Сага о Тархане

Бедуин, не сворачивая, вёл его к массивному каменному зданию, у входа которого стоял стражник в доспехах. Из здания вышел начальник караула. Бедуин жестами указал на своего пленника. Солдат окинул Тархана оценивающим, опытным взглядом, повертел его, ощупал мускулы на руках и плечах, заглянул в зубы. Затем он что-то недовольно бросил бедуину и сунул ему в руку две золотые монеты. Бедуин начал что-то горячо и упрашивающе говорить, размахивая руками. Солдат, поморщившись, с явной неохотой достал ещё две монеты и швырнул ему. Лицо бедуина озарилось радостной ухмылкой, он по-хозяйски толкнул Тархана в сторону солдата и, не оглядываясь, поспешил прочь, растворяясь в городской толчее.

Солдат грубо подхватил Тархана под мышки и отнёс его во внутренний двор. Там его ждал суровый ритуал посвящения: его отмыли от дорожной грязи, а затем жёстко, налысо, обрили голову. К вечеру, одетого в грубую, но чистую холщовую рубаху, его привели в просторный барак, где на циновках сидели и лежали десятки юношей его возраста. Их лица были одинаково отрешёнными и суровыми.

Тархан, недоумевая, тихо спросил у соседа по-тюркски: «Где мы? Что это за место?»

Юноша, не поднимая головы, так же тихо ответил на ломаном, но понятном языке: «Нас держат здесь как будущих солдат. Учат военному делу. Делают из нас мамлюков. Здесь запрещено говорить на тюркском, – он многозначительно посмотрел на Тархана, – поэтому нас каждый день учат арабскому. Многие здесь уже почти забыли свой язык».

Тархан был поражён. В этот момент в барак вошёл стражник и отрывисто скомандовал что-то по-арабски. Все юноши, как по мановению волшебной палочки, мгновенно вскочили, поправили свои циновки и улеглись спать. Тархану сосед помог устроиться, показав жестом, что нужно делать. Скоро в бараке воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием спящих. Тархан лежал с открытыми глазами, слушая незнакомую речь даже во сне своих новых товарищей, и понимал, что попал в совершенно новый мир, где ему предстоит начать всё с начала.

На следующий день всех разбудил пронзительный, певучий голос муэдзина, доносящийся с минарета соседней мечети. Тархан, погружённый в тяжёлый сон, не шелохнулся, но его растолкал сосед – тот самый юноша по имени Баракят.

– Вставай, опоздавших наказывают, – прошептал он на ломаном, но понятном тюркском.

Тархан вскочил, чувствуя каждую мышцу после побега и долгого пути. Под бдительными взглядами надзирателей всех построили и повели умываться к длинному каменному желобу с ледяной проточной водой. Тархан держался рядом с Баракятом, который стал его единственной опорой в этом новом, чуждом мире. Пока они умывались, Баракят, уроженец кавказских гор, тихо рассказал свою историю.

– Нас с отцом схватили в горах, когда мы везли товар, – голос его был ровным, но в глубине глаз таилась застарелая боль. – Разбойники продали нас работорговцам, а те пригнали в Багдад. Здесь нас разделили. Меня, как и тебя, определили в мамлюки. А отца моего… – Баракят на мгновение замолча, глотая комок в горле. – Его не убили. Он был грамотным, знал языки. Я слышал, когда нас вели по лагерю, один из стражников говорил другому, что «старого учёного турка отправили преподавать арабский язык новым мамлюкам». Я уверен, что это он. Но видеться нам не позволяют.