Сказки из Оазиса Аль-Сахра. Тайны Песков

Пролог: Шепот Ветра над Дюнами

Бескрайние, опаленные солнцем дюны тянулись до горизонта, сливаясь с выцветшим небом в безмолвном объятии. Ветер, древний и неутомимый, скользил над ними, поднимая золотую пыль, но неся не только песок. Он нес… шепот.

Это был не просто звук ветра, скользящего по барханам. Это был голос времен, эхо минувших эпох, отголоски тайн, погребенных под вечным движением песков. Шепот нес обрывки легенд, фрагменты забытых сказок, которые рассказывали о месте, где пустыня сдает свои позиции и рождается чудо – Оазис Аль-Сахра.

Он говорил, что Оазис – это не просто вода и пальмы, а живое сердце пустыни, рана в ткани реальности, где время течет иначе, а смертные могут прикоснуться к вечности. Шепот знал правду. Он говорил о могущественных Артефактах, ключах к этой вечности, спрятанных в глубинах Оазиса или разбросанных по его мистическим пределам. Каждый Артефакт связан со Сказкой – загадкой, указывающей путь.

Но шепот также нес предостережение. Он рассказывал о цене, которую платили те, кто жаждал бессмертия. Об одиночестве, о потере всего, что было дорого, о превращении дара в проклятие, о душах, пойманных между мирами или растворившихся в Вечности без следа.

И шепот ждал. Ждал того, кто отчаянно ищет. Того, кто услышит его зов громче других, несмотря на боль в сердце. Того, кто готов рискнуть всем, чтобы разгадать Тайны Песков и найти Оазис Аль-Сахра. Скоро этот зов донесется до ушей одного молодого ученого, чье сердце сжимает страх потери… и необузданная надежда. И тогда пески придут в движение.

Глава 1: Город под Тяжелым Солнцем

Город Вахдат жил своей обычной жизнью под палящим, безжалостным солнцем. Золотая пыль висела в воздухе, оседая на красных кирпичных стенах домов, на лавках базара, на лицах усталых прохожих. Запахи специй – корицы, кардамона, шафрана – смешивались с едким духом верблюдов и запахом горячего песка. Из-за стен доносились приглушенные крики торговцев, звяканье меди, далекое пение. Вахдат был шумным, живым перекрестком, городом-крепостью на самой границе великой и страшной пустыни Аль-Сахра, местом, где оседлая жизнь цеплялась за последнюю нить перед бесконечными, смертоносными песками.

Но для молодого Тарика вся эта жизнь казалась далекой и приглушенной. Влажный от пота халат прилипал к его спине, но он не замечал жары. Его небольшой дом, примостившийся ближе к городским стенам, был убежищем от дневного зноя, но не от внутреннего холода, что сжимал его сердце. Комната, служившая ему кабинетом и библиотекой, пропахла пылью старых свитков, чернилами и горькими травяными отварами. Здесь, среди вороха пергаментов и пожелтевших страниц, Тарик проводил дни и ночи, склонившись над древними текстами, его худые пальцы прослеживали строки на незнакомых языках, глаза устало скользили по узорам, которые обещали знание, но не давали ответа.

Ответа на свой единственный, мучительный вопрос: как спасти мать?

Лейла, его мать, была светом его жизни – мудрая, добрая женщина, чьи истории о героях и джиннах скрашивали его детство. Но уже несколько месяцев странный недуг иссушал ее. Он начинался с необъяснимой слабости, потом кожа приобрела восковую бледность, а глаза, когда-то живые и искрящиеся, стали пустыми и отрешенными. Ни один знахарь в Вахдате, ни один самый прославленный целитель из караванов, приходивших из дальних земель, не мог поставить диагноз. Лекарства, что обещали облегчение, оказывались бессильны. С каждым днем Лейла таяла, как воск под солнцем Аль-Сахра.

Тарик испробовал все. Он продал почти все ценное в доме, чтобы оплатить визиты целителей и дорогие, редкие ингредиенты для снадобий. Он перерыл всю городскую библиотеку, беседовал со старейшинами, слушал шепот на базаре. Отчаяние росло, а вместе с ним и ощущение безысходности. Смерть матери, казалось, была лишь вопросом времени.

