Штука литературы

© Андрей Зоилов, 2020

ISBN 978-5-4498-8311-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Повод для работы

Формальным поводом для появления этой книги послужило следующее событие. Со своей женой я обсуждал проблемы оценки качества неизданного художественного текста. Вернее, пытался обсуждать…

Она – издатель, выпустила в свет уже более сотни разнообразных книг. Владея интернетом на уровне опытного пользователя, не программиста, берёт деньги с досужих, слабее владеющих навыками работы в сети авторов, которые хотят увидеть свою виртуальную книгу на каких-нибудь книготорговых сайтах. Вот это сомнительное удовольствие им и обеспечивается. Кроме того, если автор захочет и бумажный вариант книги получить, то моя благоверная договаривается с местной типографией, отсылает туда файл и забирает небольшой тираж, изготовленный за авторские же деньги – и наш семейный бюджет не забывая при этом пополнить. А я воображаю себя редактором, и – когда ей дают в работу рукопись, – вычитываю текст, потому что никакой уважающий себя книготорговый сайт не захочет получить текст, изобилующий грамматическими, стилистическими и пунктуационными ошибками. Но от официальной должности в её издательстве, я наотрез отказываюсь, как и от всякого упоминания моего имени в тексте будущей книги. Мне стыдно. И того, что приходится отказывать любимой жене, работая исподтишка лишь из одолжения к ней; и того, что приходится иметь дело с отвратительными, корявыми, косноязычными текстами, подогреваемыми только авторским тщеславием. Некоторые образчики этих текстов вы найдёте в конце книги, в «Приложении». Можно посмеяться – конечно, только тем, кто такой жанр любит.

И вот мы обсуждали проблемы оценки качества неизданного художественного теста. Вернее, я пытался об этом говорить…

Ей накануне позвонила какая-то тётка; судя по слышанным мной репликам – потенциальная клиентка. Так и оказалось – клиентка. Тётка сказала, что пришлёт фрагменты своих произведений, чтобы «издатель мог оценить их». Примерно так сказала. И, когда телефон умолк, и моя рассказала мне, в чём дело, я заметил, что присылать фрагменты излишне. Гораздо продуктивнее сразу прислать все произведения и передать деньги заодно. Что же касается тёткиных текстов, то продать их, безусловно, нельзя, и художественной ценности они не представляют; а книгу издать, безусловно, можно. И что клиентка не владеет техникой художественного письма. Потому что ни один здравомыслящий и уважающий свой труд литератор не станет издавать свою книгу за свой же счёт. Единственное исключение – когда этот литератор находится на тропе войны: либо с равными противниками, и тогда он за свой счёт издаёт памфлеты, либо с государством – и тогда он за свой счёт изготавливает самиздат. А в завлекающие и доящие клиентов издательства продуктивный и умелый автор не пойдёт, как не пойдёт счастливый человек в публичный дом. Если он счастлив, то у него дома есть свободный секс, объединённый с любовью, и тогда продажный ему попросту не нужен. Так и писатель: если он мастеровит, удачлив и творчески состоятелен, то у него есть площади для публикаций, и даже с гонораром. А если таких площадок нет, то он всё равно в достаточной мере ценит свой труд и раздавать его результаты бесплатно не станет.

На это моя жена сказала, что «мы с нею очень разные», и что она «не теряет надежды получить что-нибудь интересное». Я в ответ только хмыкнул. Конечно, мы очень разные. У меня – борода и длинные волосы, а она стрижётся коротко и очки носит. Я работаю на маленьком заводе прислугой за всё – шесть дней в неделю, и устаю очень. А в свободное время редактирую, или вот, пишу. А она работает в крохотном книжном магазине, открывая его, когда захочется, и ещё книжки издаёт. Мы сошлись в зрелом возрасте, за пятьдесят уже каждому, и поэтому стараемся беречь друг дружку. Во всяком случае, я. Как она бы добавила: «во всяком случае, ты так утверждаешь. А как на самом деле – посмотрим». И это верно.

