Белая Рать
- -
- 100%
- +
– Что за проклятие? – спросил мужчина.
– Тебе правда интересно?
– Да. Говорят, на востоке все совсем иначе, нежели у нас.
– Правду говорят.
– Так может, расскажешь?
– Если вкратце, то на Пересвета Лютича открыл охоту суккуб.
– Суккуб?
– Бес, если по-нашему. Только вот немного, – ведьма попыталась подобрать правильное слово, – любвеобильный. Этот бес родился одновременно с во-о-он той звездой и уже рыщет в поисках своей жертвы.
– Ну и что? Одноухий, какой-никакой, а ратник. Может убить твоего беса.
– Не может. Ее нельзя убить.
– Ее?
– Да, ее. Ее невозможно убить. Ее можно только задержать. И то, лишь до полнолуния. А дальше все произойдет так же неотвратимо, как смена времен года. Так что, если хочешь, можешь не марать об Лютича руки. Просто отними лампу и отойди подальше. Чтобы кровью не забрызгало.
– Кровью? – мужчина хохотнул. – Кровью, это да. Кровью, это ты любишь.
Ведьма щелкнула пальцами. Вдалеке затравленное животное поднялось на задние лапы. Передние свинья скрестила у себя на груди.
– Хрю, – четко произнесла свинка и рванула «руки» в разные стороны. Из копыт с металлическим лязгом выдвинулись лезвия.
– Хрю-хрю, – добавила она, провожая мальчишек взглядом и… улыбнулась.
***
Часом ранее, Пересвет Лютич скакал по полю и размышлял о природе нарождения еловых островков вдоль заезженной двухколейки.
Вот кабы яблони вдоль дорог росли, такое бы я понял, – ломал себе голову ратник. – Ехал купец, куснул яблоко, а огрызок выкинул. Выросла яблоня. Но ель-то откуда? Не будет же путник в дороге шишку жевать?
А может это белка шишку грызла, увидела охотника и побежала в поле? Бежала-бежала, а потом подумала: «Зачем мне шишка? Еще найду!» – и выкинула ее.
Оно, конечно, может быть. Но с чего бы белке бежать спасаться в поле?
А мало ли чего ей в голову взбредет? Она же белка!
Ну-у-у. Так, знаешь ли, можно все на свете объяснить.
А так и нужно все на свете объяснить!
Может быть ты и прав.
Пересвет одобрительно кивнул. Такая жизненная позиция была ему очень близка. Но время в дороге само себя не скоротает, и ратник продолжил размышлять на волнительную тему.
Хотя знаешь, что я заметил? В каждом таком ельнике обязательно есть муравейник. Может это муравьи в поле шишки таскают?
[тишина]
Догадка-то интересная, разве нет?
[тишина]
Эй? Как думаешь-то?
[тишина]
Как выяснилось, Пересвет не боялся бестелесной нечисти. Более того, он потихоньку начал привыкать к голосу Лампы.
Солнце, которое за последние полчаса успело побывать белым, желтым, розовым и красным, наконец-то скрылось из виду.
Пересвет заблаговременно выспался и не собирался останавливаться на ночлег. К утру он планировал покрыть сорок верст пути, перейти реку вброд и в какой-нибудь попутной деревне сменить уставшую лошадь. Там же на скорую руку чем-нибудь подкрепиться и к полудню быть в Старом Пороге.
Чтобы не околеть в ночную пору, Пересвет Лютич накинул тулуп из овчины.
Уже несколько часов он скакал по широченному полю, не имевшему ни конца, ни края, ни каких-либо примет. Насколько хватает глаз – беспорядок из полевицы, осоки и лисохвоста. Кое-где, будто задумчивые скелеты, высились над травами сухие палки прошлогоднего борщевика. Вдоль обочины пробивался молоденький подорожник. И если бы не те самые еловые островки, бодрящие пытливый разум, то можно было бы подумать, что Пересвет заколдован и скачет на одном месте.
В небе зажглась первая звезда. Случилось это как раз в тот момент, когда Пересвет Лютич проезжал мимо очередных елочек. С их стороны послышался шорох травы и детский плач. Не такое уж редкое явление в этих местах, если вспомнить что все Преднавье кишмя кишит лисицами.
Вот и славненько, – подумал ратник, расчехляя топор. – Лисичка-сестричка. Коли кусаться не будешь, отпущу тебя бесхвостой, да живой.
Стоит ли говорить, что никакой плаксивой лисицы в ельнике не было?
