражает их борьба, двух юных душ не покорённых.
Спеша к свободе напролом без средств бежали налегке,
Не пожелав судьбу раба. А против ветра идти трудно…
Но пошли рука в руке наперекор отцовской мести.
Но поступая безрассудно, касаясь грубо его чести.
Скорей всего, теперь тревожно живут они в лачуге тёмной.
Не понимаю бегства их. Что проку-то в любви бездонной?
Раз всем от страсти этой сложно. Безумье что ли у двоих?
Иль блажь зовётся эта глупость? Нафантазируют любовь,
Дабы создать Калану трудность! И вот опять в пути я вновь.
Чего разнылся? Хватит уж! Пройти готовься островок,
Хоть и безмерна эта сушь. Но буду я, это не я,
Коль иглу сенной стожок сумеет спрятать от меня.
Значит, к мысу мы идём. Далеко ж родню завёз,
Спасая их в челне, в мороз, когда б искали днём с огнём.
Надёжен ты, Тобол-дружище! Но пора, заждалась пища.
И к роскошному уюту Калан пошёл в свою каюту.
Но дверь открыв, он обомлел, залит-то был ковёр водою.
И брешь ища он побледнел, предвидя жутких перемен.
О встрече думая с бедою, ища рукою влажность стен.
Калан
– Только б мести не хватало! Кем-то пролита вода!
Показал «змеёныш» жало! Только, кто он? Все сюда!
Мне вам не стоит доверять? Мне двери надо запирать!?
боцман
– И я заметил одну странность. И, видя мокрый, босой след,
Даже был напуган малость, значит, кто-то был раздет.
Но потом подумал: «Шутит, объявился юморной».
Но вода? Ох, он разбудит гнев Калана, тот чудной.
Ну, не серчай, всё уберём, ковёр проветриться потом.
Почти забыт поступок агрессивный. Калан разумно ж рассудил,
Что вызывающий протест наивный невежества причиной был.
Он в предвкушенье сел за стол, ну, насладиться чтоб едой.
Но как на вора был он зол! Открыв поднос уже пустой.
Салфетку бросил осерчало, но тут же с блюда подхватил,
В недоумении застыл… коль там, жемчужина лежала.
И взяв её, в кровать прилёг.
Калан
– Откуда взялся жемчуг чёрный? Не за еду ж такая дань.
Или не званый гость игрок? Тогда, где умысел разбойный?
Одно понятно, шутки-дрянь! Да и чёрный – это редкость.
Не кишит и жемчуг белый. Ну а этот? Надо ж местность
Знать в воде, где шар есть ценный. Но зачем морской босоте
Раздавать небедный клад? И зачем служить в походе
Если нищий так богат? Ничего мне не понять.
В чём коварство, где подвох? Да чтоб жемчуг этот сдох!
Спи, давай, хорош гадать!
И он забылся пред рассветом, и час проспал тревожным сном.
Но ветер с северным приветом поднял с постели уже в шторм.
IV
На гребень волн их возносило, то вниз кидало, то топило.
Штормило море, ветер гнал и паруса с пристрастьем рвал.
Калан вскочил в большой тревоге. «Тебе спасаться бы пора»
Его чутьё предупреждало. И оглянувшись на пороге,
Вернувшись, снял он меч с ковра и тут же вышел осерчало.
В смертельный хаос торопясь в среде ветров и вод бурлящих.
И поспешил на помощь он, видя, как Тобол борясь,
От шлюпок гнал толпу вопящих, но силы был уже лишён.
Когда в лицо кричали люди: «Земля, земля! Я видел твердь!»
Вот так в густой, туманной мути к ним приближалась мыса смерть.
Лились проклятья бранью скверной, когда пронзая толщу тьмы
Луч солнца – странник во Вселенной толкал к безумию умы.
Во мгле ж казался он кровавым, пугая всех окрасом странным.
