Непойманный дождь

Пролог

Телефон я отключил. Но они придумали новую штуку – звонить в дверь. Позвонят, позвонят и уйдут. Я понимаю, что уйдут, но от работы страшно отвлекает.

А впрочем, как знать? Может, однажды и не уйдут – с каждым днем они становятся все настойчивее.

Душно. Совершенно нечем дышать, но окно я держу закрытым. Мне все кажется, что кто-нибудь из особенно настойчивых визитеров спустится по веревке с крыши прямо ко мне в квартиру. Компьютер тяжело дышит, как больной в лихорадке. Я тоже дышу тяжело. Все время хочется пить. Разгоряченным лбом прислоняюсь к его холодному гладкому лбу, пытаюсь вобрать его мысли, впустить их в себя. Не получается. Мне не решить этой задачи! Да еще звонки… И страх, что они все же однажды ворвутся. И тот, другой страх.

Снова звонки. Ну что им неймется? Мне нужно успеть завершить… Ведь это просто моя работа: успеть найти решение – довершить.

Ушли, замолчали – ночь наступила. Ночью они оставляют меня в покое. Ночью приходит другой. Как только стемнеет, как только я включу свет – он появляется в моем незанавешенном окне. Заросший, небритый, с дикими глазами – он сумасшедший. Поначалу я боялся его, ведь не знаешь, что придет сумасшедшему в голову. Да… боялся. Но потом ничего, привык. Он тоже решает и не может найти решения, голова его подергивается в такт клавишам… Время от времени отрывается от своей многосложной работы, чтобы посмотреть, как продвигаются дела у меня. Он уверен, что первым найдет решение. Может, и найдет. Ведь его не отвлекают звонки, ему не нужно есть, пить… Есть мне тоже уже не нужно, но жажда мучает страшно. Меня все время мучает жажда! А вода… А до воды… Вода в холодильнике. А холодильник на кухне. А кухня… Нужно пройти через прихожую, чтобы попасть на кухню. Ну да, это мой главный страх и есть. Потому что в прихожей… Там, в прихожей… Он живет в зеркале! Злобная тварь! Красноглазый, свирепый, лохматый. Он никогда не спит. Он хочет, чтобы я умер от жажды. Иногда мне кажется, что в нем-то все дело, это из-за него моя задача не обретает решения.

Впрочем, дело не в нем. У этой задачи просто нет решения – я загнал себя в ловушку, невозможно постичь непостижимое, вывести закономерность из отсутствия всякой закономерности.

Возможно. Нужно начать все сначала. Принести с кухни как можно больше воды и начать все сначала. Проскользнуть мимо… И начать все сначала.

Мой компьютер взорвется. И голова моя взорвется. Нет решения у этой задачи. Призрак в окне, небритый и дикий, жадно поглощает воду из бутылки. Оказывается, и он мучается жаждой. Мы с ним пьем в унисон, работаем в унисон, стучим по клавишам в унисон. Кто из нас первым найдет решение? Он, безусловно, он. Жадно закуривает. Разве он забыл, что нельзя курить в комнате, где компьютер, тем более при закрытом наглухо окне? В моей руке тоже сигарета… Значит, и я забыл?

Нужно спешить – скоро настанет утро, и опять начнутся звонки. Нужно спешить – однажды они ворвутся. У соперника моего в окне такой человеческий взгляд, пусть сумасшедший…

Человеческий взгляд… Вот и решение! Вот он, правильный путь, который я так долго безуспешно искал! Сухие расчеты – конечно, ошибка, у этой программы должна быть душа. Человеческая душа. Душа мудрого сумасшедшего. Формула времени, формула жизни без человеческой личности – просто бессмысленные абстракции. Как математика без философии. Нужно начать все сначала.

Найдено! Есть! Решение выглядит как чистое безумие. Но, кажется, есть! Осталось проверить…

Снова звонки. Позвонят и уйдут. Призрак тает в окне, кончается ночь. Как же они мешают! Не сходится! Снова ошибка! Мне не решить, никогда не решить… Не уходят, звонят. Нужно пойти новым путем, принципиально новым.