Укрытая пушистой зеленой лапой, под деревом стояла люлька. Причем не из какого-нибудь задрипанного лыка, а богатая, о цельном дубе, с резьбой и ножками-качалками.
Ребенка внутри не было, зато был четкий кровавый след, который вел от люльки куда-то в поле.
Пересвет Лютич был трезв. Пересвет Лютич не был подавлен настолько, что жизнь казалась ему обузой. И уж точно Пересвет Лютич не строил логические цепочки, так свойственные хорошенькой стервочке с задранным кверху носиком и вьющимися локонами, которая из-за древнего волшебства, мерцающего разлома в шкафу или удара лопатой по лицу попала в чужой для себя мир. Таких хлебом не корми, дай покричать «ау!» в непроглядную тьму, прогуляться в «каком-то неестественном, как будто бы ненастоящем» тумане или, заслышав рычание на чердаке, срочно предложить товарищам разделиться.
Ратник вдарил лошадь так, что бедняга чуть не выплюнула легкие.
От скорости все вокруг сделалось мельтешащей размазней цвета спелого пшеничного колоса.
Твоих рук дело? – задал Пересвет мысленный вопрос Лампе. Тут же прямо перед копытами лошади дорогу ему перебежало маленькое существо.
Оно имело окрас свиной рульки, вареной вместе с луковыми очистками. Ну, или цвета запекшейся крови. Все зависит от того, под каким углом смотреть на мир.
Внешне существо походило на трехлетнего малыша.
А!? Что!?
Твоих, спрашиваю, рук дело?
Про что ты вообще!?
Про окровавленную детскую кроватку посередь поля!
Ох ты ж еб твою мать, – выругалась Лампа. – Ты бы к ней лучше не приближался.
Спасибо, дружище, не буду.
Пересвет закинул под язык рубин. И сделал это очень вовремя, потому как впереди дорогу пересекала проселочная тропинка. На этом перекрестке, наглухо занавесив лицо черными патлами, стояла бледная девочка лет семи-восьми.
Рубин рубином, а Пересвет Лютич завизжал и пришпорил лошадь.
Девочка осталась позади.
Что там!? Что там!?
Не знаю! Чудище какое-то! – ответил ратник, обернувшись на перекресток.
Гони, давай! Гони!
Пересвет Лютич заметил, как лошадь чуть не сворачивает себе шею в попытках укусить его. Тут он осознал, что колотит ее кулаками по спине, словно заскучавшую любовницу.
А впереди снова возникло неведомое и враждебное. Стоя по пояс в траве, взглядом его провожала молодая деваха. Такие же черные волосы, как и у девочки с перекрестка, скрывали ее недозревшую грудь.
Девушка помахала ратнику рукой. Ратник девушке рукой не помахал.
Пересвет распахнул тулуп. На кожаном поясе висела пустая рукоять и несколько лезвий. Примерно с пядь в длину, каждое лезвие покоилось в своих собственных ножнах.
Таковы были законы мира. Для того чтобы убить порождение Нави окончательно, удар должен был нанести именно белый ратник. И именно гравированным оружием. Для убийства нечисти ратники пользовали одноразовые лезвия с рунами «Нужда» и «Треба». Для нежити – вроде упырей и вурдалаков, – в арсенале Рати имелся топор с руной «Чернобог». Колдуны и ведьмы умирали от всего вышеперечисленного.
Сотрясаясь на полном скаку, как брыльки храпящего толстяка, Пересвет кое-как ввинтил лезвие в рукоять.
Не знаю, что там за напасть, но если ты потрешь лампу, обещаю ее убить!
Врешь.
Мамой клянусь!
Ну уж нет. Ворон ворону глаз не выклюнет.
Размахивая руками, на дорогу выбежала молодая женщина.
В ней не было ничего бледного, зловещего или черноволосого. Но от этого Пересвету как-то не захотелось вдруг остановиться, спешиться и узнать какого черта она забыла посередь поля.
Такие случайности не случайны, – подумал он.
– Остановись! – взмолилась женщина. – Пожалуйста, остановись!
Пересвет не питал предубеждений насчет того, что нельзя шарахнуть женщину ногой в челюсть и умчаться вдаль, так и не поздоровавшись. В общем-то, он так и собирался сделать. Однако на этот раз за него решила лошадь.
Коняга сбросила скорость, а после и вовсе остановилась. Пусть ратник и сделал ей больно, но от этого в ней не зародилось маниакальное желание топтать людей. Во всяком случае, не всех подряд.
