Сошедшие с ковчега

За что?! Почему?!

Никто не может ответить, за что и почему им выпал такой чудовищный жребий – хоронить своих детей и внуков.

Помимо этого, были еще часы. Он затруднился бы вразумительно объяснить, отчего привычные, ординарные атрибуты человеческой жизни вызывали в нем противоречивые и неоднозначные чувства. С одной стороны часы несли в себе сугубо практические, утилитарные признаки. Вместе с тем они ассоциировались и с глобальными, непостижимыми величинами – вечность, бесконечность. Часы представлялись ему таинственными посланниками высших сущностей, призванными помочь людям пройти земной путь. Драгоценные капельки-секунды наполняли глубокий сосуд жизни, образуя ручейки-часы. Эти в свою очередь формировали дни и ночи: реки-сутки. А последние – разливались уже вширь и глубину: озера-недели, моря-месяцы, океаны-годы. Этот древнейший механизм открывал перед человеком путь к постижению смысла его существования и роли в том мире, куда он приходит и который должен будет покинуть. Механизм работает как часы! Время отмеряется. Жизнь идет. Человек существует. Но что значат разбитые, сломанные часы? Механизм разрушен. Время остановилось. Жизнь погрузилась в хаос.

Привыкнуть к виду разбитых, сломанных часов Эдмону тоже было нелегко. В нем начинал пробуждаться подспудный страх, рождавший ощущение чего-то стылого, липкого и мерзко-студенистого. Правда, за время службы он научился его контролировать. Ко всему, интуитивно он чувствовал, природа страха подобного рода, его истоки – не результат колоссальных, эмоциональных перегрузок и напряжения, что связаны с его профессией. Этот страх родился вместе с ним, пришел с первым его криком, как отголосок прежних, прожитых им ранее жизней. Где бы ни бывал Лазорио за последние годы – будь то Мексика, Италия, Сальвадор, наткнувшись взглядом на часы с замершими стрелками, в первый момент он испытывал сильное волнение. Каждый раз перед его мысленным взором начинали возникать отрывочные, но ужасные картины нездешней – не этого века и времени реальности.

Мало того, в отрезок этого мимолетного оцепенения приходило чувство незавершенности происходящего. Что-то – инстинкт? внутренний голос? – упрямо твердили ему: он, Эдмон Лазорио – не сторонний наблюдатель, волею неведомых законов вторгшийся в чужую по времени реальность. Он – ее свидетель и участник. Однажды ему приходилось в ней существовать: задыхаться от боли, мучиться от бессилия, слепнуть от слез и даже умирать.

Впрочем, в его ощущениях – смутных, не обретших завершенную форму, присутствовала и надежда. Как тяжелый, прочный якорь, она удерживала сознание, не давая его разуму перейти опасную черту, за которой человека нередко ждет корабль-скиталец по океану безумия. Он искренне верил, что когда-нибудь в его жизни наступит момент и он найдет ответы на свои вопросы. Но и в самых смелых желаниях вряд ли мог предположить, что это наступит так скоро. Собственные часы Лазорио шли исправно и точно. Механизм работал. Время отмерялось. Жизнь продолжалась.

…Увидев подъехавшую машину скорой помощи, Эдмон и Марат поднялись. До того хмурые и уставшие, они сидели рядом, погруженные каждый в свои мысли. Теперь лица обоих оживились. К машине они приблизились, когда Софию, положив на носилки, уже собирались отправлять. Мимоходом Лазорио отметил, что даже искаженные страданием, черты лица девушки отличаются необыкновенной красотой. И так же, как у брата, на них лежит отсвет утонченности и благородства.

Встретившись с ней взглядом, он улыбнулся.

– Все будет хорошо, Софи, – проговорил на французском. Она ответила благодарной улыбкой:

– Я обязана вам жизнью. Возможно, мы больше не увидимся. Но хочу, чтобы вы знали. Отныне у вас есть сестра, – затем взглянула на Тиграна, державшего ее за руку, и добавила: – Сестра и брат, которые будут помнить о вас.

Брови Лазорио взметнулись вверх, в глазах возник неподдельный интерес. Она отвечала на французском языке, что приятно его удивило.