Однажды, роясь в самой дальней, заброшенной секции книжной лавки старого Абдуллы, которую другие считали просто свалкой бесполезного хлама, Тарик наткнулся на свиток. Он был стар, пергамент потрескался, а письмена почти стерлись. Но в этих полустертых строках было кое-что иное. Это был не трактат о болезнях и их лечении. Это была… сказка. Древняя легенда, записанная языком, который Тарик узнал с трудом. Сказка говорила не о лечении недугов, а о месте, где болезни не имеют власти, где время изгибается, а жизнь может длиться вечно.

Она говорила об Оазисе Аль-Сахра.

Не о том Оазисе, который можно увидеть на карте, или о небольших источниках, известных караванщикам. Эта Сказка описывала место из легенд – живой, дышащий Оазис в самом сердце великой пустыни, спрятанный от глаз смертных. Место, где среди буйной зелени, которой не может быть в таком пекле, текут не только воды жизни, но и потоки Вечности. Сказка упоминала «Сердце Оазиса» и «Ключи» к нему – могущественные Артефакты, созданные в незапамятные времена, каждый из которых связан с другой «Сказкой» – загадкой, указывающей путь к нему.

Большинство людей посмеялись бы. Оазис Аль-Сахра, источник Вечности, Артефакты из сказок – все это считалось вымыслом, рассказами старых безумцев или миражами, сводящими с ума путников. Но для Тарика, исчерпавшего все реальные возможности, эти слова прозвучали как далекий, едва слышный шепот надежды в кромешной тьме. Сказка была не лекарством, но она указывала на место, где, возможно, существует нечто способное исцелить его мать.

Сердце Тарика сжалось от страха. Пустыня Аль-Сахра была не просто опасной. Она была смертельной. Тысячи людей уходили в ее пески – караваны, путники, авантюристы – и немногие возвращались. Ходили слухи не только о разбойниках и песчаных бурях, но и о странных существах, порожденных самой пустыней, о местах, где люди просто исчезали. Отправиться в Аль-Сахра без проводника, основываясь лишь на обрывке древней сказки, было равносильно самоубийству.

Но когда Тарик вернулся домой и увидел бледное, изможденное лицо матери, когда почувствовал, как легка стала ее рука в его ладони, страх отступил перед лицом неизбежной потери. Что такое опасность пустыни по сравнению с ужасом ее смерти? У него не осталось выбора. Это был единственный путь, каким бы безумным он ни казался.

Поздно вечером, когда город уснул, а луна, как серебряный серп, висела в чернильном небе, Тарик вышел за городские стены. Ветер, несущий прохладу ночи, шептал что-то над дюнами – возможно, те самые древние Сказки, о которых он прочел. Тарик смотрел на простирающуюся перед ним бездну песка. Где-то там, в этой безжалостной и таинственной пустоте, скрывался Оазис из легенд. И он пойдет туда.

Шаг. Другой. Тарик двинулся вперед, в сторону, куда звал его шепот ветра и надежда, которой не суждено было умереть. Зов Пустыни звучал все громче.

Глава 2: Открытие Древнего Свитка

Холод ночи не принес Тарику облегчения. Он вернулся в свой маленький дом, где воздух все еще был густым от жары минувшего дня и запаха травяных настоев. Ноющая боль в груди – смесь страха и отчаяния – не отпускала. Мать спала, ее дыхание было поверхностным и прерывистым. Тарик поправил одеяло, задержался у ее постели, пытаясь впитать ее образ, словно боясь, что утро принесет лишь тень от того, кем она была.

Вернувшись в свою комнату, он зажег масляную лампу. Ее тусклый свет упал на стол, где лежал тот самый свиток, найденный сегодня в лавке старого Абдуллы. Он был свернут неплотно, пергамент казался невероятно древним, сухим и ломким на ощупь. Часть письмён стерлась, будто время само попыталось поглотить их смысл. Тарик осторожно развернул свиток.

Сначала он увидел рисунки – стилизованные изображения пальм, странных зданий, которые не походили ни на одно известное ему строение, и символы, напоминающие извивающиеся ручьи или потоки света. Затем он сосредоточился на тексте. Язык был архаичным, смесью древнего арабского и чего-то более раннего, почти забытого. Тарик, как прилежный ученик и ценитель древних знаний, потратил годы на изучение старых диалектов и письменностей. Медленно, с трудом, он начал разбирать слова, складывая их в предложения.

