Мальтийский крест. Том 2. Черная метка

Глава 16

Теперь Ляхову нужно было найти Фёста. Задача сама по себе не очень трудная, если он сейчас находится в Москве. Своей Москве, естественно. Всего и нужно, что позвонить по специальному телефонному аппарату, связывавшему со специальным коммутатором в квартире на Столешниковом. Если там никого нет, звонок переадресуется в иную реальность, где существует так называемая «сотовая связь», и аналог примет его, где бы ни находился. Это чудо техники «соседей» по-настоящему восхищало Ляхова, поскольку никаких других, принципиально отличающихся изобретений в том мире не было. Разница между там и здесь чисто количественная. С отставанием, как они с Фёстом просчитывали, на 30–50 лет, если не принимать во внимание гигантской политической и психологической разницы в жизнеустройстве общества. Причём такой, что тамошнему Ляхову и его соплеменникам здесь адаптироваться легко и просто, а наоборот – крайне затруднительно, если не невозможно. Без тщательной подготовки.

Фёст ответил на пятом или шестом гудке. Встретиться договорились завтра, прямо с утра. Для удобства – там же, на Столешниковом, чтобы Вадиму в Академию не опоздать: на днях у него экзаменационная сессия началась. Он сам моментами не понимал, зачем это ему до сих пор нужно. И без того всё неплохо складывалось. Так он и сказал однажды Александру Ивановичу, но тот его осадил.

– Знаешь, в ином качестве ты нам особо и ни к чему. Лихих боевиков мы в любой момент сотню найдём. А в вашем мире хоть один человек без легенды, с чистыми документами нужен. Да и тебе самому… Что с нами будет, вдруг да исчезнем мы в неизвестном направлении, на годы или навсегда? Ни за что не ручаюсь, а тебе жить и жить. Академию закончишь, не просто «флигель» – генерал-адъютантом станешь. И вдруг лет через тридцать появляюсь я или кто другой из наших… Будет к кому обратиться в верхних эшелонах.

Одним словом – убедил. Тем более что, пользуясь возможностями квартиры, мог время жизни на учёбу не тратить, за исключением семинарских занятий. За час до экзаменов заехал, хоть три дня, хоть неделю просидел над учебниками, и пожалуйста – входит в аудиторию чисто выбритый, хорошо отдохнувший, знающий всё, что требуется по курсу, и многое сверх того. Непременные двенадцать баллов по любому предмету и в перспективе – занесение на мраморную доску выпускников, окончивших Военно-дипломатическую Академию Генерального штаба с золотой медалью.

Вадим-первый встретил его в хорошем гражданском костюме, значит, здесь на улицу выходить не собирался. Впрочем, при необходимости и переодеться ему труда не составляло.

Немного поговорили просто так, обменялись новостями, на случай, если бы опять пришлось экстренно друг друга подменять, пусть пока обстановка этого и не требовала. Секонд особенно подробно остановился на приключениях Чекменёва в Одессе и на роли девушек то ли в спасении, то ли в мягком интернировании Катранджи. После чего перешёл непосредственно к сути.

– Понимаешь, Александр Иванович довольно долго уже не даёт о себе знать, – ответил Фёст, выслушав. – И я третий месяц – в свободном плавании. Заниматься мне есть чем, но в основном по старым разработкам. Там у нас тоже не совсем понятные дела творятся. И во внешней политике, и во внутренней. Зачистку почти всех, кто к московскому делу отношение имел, мы произвели, но, увы и увы, истинные вдохновители вторжения так и остались неизвестными. Предполагается, что или из очередной, нам пока неизвестной параллели просочились, или являются стопроцентным продуктом Ловушки. Бактериофаги как бы. А мы, значит, с её точки зрения – чистые болезнетворные микробы, угрожающие существованию курируемого ею организма.

Оттого в нашем богоспасаемом отечестве и вокруг него творятся всякие малоприятные дела, политологами и конспирологами всех мастей представляемые результатом заговора тёмных сил собственного разлива. Кто на либерал-демократов грешит, кто на сионских мудрецов, кто на возрождающийся тоталитаризм. Весело, одним словом.

