Безупречная тирания

– Прибыла по первому зову, астра.

– Ты не торопилась, – пожурила её госпожа. – Помнится, сегодня именно ты отвечаешь за чистоту в наших с сестрицей покоях.

– Прошу прощения, астра, – Фрида уронила подбородок на грудь. – Я закончила слишком рано и спустилась вниз. Хотела узнать, чем могу быть полезна…

– Ты будешь полезна здесь и сейчас. И в течение дня не смей сегодня отлучаться дальше, чем на двадцать шагов. Поняла?

Голос Кассандры звучал обманчиво мягко, но Фриду всё равно передёрнуло. В живот будто ужа зашили – так ощущался трепет перед той, кому девушка была обязана жизнью. Чувство это юная драукин внушала мастерски, почти так же, как любовь и восхищение: порой служанка сама путалась, какая эмоция родилась под её человеческим сердцем, а какая пришла извне – словно шёпот далёких звёзд.

– Да, я поняла.

– Ты такая славная, – пропела госпожа. – Труде не закончила. Заплети волосы и помоги подготовиться к выходу. Сегодня особенный день. Ах! Что же я. Вся седмица будет такой…

Ах вот как! Видать, предчувствие не обмануло. Но торопить события пока было рано: дева не удержится, сама разболтает, что происходит.

Фрида пошевелила огрубевшими за годы тяжёлой работы пальцами и приняла увесистый гребень. Посмотрела на Кассандру и издала привычный восхищённый вздох: облик благородной госпожи казался воистину неземным. Как и все драукин из ковчега[3] Кассидиус, она была очень бледной: сквозь обманчиво тонкую кожу просматривалось кружево вен. Белое золото волос струилось по плечам, золотые же глаза в обрамлении редких прямых ресниц казались манящими, но вплоть до тех пор, пока не туманились третьим полупрозрачным веком. Эту особенность, а также зрачок в форме святого креста, потомки павших с небес не желали искоренять и наоборот подчёркивали. Угольные чёрточки смотрели на прихожан с церковных фресок, портретов герцогов и герцогинь. Перекрещённые линии рисовали на веках покойников, готовя их в последний путь – на небеса или в геенну. Эту же форму драукин стремились придать всему, что изредка создавали, будь то поделка из металла и камня или же вышивка на церемониальных одеждах.

Кассандра уже облачилась в цвета своего дома. Пышное чёрное платье украшали золотые нити и бесценная брошь с янтарём. Корсет камеристки затянули так туго, что талию герцогской дочки можно было обхватить четырьмя ладонями. Заплетая длинные – по щиколотки – волосы юной астры, Фрида дивилась, зачем же благородные господа пополудни разоделись в пух и прах. До дня Святого навигатора[4] Конве́ны ещё полторы недели, совершеннолетие старшей дочери герцога должно было наступить в сентябре. Именно тогда, в золотую урожайную пору, Касс должно было исполниться тридцать пять земных лет. Может, прибудут высокие гости из соседнего герцогства? Или же…

– Фрида, ты снова витаешь в облаках, – юная госпожа вернула служанку в реальность. – Скажи, что у тебя на уме.

– Думаю, почему вы выбрали именно это платье.

– К какому случаю оно бы подошло, ты так хотела сказать? – драукин дёрнула головой, так, чтобы зачаток косы выскользнул из ладони прислужницы. – Тебе велено ничего не утаивать от госпожи и благодетельницы, напомню.

– Просто неправильно подобрала слова, милосердная астра.

– Врёшь. Я с детства учила тебя подбирать слова и ценить их вес, человек.

Фрида вздрогнула.

– Труде и леди Изольда уже в курсе. Будь в курсе и ты: сегодня после службы отец объявит о моей помолвке.

– Но, – девушка перехватила локоны и затянула петлю. – Ваше совершеннолетие ещё нескоро.

– Так надо. Так решили оба наших ковчега.

– Вы звали меня, чтобы поведать об этом?

Кассандра промолчала. В голове же Фриды роились мысли, одна грустнее другой.

Скорбь Изольды и смятение Труде можно было понять: любимая госпожа вот-вот покинет отчий дом и лишит замок Ште́йнау своей удивительной силы. Её крошка-сестра ещё совсем мала и не вошла в ту пору, когда в драукин просыпается способность творить чудеса. Старшим членам ковчега не пристало растрачиваться попусту; герцог и его благородная семья берегли силу на более возвышенные деяния, нежели те, которыми баловались юнцы. В конце концов, на их неземной крови стояла граница Священной империи. Их усилиями удавалось сдерживать орды бесов, что растерзали полмира и точили зубы на центральную Европу.