Это не была историческая хроника. И не медицинский трактат, как он сначала надеялся. Это была… легенда. Невероятная и бредовая, на первый взгляд.

Она говорила о месте, спрятанном от глаз смертных, в самом сердце безжалостной Аль-Сахры. Месте, где зелень ярче, чем в самых плодородных долинах, а воды чище, чем слеза младенца. Названия проступали из древних знаков: Оазис Аль-Сахра. Но свиток описывал его не просто как оазис, а как живую, магическую сущность. «Там, где время теряет свой путь, а миражи обретают плоть,» – гласила одна из строк.

А затем шли слова, от которых у Тарика перехватило дыхание: «В его сердце бьется источник Вечности». Легенда утверждала, что в Оазисе можно обрести бессмертие. Не просто долгую жизнь, а существование вне потока времени, неуязвимость для болезней и старости.

Но путь к этой Вечности был извилист и полон опасностей. Свиток говорил о «Сказках» – не просто историях, а ключах, разбросанных по Оазису и его окрестностям. Каждая Сказка содержала загадку или пророчество, указывающее путь к одному из «Великих Артефактов». Эти Артефакты, созданные древними мастерами или даже самими джиннами, обладали невероятной силой – властью над стихиями, над разумом, над самим временем. Легенда гласила, что только собрав определенные Артефакты и разгадав их Сказки, можно достичь «Сердца Оазиса» и прикоснуться к источнику Вечности.

Тарик читал, и его разум отказывался верить. Это было слишком похоже на детские сказки, на байки, которые рассказывали караванщики у костра, чтобы скоротать ночь в пустыне. Оазис Аль-Сахра – это миф. Бессмертие – лишь мечта философов и безумцев. Артефакты и Сказки – фантазии древних поэтов.

Но затем он вспомнил лицо матери. Ее угасающий взгляд, слабость, от которой не было спасения в мире реальности. Что, если… что, если эта безумная легенда содержит хоть крупицу истины? Что, если в этом мифическом Оазисе действительно есть сила, способная остановить неумолимый ход болезни? Свиток не обещал исцеления напрямую, но он обещал Вечность. А если можно обрести Вечность, возможно, можно и обратить время вспять для одного человека? Или найти иной способ спасти ее, используя силу Артефактов?

Сердце Тарика забилось быстрее. Не от страха – страх он уже почти израсходовал. От внезапно вспыхнувшей, жгучей надежды. Это был шанс. Единственный шанс, который у него остался, когда все остальное оказалось бесполезным.

Свиток не давал точных координат, не был картой в привычном смысле. Он был полон метафор, символов и полунамеков. «Ищите место, где тени пляшут в полдень,» – гласила одна строка. «Там, где вода поет под землей,» – другая. Это были загадки, первая из Сказок, ведущая не столько к Артефакту, сколько к самому входу в мистический Оазис.

Тарик провел остаток ночи, перечитывая свиток снова и снова, запоминая каждое слово, каждый символ. С каждым прочтением легенда переставала казаться просто сказкой и обретала форму невозможной реальности.

На рассвете, когда первые лучи солнца окрасили верхушки дюн в золотой цвет, Тарик принял решение. Оно было окончательным и бесповоротным. Разум кричал об опасности, о безумии этого предприятия. Но отчаяние и любовь были сильнее голоса разума. Он отправится на поиски Оазиса Аль-Сахра. Он найдет Сказки и Артефакты. Он рискнет всем ради шанса спасти мать.

Он осторожно свернул древний свиток. Мир Вахдата, с его базарами, традициями и привычными опасностями, оставался позади. Впереди лежала бескрайняя, таинственная Аль-Сахра, а где-то в ее сердце – Оазис из легенд, обещающий либо спасение, либо забвение. Тарик сделал глубокий вдох, втягивая горячий, пыльный воздух. Путешествие началось.

Глава 3: Путь в Неизвестность

Решение было принято, но это не сделало его легче. Утро после прочтения свитка застало Тарика изможденным, но с новой, лихорадочной энергией. Времени оставалось катастрофически мало – каждый день, проведенный в городе, был днем, украденным у матери. Действовать нужно было немедленно.

