Отравленные земли

Вскоре я сверился с картой. Мы ухитрились быстро покрыть приличное расстояние, и до Каменной Горки оставалось где-то полдня, почти по прямой. Мы уже достигли Моравских Ворот, леса стали реже, среди хвойных замелькали дубовые; всё чаще попадались бурные реки, через которые перекидывались крепкие узкие мостики. Приободрившись, я предложил остановиться на обед.

Местность снова стала малолюдной, и до ближайшего пункта, обещавшего отдых и что-то горячее, мы ехали ещё полчаса. Заведение оказалось широким и приземистым, очертаниями напоминало распластанного экзотического зверя – черепаху с мшистым панцирем округлой крыши. Потолки в трапезной зале были низкими и прокопчёнными; рисунки на стенах – как ни удивительно, с мотивами Mortis Saltatio[19] – потемнели. В помещении стоял шум: смесь нескольких гудящих наречий сразу врезалась в уши.

Януш, как всегда, отверг мою компанию за столом: этот добряк с трудом переносит неаппетитные медицинские беседы, которые я имею привычку вести во время еды. Сегодня он тоже немедля нашёл общество получше – двух конюхов и лакея, те сопровождали какую-то знатную особу, трапезничавшую в соседней, уединённой комнате. Я же устроился в гуще простых посетителей, в гордом одиночестве за угловым столом, и принялся изучать некое блюдо местной кухни, считавшееся здесь лучшим и с небывалой помпезностью поданное мне в аккомпанементе белёсой варёной капусты. Как оно называлось, я не запомнил, но там явно фигурировало слово «колено»[20].

Уединение давало мне хорошую возможность прислушаться и осмотреться. Посетители преимущественно были местные: просто одетые, заросшие, крупные, не стесняющиеся ни крепких слов, ни зычного смеха. Лишь изредка попадался кто-то, в ком удавалось распознать заезжего – по деталям туалета, по жестам, в конце концов, по настороженному или заполошному виду.

Один из таких надолго привлёк мой скучающий взгляд – долговязый рыжий мужчина лет тридцати, с лицом будто бронзовым. Этот явно неестественный тон выдавал путешественника, причём по югам. Наряд был скромным: коричневый камзол без вышивки и отделки, серый жилет и грубая рубашка без кружева. Тем не менее он не сошёл бы за простого бродягу: из-за манер, и состояния кожи, и ухоженных пышных волос. Посмотрев на мужчину подольше, я предположил, что он англичанин из породы обнищавших дворян-авантюристов или из той же породы голландец, мой земляк. Как и я, он сидел один и только что окончил трапезу, посуду с его стола как раз убирали.

Я хотел отвернуться, но тут незнакомец перехватил мой взгляд и поднялся. Видя, что он направляется навстречу, я поспешил улыбнуться, несколько сконфуженный: наверняка моё рассматривание ему не понравилось. Тем не менее, приблизившись, мужчина этого не выказал, вопрос задал приветливо:

– Позволите? – Тёмные, почти чёрные глаза встретились с моими, голос был хрипловатый, но приятный. – Знаете, давно не обедал в приличном обществе, всё несло в дикие путешествия.

Он говорил на неплохом немецком, но я всё же рискнул пригласить по-английски:

– Разумеется, присаживайтесь. Я тоже опасаюсь одичать.

Он без удивления кивнул, ненадолго отошёл, заказал ещё вина. После этого, улыбаясь, уселся за мой стол и поинтересовался уже на английском:

– Значит, и вам недоставало компании, доктор?

– Пожалуй, – подтвердил я, отодвигая пустое блюдо. – В краях, куда я направляюсь, едва ли она у меня будет. – Тут я понял, как он назвал меня, и шутливо уточнил: – Вы угадали мою профессию по неким внешним признакам? Вы случайно не из штабных? Это ведь они различают шпиона чуть ли не по запаху.