Я знаю, я близок, бледнеющий брат мой тоже, кажется, нашел решение. Но не уходят, звонят. Пусть перестанут звонить! Они не имеют права – еще не наступило полноценное утро. Ночью они никогда…

Дверь выбивают. Теперь не успеть. А впрочем, выломать дверь, не так-то и просто. Прочность дерева прямо пропорциональна времени выбивания. Время прямо пропорционально жизни решения…

Выбили. Ворвались. Шаги и голоса загрохотали в комнате. Монитор погас. Времени не хватило, совсем чуть-чуть не хватило. Бессмысленно просить, бессмысленно кричать, рваться бессмысленно – не сбежать, держат крепко. Мой поблекший собрат не успел скрыться в утро, его тоже схватили – и, значит, задача решена не будет.

Глава 1

От темноты к свету

(Ефим Долинин)

Темнота, боль и ужас. Вот что было вначале. И голос, спокойный и добрый, который обещал, что вот-вот все закончится, казался мне лживым. Я не верил ему. Я его ненавидел, так ненавидел, что темнело в глазах, а боль превращалась в боль абсолютную. Мне снились ужасные сны.

Я не знаю, когда вдруг все изменилось. Помню только, что голос не оставлял меня ни на минуту, звучал и звучал. Но с какого-то момента я стал ему верить. Тьма, боль и ужас постепенно рассеялись.

А когда рассеялись окончательно, я вернулся домой. Заново рожденным. Чудом спасенным. Обретшим новую жизнь. С накрепко вбитыми – нет, принятыми добровольно – истинами. Компьютер – самое большое для человеческой психики зло, программирование – худшая из профессий. Я в это верю, свято верю, и никто никогда не заставит меня изменить свое мнение. Я помню – был болен: темнота, боль и ужас. Я знаю, твердо знаю: чтобы опять не потерять себя, нужно жить простой здоровой жизнью: побольше бывать на свежем воздухе, общаться с людьми, заботиться о своих близких, влюбляться в девушек и ни о чем не думать. Да, главное – голова должна быть совершенно свободна. Мозг дан человеку для того, чтобы видеть, слышать, дышать, двигаться, но ни в коем случае не думать. Думать – огромное зло, почти такое же, как привязанность к компьютеру.

Я научился не думать. Поначалу это было очень трудно, но потом ничего, научился. Мои близкие, о которых я должен заботиться, позаботились обо мне – нашли мне подходящую работу: курьером в почтовой службе. Разношу курьерскую почту – пакеты, большие и маленькие, совершаю свой простой путь. Побольше двигаться на свежем воздухе, побольше двигаться. Я двигаюсь. И общаюсь с людьми: здравствуйте, вам заказное письмо, распишитесь, пожалуйста, до свидания. Нельзя закрываться в себе, открытые пространства жизни – истинное благо, данное человеку. Наши предки не закрывались в своих квартирах наедине с компьютерами и оттого были здоровы и счастливы. А как известно, каждый человек должен – нет, просто обязан! – стремиться к своему счастью. Я и стремлюсь. Хожу по адресам, разношу пакеты – и обретаю счастье.

От прошлой, нездоровой, противоестественной жизни у меня ничего не осталось. Если не считать раздраженной сетчатки глаз и, как следствие, непереносимости яркого света. Но с этим легко справиться – я просто постоянно ношу солнцезащитные очки. Приглушенные тона жизни – полутона, вернее, недотона – еще одна суть моего нового бытия. Все правильно: мир не должен быть слишком ярким, как цвета на экране, это приводит… Лучше не думать, к чему это приводит, не вспоминать. Разносить пакеты, побольше двигаться на свежем воздухе и не вспоминать. Все неизрасходованные силы своей души положить на заботу о близких – мать, сестра, им действительно нужна моя забота – мама так устает, а сестренка очень больна. Хорошо бы еще влюбиться в какую-нибудь девушку, но чего нет, того нет. Пока нет, может, когда-нибудь обрету и это – смогу обрести.