Подготовка к путешествию стала лихорадочной гонкой. Тарик знал о пустыне лишь понаслышке и из книг – опасностей там было предостаточно, и он не обладал ни силой воина, ни выносливостью караванщика. Его активы были скудны: несколько монет, оставшихся после тщетных попыток найти лекарство, и все еще ценные книги и свитки из его скромной библиотеки. Он продал их, одну за другой, чувствуя укол в сердце при расставании с каждым томом – его старыми друзьями. Но жизнь матери стоила любой книги в мире.

На вырученные деньги он купил самое необходимое. Два больших бурдюка для воды, наполненные до краев у городского колодца – каждый глоток в пустыне был на вес золота. Простая, прочная одежда, закрывающая тело от солнца, и куфия, чтобы защитить лицо и голову от ветра и песка. Сушеную финиковую пасту, вяленое мясо и твердый хлеб – еду, которая не портится под солнцем. Небольшой, но острый кинжал, скорее для самообороны от диких животных, чем от людей – Тарик никогда не владел оружием. И, конечно, он взял с собой древний свиток, бережно завернув его в ткань и спрятав поближе к сердцу. Это была его карта, его руководство, его единственная путеводная нить.

Самым тяжелым было прощание. Он не мог сказать матери правду. Как объяснить умирающей женщине, что ее сын отправляется в смертельно опасную пустыню, чтобы найти мифический оазис и обрести бессмертие, основываясь на древней сказке? Это только причинило бы ей еще больше боли и тревоги.

Он вошел в ее комнату на закате, когда воздух немного остыл, и последние лучи солнца окрасили стены в нежно-персиковый цвет. Лейла лежала на циновке, ее лицо казалось прозрачным, дыхание было слабым шорохом. Она улыбнулась, увидев его, и эта слабая улыбка разбила его сердце.

«Тарик… мой свет…» – прошептала она, ее голос был едва слышен.

Он опустился на колени рядом с ней, взял ее иссохшую руку в свою. «Мама. Я… я должен уехать ненадолго.»

Ее глаза, все еще прекрасные, но помутневшие, с тревогой посмотрели на него. «Уехать? Куда, сынок? В такое время?»

«Есть… есть одна надежда, мама. Один старый рассказ… о месте, где могут быть травы или знания, способные… помочь.» Он не мог заставить себя произнести слово «исцелить». «Это далеко, в сторону пустыни. Но я буду осторожен. Я найду то, что нужно, и вернусь. Обещаю.»

Ее взгляд задержался на его лице, словно пытаясь прочесть его истинные мысли. Она, мудрая женщина, наверняка чувствовала его отчаяние, его скрытый мотив, грандиозность и опасность его замысла. Но она не стала расспрашивать. Возможно, потому, что у нее не было сил. Возможно, потому, что видела в его глазах последнюю искру надежды, за которую он цеплялся, и не хотела гасить ее.

Она слабо сжала его руку. «Пустыня… опасна, мой Тарик. Будь внимателен к ветру. Он может быть другом и врагом.» Она закрыла глаза, ее дыхание снова стало неровным. «И помни… что бы ты ни искал… истинная ценность… не в вечности… а в мгновениях…» Слова растворились в шепоте.

Он поцеловал ее в лоб, почувствовав горячую, сухую кожу. «Я помню, мама.» Сдержав слезы, он поднялся. «Я вернусь. С надеждой.»

Он вышел из дома, не оглядываясь, боясь, что иначе не сможет уйти. Но образ ее лица, ее слов, ее слабой руки навсегда запечатлелся в его памяти, став его движущей силой.

Ночь окутала Вахдат. Улицы были тихи, лишь изредка слышался лай собаки или крик ночной птицы. Тарик двигался к городским воротам, тем самым, что смотрели прямо на юг, в сторону Аль-Сахры. Стражники у ворот, привыкшие к ночным выходам караванщиков и путников, лишь равнодушно кивнули, увидев одинокую фигуру с бурдюками. Никто не спрашивал, куда он идет. В Вахдате знали: те, кто уходит в Аль-Сахру в одиночку с таким скудным снаряжением, либо очень храбры, либо очень отчаяны. И редко кто возвращается, чтобы рассказать свою историю.

Он прошел через тяжелые деревянные ворота. Город остался за спиной – его огни, его шум, его привычные стены. Впереди лежала только она – Великая Пустыня Аль-Сахра.

Ночь была темной, но небо усыпано миллиардами звезд, ярких и равнодушных. Ветер, уже знакомый ему по прологу, пробежал по песку, поднимая мелкую пыль, и пронесся мимо. Он казался живым, древним, полным тайн.