– Не понял, – удивился Секонд. Он-то, будучи человеком общества с совсем другим менталитетом, был полностью уверен, что после раскрытия планов межвременных заговорщиков, ликвидации их материально-технической базы, изъятия всех хоть сколько-нибудь значимых фигурантов всё естественным образом и закончится. В этой России так оно и случилось. Если не считать эксцесса в Одессе. А на той стороне вышло почему-то по-другому.

– Завидую, – без всякой насмешки ответил Фёст. – Тому, что не понимаешь. Хорошо, значит, живёте. Точно так же большинства моих проблем не понял бы нормальный обыватель Монако, Андорры или княжества Лихтенштейн. Швейцарец и исландец, скорее всего, тоже. Но наша Россия – страна пространственная, с очень богатым историческим опытом, а также крайней гибкостью мышления её достойных представителей. Весьма развитой за семьдесят три года Советской власти, которая вас счастливо миновала.

Поэтому, наподобие какой-нибудь амёбы, порубленной на части, вся та масса (или, может быть, лучше сказать – эгрегор), породившая саму идею и техническую возможность агрессии, очень быстро восстановила силы и целостность, заново консолидировалась, переформатировалась, и теперь мы имеем… А что мы имеем? – Вадим-первый невесело усмехнулся, потянулся к сигарному ящику. – Мы имеем то, что случается, когда на полдороге бросаешь лечение антибиотиками. Или, если несколько иначе… «Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место займут сильные из слабых. Тоже жестокие… В конце концов придётся карать всех». Дальше объяснять не надо?

– Но так как же? Неужели Александр Иванович и прочие товарищи этого не понимали?

– Да всё они понимали. Со свойственным ему деликатным цинизмом Шульгин однажды сказал, что это – не лечится. А другого народа на место нынешнего ему взять неоткуда. Почему ««Братство» и предпочитает охранять Реальность на дальних рубежах, предоставив Главную Историческую последовательность имманентной ей участи.

– Но как тогда понимать всё остальное? – Секонд был явным образом обескуражен. Настолько прямо и с отчаянной безнадёжностью ни Фёст раньше, ни сам Шульгин с ним не говорили. Наоборот, складывалось впечатление, что после некоторых тщательно просчитанных вмешательств и корректировок в том мире постепенно станет не хуже, чем в этом. А теперь что получается? Тонущий крейсер, который некому и незачем спасать?

– Не всё так мрачно, – Вадим-первый понял его мысли, улыбнулся ободряюще (хотя кто на самом деле нуждался в ободрении?), – нам не привыкать. Ляг фотоны-гравитоны чуть в другой транспозиции[1], сидел бы ты сейчас на моём месте, а я – на твоём. И опять каждый считал бы, что только его мир настоящий, а другой – химера.

Они неоднократно обсуждали эту тему, но снова и снова что-то тянуло к ней возвращаться. Да и странно было бы, если б иначе.

– Мы с тобой оба врачи. Наше дело – лечить, пока есть хоть малейшая надежда. Вот и лечим. Если не произойдёт катастрофического срыва, глядишь, и обойдётся. Не каждая флегмона гангреной или сепсисом заканчивается.

Тут, конечно, не поспоришь.

– Тебе, наверное, легче, чем мне, живётся. Да и то не наверняка. У нас недавно результаты всемирных социсследований опубликовали, насчёт понятия «счастье». Так получилось, что жители Бангладеш (это такая страна, возникшая на месте Восточного Пакистана, площадью чуть больше Венгрии, но с населением 120 млн человек), по всем показателям чуть ли не беднейшие в мире, ощущают себя в пять раз счастливее, чем шведы или французы. Так что всё сугубо субъективно.

У нас вот на Кавказе очередная религиозная война разгорается, на Дальнем Востоке проблемы с деградацией инфраструктуры и китайской опасностью обостряются. И надо с этим что-то делать. Государственная власть мечется. Либо очередная тотальная война, по лекалам Ермолова и Барятинского, либо… Хрен знает что. Ни одна самая красивая девушка не может дать больше того, что она имеет, говорят французы, «ля плю белль филль…» и так далее. Равно и наши руководители. Куда ни кинь, всё клин. Приходится лично мне сейчас на темы процветания державы и наведения конституционного порядка задумываться. Единолично.

– Ну и как, успешно?