Но проблема оценки качества неизданного текста всё равно осталась. И вот в свой выходной на кухне я опять вернулся к этой проблеме. Чтобы сочинить текст, привлекающий незнакомого автору постороннего читателя, необходимо… Чёрт подери, что же необходимо?! Знаю: необходима необходимость! В мире существует огромное количество зафиксированных текстов, каждый из них кто-то зачем-то написал. Следовательно, у автора был некий импульс, побуждение, стремление, стимул. Стимул – это острая палочка, которой в Древнем Риме подталкивали вола, чтобы он интенсивней тянул плуг по пашне. Вот и всякого автора что-то куда-то укололо. О том, что и куда – будет разговор отдельно. А пока вопрос: обязательно ли получаем ли мы, современные читатели, Великие Оценивающие всего, именно те слова и в той последовательности, которую задумал автор? Нет, разумеется, не обязательно. На автора и на текст, прежде чем мы с ним ознакомимся, могут быть оказаны различные влияния – от уговоров, физического воздействия и избиения по морде до вычёркивания, вынужденного редактирования и внесения опечаток. Таким образом, итоговый получаемый читателем текст – это суммарный результат устремлений автора и внешних обстоятельств, как его, так и читательских. Например, если моя жена прочитает этот мой текст, то она может обидеться. И либо я сам его поправлю прежде, чем ей покажу; либо она потребует поправить, но только после того, как прочитает (а я для этого и пишу, потому что изустных слов моих она слушать не захотела). И тогда у меня возникнет дилемма: потребовать от неё оставить текст в неприкосновенности и издавать как есть («ты же хотела издать – вот и издавай!») или согласиться и поправить – и тогда вы, читатели, не узнаете того, на что я хочу вам пожаловаться.

Я всё-таки попытался выяснить, как же она сама оценивает тексты, с которыми работает. По каким критериям? Уже сотню электронных книг выпустила с помощью интернет-распространителей, шестьдесят две из них – помогла отпечатать на бумаге. И желающие ещё остались. Вот, звонят. Интересно, что же ими движет? Но на эти вопросы моя половина отвечать отказалась, гневно заявив: «Мне это не интересно! Абсолютно не интересно! Отстань, отвяжись!» И рассердилась. И я понял: лжёт. Обычно моя жена обманывает меня так, что я этого совсем не замечаю. А тут неправду говорит прямо в глаза, с вызовом. Интерес у неё, очевидно, есть. Чтобы это установить, достаточно послушать, как она с клиентами разговаривает. Уважительно, вежливо, полностью подавляя раздражение. С учётом мнения и взглядов плательщика. А я приношу в дом больше денег, чем десяток заказчиков, да и ближе нахожусь, чем все они, вместе взятые – и она радостно может позволить себе раздражения не сдерживать, взглядов не учитывать, да и мнения своего не формулировать. Но проблема-то осталась! Даже если мы расплюёмся, я окочурюсь или овдовею – проблема оценки качества неизданного текста останется. И не только художественного. Но неопубликованный нехудожественный (технический, научный) текст обычно рассматривают специалисты в соответствующей области, и именно они определяют полезность, уместность, новизну и прочие качества текста. Художественный же опус оценивают посторонние читатели, Великие Оценщики всего, и именно они голосуют за успешность труда автора рублём или хотя бы отзывами. Конечно, и специалисты оценивают художественный текст. В первую очередь это подлинные издатели, то есть те, кто рискует своими деньгами, выпуская книги, то есть пачкая листки бумаги типографской краской или заполняя сайты текстовыми файлами – а потом, в воздаяние за эти усилия, возвращая себе деньги от читателей сам-пять, сам-двадцать или даже стократно. Когда рискуешь своими деньгами и своим временем – профессионализм вырабатывается. Когда денег оказывается больше, чем можно потратить за всю пенсионерскую жизнь – профессионализм утрачивается. К сожалению, эту максиму я не могу проверить на себе.

Вот так родилась эта книга. Я составил её из различных литературных историй, пространных цитат, поясняющих и иллюстрирующих мои собственные мысли, и своих статей, написанных в разное время для различных изданий. Написанных – и опубликованных, замечу я; и хотя во многих случаях публикации были безгонорарными, но доплачивать за них мне ещё не приходилось. И, даст Бог, не придётся. Потому что на тропу войны пожилой еврей выходит только в случае крайней необходимости, – а вся моя молитва к Господу как раз в том, чтобы такой необходимости не возникло до самого момента угасания сознания.