Но главное – ходить и дышать. И не возвращаться в прошлое. Прошлое – ужас и кошмар, туда вход закрыт. Ходить, и дышать, и общаться: здравствуйте, получите письмо, распишитесь. Дружелюбная улыбка, открытый взгляд… Открытый взгляд не совсем получается, мой взгляд закрывают очки. Но это ничего, улыбка искупит. Какая прекрасная работа – разносить почту!

Недавно у нас было собрание – обсуждалась какая-то простая проблема. Мы говорили, мы выступали, всем коллективом решали эту простую задачу – и разрешили, все вместе. Собрание проходило в кабинете заведующей, прекрасный, уютный кабинет, все было так здорово, но тут… Я его обнаружил не сразу, не сразу взглядом натолкнулся. Странно, почему не сразу? Но когда натолкнулся, все было испорчено. Я не смог сделать вид, что этот монстр из прошлого не имеет ко мне никакого отношения – никогда не имел, раз прошлое забыто. Я не смог абстрагироваться, струсил, сбежал! Пришлось потом объяснить, что пошла носом кровь, что от духоты со мной такое бывает. У меня никогда не шла носом кровь!

На следующий день мне дали пакеты, как будто ничего не произошло. Как я был им благодарен!

А впрочем, нужно привыкнуть и к этому. Они, эти монстры, повсюду. Даже на нашей почте их тьма. Иногда мне хочется заразить… нет, разбить все компьютеры мира, молотком сокрушить. Я боюсь их. Ну, не их, а того, что однажды не преодолею искушения – вернусь в прошлое. Не всегда ведь мне нравится работа курьера.

Не вернусь! Там темнота, боль и ужас. Я сделаю вид, что родился курьером, что не имею к этим монстрам никакого отношения, да и пользоваться не умею, как не умею управлять самолетом. Я просто работник курьерской почты, в черных очках, в униформе, с беджиком на груди: «Ефим Долинин. Почта России». Я…

Был и еще один страшный момент, но тогда все обошлось. Из клиники меня забрала мама и привезла в мою квартиру. Мы ехали в такси, я не смотрел на нее, сидел, уставившись в окно, и думал, что везет она меня к себе, что жить мы теперь будем втроем и что возникнет много сложностей, но это ничего, как-нибудь друг к другу притремся, все будет так, как два года назад: я стану гулять с Тоней, заваривать чай к приходу мамы… Но она привезла меня домой. Вот тут-то и наступил тот страшный момент.

Небо в тот день было серое, накрапывал дождь. Мы вышли из машины. Долго и тяжело поднимались по лестнице на мой пятый этаж. На двери белела заплата из нового дерева, замок щелкнул незнакомо – тот, старый, всегда немного заедал… Но все обошлось, все обошлось. Я захотел умереть, но, к счастью, все обошлось. В моей квартире ничто не напоминало… В прихожей не висело больше зеркало, а в комнате… Его унесли, убрали. Стол остался, а его унесли – стол превратился в простой письменный.

И еще на окнах появились шторы. А через неделю я стал курьером.