Не обратив внимания на его замешательство, София, оттянув книзу широкий ворот свитера, сняла с шеи массивную, золотую цепочку с подвеской, украшенной крупными бриллиантами. Даже человеку, не искушенному в тонкостях ювелирного искусства, и тому, сразу стало бы ясно, что вещь эта старинная и дорогая. Подвеска представляла собой голубя, несущего в клюве ветвь цветущего дерева.

Она протянула медальон Эдмону:

– Возьмите на память. Это принадлежало моей прабабушке. Согласно библейской легенде, голубь принес Ною оливковую ветвь. После чего он вместе с семьей покинул Ковчег. У голубя на подвеске – ветвь абрикоса. Это дерево по латыни звучит как Armenica. Оно схоже с именем моей родины. У вас опасная, тяжелая профессия. Пусть этот старинный медальон станет вашим талисманом. В трудный час вы пришли на помощь Армении. Отныне моя родина будет защищать вас.

– Да, да, берите! – подхватил и Тигран. К ним приблизился Кабю.

– В чем дело, Эдмон? – послышался рядом его неуверенный голос. – У тебя такой вид, будто… – он не договорил и умолк.

– Откуда это у вас? – обретая дар речи, хриплым от волнения голосом ошеломленно воскликнул Лазорио, обращаясь к Софии.

Девушка взглянула на него с недоумением.

– Он принадлежал моей прабабушке, – повторила она.

– Как ее звали? – потребовал Эдмон. Похоже, излишне резко. Но он чувствовал, что выдержка вот-вот изменит ему.

Пьер и Тигран обменялись встревоженными взглядами.

– Пожалуйста, назовите ее имя, – уже спокойнее и тише, почти ласково, попросил ее Лазорио.

– Анастасия Лазорян, урожденная Арзумовская.

– Что здесь происходит? – подошел к ним командир группы Жерар Жюли. – Девушку надо немедленно отправить в больницу. В чем причина задержки? – осведомился он.

– Прабабушкой Софи была Анастасия Арзумовская, мужем которой, надо полагать, являлся армянский князь Георгий Лазорян, – крайне взволнованный, тем не менее четко ответил Эдмон.

Но для людей, ставших невольными свидетелями этой сцены, ответ Лазорио мало что объяснял.

– О чем он говорит, София? – заметно нервничая, обратился к сестре брат. – Почему медальон брать не хочет?

Однако та, не замечая его слов, пристально вглядывалась в лицо Эдмона Лазорио.

– Не может быть, – наконец проговорила она потрясенно. – Ведь они погибли во время погромов пятнадцатого года.

Наступило долгое молчание…

Люди, ставшие очевидцами этой сцены, с возрастающим вниманием переводили взгляды с Софии на Эдмона. Кабю,

друг Лазорио и вхожий в их семью, всерьез обеспокоился странным поведением Эдмона. В какой-то момент его глаза остановились на руке девушки, лежавшей поверх одеяла, которым ее укрыли. В наступившей тишине его возглас прозвучал особенно громко.

– Откуда у девушки медальон твоей бабушки?! – ошеломленно спросил Пьер, обращаясь к другу.

– Лазорио, может, объяснишь, что здесь происходит? – в свою очередь нетерпеливо потребовал Жюли.

Эдмон вздрогнул, сбрасывая охватившее его оцепенение. Затем медленно обвел взглядом всех собравшихся. И тут его лицо озарилось радостной улыбкой:

– Боюсь ошибиться, но, кажется, только что я имел счастье обрести двух кузенов – сестру и брата.

Стоявший рядом Овсепян быстро перевел его слова Тиграну.

– Какие кузены? О чем он говорит? – не сразу понял тот. Эдмон бережно взял Софию за руку, в которой та продолжала держать подвеску. В лучах зимнего солнца вкрапленные в нее бриллианты ярко вспыхнули радужными бликами. Их блеск поневоле заворожил и притянул взоры присутствующих.

– Среди реликвий нашей семьи есть точно такой же медальон, – пояснил Лазорио. – Но главное… – он сделал многозначительную паузу. Потом закончил: – Мою прабабушку тоже звали Анастасия. Она была русской графиней из рода Арзумовских. Незадолго до начала Первой мировой войны Анастасия вышла замуж за армянского князя Георгия Лазоряна.