Причина работы

Любая достаточно большая сумма знаний превращается в науку, если знания систематизированы.

Виктор Суворов, «Самоубийство».

То, о чём говорилось – только повод. Не причина. Но работая много лет с каким-то предметом или явлением, нельзя не думать о нём. Хоть изредка. А обдумывая, замечаешь некоторые особенности, закономерности, последовательности, правила. Мне довелось в жизни много работать с литературой. Литературные объединения, литературные тусовки, Литературный институт, редакции, издательства… Я там был, я там ел, я там деньги получал. Потом тринадцать лет я продавал русские книги на центральной автобусной станции Тель-Авива, – и продал их, наверное, большой железнодорожный вагон. Или два вагона. Тысячу евро в месяц получал я, и тысячу евро в месяц получал мой начальник, владелец магазина (это не считая всяких накладных расходов: оплаты заказываемых книг, оплаты арендованного помещения и счетов). На ежемесячную тысячу евро в Израиле можно прожить – пусть не шикарно, но и не очень скудно. Потом у толстого начальника появились другие интересы, другие аферы – и он презрел мои усилия, бежал в Америку, завещав магазин своей брошенной туповатой жене. Мы с ним рассорились, и теперь каждый день, когда мы не видимся, я смело могу помечать в календаре красным цветом – и весь календарь прекрасен уже шесть лет. Теперь в этом магазине подвизается моя нынешняя жена – да послужит эта книга удачной рекламой ей и всем её начинаниям.

Что же такое литература? То, что вы понимаете под этим словом. Пока не дана более или менее точная формулировка понятия – это понятие не определено и расплывчато, и всякий Великий Оценивающий может трактовать его по своему вкусу. Это явление окружающей всех нас действительности, которое сохраняется даже после исчезновения личности меня, Великого Оценивающего. В первом приближении – это совокупность всех существующих различных текстов. Можно посмотреть в словаре. Особенность ситуации в том, что сочиняя словесную формулу для определения некоего понятия, определяющий невольно сообщает и некие свойства этого самого понятия. К примеру, он говорит о своём отношении к описываемому явлению или феномену, о его внутренней организации, о его возможном будущем, ну – и о чём угодно ещё. О чём угодно – но чуть конкретнее, чем до определения. У Достоевского, помнится, в одной из книг я увидел фразу о Невском проспекте «вся литература ходит». Стало быть, в его восприятии литература в какой-то момент была понятием одушевлённым.

В Интернете публиковались данные опроса «Что такое современная литература?» Этот опрос проводила профессор Мария Черняк, сотрудница РГПУ им. А. И. Герцена (Санкт-Петербург). Вот любопытные ответы: «Современная литература – это попытка автора описать нашу сумбурную действительность, сдобрить нетривиальными героями с породистыми тараканами и приправить всё это извечными проблемами». «Современная литература – это краеугольный камень непрофессионализма со скороспелостью, жаждой наживы». «Современная литература больше разобщает, чем воспитывает; чтиво на один раз». «Это большая помойка, но и на ней иногда удаётся найти гениальные цветы жизни».

У меня есть добрая знакомая, Сима Крейнин, которая училась в семинаре Генриха Альтшуллера. Для тех, кто его имени пока не знает – да будет стыдно его не знать, он – автор системы ТРИЗ (техника решения изобретательских задач). Писал и публиковал фантастические рассказы под псевдонимом Генрих Альтов. Умер он в 1998 году в Петрозаводске. Да вы посмотрите в «Википедию», там есть. Так вот, моя знакомая принесла мне однажды неопубликованный текст Альтшуллера о литературе. И в этом тексте Альтшуллер первым делом утверждает, что произведения писателя-фантаста Александра Казанцева к литературе отношения не имеют. А далее он пытается разработать критерии для оценки качества идей для фантастических рассказов. Не знать Казанцева, на мой взгляд, непрофессионалам простительно, но всё-таки посмотрите в «Википедию», там есть. Уж как я уважаю Альтшуллера, но этот текст для меня мгновенно умер. Умелый литератор не допускает таких ошибок начинающего – отрицать присутствие в литературе любого другого автора, фамилия которого стоит на обложках нескольких книг. Генрих Альтов – писатель вполне умелый, значит, он просто не любил Казанцева. А применённый им в тексте приём показывает, что в его социуме и сознании литература предполагается делом почтенным, и что в этом деле он усматривает иерархию, и личных недругов своих помещает на самые нижние ступени этой иерархии. Или вовсе исключает из неё. Во всяком случае, считает их ниже друзей и людей, которые нравятся.