– Да пока справляюсь. Осталось только через несколько врожденных предрассудков переступить – и порядок. В одном тебе завидую – не попалась мне у себя девушка, вроде твоей Майи…

Фёст увидел лёгкое движение лицевых мышц Секонда и продолжил успокаивающе:

– Да ты не нервничай. Я, кажись, её у тебя отбивать не собираюсь. Характеры у нас давно и сильно разные. С тобой. С ней – тем более. Но почему так случилось – интересно. Должен же и у неё быть аналог?

– Возможно, и есть. Но вы с ней не пересеклись до сих пор почему-то. Ты у Шульгина не спрашивал? Возможно, всё ещё впереди.

– Вот ещё… – И сменил тему: – А не хочешь ко мне в гости сходить? Хоть на денёк. До третьих петухов. Ни разу ведь не был.

– Отчего и не сходить? – внезапно Ляхов испытал весёлую бесшабашность. – Только ведь Шульгин предостерегал…

– По-моему – ерунда. Я же с тобой здесь сижу – и ничего. Они сами туда-сюда непрерывно шастали. Можно рискнуть. Офицеры мы или твари дрожащие? Левашов с Лихаревым откуда твоих девчонок переправили? Чуть ли не с того света?

– Возможно, прямо с того. – Секонд уже не раз задумывался над этой загадкой и всё больше утверждался в своём мнении. – Уж больно много нестыковок, а спросить не у кого. Лихарев уму-разуму научен – без разрешения старших товарищей правду не скажет.

Вдруг его осенила новая идея, неожиданная, в чём-то забавная и наверняка могущая быть полезной.

– Майи своей, говоришь, тебе не хватает? Могу тебе кое в чём помочь. Мы ведь до сих пор процентов на девяносто – одна и та же базовая личность?

– Процентов не считал, но что-то в этом роде.

– Тогда есть кое-что предложить…

У него в кармане лежал пакет с полусотней фотографий, приготовленный для так и не состоявшегося разговора с Чекменёвым на «женскую тему». Там были изображены «валькирии», в военной форме на штурмполосе, в летних платьях и костюмах на палубе «Валгаллы» и на улочках городков и деревень на островах Южных морей, в купальниках на коралловых пляжах, на досках сёрфов и виндсёрфов.

И ещё Майя снабдила Вадима лично отобранными снимками из бани, выступая в роли не ревнивой жены, а партнёра и сотрудника. Ляхов думал их показать генералу, если тот начнёт слишком настойчиво вникать в загадку появления «этих феноменов». С помощью имевшихся в квартире приборов, оставшихся от Лихарева, часть фотографий была перемонтирована и стилизована так, что подтверждала как минимум два последних года земного существования девушек. В разных местах – Москве, Париже, Лондоне, Хабаровске, и в разном качестве.

Теперь они пригодились.

Передавая стопку Фёсту, Секонд почти демонстративно, как с карточной колоды, снял несколько верхних и отложил на край стола, «рубашками вверх».

– А там что?

– А там – потом. Смотри, что дал.

Тот начал с явным интересом. Что девушки хороши сами по себе, это понятно. Но сейчас подходил не как ценитель «ню» и остального, а как профессионал.

– Вот они, значит, какие, воспитанницы мадам Дайяны с Валгаллы.

Секонд сразу, как только они решили с Майей устроить «валькирий» на военную службу, сообщил об этом аналогу, и о том, что они направлены в новозеландский форт для дополнительной подготовки и специализации, тоже доложил. Но повидаться с новыми гостьями лично этот Вадим не нашёл времени. Не до того ему было.

– Они. И на вид супер, согласись, и боевое крещение выдержали с честью. Как минимум по «Анне» государь им отвесит. А может, и чего посолиднее.

– И что? Предлагаешь из них невесту выбрать?

– Почему бы нет? В отличие от земных, любая не только внешности отменной, но и нравственных качеств. Не изменит, не предаст, всегда поможет, а случится – и защитит. Со временем каждая ничуть не хуже новиковской Ирины будет…

– Смешно, ты не находишь?

– В прямой постановке и вправду смешно. А если подойти к вопросу прагматически? Нам с тобой нужна хорошая связная, чтобы по мелочи каждый раз не отвлекаться. И не только связная, а помощник, порученец, секретарь-референт, телохранитель. Постоянная смотрительница квартиры и входных-выходных порталов. Я знаю, ты там у себя сейчас фактически оставлен на произвол судьбы. В своём праве и с немалыми возможностями. А всё же?