Чем обернётся для неё, Фриды, отъезд госпожи? Девушка боялась предположить. Она попала в замок только благодаря прихоти юной астры, о чём знала каждая живая душа. Лишившись покровительства, девушка, скорее всего, окажется на улице – без дома, без друзей, без шанса пережить ни зиму, ни вспышку Багровой смерти. Быть может, она отправится на кухню или того хуже, достанется с потрохами старшему брату Касс. Наверное, лучшим исходом станет монастырь. Прислужница было решила во что бы то ни стало вымолить у госпожи эту милость, вот только случай распорядился иначе.

– Ты поедешь со мной. Как камеристка и… память о доме.

– Это невозможно, – пробормотала шокированная Фрида. – Я принадлежу ковчегу Кассидиус.

– Ты принадлежишь мне. Не спорь, лучше затяни косу потуже.

Когда прическа герцогский дочери была завершена, та заявила:

– Раздевайся.

Кошка поймала мышку в цепкие лапы и ни за что не отпустит. Её власти вполне хватит, чтобы возвысить простолюдинку и ещё крепче привязать ту к себе.

Фрида покорно стянула передник, серое платье, вслед за исподним осторожно сняла чепец. Руки тут же метнулись прикрыть срам, но строгость на лице Касс остановила девушку от столь опрометчивого поступка. Драукин осмотрела служанку с макушки до пупа, насмешливо подняла брови, увидав пушок на лобке и цокнула языком, обозрев покрытые слоем пыли ноги.

– Ходила во внутренний двор, – констатировала она. – Запачкала мне ковёр.

Дева обошла вокруг нагой Фриды, касаясь её холёными пальцами. – Ничего. Отмоешься, расчешешь нормально волосы, и всё наладится. Изольда! – вдруг рявкнула она.

Зарёванная фрейлина почти сразу вбежала в покои госпожи. Охнула, завидев Фриду, прикрыла глаза и залепетала извинения.

– Принеси моей новой камеристке пару своих туалетов. Да, да, в плечах будет широковато, но это легко исправить.

Дождавшись ухода леди Изольды, астра Кассандра велела Фриде встать на колени.

– В честь моей помолвки, – объявила она. – Сегодня ты дважды примешь причастие. Открой рот. Хорошо, – она взяла в руки резную шкатулку, отворила её и достала нечто золотистое. – Прими же тело моё и кровь мою, человек. Будь моей ныне, и присно, и вовеки веков… И храни тайну об этом до смертного одра.

– Буду, – привычно ответила новоиспечённая камеристка, приняла на язык терпкую мякоть и проглотила.

Прошло всего несколько мгновений, и тело свело адской судорогой. Фрида выгнулась, как скотина на клеймении, и заорала было, вот только крепкая ладонь госпожи закрыла рот и загнала крик обратно. Кожа девушки будто загорелась, по венам пустили кипяток, а глаза стали терять привычное человеку зрение. Внутренний взор заполонили яркие краски и тысячи тысяч тонких лент всех цветов радуги; они тянулись от неё до Касс и протягивались вовне, связывая юную драукин с предметами в роскошных покоях. Что это были за линии? С каждым тайным причастием прислужница, казалось, всё ближе подходила к пониманию, но оно неизменно ускользало, стоило только жилам остыть, а золотистому вкусу – испариться с языка.

Вот и сейчас, когда муки покинули тело, Фрида едва ли могла описать, что с ней произошло и что именно она созерцала. Мысли спутала тяжёлая дымка, и дальнейшие её действия были словно во сне. Девушка помнила, как кто-то обтёр мокрой тканью её покрытые испариной члены, помог влезть в шерстяное платье, убрал волосы. «Пора на службу», – замерцал в голове приказ астры Кассандры, и Фрида последовала за ней. Ленты, те самые, что касались кожи драукин и намертво связывали обеих, тянули за собой. Их девушка всё ещё различала, пусть те теряли видимость с каждым биением сердца.