Моя новая жизнь абсолютно лишена свободного времени, все рассчитано по минутам, и каждая несет в себе лечебную полезность. Словно бывшего наркомана, меня ведут по четко выстроенному распорядку дня, лишь бы не возникло пустоты, незаполненного пространства, во время которого я мог бы сорваться – задуматься. Все участвуют в насыщении графика моего дня: мама, мой друг Алекс и даже младшая сестренка Тоня. Утро начинается со звонка мамы: «Фима, вставай, не забудь позавтракать, не опоздай на работу». И я встаю, послушно завтракаю, отправляюсь разносить заказные письма. В пять работа заканчивается, я еду гулять с Тоней, потому что вчера она взяла с меня твердое обещание, почти клятву – и это тоже своеобразная тактика с ее стороны. Она понимает, что теперь, когда я здесь, внутри жизни, когда вижу ее страдания, ее беспомощность, отказать не смогу. И чуть-чуть на этом спекулирует. Ради меня спекулирует. Ради моего психического здоровья своим физическим нездоровьем. И притворяется наивной и маленькой, младше своих вполне зрелых двенадцати, нарочито восторгаясь обезьянкам в зоопарке, капризничая у клетки с пантерой: «Еще немного постоим, я не хочу уходить, еще немного»; шумно радуясь сахарной вате на палочке. Шесть последних лет она провела в инвалидной коляске – она не может, по определению не может быть такой маленькой дурочкой. Тоня прекрасно понимает, что я это понимаю, но делаю вид, что верю, а она в свою очередь продолжает, притворяясь, восторгаться.

Вечером снова мамина очередь – наступает время трудотерапии. Чуть ли не на следующий день по выходе из клиники она мне сделала очень «полезный» подарок – набор инструментов в ярко-синем блестящем чемоданчике, мечту начинающего сантехника.

– Фим, что-то опять кран в ванной протекает, ты бы не мог посмотреть?

Я не отказываюсь, я смотрю, меняю абсолютно целую прокладку на такую же целую. Я соглашаюсь, что у меня золотые руки, и хочу, в самом деле хочу получать от процесса работы и ее результата удовольствие: кран не течет – как здорово!

– Фимочка, вода в раковине на кухне что-то плохо уходит, ты бы не мог посмотреть?

Вооружаюсь вантузом и смотрю. Вода уходит прекрасно, но я озабоченно прищелкиваю языком, качаю головой, со знанием дела отвинчиваю «колено»… Мышцы мои наливаются силой – вот она, радость труда! Я не отказываюсь принимать участие в лечебных трудопроцедурах.

– Фима, карниз в большой комнате вроде покосился, боюсь, как бы не упал однажды, когда будем задергивать шторы, посмотри, пожалуйста.

Я смотрю, вытаскиваю из кладовки стремянку, достаю из своего чудо-чемоданчика молоток… С карнизом тоже все в порядке, но разве я могу отказать маме, разве я могу отказаться от того, что мне так полезно, разве я враг себе и своим близким? Я не отказываюсь, обозреваю результаты труда и пытаюсь, изо всех сил пытаюсь радоваться жизни, простой правильной жизни.

Переделав все возможные хозяйственные дела, я наконец отправляюсь домой. Но и поздний вечер мой заполнен полезными мероприятиями. Сначала я готовлю себе ужин: в моей новой жизни нет больше места перекусам. Потом ем, а не просто питаюсь, не просто поддерживаю свои жизненные силы, а стараюсь получить наслаждение. После ужина выкуриваю сигарету, хорошую, дорогую, почти безвредную, но очень вкусную. Не спеша, гурманствуя выкуриваю. Мою посуду, прибираю на кухне, принимаю душ, ложусь в постель – на столике у кровати меня дожидается книга – полезная, нужная книга. «Война и мир». В моей прошлой неправильной жизни ей не нашлось места. В школе я тоже не смог ее одолеть, тогда она меня просто взбесила. А теперь вот читаю и радуюсь, дошел уже до сорок пятой страницы третьего тома. Под Толстого я засыпаю, чтобы проснуться утром под мамин звонок.