Но вдруг последовал толчок и все свалились от удара.
И корабль под жуткий скрежет накренился на бочок,
Замирая на мели.
Тобол
– Думал я: «Сейчас нам врежет, за грехи явилась кара.
Настаёт и нам каюк.» Мы ж неслись, а не брели.
Или фарт сегодня-друг?
Калан
– Не пойму, Тобол, и я. Отчего туман приблудный
Не изгонит ветер буйный? Лодки на воду, друзья!
Погибает наше судно.
И стало в миг оно безлюдно. И вышли все на брег теней,
Но видок здесь был мрачней.
Калан
– Кто ж так мысы называет? Смертью кличут неспроста.
Только гибель покрывает черной славою места.
Тобол
– Остров в облаке густом… Ничего не понимаю…
Прежде солнышко лучом приносило радость краю.
Надо мной стоит светило, но его почти не вижу,
Словно, красное остыло. Как сюрпризы ненавижу!
Ведь мир, веселье тут царили двадцать лет тому назад.
А какие замки были! Великолепие во всём
Творил художника талант, украсив парки и свой дом.
Ох, боюсь, беда стучится в нашу дверь уже, Калан!
Калан
– Мне придётся приоткрыться перед обществом морским.
Уж не знаю, кем мне дан дар для ноченьки кромешной?
Но воспользуюсь я им. Вы ж, сгубить себя не дайте,
Да друг друга защищайте. Чтоб вдовою безутешной
Ваши жёнушки не стали. Ну а с мраком? Я поспорю.
Но в какую же сторонку беглецы мои шагали?
Тобол
– Я стоял спиною к морю, когда им орал вдогонку
Благ желая не земных. Когда сам под парусами
Проплывал я мимо них. А шли туда они, к горам.
Коль за вишнёвыми садами начинался город там.
боцман
– Вот так могли бы и врага в свою обитель запустить.
И как же житель чужака не побоялся приютить?
Тобол
– А я весьма роднёй доволен. Ведь нашла их душ черта
Одобрение в народе. Уж если честь и доброта
В рае сём были в почёте. Был здесь милым даже воин.
Ах, какие люди жили! Вспомнить радостно ребят.
О, как радушием пленили с улыбкой милой на устах!
И был бы я остаться рад, но гнал в лачугу меня страх.
Велит всегда ж оберегать долг сыновий нашу мать.
Калан
– Как холодят мне душу льды. И это чувство мне знакомо.
Гнетёт предчувствие беды. Гостей навряд ли ждут здесь дома.
боцман
– О, как история печальна! Куда ж исчез святой народ?
Я даже думаю, что тайна – коварством выращенный плод.
Тобол
– Мечи держите под рукой и не стремитесь расслабляться.
Возможно, что вражина злой вредить и нам будет пытаться.
Калан
– Согласен я, должны причины какие-то безлюдью быть.
Тобол
– А может быть они невинны, кого спешим мы осудить.
И может стали люди жертвой непредсказуемой природы?
Калан
– Отравились атмосферой? Но если так? И мы тут ляжем.
А если нет? Хотел бы знать. Кто и за что сезон охоты
Здесь открыл, народ карая?
Тобол
– Одни шарады в деле нашем. А это значит, нам видать,
Пройти всю сушь во мгле придётся.
Калан
– И может быть с другого края, хоть кто-нибудь, но здесь найдётся.
V
Калан охотился ночами, стреляя метко по мишени.
Но видел он-то не очами, его другим был орган зрений.
Назвал его он «третье око». Оно блуждало одиноко
И возвращалось вновь к нему, всё доложить спеша про тьму.
Но позже всё герой узнает и что радаром обладает.
Но будет всё это потом. А пока он шёл с трудом
По истлевшим уже брёвнам. В дали он горы видел, речку.
Но ни души в домах по склонам. Вздыхал, сочувствуя местечку.