Он негромко рассмеялся и изобразил задумчивость, постукивая по столешнице широкими пальцами: на указательном левой руки не было ногтя, зато поблескивал перстень без камня – тускловатая золотая печатка, соколиная голова. От вида вещицы в воспоминаниях что-то шевельнулось, и мой собеседник тут же их подстегнул:

– Что вы, всё проще. Нас как-то представляли друг другу на вечере у молодого ван Хелена. Но я нисколько не обижен, что вы меня забыли, довольно много народу жаждало тогда пожать вам руку, ваше… как вас теперь? Сиятельство? Высочайшество? Барон?

– Доктора достаточно, – хмыкнул я. Это пренебрежение к титулам нравилось мне куда больше бесконечных «превосходительств». – Я сам ещё не привык и не то чтобы хочу.

Присматриваясь к худому лицу внезапного собеседника, я действительно что-то припоминал. Леопольд ван Хелен… это же сын моего земляка Иоганна ван Хелена, после его смерти принял управление любимым моим «Венским вестником», газетой, без которой я, как и многие, уже не представляю утро. Интересный, хваткий, усердный юноша… ну разве что в последние годы поддался моде, слишком увлекся новыми, зачастую неоднозначными темами, на которые пишут для него столь же неоднозначные люди. Кажется, и мой знакомый незнакомец – из пёстрого круга редакционных агентов.

Когда прозвучало имя, я вспомнил окончательно.

– Арнольд Ву́дфолл, свободный собиратель новостей. Хотя я предпочитаю итальянское avvisatori[21]. Звучит благороднее.

Я сдержал усмешку. Ловкие разночинцы, бастарды, самозванцы, мистификаторы и прочие неаристократы и недоаристократы тяготеют к «благородным» словам, замечаю не впервые. Но Вудфоллу выбранное определение действительно шло, да и весь обманчиво неброский облик сидел ладно, словно лоснящаяся пятнистая шкура на хищнике. Я кивнул и внезапно припомнил новую деталь, а именно – какие конкретно материалы поставляет ван Хеллену мой avvisatori. Точно: мода, темы, будь они неладны – без них сидел бы я дома! Если я прав, то судьба иронична.

– Так-та-ак. Не вы ли пишете всякие ужасы о magia posthuma[22] и, в частности, о чудовищах, например вампирах? – уточнил я и получил бодрый, небрежный кивок.

– Вспомнили! Польщён!

Он и правда приосанился, сверкнул зубами, но я шутливо его осадил:

– Вот как… вы, значит, пугаете читателей небылицами, а мне потом лечить взволнованную душу и такое её проявление, как morbus ursi![23]

Но Вудфолл только засмеялся, пожимая крепкими плечами. Подмигнул:

– Ну-ну, я не пугаю. Я предупреждаю. И, между прочим, рискую жизнью, разъезжая туда-сюда и собирая мрачные секреты!

Облик его и правда говорил о риске: на руках и шее темнели кое-где следы подживших ссадин и ожогов, одежда явно видела что-то помимо письменного стола и шуршащего пера. Впрочем, я не обманывался: скорее всего, передо мной был просто любитель драться в заведениях вроде нашего нынешнего. И большой мастер удирать от толп, так или иначе недовольных его творческими трудами, и от отцов хорошеньких девушек, наверняка падких на эти глубокие жгучие глаза, вкрадчивые интонации и хищную стать.

Аккомпанируя моим ироничным размышлениям, он всё щебетал:

– А не читали мой недавний отчёт о краснокожих и их шаманах-оборотнях? Я провёл в Новом Свете полгода, едва вернулся целым! Америка – тот ещё ящик Пандоры. А что таится в египетских песках… – Он повёл рукой, сверкнул перстнем-соколом.

Оттуда и привёз; что-то столь же дикое – кажется, о суровых татуированных бедуинах, стражах руин, пытавшихся не дать ему влезть в чей-то могильник, – он рассказывал и у ван Хеллена, под аханье дам и уважительное цоканье языков мужчин. Но не на того напал сейчас! Я шутливо погрозил ему пальцем:

– Если тот «отчёт» столь же правдив, сколь ваши россказни о встающих мумиях и потом ещё о румыне… сербе… ком там… Благоевиче, который якобы покусал девять…

– Четырнадцать! – поднял палец avvisatori, копируя мой жест.