Так проходит рабочая неделя, а в выходные заступает на свой пост Алекс, проявляя лучшие качества верного друга. Он тоже озабочен моей реабилитацией, не меньше других озабочен. Мне кажется, Алекс в сговоре с мамой, мне кажется, они все в сговоре. Для начала он тащит меня в какой-нибудь экзотический ресторан, пробуя зародить во мне здоровое человеческое обжорство. Я не отказываюсь, я и сам хочу его в себе зародить, но пока не получается: пища, даже самая изысканная, остается для меня просто пищей: вкусно, но вот я и сыт, спасибо, больше не хочется; а ресторан, даже самый крутой, продолжает оставаться просто местом, где эту пищу принимают. Алекса такая постановка вопроса не устраивает, он продолжает бороться за мою душу. Он отыскивает в меню новые невероятные блюда. Он взывает к моим гормонам – за нашим столиком вдруг появляются девушки. Каждый раз я не успеваю заметить, в какой момент они там появляются. Где он их берет, черт его знает. Но гормоны молчат: секс как спортивное мероприятие меня не вдохновляет, а влюбленности пока не наступает. В результате Алекс со своей красоткой удаляется, не забыв подмигнуть мне напоследок: не теряйся, брат, действуй, а я… В общем, я теряюсь, не действую, вечер мой не переходит в продолжение. Я провожаю ее домой и возвращаюсь к себе. Наслаждаться Львом Николаевичем, проникаться великостью классика. Я ведь не против спасаться. Да, я хочу спастись, окончательно выздороветь.

Недавно я узнал, что мой компьютер перекочевал к Алексу. И не только мой, но и Тонин. Мама жутко испугалась, что зараза перейдет и на сестру, что и с ней однажды может произойти то же. Испугалась и приняла срочные меры – очистила от скверны дома своих детей, пресекла все пути к отступлению. Все правильно, так и надо было. Я и сам теперь ярый враг этого дьявольского изобретения. Я боюсь, я… ей так благодарен. Только иногда становится тошно.

Глава 2

Курьер смерти

(Ефим Долинин)

Я честно старался. Я положил все силы на то, чтобы жить по предписанию врача. Я смог так жить, и, даже когда из недр моей не до конца поправившейся души поднимался протест, я подавлял его. Но взбунтовалась действительность. И только тогда взбунтовался и я. Несмело, наполовину, да нет, лишь на треть. Я не бросил работу курьера и в квартире не заперся, но отказался от назойливой опеки моих близких. Не потому, что не захотел окончательно выздороветь, не потому, что решил вернуться в прошлое, не потому, что эта новая жизнь не по мне, работа курьера не по мне, чинить краны не по мне, – это по мне, по мне, я не враг себе, я все понимаю! – а потому, что мне нужно время, немного времени, для того чтобы решить… Разрешить наконец эту задачу: отчего вдруг взбунтовалась действительность, что все это значит. Что означает такой феномен: вы звоните в дом, вам не открывают, а между тем… Когда решу, разрешу, я успокоюсь и снова вернусь на путь истинный, на путь по двум рельсам. А пока…

Все началось с письма. С обыкновенного заказного письма – совсем по моей специальности. С обыкновенного заказного письма, которое я должен был доставить по самому обыкновенному адресу: Ильина, 37, самому обыкновенному получателю: Валуеву Анатолию Исаевичу. Подобных писем я разнес чертову прорву. Подойдя к Ильина, 37, я совсем не ожидал подвоха, позвонил, как обычно, в дверь… Открывать мне не торопились. Из почтового ящика торчала газета, в глубине дома лаяла собака, а дверь не открывалась. Это был отдельно стоящий, очень уютный на вид двухэтажный особнячок, ни одного жилого дома вокруг, только офисы. Я позвонил снова и, так и не дождавшись хозяев, пошел восвояси. Что ж, никого нет, придется наведаться позже. Но и позже, около пяти, я так никого и не застал.