Но вдруг почувствовал опасность и развернулся резко он.
Встречать врага ему не в тягость, Калан был битвой закалён.
Но не верил он глазам, увидев то, что было там.
А там, два грозных существа, природы иль злодейства шутка,
К нему стремились, воя жутко. Должно быть злые божества
Изображались так искусством, кошмарнее придумать трудно.
А коль учесть, что ещё буйством наделён был зверь не скудно,
То на него летела смерть.
Но взвесив всё, он устремился на встречу гибели своей.
Прыжок помог ему взлететь и резко меч на шею опустился,
И боевой упал трофей. Вторая ж тварь, смерть видя брата,
Трусливо хвост поджав, сбежала.
Калан
– Иль врата открылись ада? Иль Горгона тут страдала?
Рожая чудищ кровожадных. Кривые зубы в два ряда.
А смрад такой, что тошнота гнетёт от запахов отвратных.
Но возвратиться мне пора, висит угроза над командой.
Может смертушкой внезапной одарить людей гора.
И спасенье только в море. Но без еды-то не доплыть…
Придётся всё ж её добыть, дабы «не крякнуть» на просторе.
Но чую, чую я обман! И я клянусь тебе, туман,
Что я вернусь, если не сгину, беглецов искать моих,
Всю исследуя долину. Ведь мёртвыми не видел их.
Так думал он, идя обратно. Но вдруг он скорбный слышит шум.
И крик Калан услышал внятно, и полон был он чёрных дум
Когда к команде подбежал. Увидев вскоре на земле
Как боцман скрюченно лежал.
Тобол
– Хвала богам, что ты вернулся! По мне уж лучше смерть в петле
Чем страх терпеть. Гляди, очнулся!
боцман
– Да я уж с бабкою простился, как узрел кровавый глаз.
А не дух ли тут резвился? А где, братишки, он сейчас?
Калан
– Близко! Много их, друзья! Окружили уже дивы.
Поскорей влезайте в шлюпки! Боле медлить нам нельзя!
Благо, что они трусливы. А иначе в их желудки
Все отправились бы вскоре. Плыть же будем к парусам.
Может он с волной не в соре? И лежит кораблик там
Накренившись у причала. Если так? Возьму, что надо.
Воду, пищу, одеяло, раз теплу и тело радо.
Поспокойней стали воды, когда лодочки погнали,
Моля фарта у природы. Но доплыв, поникли все,
Лишь пропажу там найдя. Но окинув взглядом дали,
Вдруг во всей его красе, Калан заметил на плаву
В море корпус корабля.
Калан
– Чудесам тут нет предела. Ничего не понимаю…
Иль мираж то наяву? Как же встать оно сумело,
Уйдя в море от причала?
И повёл он шлюпок стаю туда, где в море ожидало
Их спасение, качаясь. И поднялись все на судно,
Подтянули лодки трудно, но покоем наслаждаясь.
VI
С зарёй настал покой в природе. И штиль на море кстати был.
Ремонт сопутствовал погоде. О чём напомнить не забыл
Калан не радостному люду. Ну а сам, уйдя в каюту,
Уединившись, думал он: «Пар иссушит только пламень.
Но где столько взять огня? Влага ж – кара этих зон.
Ну тогда, спасла бы гавань. Найти её обязан я.
Где бы мог укрыть людей от опасности и страха.
Дабы мерзостных зверей не пугала боле ряха.
А затем, покинув брег, искать чету пойдёт один
Неугомонный человек…»
Но стук вдруг мысли оборвал, Калана с ложа поднимая,
Когда б старик войти желал.
боцман
– Я виноват, мой господин, от дум серьёзных отвлекая.
Но я боюсь, что впереди мне от безумья не уйти,
Коль видел чудо я опять.
Калан
– Я ничего не понял, дед. Что случилось? Дай ответ
Неужто сложно брешь найти, да с трюма воду откачать?