– …человек, то неудивительно, если я бросил его, завидев ваше имя и первые строчки!

Я говорил без резкости. Я прекрасно видел, что его, так же как и меня, лишь забавляет праздный спор, на выходе из которого каждый всё равно останется при своём. И всё же, дослушав меня, Вудфолл покачал головой с видом чуть разочарованным. Ответил тоже мирно, но не без капли лукавого, многозначительного упрёка:

– Доктор, я безмерно уважаю ваш научный опыт и ум, больше – только вашу заботу о людях. Но ваше узкое мышление просто поражает. Что-то за гранью есть, разве жизнь не показала вам этого за годы жизни? Должна была делать это почаще, чем мне.

И делала. Я не раз задавался вопросом, почему, например, единственный остался жив среди братьев и сестёр, почему рано похоронил родителей и Мастера[24] – не мог ведь принять на веру слова некоторых духовников, что семья наша, уходящая корнями в тёмные ранние игры престолов, проклята за небывалый дар кого-то из предков-воинов призывать флотилии мёртвых кораблей струнной музыкой?[25] Удивляло меня и многое другое: пациенты, излечивавшиеся от касания к мощам, противоестественное расположение органов в некоторых анатомируемых трупах, тяга нашей старой кошки ложиться нам на больные места и наступающее следом облегчение… Да, я никогда не отрицал загадок жизни – но не считал их неразрешимыми. У всего рано или поздно найдётся ответ – если не верить в это, то во что?

– Пробовала, – ответил я Вудфоллу. – Но она же порой подбрасывала элементарные объяснения совершенно невероятных вещей. Взять хоть «чудодейственные» травы и минералы, в которых на самом деле просто есть полезные действующие вещества, некоторые из которых я – или мои коллеги – уже выделил.

Пока я договаривал, Вудфолл усмехнулся, вдруг вынул из кармана колоду карт и начал мешать их. Словно чётки перебирал, помогая себе сосредоточиться, – так ощущался этот шуршащий перестук. Сначала медленно, потом быстрее, быстрее, быстрее. Я замолк.

– Что-то разгадывается. Что-то – нет. Это как… брэг или похшпиль[26], например. Жизнь милостиво зовёт вас в игру и даёт вам выбор веры. Выбирайте.

Вера, загадки, разгадки… точное эхо моих недавних мыслей. Какой же странный человек – разбередил во мне так многое, и так стремительно.

Я следил за его ловкими руками, за мелькавшими меж пальцев лицами дам, королей, валетов. Колода была необычная: золотые и серебряные изображения на у́гольной бумаге. Явно дорогая вещь, дорогая – и пугающая, учитывая скалящиеся со стен скелеты. Приглядевшись, я убедился, что «рубашку» карт составляет орнамент из костей.

– Откуда такая диковина? – поинтересовался я. – На немецкие колоды не похоже.

Вудфолл показал мне серебристую даму, укутанную вуалью, но тут же спрятал.

– От прекрасной русской авантюристки, встреченной далеко отсюда. Она увлекалась гаданиями, тайнами и сокровищами, потом увлеклась мной. Мы славно провели время да и разбежались каждый своей дорогой. Бабочка, огонь… Помните, как это бывает?

Карты замелькали ещё быстрее, от них уже немного рябило в глазах.

– Нет, – не поддался на фамильярность я. – Гадалки обычно не дарят свои колоды.

– С сердцем они порой отдают многое! – Вудфолл подмигнул, продолжая мешать карты. – Колоду, мысли, честь, если имеется… – На лице расцвела усмешка. – Ну не надо, не надо корчить ханжу! Вам не идёт эта гримаса, а я лишь рисуюсь от скуки. Колода действительно досталась мне по доброй воле. Она дар любви и мой давний талисман.

– А что же девушка?.. – Я не мог остаться равнодушным к судьбе безымянной гадалки. Как иначе мне, отцу двух цветущих девиц, на такое реагировать?

Вудфолл показал мне золотого короля, холодного, рогатого, метущего мантией пол и неуловимо похожего ликом на дьявола. От этого образа слегка пробрал озноб.