– Добрый человек, прошу тебя, помоги.
Женщина шагнула навстречу Пересвету.
– Штой на меште!
– Выслушай, молю! – она сделала еще один шаг.
– А ну штоять, бъядь! – заорал Пересвет дурным голосом. – У меня нош!
Ратник назидательно исколол воздух прямо перед собой и женщина послушно отступила. Теперь он мог рассмотреть ее повнимательней.
Обычная баба, коих по местным селениям не сосчитать.
В льняной сорочке с расшитым воротом, юбке и лаптях, она совсем не походила на Зло. А ее гигантская грудь так вообще была олицетворением жизни и плодородия. Но что-то в ней было несуразное. Что-то… ярмарочное?
– Прошу, помоги. Там мой отец, – она махнула рукой в сторону поля. – И какая-то тварь.
– Где?
– Там!
– Где «там»?
– Да там же! В овраге!
– Гм…
– Смилуйся, умоляю!
– А жачем вы поезли в овраг?
– Прекрати свои допросы! Она же его убьет! – закричала женщина. – У тебя совсем сердца нет!? Помоги! Скорее! Прошу!
Когда б нечисть угрожала ему одному, то все было бы проще. Тогда между дракой и пробежкой с шипастым розовым кустом, торчащим из задницы, Пересвет Лютич завсегда выбрал бы пробежку. Но когда дело принимало такой оборот, к разборкам подключался его внутренний справедливый дурак.
Бросить людей в беде будет неправильно, – говорил этот дурак. – Несправедливо, понимаешь?
– И што там за тварь?
– Я не знаю! – заорала женщина еще громче прежнего. – Какая разница!? ПОМОГИ! СКОРЕЕ!
– На што она похожа?
– Страшная, бледная, зубастая! Прошу тебя…
Она устало заплакала. И без того раскосые, ее глаза превратились в щелочки. Настолько узкие, что даже монетку не просунешь, если вдруг приспичит засунуть кому-нибудь в глаз монетку.
– Хорошо, – сдался Пересвет. – Я ратник. Поштараюсь разобратша. А ты ушпокойся.
– Успокоиться? Попробую, – кивнула женщина.
Она достала из кармашка кусок белоснежного меха и хорошенечко в него высморкалась. А чего жалеть-то? Даже на самом дальнем востоке люди знают, что в Преднавье пушнины столько, что можно одеть весь мир. Ну, во всяком случае, так говорят.
Кто говорит? Так это… Дед Сапармурад, например. Что? Откуда он знает? Наверняка знает, раз говорит. Да, он уверен. И нет, сам он в Преднавье никогда не бывал.
– Ага! – воскликнул Пересвет.
– Что «ага»?
– То ага!
Ратник метнул в женщину нож. Целился в лоб, но попал в плечо и решил, что все-таки целился в плечо.
– У тебя на шее ожерелье из баранок! Дура!
Огибая женщину по обочине, лошадь сорвалась с места.
Ну конечно! – не мог нарадоваться сам себе Пересвет Лютич. – Ведьма шепчет на иностранном языке. Предположительно, на каком-то восточном наречии. Закорюки в ее книге тоже, скорее всего, восточные. В погребе лампа, каких у нас не используют, зато используют в Орде. Да и к тому же эта лампа разговаривает с акцентом сраного кочевника…
Эй!
Извини. И после всего этого, при загадочных обстоятельствах, я натыкаюсь в поле на бабу с пудовыми сиськами, в лаптях, со связкой баранок на шее и куском меха вместо носового платка. Еще чуть-чуть и она бы принялась выплясывать вприсядку. И мед руками жрать. Я прав, Лампа?
И еще пить! Считается, что вы слишком много пьете!
Ага, точно. Хорошо хоть не додумалась ромашку за ухо притулить.
Почему!? Разве так не делают!?
Делают, только ромашки еще не поспели.
А-а-а…
Нечистая собрала этот образ наспех. И глаза почему-то выбрала раскосые. Как будто наших девок ни разу не видела.
Ну ничего, еще научится!
Что!? Что это значит?
[тишина]
Так это твоих рук дело?
Нет.
Твоих! Сознайся!
Нет.
Долго еще Пересвет Лютич пытался подловить Лампу. И нахрапом пробовал, и хитростью. И даже предлагал пойти на обмен всяческими постыдными секретиками. Все впустую.
Дальше он гнал лошадь во весь опор. Вперед, к Старому Порогу. Туда, где старшие ратники помогут словом и делом.