Услышав перевод Овсепяна, Тигран в смятении взглянул на Лазорио. Происходящее показалось ему слишком фантастическим, чтобы претендовать на истину. Всего два дня тому назад он думал, что остался единственным выжившим из их семьи. Боль утраты настолько потрясла его, что сразу после катастрофы Тигран неистово взмолился, мечтая о собственной смерти как о высшем благе. Его разум и душа, казалось, тоже бесследно канули во мраке холодной и бездонной пропасти небытия, оставив этому миру лишь телесную оболочку, какой, должно быть, являются неприкаянные призраки. Но потом во мраке блеснул луч света: он нашел Софию. Живой. И словно родился заново. С этого момента все его мысли, желания, чувства и молитвы были обращены к одному – разомкнуть каменные объятия смерти, которые удерживали сестру. Это удалось. Но, мало того, вдруг выясняется, что один из тех, кому он обязан спасением жизни своей сестры, приходится ему родственником. Этот человек – его брат.

– Ты все правильно понял? Ничего не напутал? – все еще сомневаясь переспросил Тигран у Марата.

Овсепян утвердительно кивнул:

– Правильно, правильно, Эдмон – ваш двоюродный брат.

Французские и австрийские спасатели, уяснив, в чем заключалась причина задержки, принялись оживленно переговариваться. То и дело слышались их взволнованные восклицания, недоверчивые вопросы и не менее убедительные ответы. Что же до Лазорио, то, в силу обстоятельств, оказавшись в центре внимания, он явно испытывал смущение и неловкость.

Видя его состояние, Жюли дружески похлопал Эдмона по плечу:

– До завтрашнего утра можешь считать себя в увольнении. Извини, больше времени дать не могу, сам понимаешь, работы предстоит еще много. Но обещаю, когда закончим, перед отъездом обязательно выкрою для тебя денек, чтобы ты провел его с сестрой и братом. Думаю, вам есть, что рассказать друг другу.

– Спасибо, – от души поблагодарил его Лазорио.

После, вдвоем с Тиграном, они доставили Софию в госпиталь. Убедившись, что ее жизни ничто не угрожает, Лазорио предложил проехать на базу. И уже там, отыскав более или менее тихое место, они смогут спокойно поговорить. Хотя бы и в течение нескольких часов, что оставались до утра следующего дня. Как бы там ни было, но для них эта встреча означала поистине щедрый дар судьбы. Тигран без раздумий согласился. Вдобавок, выяснилось, что оба неплохо владеют немецким языком, что значительно облегчало общение. Но более всего Тиграна поразил тот факт, что Эдмон знает также и армянский язык! Но из ложной скромности не решался сказать об этом своим коллегам. Лазорио полагал, что одно дело – пользоваться родным языком далекой родины в кругу своей семьи. И совсем иное – уже здесь, в самой Армении. Ведь он никогда тут не был, пояснил Эдмон. Не знает особенностей современного армянского языка, его диалектов. К тому же, у него сильный французский акцент. Однако Тигран, мигом проведя «тестирование», сразу же развеял его сомнения. А в завершение взял с Эдмона слово, что тот обязательно расскажет об этом своим коллегам. Это значительно облегчит работу французских спасателей – привел он самый веский аргумент.

Они расположились в палатке, наспех соорудив скромный, но все-таки праздничный стол. Помянув погибших, помолчали. По их лицам можно было догадаться, что оба еще не до конца осознали реальность этой встречи.

– Ты очень похож на прадедушку, – неспешно заговорил Лазорио. – В нашем родовом замке, в окрестностях Лиона, есть его портрет…

– Ты живешь в замке? – удивленно переспросил Тигран. Лазорио мягко улыбнулся:

– В моем роду две ветви. Одна – отцовская, восходит к династии армянских царей Артешесидов. Вторая – материнская, принадлежит к французскому роду де Шалон, в котором, к слову, были рыцари-храмовники. А один из них даже имел звание орденского магистра.

– Тамплиеры, – со значением, понимающе кивнул Тигран.

– Когда я увидел тебя в первый раз, твое лицо показалось мне знакомым, – продолжал Эдмон. – В то же время я был уверен, что раньше мы не встречались. Только после того, как София показала медальон, я понял, где мог тебя видеть. Вернее, кого ты напоминаешь. Ты поразительно похож на Георгия Лазоряна!