боцман
– Так и нашли! Глазам не веря. Но не верить-то нельзя…
Чуть сознания потеря не сразила вновь меня.
Брешь заделана-то с моря!
Калан
– Довод твой настолько дик! Не хватало б ещё горя!
Не хвораешь ли старик? Видать зверь тебя обидел
И головке сделал больно. Борт починят без тебя.
Ты ж иди, поспи спокойно.
боцман
– Не один же видел я небылицу ту чудную…
И Калан спустился в трюм, где тут же стих болтливый шум.
Но, пройдя и встав вплотную, видит кожаный заслон
Который точно был с наружи как-то странно прикреплён.
Калан
– Кто-то, братцы, нас спасал. И этот кто-то не от суши
Загадок много мне задал. Ну что стоим? Займитесь бортом.
Надёжным сделайте ремонтом.
VII
Калан в раздумье брёл в каюту. В дверях же замер на минуту,
Когда б от виденного дива его вскружилась голова.
И тот, который мыслил живо, стал вдруг подыскивать слова.
Он влюбился в деву сразу, красой сражённый наповал.
Была ж подобна не алмазу, брильянт отточенный сиял.
Высока, стройна, прекрасна, да и гордость скрыть не властна.
Но увидев шею девы, в миг ослабли его ноги.
На пределе стали нервы, как заметил уплотненье.
Понял он в большой тревоге – не изъян был совпаденье,
Раз свидетельствует метка к одной расе принадлежность.
Тяготила горла внешность необычностью своей.
И таить стал шею детка, с детства пряча от людей.
Но ждал подобной встречи он. О корне рода своего
Желая знать со всех сторон. И вот, дождался он того.
Всё причудливое платье было жемчугом обшито,
Голова косой обвита, а в очах сияло счастье.
Вот так предстала перед ним, со смущением в борьбе,
Та, что в снах являлась мужу.
А он? Как гость вошёл к себе. И молвил гласом не своим,
Коль робость сковывала душу: – Так вот, кто портит мне ковры
И покушается на ужин… Но раз таилась до поры?
Я зачем-то тебе нужен.
дева
– Ну, здравствуй, милый Авирон! Известный как, в моём народе,
Наследник царственных корон.
Калан
– Грубить изволишь шуткой скверной!? У вас что, безумье в моде?
дева
– Вчера б узнал о правде этой. Но не суди девицу строго.
Дождаться просто не могла, когда б отсутствовал ты долго.
Ведь это боль велела внятно, чтоб жизнь в водице сберегла.
Ты уж прости меня за дерзость, но рыбка пахла так приятно,
Что съесть её мне захотелось. Ещё поведать я должна,
Что по сей день на дне тоскует, оплакав сына мать родная.
Но вижу, как не доверяя, себя обманутым он чует.
Калан
– Калан зовут меня, девица. Обознался твой язык.
дева
– Пусть Калан, раз так привык. Но, как вздумалось родиться,
Авирон нарёк отец.
Калан
– Ну, и как зовут тебя, морское, дикое дитя.
дева
– Не называй меня дикаркой, я не набрасываюсь с палкой.
Мелиса я, ещё гонец. Привет тебе от брата Лея.
Пришёл бы сам, но занят он. Была ж отличною идея
Ставить гибели заслон. Пришлось нам якорем служить,
К себе притягивая вас магнитом очень мощной силы.
Калан
– За дно цепляясь, тормозить…?
Мелиса
– И наш подводный аппарат ремонта требует сейчас.
Ветерок-то был не хилый.
Калан
– Спасенью я, конечно, рад! Но весть достойна изумлений!
Так значит весь подводный мир прогресса полон достижений!?
Мелиса
– Хоть разум общества-кумир, но далеко мы не ушли
От просвещённости земли.
Калан
– Ну, и в чём везенье ваше?
Мелиса
– В том, что мы морской народ. А иначе? Лодка в саже