А перво-наперво ему стоило забежать к Бажену Неждановичу и отдать ему книгу. Он хоть и странный, зато умный. Он обязательно разберется, в чем тут дело.
До первых петухов Пересвет ни разу не обернулся назад. А если б обернулся, то увидел как немного позади, не зная устали, неслась за ним по полю бледная тварь. Взрывая землю всеми четырьмя конечностями, тварь не уступала в скорости лошади Пересвета.
Худая, костистая и черноволосая. С багровым гребнем вдоль хребта, сотней меленьких острых клыков и странными-престранными глазами. Правые половинки этих глаз были матово-желтыми, в то время как левые обычного белого цвета.
Все выше и выше, над полем поднималась луна. Точнее говоря, половина луны. Сегодня ее как будто бы разрубили пополам. Точно так же, как и глаза суккуба. И впрямь, некоторые случайности при всем желании невозможно назвать случайными.
А где-то далеко-далеко прямо сейчас улыбнулась свинья…
Глава вторая
Ледник выполз на берег. Гигантский, он заслонял собою небеса. Местами он был грязно-серым, местами ослепительно-белым, а местами походил на гигантский голубой сапфир с вкраплениями чего-то черного и тюленей.
Без нужды отдыхать, он двинулся дальше.
Своей громадой ледник принялся разглаживать морщинистое лицо земли. Хотя если уж браться за эту метафору и при том оставаться честным до конца, стоит сказать, что он не разгладил лицо. Скорее уж ледник надругался над старушкой-землицей и стесал ей рожу до самых костей.
Поломал скулы, оторвал нос, натащил нижнюю губу на подбородок и был таков.
После всех этих бесчинств он остановился и простоял так несколько веков. Затем ледник откатился обратно в океан и оставил после себя огромную плоскую равнину.
– Здесь! – указал пальцем Сварог-Батюшка на эти земли. – Здесь будут жить славяне!
Позади него раздался вздох. То вздыхал младшенький Сварожич. Ярило.
– Опять?
– Что «опять»? – удивился Сварог.
– Опять на поля и болота. Опять в холодрыгу, к волкам и медведям. Почему они, – Ярило указал на юг, туда где Дионис втолковывал первым грекам основы виноделия, – почему они опять в тепле и при море?
– Холод закаляет характер.
– Ага…
– А просторы полей, лесов и топей необходимы народу с такой широкой душой.
– Да-да-да. Широкая душа, – Ярило закатил глаза. – Ты боишься воды, высоты и замкнутых пространств. Пора бы уже это признать.
– Не смей так разговаривать с отцом!
– Все повторится снова, – младший Сварожич махнул рукой. – Не пройдет и десятка тысяч лет, как они отрекутся от тебя. В пользу вон того…
Ярило указал в сторону белобородого старца с сияющим нимбом над головой. Пока все прочие божества суетились и бегали, подбирая местечко себе под стать, он бесцельно бродил по миру и явно скучал.
– Пути мои неисповедимы, – как бы извиняясь, развел руками старик.
Славянские боги кивнули ему в знак приветствия. Ярило, скривившись, выдавил противное «здрасьте».
– Не отрекутся, – сказал Сварог.
– Отрекутся, – настаивал младший. – Сначала от нас, а потом и от него. Отмахнутся, как от мошкары.
– Не отмахнутся, сын. Только не теперь.
– Это почему же?
– Мы с другими старшими посовещались и решили. Чтобы нас не забывали, на этот раз, – Сварог добродушно улыбнулся, – на этот раз ад будет на земле.
Чуть залезая за лесную опушку, Сварог провел черту.
– Там, дальше, будет Навь. А вот здесь будут жить славяне.
Бог сделал свой выбор.
В том месте, на которое он указал, появилась деревня.
Со временем, вокруг деревни выстроился рябиновый кремль. Еще позже, заслонившись этим кремлем от леса, на юг вытянулся городишко о трех длинных улицах. Старый Порог.
Поначалу, естественно, просто Порог. Старым он стал после того, как окончательно сложились границы Преднавья, одного из пяти ныне здравствующих княжеств.
Преднавье – это потому что прямо перед Навью. А еще потому, что «Преднавское Княжество» не звучит. Именно по той же причине Преднавского Князя называют Князем Преднавским, либо, что более предпочтительно, Преднавс-с-скым.
Летели столетия. Сменялись правители. В войнах рождались и умирали империи. Но здесь, за деревянными стенами рябинового кремля, Белая Рать испокон веков несла свою службу.
***
Полчаса назад небо над Старым Порогом посветлело.