Тарик сделал свой первый шаг по мягкому, податливому песку, который сразу же набился в сандалии. Второй шаг. Третий. Городские стены становились все меньше, пока не слились с ночным мраком. Одиночество обрушилось на него всей своей тяжестью. Он был крошечной точкой в огромном, безразличном океане песка и звезд. Страх, подавленный решимостью, снова поднял голову, заставляя сердце колотиться в груди.

Но он не остановился. В его руках был древний свиток, в сердце – образ матери, а в разуме – слова о мифическом Оазисе, о Сказках, Артефактах и Вечности. Он сделал еще один шаг, затем еще. Пустыня приняла его. Путь в Неизвестность начался.

Глава 4: Испытания Песков

Первый рассвет в Пустыне Аль-Сахра был ослепительно жесток. Солнце поднялось над горизонтом, нежно-розовые и оранжевые оттенки быстро сменились слепящим, белесым сиянием. Жара накатила мгновенно, плотной, удушающей волной. К полудню она стала невыносимой. Тарик, привыкший к зною Вахдата, понял, что городская жара была лишь легким бризом по сравнению с этим пеклом. Каждый шаг по мягкому песку отнимал силы, ноги вязли, а отраженный от золотых барханов свет обжигал глаза, несмотря на куфию.

Вода стала его самой насущной заботой. Он делал лишь маленькие глотки из бурдюка, ощущая, как драгоценная влага лишь смачивает пересохший язык, не утоляя жажды. Мысли о матери сменялись навязчивыми видениями прохладных фонтанов и тенистых садов. Он знал, что миражи начнутся скоро, если он не будет осторожен, и каждый из них будет испытанием.

Второй день принес с собой другое испытание. Внезапно ветер, до того лишь нежно ласкавший дюны, взъерошился. На горизонте появилась желтоватая дымка, быстро превращающаяся в высокую стену. Песчаная буря. Тарик никогда не видел ничего подобного. Звук нарастал – низкий, зловещий гул, похожий на рычание разбуженного зверя. У него было лишь несколько мгновений, чтобы среагировать. Он бросился к ближайшему невысокому скальному выступу, прижался к нему, укрывшись тканью с головой.

Удар стихии был оглушительным. Ветер выл, песок, острый, как тысячи иголок, сек открытые участки кожи и забивался в малейшие щели. Дышать было почти невозможно. Тарик лежал, стиснув зубы, чувствуя себя крошечным, беспомощным насекомым под ботинком гиганта. Время исчезло. Была только ревущая, слепая ярость бури. Когда, наконец, ветер начал стихать, а видимость постепенно вернулась, он поднялся, весь покрытый тонким слоем песка, уставший до дрожи, но живой. Пустыня преподала ему первый жестокий урок.

Но не только стихии были опасны. Ночью, когда температура падала, принося обманчивую прохладу, из-под камней выползали скорпионы, а шорох в кустах высохшего колючего кустарника мог означать приближение пустынной лисы или чего-то менее безобидного. Тарик спал урывками, крепко сжимая в руке кинжал, каждый шорох заставлял его вздрагивать.

На третий день, когда запасы воды уже вызывали серьезную тревогу, Тарик заметил вдали движение. Сначала он подумал, что это мираж, но фигуры не исчезали. Вскоре он различил силуэты всадников на верблюдах. Кочевники. Сердце его сжалось. Кочевники могли быть как спасителями, так и разбойниками.

Он не стал прятаться. Идти дальше без воды было самоубийством. Всадники приблизились. Их лица были закрыты повязками, видны были только глаза – проницательные и настороженные. Впереди ехал пожилой мужчина с седой бородой, его взгляд оценивал Тарика – его бедную одежду, отсутствие каравана, отчаянный вид.

«Путник,» – голос старика был сухим, как песок. «Что потерял ты в этих местах в одиночку?»

Тарик рассказал часть правды – о больной матери, о поиске редкого лекарства. Он не упомянул Оазис из легенд. Старик молча слушал. Его глаза казались очень старыми, видевшими многое.