– Правильно рассуждаешь. Жаловаться мне не на что. А скучно моментами бывает. Как, наверное, Роману Абрамовичу.

– Это – кто? Не слышал. А фамилия?

– Это и есть фамилия. Абрамóвич. Отчества не помню. Один пацан отечественный. Миллиардер. Деньгу зашиб, но до сей поры понять не может – зачем и для чего.

– Мы с тобой наверняка в лучшем положении, – кивнул Вадим-второй. – Этого Романа на наш перевальчик бы. – Он мечтательно усмехнулся. – Или пуля между глаз, или догадался бы о смысле жизни… Пушкин предпочитал в случае, когда мысли лишние в голову придут, откупорить шампанского бутылку, а я – свой винтарь вспоминаю и сопутствующие моменты. Хотя и потом разное случалось, а того – не забудешь.

Фёст кивнул. Ему объяснений не требовалось. До момента появления ударных вертолётов судьба и воспоминания у них были общие[2].

Он ещё раз перебрал фотографии. Разложил на столе, как карты пасьянса. Налево – в одежде, направо – «о натюрель». Посмотрел, подумал. Смотреть было на что. Хорошо, что оба врачи и на анатомические подробности способны почти не отвлекаться, воспринимая их так же, как и иные физические признаки пациентов.

– Вот эта мне отчего-то больше других нравится, – показал снимки девушки с длинными волосами платинового оттенка, падающими на плечи, мило и смущённо глядящей в объектив. Причём, как отметил Секонд, карточку, где она сидела на диване голенькая, в позе Русалочки с копенгагенской набережной, но чуть более откровенно, поскольку в чисто женской компании стесняться ей было нечего, Фёст, будто невзначай, задвинул ниже других.

Интересный штрих. Оба они мыслили и чувствовали почти одинаково, и тем не менее…

– Как же её..? – Ляхов сделал вид, что вспоминает. – Ну, да! Вяземская, Людмила. Имя соответствует, правильно? Слегка удивляюсь, что именно она тебе глянулась, однако – понимаю. Тот самый момент, где у нас расхождение намечается. Помнишь, не помнишь – лет до восемнадцати я влюблялся исключительно в Людмил. Три было. Потом Натальи пошли. Тоже три. Надеюсь, вторая и третья Майя мне не встретятся.

– И у меня Людмилы были. Одну, в семнадцать, обожал до потери самоуважения. Она меня понять не захотела. Её очаровал сорокалетний композитор, посвятивший ей ораторию…

Секонду показалось, что в голосе аналога прозвучала незабытая горечь.

– С Натальями проще получалось? – поинтересовался он, чтобы сравнить. У него самого флирты с Людами и Милами получались лёгкими, приятными, лишёнными драматизма.

– Не скажи, – ответил Фёст и замолчал, снова вспомнив нечто. Вертя в руках фотографии.

– А я знаю, почему тебе Вяземская понравилась, – провокативно заявил Вадим. Не то, чтобы издевался над аналогом, просто захотелось ещё кое-какие соображения проверить.

– Поясни, – ему тоже стало интересно, насколько далеко распространились расхождения личностей, или – сохранились сходства.

– Она – самая беспроблемная. Я это в яви увидел, сначала на занятиях, потом и в настоящем деле, а ты – по фотографии почувствовал. И не ошибся. Почему и как она такая получилась – не знаю. Но что есть, то есть. Однако сто из ста выбивает, что по фанерной мишени, что по живой… – неизвестно зачем добавил Секонд.

– Бывает, – почти равнодушно ответил Фёст. – Нас с тобой очки никогда особенно не волновали. Попал – не попал, вот и весь критерий. Теперь покажи ту, что спрятал.

– Пожалуйста. – Ляхов подал веером развёрнутые «три карты» с изображением Анастасии.

– Ну и что? – Фёст не понял игры двойника. – Не хуже, не лучше. – Однако в пальцах вертел как раз ту карточку, где Вельяминова была застигнута (случайно, конечно) в очень изящном повороте. Плечо приподнято, правая рука на уровне глаз, очень красиво прорисован переход талии в бедро и тот самый «глютеус», что и врачей заводит.

– Так уж?

– Нет, чертовщинка в глазах явно чувствуется, – начал сдавать позиции Вадим. – Но это, скорее, качество фотографии. А так – ничего сверхъестественного. И что?