Четверо топтались подле закрытых ворот рябинового кремля. А если точнее, то чуть левее ворот, рядом с маленькой неприметной дверкой.
Эта дверь вела в сторожку, врезанную прямо в крепостную стену.
Для середины первоцвета-месяца погода выдалась очень мягкой, но в столь ранний час все равно было холодно. Влажный весенний воздух пока еще не оформился росой и от дыхания людей валил пар. По очереди они вздрагивали всем телом.
– Холодно, – сказал Седой.
– Ага, – согласился с ним Кузнец, подтягивая штаны.
– Можно мне домой? – спросил Засранец.
– Заткнись! – прикрикнула на него Рябая.
Наверняка у этих людей были и настоящие имена, но сейчас их звали именно так. Седой, Кузнец, Рябая и Засранец.
Судьба-затейница свела их вместе при помощи свиньи. Хотя нет, неправильно. Свинья-затейница свела их вместе, а судьба предпочла просто отойти в сторонку и не встревать в происходящее.
А дело было так.
Накануне ночью вместе со своими друзьями Засранец украл хрюшку из хлева Седого. Засранец клялся всеми своими детскими ценностями, вроде мамы, каши и рогатки, что дети не собирались продавать или есть свинью. Хотели только немножечко покататься и к утру возвратить ее восвояси.
И так бы оно все и случилось, но по какой-то мистической причине свинья вдруг серьезно озлобилась на мир. Недолго думая, она учинила погром на хуторе Старого Порога.
Вооруженная торчавшими из копыт лезвиями, свинья ворвалась во двор Кузнеца. Она выломала калитку, порезала кусты крыжовника и устроила в курятнике кровавую баню.
На шум во двор выбежал сонный Кузнец.
По сути, настоящим кузнецом он не являлся, а был всего лишь подмастерьем, но именно сейчас переживал стадию особенной гордости за выбранное ремесло и повсюду с собой таскал в кармане восхитительного качества подкову, изготовленную лично, пусть и под присмотром наставника. Короче говоря, с Кузнеца постоянно сваливались штаны.
Вместе с женой и ребенком, Кузнец бежал из дома.
Воочию увидав, как свинья улыбнулась и откусила живой курице голову, он невольно вспомнил про Белую Рать.
Спустя какое-то время пришли охотники на нечисть и зарубили крамольную хрюшку. Вместе со всеми причастными, ее тело отправили на разбирательство к сторожу Бажену Неждановичу.
Рябая имела отношение ко всей этой свистопляске лишь потому, что лет десять назад ее угораздило родить Засранца.
– Отдали бы уже поскорее тушу. Разошлись бы тогда по домам, – сказал Седой.
– Хочу домой! – поддакнул Засранец.
– Что значит «по домам»? – возмутился Кузнец. – А кто будет возмещать мне убытки?
– Так вон они пускай и возмещают, – Седой кивнул на Рябую и Засранца.
– Почему это мы?
– Так это твой сын своровал мою свинью. Значит, он и виноват.
– Скажи спасибо, что своровал! – сказала Рябая.
Сказала с такой укоризной в голосе, будто бы она была хлебосольной рукой, а Седой обнаглевшей кусачей дворнягой.
– Если бы не мой мальчик, то она взбесилась бы у тебя в хлеву.
– Вот именно, – кивнул Кузнец. – Свинья ваша. Вы за ней не доглядели, вам и отвечать.
– Мне? Отвечать? Перед тобой? – Седой хмыкнул. – За что? За то, что ты мне должен?
– Что!?
Раздался характерный глухой звук. Это подкова шмякнулась на землю.
– Почему это я вам должен?
– Уважаемая, – Седой обратился к Рябой, – вы-то, я надеюсь, понимаете, почему он мне должен?
– Конечно, понимаю. Пусть и не своими руками, а свинью вашу заколол. Она ж после зимы наверняка тощая была. Такой долго сыт не будешь. А теперь еще и стребовать чего-то хочет. Нахал.
– Что!?
Кузнец хотел было нагнуться за штанами, но от возмущения об этом позабыл. Волосики на его ногах встали дыбом. На манер недовольной кошки, он ощетинился ими на обидчиков.
– Да она мне кур погрызла!
– Ты себя-то слышишь? – хохотнула Рябая. – Кур, говорит, погрызла. Свинья. Кур. Погрызла. Да ты же алкаш! Об этом все знают.
– Я!? Алкаш!?