«Пустыня Аль-Сахра забирает тех, кто приходит без уважения,» – наконец произнес кочевник. «Она хранит свои тайны. Некоторые места… не предназначены для смертных. Там, где песок поет под луной, а тени обретают форму… там не ищи того, чего не понимаешь.» Он кивнул одному из своих спутников, который протянул Тарику небольшую кожаную флягу с водой. «Пусть Аллах хранит тебя. Но помни наше слово.»

Они уехали так же бесшумно, как появились, оставив Тарика одного с прохладной флягой и загадочным предостережением. Слова старика – «Там, где песок поет под луной, а тени обретают форму» – показались Тарику знакомыми. Он достал свой древний свиток. Среди символов и полустертых фраз он нашел нечто похожее. Первая Сказка, указывающая путь ко входу в Оазис, действительно упоминала «поющий песок» и «танцующие тени». Кочевники знали об этом месте? Или их слова были лишь совпадением, частью общего мистического фольклора пустыни?

Не успел он погрузиться в раздумья, как над следующим барханом показались новые фигуры. На этот раз они не были похожи на кочевников. Их одежда была темной, богатой, но практичной для путешествия. Они двигались быстро, не на верблюдах, а на крепких, породистых лошадях – зрелище редкое и дорогое в сердце пустыни. И в их движениях чувствовалась целенаправленная, хищная энергия.

Тарик инстинктивно отступил за гребень дюны. В отличие от кочевников, эти люди не искали заблудившегося путника. Они искали что-то в пустыне. Один из них остановился, держа в руке какой-то предмет, который тускло поблескивал на солнце, и осматривался с напряженным вниманием. Тарик почувствовал холод, который не имел ничего общего с температурой. В этих людях была сила – не физическая сила разбойников, а что-то иное, зловещее.

Он понял – это другие искатели. Те, о ком намекала Сказка, те, кто тоже жаждал тайн Оазиса, возможно, той же Вечности. И, судя по их виду, они не были настроены дружелюбно. Один из них поднял голову, словно почувствовав его присутствие, и его взгляд, казалось, пронзил расстояние. Тарик замер.

Он не был готов к столкновению. У него был лишь кинжал и знание древних текстов. Эти люди выглядели как воины или маги, уверенные в своей силе. Он прижался к песку, стараясь стать невидимым, молясь, чтобы его не заметили. Некоторое время спустя, фигуры двинулись дальше, их силуэты уменьшались на горизонте, пока не исчезли.

Тарик поднялся, сердце бешено колотилось. Он был не один на этом пути. Великая Пустыня скрывала не только природные опасности и таинственные легенды, но и других людей – сильных, безжалостных, преследующих те же цели. Слова древнего свитка обретали новую, тревожную реальность. Испытания песков только начинались.

Глава 5: Приближение к Миражу

Дни сливались в бесконечную вереницу жары, усталости и бдительности. Тарик шел, ориентируясь по солнцу днем и звездам ночью, сверяясь со своим драгоценным свитком, хотя его загадочные намеки мало помогали в физическом путешествии. Он двигался в сторону, куда, по его интерпретации, должна была указывать первая Сказка – туда, где песок «пел» и тени «танцевали». Он видел миражи – озера, города, пальмовые рощи – но знал, что это лишь обманчивые игры света и нагретого воздуха. До сих пор реальность пустыни оставалась жестоко неизменной.

Но примерно на пятый или шестой день пути что-то изменилось. Это началось едва заметно. Ветер, который до этого был лишь безликой силой, стал казаться… внимательнее. Его шепот вокруг ушей иногда складывался в слова, неразборчивые, но наполненные смыслом, который ускользал. Песок под ногами начал издавать странные звуки – не хруст при ходьбе, а низкое, тягучее гудение, особенно по утрам или на закате, когда воздух был более прохладным. «Поющий песок,» – вспомнил Тарик слова кочевника и строки из свитка.

Затем появились миражи, которые вели себя иначе. Они не дрожали и не исчезали при приближении. Один раз Тарик увидел вдалеке высокую, идеально ровную стену из черного камня, тянущуюся на километры. Он пошел к ней, уверенный, что это обман зрения, но стена оставалась на месте. Когда он подошел ближе, она просто… рассеялась в воздухе, не оставив и следа, но оставив после себя еле уловимый запах мокрых камней. Другой раз ему померещились высокие, стройные пальмы, которых не могло быть в такой бесплодной местности. Они стояли неподвижно, их листья не шевелились на ветру, и от них исходило ощущение глубокой, необъяснимой печали.