На следующий день я получил новый пакет на этот же адрес, на то же имя и, чтобы не терять зря времени, решил подъехать туда сразу с двумя письмами к семи часам – видно, хозяев раньше дома не бывает. Еще издалека я увидел, что в окнах горит свет, а когда подошел ближе, услышал музыку: кто-то играл на фортепьяно. Позвонил, обнадеженный светом и звуками. Никто не отозвался, музыка, вопреки ожиданиям, не оборвалась. Детский голос закричал что-то из другой комнаты дома, взрослый, мужской, прокашлявшись, ему ответил. Я позвонил снова. Застучал мяч по полу, весело тявкнула собака – никакого внимания на звонок. Я вдавил кнопку до отказа. С небольшими перерывами давил минут пять. Дом на меня не реагировал, дом продолжал жить своей семейной вечерней жизнью: музыка (мать, вероятно), ребенок играет с собакой, отец (вероятно, Валуев Анатолий Исаевич) наблюдает игру, время от времени подавая реплики. Может, звонок испорчен? Но я слышу его. Я слышу, а они почему-то нет. Бросить письма в почтовый ящик, подделать подпись в квитанции, послать к черту этот странный дом? Самое правильное решение. Но я его почему-то отверг с негодованием и упрямо продолжал давить на кнопку звонка.

Так не бывает. Если люди не хотят открыть дверь, они затаиваются, затихают, делают вид, что их попросту нет, а эти хоть бы бровью повели: музыка играет и играет, ребенок, собака, мужчина… Я заколотил в дверь кулаком, подергал ручку – закрыто, – а музыка даже не сбилась с первоначального темпа. Завтра приду, обязательно завтра приду.

Назавтра был третий пакет. Ровно в семь (рабочий день два часа как закончился) я стоял на крыльце этого дома призраков. Музыка сегодня не звучала, женщина с кем-то разговаривала по телефону, работал телевизор – отец с сыном смотрели футбольный матч. Ненавижу футбол! На мои настойчивые звонки так никто и не прореагировал.

Ночью я вскрыл все три конверта.

Подушечки моих пальцев словно покусывают невидимые насекомые, и я никак не могу от них отделаться. Неприятное ощущение. Пытаясь стряхнуть этих фантомных тварей, я наигрываю несуществующую мелодию на несуществующем инструменте, будто одержимый музыкант, у которого внезапно из-под рук пропало фортепьяно, а он не может остановиться. Я играю на гладкой поверхности стола, на заплаканном окне, на подоконнике в кухне. Перемещаюсь по квартире и не могу унять бег своих пальцев. Я просто курьер, я честно хотел начать новую жизнь, всеми силами своей покореженной души желал спастись. Но вскрыл конверты – и спасение сделалось невозможным. В этих конвертах была переписка. В первом письме задавались вопросы, второе, удовлетворенное ответами, задавало новые, третье благодарило… Создавалось впечатление, что адресат получил оба первых письма. Получил, расписался. Но дверь не открыли, не доставил я писем! И вот же они, здесь, у меня.

Пальцы наигрывают, помимо моей воли наигрывают неведомую мелодию. Она звучала в тот, первый вечер. Я не помню, что это за мелодия, когда-то я ее слышал, давно, может, по радио, в детстве. В моем детстве всегда звучало радио, папа любил его слушать, а потом он умер, и радио умерло. Я не знаю, что это за мелодия, но пальцы наигрывают. Перемещаюсь в комнату, там, на столе – письменном, а раньше… – лежат незаконно распечатанные конверты – переписка. Перечитываю. В который раз перечитываю? Скоро кончится ночь. «Уважаемый Анатолий Исаевич! Комиссия рассмотрела Ваше предложение. Конкурс юных скрипачей действительно удобнее проводить в большом зале филармонии вашего города. Но как вы организуете распределение мест…» – из письма первого. «Комиссия согласна с предложенным Вами распределением мест, но остается неясным состав жюри. Не все предложенные Вами кандидатуры отвечают требованиям предстоящего мероприятия… Если Вы замените третий и пятый номера списка, комиссия снова рассмотрит…» – из второго письма. «Сообщаем Вам, что комиссия утвердила новых кандидатов в члены жюри. Благодарим за проделанную работу…» – из письма треть его. Зачем я их распечатал, зачем прочитал? Пальцы бегают по невидимым клавишам – я не доставил этих писем адресату, он, Валуев Анатолий Исаевич, их не мог прочитать, но вот переписка. Да он и не успел бы ответить, никакие заказные письма так быстро не доходят! Принимаюсь перечитывать заново, может, я что-то неправильно понял? Нет, все правильно, все так и есть, что же мне делать дальше? Притворяться обычным курьером больше ведь не получится.