На выходе из замка процессия их пополнилась десятками людей – рыцарей, фрейлин, пажей – и тремя драукин, которые приветствовали дочку герцога с особой любовью. Фрида избежала взгляда старшего брата Касс, наследника Кайле́стиса, сгорбившись в глубоком поклоне. Крошка Карла семи лет от роду протянула к сестре бледные пальчики, но суровая нянька не позволила той коснуться длинных кос. Будучи малышами, потомки навигаторов не могли контролировать обращение и зачастую ранили окружающих. За дочуркой, пряча довольную улыбку, смотрела герцогиня. Лишь на пару минут она оторвалась от младшенькой и обняла Кассандру. Шепнула напутственные слова и отступила, позволив той возглавить вереницу прихожан.

Фрида шла позади рыцарей в узорчатых плащах, стараясь не спотыкаться: ноги заплетались. В уши словно хлопка набили, но она всё же смогла различить шепотки благородных фрейлин, раздосадованных внезапным возвышением прислужницы. Однако вряд ли кто-то из них смог бы в открытую поделиться недовольством с хозяевами, ведь каждая живая душа в Штейнау знала об особой благосклонности Касс к чудной прислужнице. Вскоре их внимание отлипло от Фриды: парадные ворота замка остались позади, и процессия окунулась в шум и гам старого города Вормс. Близкий звон колоколов ознаменовал схождение благородных вельмож к простым людям, и те, кто мог оторваться от дел, стекались на широкую улицу, чтобы узреть воочию своих хозяев. Дамы как по команде прикрыли носы надушенными платками, а рыцари образовали кольцо, положив латные лапы на рукояти мечей. Страх перед воинами, замешанный на почтении к драукин, мог сдерживать человеческую массу, но некоторые из них – особо отчаявшиеся – тянули руки и стенали, моля о чуде.

– Огреть бы их плетью, – пробормотала одна из фрейлин.

Среди толпы Фрида высмотрела несколько человек, чьи лица и оголённые части тела были расписаны сухой буроватой коростой, чем-то напоминавшей змеиные чешуйки. Вот и счастливцы, одни из немногих, что смогли пережить Багровую смерть. Зараза навестила Франконию прошлой осенью и унесла на тот свет десятки жизней, однако чудо, явленное астрой Кассандрой, помогло погасить эпидемию. Надолго ли? Никто не знал, но многие наверняка понимали: болезнь может вернуться в любой момент, и горе тому герцогству, в котором не останется ни одного непорочного драукин.

– Милосердная астра! О, госпожа, помоги!

– Защити, госпожа! Не оставь, не оставь…

Женские голоса стали громче. Многие следовали за продвигающейся вперёд вереницей обитателей замка. Рыцари смотрели поверх их голов, наряду с потенциальной опасностью высматривая тех, кто мог показаться недовольным или, упаси Бог, сплюнул бы перед хозяевами. Вдруг шествие замедлилось. Астра Кассандра встала и глянула по сторонам, а затем широко улыбнулась и приказала рыцарю слева открыть проход. Фрида протиснулась к госпоже; та, будто не замечая обеспокоенности телохранителей, приблизилась к одиноко стоящей девушке с большим животом.

– Ты молилась о чуде? – произнесла Касс.

Беременная крестьянка ахнула.

– Ну же, – подбодрила её драукин. – Я всё слышала.

– Да, милосердная астра, – ответ был робок и тих.

– Боишься за малыша?

У бедняжки хватило сил лишь на кивок.

– Правильно боишься.

На улице вдруг стало почти тихо: так просто и одновременно грозно звучала герцогская дочь. Вокруг перепуганной девки споро образовалась пустота. Мужчины и женщины, крестясь, отпрянули, подозревая худшее, но белая длань Кассандры развеяла их предубеждение. Она коснулась живота просительницы и проговорила:

– Терпи, ибо терпение есть величайшая добродетель.

Внутри Фриды что-то натянулось. Она была готова поклясться на Библии Пятерых ковчегов, что вырвавшуюся из ладони госпожи золотистую ленту видели только драукин и она, удостоившаяся причастия. А вот беременной девушке пришлось несладко: она вскрикнула и взвыла, не смея двинуться с места; лишь напряглись покатые плечи да живот зашевелился.

– Повторяй за мной, – приказала Касс. – «Для тех, которые желают получить спасение…»

Крестьянка повторила.

– «Терпение с надеждою выжидает покаяния, страстно жаждет его, вымаливает его. Сколько блага оно приносит и той, и другой половине»[5].

Повторив фразу слово в слово, девушка опустилась на колени и обняла своё бремя. Касс присела напротив, будто бы не заботясь о чистоте парчовых юбок.