– Как будто нас можно удивить сверхъестественным. Я попробовал на тебе проверить, что же именно в этой соплячке есть этакого? На меня – подействовало. На тебя, вижу, тоже. Мой лучший помощник Уваров потащился сразу… Жениться собирается.

– Уварова – помню, – сказал Фёст, только чтобы не промолчать.

– Да и бог бы с ним, с Уваровым, – махнул рукой Секонд. – В его двадцать семь холостых лет – на полковую телефонистку западёшь… Да ладно, сам знаешь. – Действительно, они оба это знали одинаково, при том, что услугами именно того типа девушек ни тот, ни другой не пользовались. По причине врожденного эстетства.

– Дело здесь ещё и вот в чём. По какой-то причине она и Новикову понравилась. Не в том смысле, а просто обратил он на неё внимание и как бы взял под своё покровительство. Есть мнение, что над психикой её он поработал, отчего от прочих сия девушка сильно отличается. Настолько, что сам господин Чекменёв заинтересовался. Со своих специфических позиций. И сдаётся мне, имеет виды… К государю-императору её подвести. Подарочек, так сказать, сделать.

Фёст рассмеялся.

– Надеюсь, ты-то этого не допустишь?

– Исключительно из-за Уварова. Там у них совершенно шекспировские страсти. А вообще вариантик, сам понимаешь, неслабый. Дайяна, между прочим, девочек именно для использования в роли агентов влияния на важных людей готовила. Ещё одну из их команды можно и к Катранджи подвести. Представляешь пассаж?

– А третью – к папе римскому, – усмехнулся Фёст. – Четвёртую – к нашему президенту. И так далее. Стоит ли умножать сущности сверх необходимого? От этого, похоже, все проблемы. Систему нужно максимально упрощать, а вы опять начинаете громоздить… Император, Катранджи… Я бы не затевался.

– Пожалуй, ты прав. Тогда обрубим. Если радикально – стоило бы вместо Вяземской тебе Вельяминову предложить. Великолепная помощница, уникальное оперативное и даже стратегическое чутьё. И из-под удара здесь выводится. Если Олег её всерьёз захочет, мне трудновато придётся…

– А Уваров как к такому отнесётся?

– Да, ему точно не понравится. Ей, наверное, тоже. Только-только начала понимать, что такое любовь, – и расставаться.

– Тогда остановимся… – Фёст снова перебрал фотографии, – на Вяземской и остановимся. А чего это они обе на «В»?

Теперь засмеялся Секонд.

– Майя с Татьяной дурака валяли. Взяли и всем фамилии для паспортов по справочной книге Петербурга выбрали. Лень им было страницы листать. Вельяминова, Волынская, Варламова, Витгефт, Верещагина, Вирен, Вяземская…

– У Колбасьева (или у Соболева) ещё смешнее описано. Там комфлота на Балтике затеял на эсминцы офицеров по фамилиям подбирать. На один – всех Ивановых, на другой Петровых и так далее. Лучше всего на «Забияке», кажется, вышло. Курочкин, Курицын, Цыплаков, Петухов, а командиром – Куроедов. Кто-то даже стреляться с горя собрался… И как, на службе столь нарочитым фамилиям никто из кадровиков не удивился?

– Ты знаешь, подозреваю, даже внимания не обратил.

– Без фантазии народ. «Мы ленивы и нелюбопытны» – кто сказал?

– Вроде Пушкин, но точно не помню.

– Вот и я не помню. Что подтверждает истинность сентенции. Так когда я могу в натуре со своей партнёршей познакомиться?

– Вот прямо сейчас, если угодно. – Секонд снял телефонную трубку и позвонил Уварову.

– Господин полковник, прошу не отказать в просьбе. Немедленно, если вас это, конечно, не затруднит и не идёт в противоречие с интересами службы, командируйте подпоручика Вяземскую для выполнения специального задания. Сроком на две недели, с выездом за пределы гарнизона. Проездные документы и суточные выписывать не нужно. Эти вопросы Управление берёт на себя. Прибыть… – он назвал известный Валерию адрес, – сразу по готовности. Форма одежды гражданская, при себе иметь личное оружие. За исключением полковника Тарханова о факте данного задания никого информировать не нужно…

Ляхов научился у Шульгина разговаривать с людьми, даже ему прямо не подчинёнными, таким тоном, что возможности не то чтобы возражений, а даже излишних вопросов обычно не возникало.