Утро. Через два часа мне выходить на работу, через час примерно позвонит мама, а я так и не решил, как теперь стану жить.

Спрятать письма и забыть, спокойно продолжать свой простой путь.

В половине восьмого вечера я стоял на крыльце дома 37 с четвертым письмом. Все было как в первый вечер: музыка, мячик, ребенок, собака, мужское покашливание. Позвонил для проформы, прекрасно зная, что мне не откроют. Подождал для проформы – не открыли. Обогнув дом, я стал проверять окна первого, темного этажа. Одно из них оказалось не запертым, лишь прикрытым. Толкнул раму, подтянулся на руках и оказался в комнате, судя по запаху давно нежилой. Щелкнул зажигалкой – да, обыкновенная комната: шкаф, стол, маленький диванчик, у стены стулья в ряд, на полу ковер. Здесь музыка была не слышна, и никаких других звуков не слышно – все это там, на втором этаже, у них, наверное, прекрасная звукоизоляция. Осветил дверь, вышел в коридор – тишина и тоже темно. Направо лестница – мне туда. Вот сейчас поднимусь и все пойму.

Но и на втором этаже не было слышно ни звука, и здесь нигде не горел свет. Но я же ясно слышал и видел, когда стоял на крыльце! Комната, по моим расчетам, та самая, в которой пианино, тоже встретила меня тишиной и темнотой. Осветив зажигалкой стену, я нашел выключатель. Свет, наконец-то! Ну да, все правильно, я ничего не перепутал, вот пианино, вот те самые шторы на окнах, которые я видел с улицы. Но где же люди? Куда подевалась семья: мать, отец, ребенок и собака?

Я обошел весь дом, по ходу зажигая свет, но так никого и не встретил. В спальне супругов Валуевых обнаружилась незаправленная постель, в библиотеке на диване – собачий поводок, в детской на полу – тот самый мячик, а в кабинете Анатолия Исаевича… компьютер. Он стоял у самого окна, задней стенкой монитора упершись в подоконник. Я с трудом поборол искушение, чтобы его не включить, потому что мне вдруг показалось… со всей ясностью вдруг представилось, что с его помощью обязательно найду разрешение этой абсурдной ситуации. Но я поборол искушение. Я вспомнил, что просто курьер, моя задача – доставить письма, а все странности этого дома нисколько меня не касаются, и обиделся на судьбу, из глубины души опять поднялся протест, но я его подавил, достал письма и положил их на стол возле компьютера.

И тут прозвонил звонок. Я замер в ужасе. Звонок повторился. Залаяла собака, заиграла музыка – та самая мелодия на фортепьяно, из первого вечера, из сегодняшнего, из радио в детстве. Голос ребенка – я очень отчетливо это услышал – позвал отца, по лестнице прошумели шаги… Я прокрался к окну, слегка отдернув штору, выглянул. Крыльцо было хорошо освещено, на крыльце стоял человек – униформа, бейсболка, черные солнцезащитные очки, беджик белел на груди, в руке он держал конверт – курьер. Это я стоял на крыльце, я, которому никогда не откроют. Но шаги спустились по лестнице, шаги проследовали к двери, щелкнул замок. Я ясно услышал свой голос: «Здравствуйте, вам заказное письмо. Распишитесь, пожалуйста». Я не увидел того, кто его получил, но конверт перекочевал из руки курьера в темноту дверной щели. Шаги поднялись по лестнице, шаги стали приближаться к кабинету, дернулась ручка двери, я бросился за портьеру, притаился, замер. Вот сейчас он войдет, вот сейчас он увидит.