Возможно, и мою жену разговор о литературе разозлил по схожей причине. По одному не отражённому в сознании определению, литература – обширное и общедоступное пространство, в котором есть место всем; столь же не требующее состязательности, как физиологические отправления. И в таком случае моя супруга делает почтенное и полезное дело, вводя в эту сферу новых авторов, и получая вознаграждение за это вполне заслуженно. Но по другому, столь же внесознательному определению, литература – продуктивная область человеческой деятельности, в которой уместен профессионализм, существуют критерии качественной работы, существует иерархия достижений – а стало быть, вводя в эту сферу новых тщеславных авторов, она лишь поддерживает их самообман и обманывает их, проституируя литературу и за деньги имитируя интерес к их неловкому художественному слову. О таком эффекте когда-то хорошо сказал Станислав Ежи Лец: «Вы думаете, этот автор мало чего достиг? Да ведь он снизил общий уровень».

Литература выполняет многие различные функции, перечислить которые полностью невозможно: обучение, развлечение (относя сюда более или менее приятное проведение времени), утешение друзей и огорчение врагов, сбор и хранение информации. И далее, и далее. Пришлось бы разграничить журналистику и литературу, если бы темой настоящего размышления было именно это. Пока же укажу на то, что это два различных понятия, но в настоящем случае буду рассматривать всякий текст как крупицу именно литературы. Всё идёт отлично – до тех пор, пока не возникает необходимость в качественной оценке текста.

Александр Бутенин в петербургской газете «За кадры верфям» о Сергее Довлатове (статья «Корабельная гавань Сергея Довлатова»:

«…Работа в газете „За кадры верфям“ явилась значимой вехой в литературной карьере писателя. Свободный график, не слишком утомительный труд, избыток времени и возможность писать „для себя“, развитие и переплетение литературно-журналистских знакомств – все это создавало хорошую почву для оттачивания писательского мастерства Сергея Донатовича. Из армии он вернулся с ворохом неотделанных лагерных рассказов. Однако прежде чем рассказы оформились в повесть, прошло немало лет, многое изменилось, и, в первую очередь, литературный стиль и приемы Довлатова. Сидя в редакторском кресле, он совершенствовался как писатель. Необременительная журналистика благоприятствовала литературе. В повести „Ремесло“ Довлатов так писал о своих первых шагах в журналистике и об отношении к этой профессии: „…тогда я был полон энтузиазма. Много говорится о том, что журналистика для литератора – занятие пагубное. Я этого не ощутил. В этих случаях действуют различные участки головного мозга. Когда я творю для газеты, у меня изменяется почерк“».

Сочиняя эту работу, я почувствовал себя так, как, наверное, мог бы почувствовать себя инженер, изобретший некий трансформатор электротока и вдруг обнаруживший, что промышленное использование электричества в современном ему обществе пока неизвестно и не применяется. Или как математик, пытающийся внести мелкое дополнение в решение теоремы… ну, скажем, теоремы Гильберта о нулях, но обнаруживший с ужасом, что он живёт в те времена, когда Давид Гильберт ещё не родился, да и Христиан Гольдбах тоже нет. Так что самому придётся и формулировать понятия, и уточнять формулировки уже принятых, и записывать теоремы, и доказывать их. Благодарю покорно!