Сейчас, вдобавок, Вадим ощущал через три километра проводов явное облегчение в голосе Уварова. Ведь могли бы вызвать не Вяземскую, а Настю. И он точно так же вынужден был бы выполнить и этот приказ. По смыслу субординации – не совсем законный, так кто станет разбираться? Флигель-адъютант Императора никому (кроме дежурного генерал-адъютанта) не должен давать отчёта в смысле своих действий. А если этот флигель-адъютант ещё и зять Генерального прокурора и вдобавок старший боевой товарищ, «альтефронткамрад» – никак не поспоришь!

– Будет исполнено, Вадим Петрович. На своей машине доставлю.

– Тоже правильно. Подъезжай…

– Как думаешь, ему стоит видеть нас вдвоём? – с сомнением спросил Фёст.

– Ни к чему. Достаточно, что корниловец Ненадо нас вычислил, но в силу характера не придал значения. Сначала я с Уваровым и Вяземской поговорю, ты подождёшь в той половине, потом его проводим, и я тебя представлю девушке как брата-близнеца. Тогда и сходим в вашу Москву прогуляться. Мне самому зверски интересно…

Уваров сообразил, что его подопечную старший начальник сегодня решил использовать не в «одесском варианте». То есть – не в качестве боевика по индивидуальной программе. Он слегка удивился, отчего полковник Ляхов, ничего не делающий «просто так», выбрал для своих целей именно Вяземскую, ничем не выдающуюся среди подруг. Даже в Одессе она всё время оставалась в резерве. Разве только для некоторых случаев очень может пригодиться невинный взгляд кадровой блондинки из анекдотов. Отлично маскирующий её истинные способности и возможности. Впрочем, такой точно вопрос можно было отнести к любой девушке – все словно на одну колодку сделаны, и у всех – своя «изюминка».

Значит, намечается очередная интрига, до которых очень охоч Вадим Петрович, человек большого ума и ещё большей хитрости.

И ему нужна не кто иная, как Людмила. Немного подумав, Валерий согласился – для работы в одиночку, в смысле – без команды, но под личным руководством Ляхова, Вяземская вполне может оказаться идеальной фигурой. Как по причине внешности, так и характера. На всякий случай он пригласил к себе не Анастасию, что было бы естественно, а поручика Полусаблина, подавшего уже третий рапорт с просьбой о переводе в нормальную часть.

– Я же не извращенец, господин полковник, – на грани срыва объяснял Уварову поручик – очень хороший строевик и контртеррорист, но как человек – абсолютно чуждый восприятия женщин равноправными существами. По какой причине на свою должность и был выдвинут.

– Разговоры их мне надоели, построение в трусах! Издеваются ведь: по уставу на утреннюю зарядку – в одних трусах, правильно. Но вам и ещё кое-что прикрывать надо! Так ведь нет, назло выставляются. Двадцать шесть баб – сговорились, и на каждой тумбочке Устав лежит, где закладка на пункте семнадцатом – в трусах, мол, и точка. В дождливую и грязную погоду разрешается надевать сапоги. Я им разве что плохое сделал? А доведут – лишнюю пробежку по штурмполосе назначаю. Смеются. Бегают.

– Ладно, Геннадий, обещаю – завтра на нормальную роту перекину, если тебе девки в трусах не нравятся. На мужиков насмотришься.

Плеснул поручику «высочайше утверждённые» сто грамм, угостил дорогой, не по обер-офицерскому званию папиросой.

– Про Вяземскую мне доложи, как ротный командир.

– Что услышать хотите? – мгновенно подтянулся поручик. Какими такими прелестями дразнили простодушного командира его подчинённые – один вопрос. Что докладывать официально и по команде – совсем другой.

– Только боевую и психологическую характеристику. Для специального задания её начальство вызывает.

– Смотря какое задание. Я бы, честно сказать, для работы нелегалами в тылу врага только её себе в напарницы и выбрал. Ещё раз прошу прощения, господин полковник, все остальные, а особенно – подпоручики Вельяминова и Темникова в случае чего важное задание провалить могут, по причине неудержимой азартности и нежелания принимать командирские приказы в качестве последней, обсуждению не подлежащей инстанции. Проще говоря – многовато о себе понимают.