– Конечно алкаш. Примерещилось чего-то с пьяных глаз, так ты и бросился к ратникам за помощью, – она сплюнула. – Тьфу. Алкаш, так еще и трус.
Чуть-чуть потеплело. Подул легкий ветерок. Где-то в вышине закрякали утки. Первые лучи солнца коснулись верхушек деревьев, а по ляжке Кузнеца пробежала капелька росы.
– Да, – разорвал молчание Седой, – действительно алкаш. Я тоже об этом слышал.
– Да я же вообще не пью!
– Это что же? Зря, получается, люди говорят?
– Да кто говорит-то!?
– Да вот хотя бы она, – Седой указал на Рябую.
– Я ее первый раз в жизни вижу!
– А она, тем не менее, уже наслышана о том, что ты алкаш.
– Да я… да вы… да раз у вас такая свинья, то вы наверняка колдун!
Рябая смекнула, что при недостатке у Кузнеца перегара вся ее выдумка шла прахом. А вот он-то нащупал именно то место, в которое бить можно и нужно. Она уже почти раскрыла рот, чтобы поддержать его.
– А ваш сын ворюга!
Далее все разговаривали одновременно и так же одновременно утихли.
Из-за угла, что вел на ремесленную улицу, появился всадник. Он пронесся по пустой дороге, подъехал к воротам рябинового кремля и неуверенно спешился.
Оставшись без ездока, его лошадка тут же легла на спину. Она сладко потянулась всем телом и уснула, устремив ноги к небу.
Последнее время животные в Старом Пороге вели себя очень странно.
Всадник был одет в тулуп, накинутый поверх разорванного тряпья. Он был вонюч, бледен и весьма одноух. Его сильно мотало из стороны в сторону. Обычно такая раскачивающаяся походка наблюдается у рыбаков, которых из-за шторма несколько дней помотало по озеру.
Всадник выдернул из-под храпящей лошади дорожную сумку. Он крепко выругался и побрел к той самой маленькой дверце, которая находилась по левую сторону от главных ворот кремля.
– Добрый человек, тут вообще-то очередь, – начала было Рябая, но смолкла под взглядом всадника.
В том взгляде ужились две крайности. Одна из них была спокойна, дружелюбна и близка к пониманию всего и вся в этом мире. Вторая же крайность не видела ничего дурного в том, чтобы попытаться поймать молнию, замешать в тесто навоза или просто-напросто обглодать кому-нибудь лицо.
– Мне к Бажену Неждановичу, – сказал мужчина. – Срочно.
Спорить никто не решился.
Минула четверть часа.
– Я хочу домой, – заныл Засранец.
– Я не могу больше ждать. Мне скоро на работу. Я же кузнец! – сказал Кузнец.
– Эх. Пропустили вперед алкаша на свою голову, – посетовала Рябая.
– Так! Довольно уже. Я сейчас пойду и все им выскажу! – решился Седой. – Сколько можно нас держать подле дверей, как каких-то холопов? Совсем обнаглели!
И Седой пошел. И с каждым шагом его уверенность таяла, словно снежок на сковородке. Такое частенько случается. Праведный гнев может легко обернуться в виноватую мямлю, которая просто проходила мимо и, в общем-то, никого не хотела беспокоить.
– Чего? – на стук Седого в дверь высунулся тот самый одноухий всадник.
– Нам еще долго ждать? – неуверенно спросил Седой.
– Кого ждать?
– Решения Бажена Неждановича.
– Бажен Нежданович! – крикнул одноухий внутрь сторожки. – Тут какого-то вашего решения ждут! Что? Ага… Ага… Ага…
– Ну что там? – вклинился в разговор Кузнец.
– Всем по две недели в остроге, – сказал одноухий и закрыл дверь.
Вот тут бы Седому смекнуть, что его только что посадили в острог за то, что у него украли свинью. Смекнуть и перестать уже тыкать палкой в свою удачу, проверяя, дышит ли она. Однако ж он постучался снова.
– Ну чего еще?
– За что две недели!?
– Бажен Нежданович! А за что? А… Ага… Ага… Ага. Тебе за подозрение в колдовстве, тебе за воровство, тебе за ненадлежащее воспитание сына, а тебе за пьянство.
– Но я же вообще не пью!
– Ага. Не пьешь, как же. Штаны надень.
Дверь снова захлопнулась.
– Это неслыханно! – закричал Кузнец.
– Рать совсем обнаглела, – сказал Седой.
– Сборище алкашей! – подытожила Рябая и в сердцах залепила Засранцу подзатыльник.