– Плод в твоём чреве был обвит пуповиной. Теперь с ним всё хорошо.

Толпа утонула в ликовании и благоговейных слезах. Славя дивных хозяев, они селевым потоком текли вслед за продолжившей шествие процессией вплоть до собора Святого Петра. На подходах к величественному зданию толпа отстала, но не рассеялась: сотни бедняков и мастеровых, пахарей и свинопасов, подмастерьев и гулящих девок остались у подножия дома Господня в ожидании новых чудес.

Терракотовая громада поглотила Кассандру и Кайлестиса, а следом за ними – слуг и защитников. Сумрачный центральный неф, окуренный ладаном, унял беспокойство фрейлин и даже смог поселить нечто вроде умиротворения под сердцем самой Фриды. Она по привычке засмотрелась на свод, расписанный фресками; некоторые изображали сцены из жития Святого, иные рисовали его прощание с навигатором Конвеной и снисхождение той на бренную землю. Почему-то девушке казались неправильными образа с крестовидным зрачком, облачённые в струящиеся тоги; Святые навигаторы, канонизированные Папой Рýпрехтом I, уж больно заметно отличались от крылатых бесполых обитателей Рая. Возможно, это шло из детства, и породившие девушку вероотступники зашили ей в голову сомнения и колебания. Потому Фрида в который раз отринула богохульные мысли и сложила персты в молитвенном жесте, решив погрузиться в службу задолго до её начала.

Она молилась о том, чтобы границы Священной империи Драукин и впредь выдерживали натиск бесов геенны. О том, чтобы распространяемые ими споры Багровой чумы не трогали добропорядочных людей. А ещё о том, чтобы дева ковчега Кассидиус в новом доме нашла себе иную зверушку и перестала мучить Фриду страшными причастиями, убивающими в ней остатки человечности.

***

На ночь новую камеристку определили в общую для фрейлин спальню, отличавшуюся от её предыдущего места отдыха простором и личным уголком с плотным одеялом. Когда другие женщины улеглись и перестали ворочаться, Фрида изобразила потугу от регул и, охая, покинула помещение. Ни одна из новых знакомых не удосужилась справиться о её самочувствии или возмутиться лишним шумом; строго говоря, благородные и не очень дамы выбрали попросту игнорировать её существование. Она не расстроилась.

Фрида слыла чёрствой и нелюдимой, и это заметно углубило ров между ней и прочими обитателями замка Штейнау. Прислуга смотрела на девушку, обласканную вниманием герцогской дочери, со смесью зависти и неодобрения, будто было в их связи что-то порочное, даже противоестественное. Впрочем, если отчуждённость и ранила чудачку, то только в первый год службы. Потом Фрида начала меняться и в конце концов перестала тянуться к людям. Повзрослев, она даже возгордилась тем, что стоит особняком от прочей челяди. Что знает историю, умеет читать и писать, хоть и вынуждена скрывать это от остальных. Гордость служила ей утешением в предрассветные часы, когда нападала тоска по родному дому, и в моменты, которые она проводила рядом с юной астрой и её жестоким братом. Вот и сейчас камеристка взбодрилась и высоко подняла голову, осознавая, что едва ли кто-то кроме неё самой оценит эту стать.

Прокравшись мимо закутка кастеляна и опустевшей кухни, она оказалась во внутреннем дворе. Непривычная тишина пала на место, где ещё утром рубились будущие кнехты, и девушке это было по душе. Она знала, что часовые на донжоне не станут смотреть по эту сторону замковой стены, а потому позволила себе не торопясь пройтись мимо изрубленных чучел и стойки с копьями да пиками. Почувствовав знакомую дрожь, Фрида коснулась древка одного из них и сосредоточилась. Не сразу, но на глаза попались смутные золотистые отпечатки рук и ленты, что тянулись к стальным наконечникам, а от них – то к тренировочным чучелам, то к земле. Вкрадчивый голос за спиной настиг её почти сразу.

– Ты получила моё послание.

Фрида сглотнула. Кайлестис вызывал в ней и страх, и восхищение, и чувство собачьей преданности, потому она ненавидела каждый час, проведённый в его присутствии. Но и встреч избежать не могла.

– Да, благородный астер[6].

Кожу будто обожгло воспоминанием о кусочке пергамента, что он сунул ей за шиворот на выходе из собора.