– Но как получилось, что до сих пор мы ничего не знали друг о друге? – задал резонный вопрос Тигран.

– Об этом, наверное, можно написать роман. У Анастасии и Георгия была удивительная судьба. На их долю выпало пережить семейные драмы, крушение нескольких империй и две мировых войны. Порой им приходилось жить под чужими именами, быть свидетелями и участниками невероятных событий. Но, несмотря на трудности, потери и невзгоды, эти два любящих человека всегда оставались верными девизу, выбитому на гербе рода Лазорянов… – Он интригующе улыбнулся: – Иногда судьба совершает немыслимые повороты. Удивительное дело, на родовом гербе династии де Шалон значились те же слова, что и у Лазорянов. Девиз обоих гласил: «Честь и долг». К сожалению, у нас мало времени для вопросов и ответов. Но, надеюсь, наступит день, когда наша семья с радостью будет встречать тебя и Софию во Франции.

– Когда это еще будет, – скептически заметил Тигран.

– Такой день обязательно придет, – заверил его Эдмон.

– Главное, мы встретились. Я верю, уже ничто не сможет нас разлучить.

КНИГА ПЕРВАЯ. ГЕОРГИЙ ЛАЗОРЯН

ИНТЕРЛЮДИЯ

Из истории международной дипломатии

…В преддверии Первой мировой войны, на Балканах, не раз выступавших в качестве катализатора вооруженных конфликтов, вновь назрел кризис. Балканские государства, договорившись между собой, решили начать войну против Турции. Созданию балканского блока весьма успешно способствовала российская дипломатия. Однако Россия рассматривала его не столько как противовес в отношениях с Османской Портой, сколько в качестве орудия влияния в противостоянии с Германией и Австрией. Говоря другими словами, в возникновении союза балканских государств она видела один из этапов подготовки к неминуемой мировой войне.

Российский посол в Константинополе Чарыков предлагал даже пригласить Турцию войти в состав блока, с твердыми гарантиями ей добрососедских отношений со стороны балканских стран. Он рассчитывал парализовать австро-германское влияние на Ближнем Востоке. Но его план имел недостатки и ряд препятствий.

Турция, находившаяся на тот момент под большим влиянием Германии, вряд ли осмелилась бы на подобный шаг. А, например, Болгария, выигрывая многое от союза против Турции, ничего не могла получить от союза с ее участием.

Так или иначе, но в Петербурге победила другая точка зрения. Ее сторонники высказались за создание блока, который представлял бы собой объединение только христианских государств Балканского полуострова.

Горячим сторонником такой коалиции выступал в первую очередь посланник в Сербии Гартвиг. Из числа балканских государств Сербия более всего была заинтересована в подготовке к борьбе с Австрией. Но Болгарию и Грецию нелегко было склонить к созданию блока, направленного только против Австрии. Их национальные интересы могли восторжествовать лишь в результате победы над Портой.

Основная трудность при создании балканского союза заключалась в том, чтобы достигнуть соглашения о разделе Македонии между Сербией, Болгарией и Грецией. Немалые осложнения при дележе турецкого наследства могли возникнуть в том числе из-за судьбы Албании. Захватив Албанию, Сербия получала выход к морю. Именно поэтому Австро-Венгрия и не допускала передачи Албании сербам.

Переговоры о создании балканской коалиции начались по инициативе Сербии. В апреле 1911 года ее премьер-министр Милованович предложил болгарскому посланнику Тошеву заключить соглашение «о полюбовном разделе сфер влияния в Македонии». Оно послужило бы основой для совместного военного выступления против Турции. Однако болгарское правительство поначалу отнеслось отрицательно к этой инициативе. Но вскоре переговоры возобновились. Толчком для них явилось начало итало-турецкого вооруженного конфликта. Болгарский кабинет посчитал, что эта война может создать благоприятные условия для выступления против Турции, и сам обратился к Сербии.