– Забудьте. – Тон теперь звучал сухо, отстранённо. – Девушка о ней и не вспоминает.

– А о вас?.. – Я заметил, как его руки дрогнули, и спохватился: к чему мне такие деликатные детали, тем более на десятой-то минуте беседы? – А впрочем, я примерно понял, оставим это, хотя жаль, что её здесь нет.

Я вовремя себя одёрнул: если какое-то впечатление производить и не люблю, так это впечатление оголтелого моралиста. Действительно, зачем ханжествовать? Девицы-то мои обе в меня, достаточно стойки к манящим улыбкам всяких жуликов. Вдобавок одна уже замужем, вторая пока мала… Ну а личное благочестие этого любителя баек меня не касается, да я и не услышал ничего оскорбительного или пренебрежительного. Когда авантюрист сходится с авантюристкой, так ли очевидно, кто из них бабочка, а кто огонь? Женщины во многом дают нам фору, одной такой я служу, но и помимо Императрицы разве мало история знает дерзких дам – вроде нашумевшей Марии Пти[27], – выдававших себя за принцесс, переодевавшихся в мужчин и похищавших алмазы и старинные мечи?

Я с усилием оторвал взгляд от замедлившейся пляски карт, avvisatori тут же их убрал. Жест был шулерский: я даже не заметил, в каком кармане колода пропала.

– А что касается веры, – возобновил я прежний разговор, – я уже выбрал, равно как и вы. Вы получаете деньги за вампиров и духов, с которыми знакомите скучающую публику, а я – за то, что напоминаю ей о насущных вещах вроде зубной гигиены и слабительных.

Несколько секунд мы смотрели друг на друга, а потом одновременно усмехнулись, криво и понимающе: туше́. Так усмехаются гвардейцы, решившие, что дуэль – всё же не лучший вариант досуга в сравнении с выпивкой. Вудфолл, зевнув, уселся удобнее. Кажется, секундная его печаль развеялась столь же внезапно, как набежала.

– Не теряться в нашем безумном мире, не качаться на его ветру – немалый талант, – задумчиво проговорил он. – Моё уважение. О вас, пожалуй, не зря говорят, что сбить вас с толку, равно как и сдвинуть с дороги, невозможно.

– И кто же это говорит? – заинтересовался я.

– Все, кто хоть что-то видел при дворе. – Он снова пожал плечами и поскреб сильно заросший подбородок. – Вашему блеску сложно не позавидовать, тем удивительнее, что вы снисходите до трапез в подобных местах… Кстати, могу я уточнить, куда вы едете?

Я задумался. Моя поездка не была, что называется, inсоgnitо, Императрица считала её не более чем формальной инспекцией, несмотря на все шутки, которыми сочла нужным меня напутствовать. Поэтому я решил продолжить занятную перепалку и заявил:

– Я отправляюсь лишать вас заработка: проведу немного времени в одном городке, где объявились вампиры, и разъясню ве́нцам, откуда же вылезают сии порождения больного воображения. Будет любопытно и самому об этом узнать… ну и заодно разобраться с некоторыми делами финансовыми.

Слова вызвали совершенно не ту реакцию, которой я ждал: Вудфолл сразу растерял бахвальство, закашлялся, подался вперёд. Напряжённо прищурившись, глянул куда-то за моё плечо, а потом губы его сжались.

– Значит, они наконец начали бояться…

Я обернулся, но не увидел ничего примечательного, лишь стену. На фреске два особенно хорошо сохранившихся скелета сопровождали печального разодетого короля к вратам Смерти, в углу чернели ещё какие-то силуэты – люди, чудовища?

– Ещё как, это перешло все границы. В городе сжигают трупы, довели до того, что наместнику пришлось выставлять на кладбище солдат, а сам он… – я спохватился, – …ладно, неважно. Но пора моравам понять, что они боятся только собственной тени и проблемы их нужно решать иначе.