Область человеческого знания, о которой мне необходимо с вами поговорить, относится к литературе. К литературе как к обобщённому массиву сохраняемых текстов. Так сложилась моя жизнь, что я по образованию – строго гуманитарий, а жена моя – математик. Она в вузе пять видов математики изучала. То есть изучала она гораздо больше, но по пяти видам математики имелись кафедры в том институте, где она… Ну, вы поняли. И эти изученные ею виды математики, и сданные экзамены, и инженерная работа в прошлом не помогают стать счастливой, разбогатеть или хотя бы избежать жизненных ошибок.

Я же занимаюсь литературоведением. Сначала – в теории, потом и на практике. Насколько мне известно, практически во всех филологических, да и многих прочих гуманитарных институтах есть кафедры литературы и/или литературоведения. Их научная продукция на русском языке… Обширна их научная продукция на русском языке. Мало полезна мне как читателю и литератору вся их научная продукция на русском языке. Вот наберите в поисковике («погуглите») слова «кафедра литературы, научная продукция» – и вы получите многие тысячи результатов, вроде такого: «Исследования по русской литературе, опубликованные учеными нашего вуза в советский и постсоветский периоды, затрагивают разные аспекты литературного процесса». К моему сожалению, чтобы пристроиться на кафедре литературоведения и получать там хотя бы мизерное жалование, нужно иметь знакомых на этой кафедре, в ректорате, а ещё выгоднее – в министерстве. Увы, увы… Знакомых нет, а литература – есть.

Почему я вспомнил о математике, говоря о литературе? Потому что математика как область познания, процесс и результат, в общем – едина. И выводы одной из математических кафедр в какой-либо области изучения дополняют и развивают выводы и положения другой аналогичной кафедры. Во всяком случае, все они – складываются в суммарную копилку математической науки.

С литературой дела обстоят хуже. Не только единой копилки литературной науки не просматривается, но и самый предмет изучения неоднозначен и неоднороден. Литературу рассматривают то как общую абстрактную совокупность всех существующих текстов, то как конкретную совокупность дошедших до рассматривающего официальными путями выбранных типографских изданий; то как утверждённую иерархию, то как систему и спектр мировоззренческих систем. Короче: рассматривают, как хотят. На жаловании и я так же бы рассматривал. Но жалования нет и не предвидится, поэтому буду рассматривать литературу с позиций той практической пользы, которую она как область человеческого познания, процесс и результат, может принести мне и вам.

Литературу можно рассматривать с разных сторон. Как процесс. Как систему. Как множество. Как иерархию. Как средство прокормления. Как предмет торговли. Как материальную ценность Как документ эпохи. И как угодно ещё. Но рассматривая, желательно понимать, в каком именно качестве принимается к рассмотрению в конкретный момент в данных обстоятельствах эта чёртова литература.

Нередко встречаются особенности такого рассмотрения с позиции удобства рассматривающего. Особенно это характерно в обсуждениях и фиксированных размышлениях о литературе. Как только в результате рассмотрения это удобство нарушается, рассматривающий без всякого объявления переходит к рассмотрению предмета с иных позиций, обеспечивающих возвращение удобства. К примеру, определяя качества художественного текста – буде таковые покажутся недостаточными для рассматривающего – он незаметно переключается на полезность данного текста либо на возможные последствия его публикации. Постараюсь такого не делать.

Вот пример: история публикации и успеха романа Н. Чернышевского «Что делать?».

«Как вышло, что едва ли не худшая из известных русских книг стала влиятельнейшей русской книгой? Именно такие характеристики приложимы к роману Чернышевского «Что делать?».

С литературной слабостью романа согласны, кажется, все – самые разные и даже полярные критики. Бердяев: «Художественных достоинств этот роман не имеет, он написан не талантливо». Плеханов – почти теми же словами: «Роман действительно очень тенденциозен, художественных достоинств в нем очень мало». Набоков дал убийственную оценку «Что делать?» в своем «Даре», предположив даже, что роман был разрешен цензурой как раз из-за крайне низкого качества – чтобы выставить Чернышевского на посмешище перед читающей российской публикой. Но и героя «Дара» занимает вопрос: как «автор с таким умственным и словесным стилем мог как либо повлиять на литературную судьбу России?» То, что он повлиял – сомнений не вызывает у самых язвительных критиков». (Пётр Вайль, Александр Генис «Уроки изящной словесности. Роман века»)

Роман Чернышевского был написан в 1863 году. Впечатление он производил с тех пор такое, что ещё в 1990 году входил в российскую школьную программу по литературе. То есть: в школьную программу по изучению литературы много лет входил косноязычный, неряшливо с текстологических позиций написанный текст – на примере которого школьники внесознательно обучались приоритету того, что именно написано, над тем, как это изложено.