Идея сербо-болгарского соглашения встретила одобрение в министерстве иностранных дел Российской империи. Вместе с тем русское правительство заявило, что «самовольное выступление» славянских держав не встретит сочувствия в самой России. Оно объясняло это соображением того, что несвоевременно затеянный конфликт может явиться поводом для вмешательства со стороны Австро-Венгрии и в результате спровоцировать войну в Европе. Таким образом, образование балканского блока представляло для России немалый интерес, но также таило в себе и большой риск.

В чем он состоял, весной 1911 года изложил в своем донесении секретарь русской миссии в Софии Урусов. Речь шла о том, что в случае успешных договоренностей между Сербией и Болгарией, они смогут начать войну против Турции. Война эта, в свою очередь, чревата возможным вмешательством Германии и Австро-Венгрии раньше, нежели Россия закончит восстановление и реорганизацию своих вооруженных сил.

«Прекрасно понимая, – писал Урусов, – что Россия на Ближнем Востоке имеет неистребимые великодержавные исторические интересы, здешние политики учитывают то обстоятельство, что она никогда не откажется от славянской политики, как и от защиты и поддержки своих славянских аванпостов на Балканах. В итоге Россия неизбежно будет вовлечена в войну, начатую помимо ее желания славянскими державами».

Впрочем, выгоды балканского союза представлялись российской дипломатии настолько бесспорными, что перевесили все опасения, связанные с его созданием.

В ноябре 1911 года сторонники блока посетили Париж, где убедились, что французское правительство также благосклонно относится к идее создания коалиции балканских государств.

Наконец, в марте 1912 года состоялось подписание сербо-болгарского союзного договора, который сопровождался рядом секретных приложений.

В частности, суть ст. 1 одного из основных приложений состояла в том, что Сербия и Болгария в удобный для себя момент готовы напасть на Турцию. С точки зрения России, это была наиболее опасная статья, таившая в себе риск вовлечения России в преждевременную и ненужную войну. Но обойтись без нее не представлялось возможным: это была плата, за которую Болгария соглашалась выступить на стороне Антанты. Впрочем, некоторую страховку представляло обязательство, взятое на себя обеими государствами. Перед тем, как начать военные действия против Турции, они должны были предварительно запросить согласие официального Петербурга.

В Петербурге понимали, при наличии в Сербии и Болгарии национального подъема, отказ в поддержке чреват для России огромным осложнением. Она может потерять авторитет и престиж в обеих славянских странах. Как и в целом утратить часть своего влияния на Балканах.

Кроме того, имелась ст. 2 Договора, которая предусматривала условия послевоенного раздела Турции.

12 мая 1912 года договор был дополнен подписанием сербо-болгарской военной конвенции. В случае войны против Турции или Австрии Сербия должна была выставить 150 тысяч человек, а Болгария – 200 тысяч человек.

Исчерпывающую характеристику союза дал тот же Урусов: «Заря болгаро-сербского соглашения не есть заря мира. Соглашение это рождено войной и рождено для войны». Он особенно отмечал тот факт, что Болгария не станет ждать, пока договор понадобится для бесполезной ей защиты Сербии от Австрии, а постарается использовать его скорее, форсируя войну с Турцией.

Одновременно с сербо-болгарскими, шли переговоры Болгарии и Греции. Последняя, в мае 1912 года, предложила Болгарии свой проект союзного договора. Обе стороны брали на себя обязательства оказать друг другу военную помощь при нападении Турции на одну из них. А также в случае нарушения Турцией их прав, вытекающих из международных договоров или даже вообще из международного права. Словом, данные формулировки допускали ничем не ограниченный выбор предлога для начала войны. Болгария довела до сведения России проект договора. Российская имперская дипломатия попыталась несколько ослабить агрессивность Греции, но безуспешно. 29 мая греко-болгарский договор был подписан.

Справедливости ради, нельзя не отметить, что российская дипломатия, участвуя в создании коалиции балканских государств и выковывая орудие для надвигающейся мировой войны, переоценила свое влияние. Балканский блок начал действовать раньше, чем завершилась военная и дипломатическая подготовка России, необходимая для того, чтобы использовать его в своих целях. Не желала войны и Австро-Венгрия – главный соперник России на Балканах. Но все попытки отсрочить надвигающуюся войну – как в России, поддерживаемой Францией, так и со стороны Австро-Венгрии – оказались тщетными и потерпели неудачу. Союз балканских государств вышел из-под контроля дипломатии ведущих европейских держав. Осенью 1912 года они сознательно пошли на острую конфронтацию с Турцией.