– Сегодня я получила очередное причастие. Всё ещё вижу намерения и отпечатки присутствия других людей.

– Очень хорошо, – одобрил наследник герцога и вошёл в поле её зрения.

Драукин снял чернёные латы и оделся по-простому, в брэ с шоссами[7] и длинную рубаху. На поясе крепились ножны с мечом, и Фрида точно знала: он был острым, как кромка осоки. Рослый и бледный, будто высеченный из глыбы итальянского мрамора, Кайл во всём походил на свою прекрасную сестру. Вот только если Касс порой казалась легкомысленной и общалась как с фрейлинами, так и со слугами одинаково приветливо, брат её был суров и видом, и словом, и деяниями. Более того, он слыл ненасытным и образно, и буквально. В начале апреля драукин сам сказал Фриде – для острастки – что способен в одиночку пожрать девушку её комплекции. Служанка верила.

Мужчина поманил её за собой, и она послушно пошла мимо галереи. За потайной дверью, ведущей внутрь стены, прятался тесный проход под замок. Там были не крипты, о нет: драукин хоронили своих великих предков под собором. Подземелья скрывали темницу, пыточную и вторую кухню, запретную для большинства слуг. Путь человека и драукин лежал в просторное судилище прямо по соседству с крюками, дыбой и масками позора, усеянными металлическими колючками. Здесь, в каменном мешке, свет дарили лишь факелы, зажжённые по велению его милости. Наверняка он сам, скрежеща зубами, притащил сюда деревянное чучело с ристалища и несколько видов оружия: мечи, пики и кинжалы.

Фрида и Кайл приходили сюда не менее трёх раз в неделю, тайком ото всех. Презрев законы людские и божьи, астер велел девчонке, а затем уже девушке раздеваться, натягивать мужские брэ[8] и жёлтую от пота рубаху, брать в руки оружие и драться. Он не учил Фриду сражаться, просто велел нападать; ещё ни разу ей это не удавалось, а за особенно жалкими попытками следовало наказание. Что же будет сегодня, гадала девушка? Болезненный провал или молчаливое удовлетворение в его неземных глазах?

Под пристальным наблюдением драукин она стушевалась; неудобные брэ будто стали сильнее натирать внутреннюю поверхность бёдер, а выбранный меч клюнул остриём в пол.

– На колени, – скомандовал астер и обнажил свой клинок.

Вот и оно, третье причастие: первое было от Касс, второе – хлеб и кислое вино – от святого отца, а это… Фрида закрыла глаза и открыла рот, куда вскоре скользнул ещё влажный комок плоти. Кайл не разменивался на высокопарные фразы и не требовал клятв, как делала его сестрица. Он знал, что она будет точно могила; он просто ждал, пока причащённую корёжит на холодном полу, и наслаждался её недостойным видом. На этот раз кожа Фриды уплотнилась и стала грубой подобно панцирю. Собственные движения показались раздражающе медленными, оттого девушка разозлилась и прыжком поднялась на ноги. Издав гортанный рык, она подняла клинок и ринулась на противника раз, другой, третий… Кайлестис уклонялся, но стал чуть медленнее, чем на прошлых тренировках; сблизившись с ним, камеристка вдруг увидела ленту, яркостью своею схожую с солнечными лучами. Она тянулась от локтя мужчины до рукояти его меча, обвивала остриё и рвалась прямиком в её грудь. Мышцы заболели, когда она рваным движением ухватилась за ленту и потянула с такой силой, что низ живота свело дикой болью. Противник дрогнул и опустил оружие; мутное третье веко прикрыло чернильный зрачок, и лишь этим драукин выдал своё замешательство.

Тупое лезвие зависло в ладони от его живота.

– Ну наконец-то, – похвалил он и явил Фриде яростный оскал. – Зверушка моей сестрицы покрывается чешуёй.

***

[1] Áстра – почтительное обращение к дамам драукин.

[2] Филле́т – женский головной убор, представляющий собой полосу из шёлка или льна на жёстком каркасе; держался при помощи ленты, повязанной под подбородком.

[3] Ковчег – название благородного семейства драукин.

[4] Навигатор – первый представитель неземного ковчега, ступивший на Землю.

[5] Тертуллиан, «О терпении».

[6] Áстер – почтительное обращение к господам драукин.

[7] Шóссы – мужские чулки, доходившие до бедра.

[8] Брэ – деталь мужского костюма; имела вид широких штанов, длина которых доходила до середины икры.