Значит, «литературная слабость»? И при этом несомненный успех? Оказывается, можно и так.

Отступление: литература как персональное пособие по технике решения этических задач

Можно – и нужно в данном случае – рассмотреть доступный нам массив мировой литературы как возможное пособие по технике решения этических задач.

Что это значит?

Российский изобретатель и писатель-фантаст Генрих Альтшуллер (писал под псевдонимом Генрих Альтов) во второй половине ХХ века придумал ТРИЗ – теорию решения изобретательских задач. Её легко найти в Интернете, причём большинство выдаваемых результатов – не сама теория, а курсы, которые за различную оплату пытаются этой теории обучить.

В отличие от изобретательских, этические задачи имеют непосредственное отношение к большинству ныне живущих людей. Вернее: большинство ныне живущих людей имеет непосредственное отношение к постоянно возникающим перед ними этическим задачам.

Можно ли неправильно решить изобретательскую задачу? Очевидно, можно. Если техническая задача поставлена изобретателю, то отсутствие её успешной практической реализации и есть неверное, неправильное решение. И наоборот, правильным решением будет внедрение полезного изобретения.

Можно ли неправильно решить этическую задачу? Очевидно, можно. О правильности решения этических задач судят как сами решающие такую задачу, так и те, кто хотя бы приблизительно ознакомился с ситуацией, в которой такая задача возникла. Причём различные мнения о правильности решения этической задачи или совокупности одновременно возникших задач у разных людей могут не совпадать – от частных отклонений в спектре возможных решений до утверждения правильности действий, прямо противоположных тем, которые предпринял решавший.

«Генрих. Но позвольте! Если глубоко рассмотреть, то я лично ни в чем не виноват. Меня так учили.

Ланцелот. Всех учили. Но зачем ты оказался первым учеником, скотина такая?»

Евгений Шварц. Пьеса «Дракон»

Одним из основных критериев правильности решения этической задачи служит психическое состояние и настроение решавшего после осуществления решения. Но этот критерий – не единственный. Возможны ещё критерии, приводимые для определения правильности решения этической задачи – от действительно значимых для решателя до незначительных либо непроверяемых эмпирическим опытом. Эти критерии может использовать как сам решавший этическую задачу на практике, так и те, кто встретился с чужой этической задачей в информационном поле – в литературе либо в другом виде информационного искусства, например, в кино или театре. Учитывая, что у информационных искусств, как правило, есть литературная основа (и даже у музыки есть нотная запись), – в отличие от искусств ремесленных, – можно уверенно сказать, что литература переводит этические задачи в информационное поле.

Попробую этот тезис пояснить. Информацию о возможностях, правилах, методах, событиях и способах проведения ежедневной жизни мы – люди, читатели, писатели и прочие человеки – можем почерпнуть только из собственного опыта либо из информационного поля, в которое входят сообщения лично знакомых окружающих нас людей и опосредованные сообщения от людей незнакомых. Сообщения могут быть переданы потребителю непосредственно – устно или иными способами, либо опосредованно – с помощью носителей информации, одним из которых выступает в общем случае литература. Информационное поле окружает человека на протяжении всей жизни – от момента рождения до смертного мига. (Мне довелось готовить к изданию книжку доктора А. Альтшулера «Родители-Акулы», в которой автор, детский психиатр, работающий в Израиле, обоснованно утверждал, что младенцы, ещё не владеющие речью, активно интерпретируют любую поступающую к ним физическую информацию – начиная с того, как именно их берут на руки, до температуры и вкуса поступающей пищи и нераспознанных звуков, сопровождающих эти процессы. Увы, этот доктор – не родственник Генриха Альтова и даже не однофамилец: настоящая фамилия писателя-фантаста Альтова пишется с двумя «л»).