Вудфолл слушал, по-прежнему не улыбаясь: весь как-то подобрался, стал ещё более похож на хищника. Оставалось надеяться, что в голове его не крутится что-то вроде «Ничего себе, какая пропадает статья!». Ещё увяжется за мной, такие люди обычно чересчур легки на подъём! Надеясь избежать этого, я напористо продолжил:

– Нет, на самом деле я нисколько не против этих ваших материалов, они бодрят и будоражат. Но я уверен, что вы сами понимаете: одно дело – тешить страшными новеллами и статьями образованную публику, и совсем другое – видеть, как суеверия, подкрепляемые байками, сказываются на жизни тех, кто не обладает достаточным…

– Умом? – укололи меня. За дело: наверное, от моего тона повеяло Мишкольцем.

– Опытом. Знаниями. – Теперь нахмурился я. – Не нужно иронии, я не считаю людей, живущих на краю империи, глупыми. Они просто в других условиях, и некоторые вещи не поддаются их рациональному толкованию. Нужен кто-то, кто объяснит, вот и всё.

– И вы претендуете на роль этого мудреца? – Снова край губ Вудфолла, продолжающийся, как я только сейчас заметил, розовато-коричневым шрамом, дрогнул. Насмешливо, брезгливо?

– Ни в коей мере не претендую. – То, как он теперь цеплялся к отдельным моим словам, даже удивляло. – Просто вынужден поехать и взглянуть на «вампиров». Как говорится, лучше один раз увидеть. И обсудить со всеми, кто должен услышать.

– Хм. – Вудфолл повёл носом, словно впервые что-то от меня учуял. – Хм, хм… Вы высокая… особа. Слишком высокая для таких задач, нет? При титуле, гербе и…

Всё же нашёл моё больное место и ударил как надо.

– Мистер Вудфолл! – шикнул я. Слишком он упёрся в мой статус, придавал ему значения больше, чем моей профессии. – Люди там едят землю! И умирают! А я, если хотите знать, и в Вене каждое утро принимаю больных из простых горожан[28], так вот, я не привык раздавать направо-налево приказы, сидя в сторонке!

Не нужно было этого сообщать, теперь я гадал, как это прозвучало: оправданием, хвастовством? Ни тем ни другим не было, но язык я прикусил. Хотя бы не проговорился о наместнике, священнике и прочих очевидно таинственных деталях. И правильно, потому что avvisatori, оставив без внимания гневную отповедь на лейтмотив «с гербом или без, я всё ещё прежде всего врач», немедля подтвердил мои опасения:

– А славный мог бы быть материал! – Но, наверное, тут он рассмотрел моё лицо, потому что спешно замахал руками. – Ладно, ладно! Я-то направляюсь в другое место, не собираюсь составлять вам компанию. Хотя… это ведь здесь, поблизости?

– Да. Каменная Горка, – как можно суше ответил я. – И думаю, настоятельно попрошу мне всё же не мешать, не будоражить людей. Хотя бы пока. Заедете потом.

Он на удивление покладисто кивнул и тут же потёр висок, что-то вспоминая.

– Погодите-ка. Не тот ли, случайно, городок, в котором стоит Кровоточащая часовня?

– Да, я слышал, там есть такая достопримечательность; по-моему, она же и единственная… – я нервно усмехнулся, – помимо вампиров. Интересно, почему так назвали?

– Что ж… – Он задумчиво опустил взгляд, на лбу прорезалось несколько морщин. Я ждал, опасаясь, как бы беседа не завихляла всё же куда-то не туда. Наконец Вудфолл снова поднял на меня глаза и полюбопытствовал: – Доктор, а вы вооружились?

Завихляла. Но ладно, это был лучший вариант, чем если бы он правда начал резко менять планы и напрашиваться в напарники.

– Чем – кольями, серебром или кошками? – пошутил я.

– Хотя бы распятием.

Поразительно, но его тревога выглядела искренней, он даже покосился на свой лежащий рядом плащ, будто запасное распятие ждало в кармане. Или всё же он мастерски меня разыгрывал, нагнетая? Я так и не решил, что думать, и потому нейтрально отшутился:

– Да не бойтесь, со мной ничего не случится. Я в любом случае староват, суховат и желчен, чтобы вызвать соблазн мною подкрепиться.

Сноски