9 октября 1912 года боевые действия против Турции начала Черногория. 17 октября – Сербия и Болгария. 18 октября – войну Турции объявила Греция.

Войска балканских союзников нанесли Турции сокрушительное поражение, захватив большую часть территории Европейской Порты. Болгарская армия стремительно продвигалась в сторону Константинополя. Итог этой войны казался предрешенным.

В сложившихся обстоятельствах, понимая, что на карту поставлено дальнейшее существование Оттоманской империи, 3 ноября 1912 года турецкое правительство обратилось к ведущим европейским державам, прося их принять на себя миссию посредников в урегулировании ситуации и мирных переговорах. Обращение Порты не осталось без ответа и нашло понимание. В первую очередь со стороны России и Австрии, с нетерпением ожидавших конца войны. У обеих держав на это были свои причины.

Правительство России боялось, что падение турецкого владычества над Константинополем даст повод другим державам ввести в проливы свои военно-морские силы. Австро-Венгрия не в меньшей мере была обеспокоена появлением сербов на берегах Адриатики. Свои интересы преследовали так же Германия, Франция и Англия. В итоге именно русское правительство выступило с предложением разрешить спорные вопросы путем совместного их обсуждения представителями великих держав.

В середине декабря 1912 года в британской столице – Лондоне, приступили к работе одновременно две международные конференции. На одной встретились друг с другом воющие стороны – Турция и страны балканской коалиции. На другой – заседали представители шести ведущих европейских государств. Это были Россия, Франция, Англия, Германия, Австро-Венгрия, Италия.

Ход переговоров был неоднозначным и проходил трудно. Турция, как и ее балканские противники, имели своих покровителей среди великих держав. Порта – в лице Германии и Австрии, государства балканского блока – в лице Антанты и, прежде всего, России. Образовался бесконечный ряд спорных проблем, которые всплыли на поверхность, едва на Балканах вспыхнула война.

В этот напряженный период международных отношений, 23 января 1913 года, в Турции произошел государственный переворот. К власти пришел младотурецкий кабинет Махмуда Шевкет-паши. Поощряемое Германией, новое турецкое правительство собиралось занять на переговорах непримиримую позицию. Особенно в отношении России.

Ранее российское правительство сообщило Порте, что если она не пойдет на уступки и возобновит военные действия, то Россия не гарантирует сохранения своего нейтралитета. Но после прихода к власти младотурецкого кабинета уже Германия дала понять Петербургу, что она сочтет военное выступление против Турции как угрозу для европейского мира.

Тяжелый переговорный процесс грозил зайти в тупик, когда 3 февраля 1913 года балканские союзники возобновили военные действия против Турции. И снова османов одна за другой преследовали неудачи. В марте пали крепости Адрианополь и Янина. Турция вынуждена была вторично запросить мира. Но в этот раз ей помогли острые разногласия, возникшие между ее противниками: Болгарией, Сербией и Грецией. Назревала новая война за передел наследства Оттоманской Порты.

Когда после падения Адрианополя Болгария начала спешно передислоцировать свои войска, это вызвало в Петербурге крайне тревожные настроения. Вновь возникла угроза появления болгарской армии на побережье проливов и в Константинополе. Российский Черноморский флот был приведен в боевую готовность и уже собирался отплыть к Босфору. В этот период Россия оказала колоссальное дипломатическое давление на Софию, требуя от Болгарии немедленного перемирия с Турцией. В обмен на это ей было обещано содействие в предстоящем торге с Сербией за послевоенный раздел добычи.

Наконец 16 апреля 1913 года было заключено перемирие между Болгарией и Турцией, а 20 апреля – их примеру последовали другие страны по балканскому блоку.

Переговоры в Лондоне возобновились. Но они посеяли между союзниками еще больше противоречий и конфликтов. Никто не желал уступать, существовала вероятность, что они затянутся до бесконечности. Тогда Грей, председатель мирной конференции, весьма откровенно заявил ее участникам, что желающие приглашаются немедленно подписать мирный договор. А тем, кто с ним не согласен, «лучше покинуть Лондон». Его заявление возымело действие.