«Три кашалота». Кровь червячных нор. Детектив-фэнтези. Книга 8

Глазам не на шутку перепуганного Памвона предстали четверо человек, в том числе один офицер. Из четверых один ранил врага брошенным кинжалом, тут же со шпагой набросился на него, но сам нанизался на длинный клинок противника. Лежавший и казавшийся бездыханным, вдруг пошевелился, достал пистолет и хотел застрелить победителя, но тот в последний момент прикрылся только что заколотым им вторым противником. Что касалось первого, бывшего офицером, то до этих двух поединков он первым потерпел неудачу, был ранен и отброшен прямо в реку. К счастью, он оказался жив и, выкарабкавшись наверх, приготовился к отражению атаки единственным оружием – кинжалом, который медленно вытащил, словно, из-за пазухи. Положение его было отчаянным, силы явно покидали его, ноги подкашивались, и он готов был упасть обратно в воду. Лицом к лицу со смертью он храбро произнес несколько слов. Лишь один удар его противника, прилично одетого человека, явно не разбойника, но настроенного решительно, и все бы кончилось непоправимой трагедией. Тогда Памвон, больше ни мига не колеблясь, схватил шпагу одного из раненых и набросился на победителя, не давая совершить рокового удара. Не умея, или давно разучившись обращаться с оружием, Памвон со словами «Изыди!» и «Не дам!» – стал размахивать им столь отчаянно, что победитель невольно отступил. Он не желал противиться священнику с большим крестом на груди, болтавшимся словно булава.

Увидев поддержку, один из двух лежащих рядом очнулся, взялся за кинжал и внезапным коварным выпадом, прямо с земли, дотянулся до ноги победителя; но кинжал лишь вспорол на его обуви тесьму и кожу. Победитель для острастки еще замахнулся поднятой шпагой, отскочил в сторону, огляделся по сторонам и скрылся в темноте.

Офицер же вновь опрокинулся спиной назад, вторично скатился в реку и исчез под водой, почти не вызвав фонтана брызг. Памвон поспешил кинуться за ним и, сам промокший, вынес молодого человека на берег… К своему ужасу, он увидел вернувшегося врага, но тот, не обращая внимания на раненых, что-то искал под ногами, даже заглянул в реку, чертыхнулся и наконец исчез совсем…

Крыншин о чем-то подумал и зафиксировал в мозгу версию, что потерпевший в сутане, в болоте, возле вокзала, мог не случайно упасть в воду. Он мог здесь вначале что-то искать, а уж затем увязнуть по пояс. Если это так, то следовало проследить за ним: не вернется ли он сюда снова, а если вернется, порасспросить батюшку не о том, ради чего ему было не страшно испытывать судьбу, идя по кромке топкого болота, поскольку это и так известно – ради помощи высокопоставленному мошеннику, а о том, что же он все-таки здесь потерял?

«Это я оказался рядом и помог Памвону, придав ему нечеловеческих сил!» – услышал Крыншин. «О!» – сказал он, однако не собираясь вступать в дискуссию с Духом, стуча по клавишам и составляя очередной предварительный отчет для рассылки адресатам «серого вещества» в головах операторов, а также гудящему мыслящему железу «Сапфира». «Ну, хорошо, Див, поверю на слово! – наконец, произнес он, чтобы не выглядеть невежливым. – Но что ты сам-то делал на том месте в тот день?» – спросил он у него. «В какой именно день?» – «Ну, в тот день дуэли, у Мойки!» – «А-а! Ну, этого я не помню. Ты ведь знаешь, что я, в принципе, – сразу и повсюду! И если постараюсь, вспомню даже то, как из мормыша вылезла четырехсотмиллиардная стрекоза-золотоежка на одном любопытном островке Карибского моря». – «Это далеко, и мне не нужно. А о каких-нибудь стрекозах, помимо тех, что у вокзала или в шахтах Норильска, можешь сказать что-нибудь путное?» – спросил Крыншин и немедля услышал: «Да, только надо будет вернуться на многие тысячелетия назад. К тому же, теперь там слишком холодно, а все стрекозы давно стали прахом. Но на их кладбище тоже много золотого песка!» – «Значит, мы не далеки от истины. И знаем, зачем бурит новые шельфы предприниматель Владимир Бецкий! – воскликнул Крыншин. – Ну-ка, будь любезен, обозначь их на карте!.. Вот спасибо!.. В самую точку!.. Это как раз над тем местом, где сейчас на шикарной яхте собираются объявить о начале Всемирных дней толерантности «зеленые» всемирной паутины «Гринпис». – «Верно! Я вижу: рядом стоит огромная платформа, бурящая дно океана! А заговорщики «Гринписа», подстроившие аварию Бецкому, довольные содеянным, приплыли сюда, чтобы забрать себе львиную долю останков стрекоз-золотоежек!» – «Ты хочешь сказать: золотых песчинок, оставшихся в их прахе?!» – «Хочешь верь, хочешь не верь, но этого праха там много. Десятки тонн! Стрекозы-то были ого-го!..» Крыншину показалось, что Див, сидящий рядом, раскинул руки и им помешали стены офиса по всем четырем сторонам. «Хорошо, предположим!..» – сказал он, тут же услыхав обиженное и недовольное фырканье, но продолжил стучать по клавишам, передавая информацию, чувствуя, что перевыполняет свой план по золоту уже в начале рабочего дня.

Он хотел представить лицо довольного генерала, но увидел вдруг нахмуренный взор, и тут же в мозгу всплыл образ Памвона Икончева, кричащего: «Изыди!» и «Не дам!» Генерал отчего-то стоял в прокурорской сутане и был доволен результатом. Но он не был бы собой, если бы тут же не приговорил подчиненного вывернуться наизнанку, только бы он не отвлекся от главного – поиска золота.

Но не только забота о золоте оседала в мозгу аналитика. Крыншина вдруг осенило проверить: не бывал ли этот потерпевший в сутане, Феоктист Баранов, в доме прокурора Модеста Широкова-Сыроедина, которого обвиняет в своих злоключениях? Именно ему в подвал или погреб он должен был доставить золотые дублоны, быть может, и для того, чтобы подставить его. Неслучайно следственно-оперативные действия уже привели в дом Феоктиста, и полиция уже отовсюду выводила на свет божий долго скрывавшихся невесть где «мертвых душ» всех видов и мастей.

Вместе с тем, батюшка Феоктист вспомнил, что должен был подписать какую-то бумагу для Захара Тамиашвили, готовящего поправку в конституцию, чтобы на любые земли могли получить права те, кто на них пострадал – упал в канал, в колодец, оказался в могиле и выжил, споткнулся о ступеньку храма и расшиб себе лоб в его подвале… Не желал ли Феоктист, как пострадавший, получить права на болото, а заодно и на подвал прокурора, где, в самом деле, готов был расшибить себе лоб, так же отчаянно и храбро, как подставился под железный бок экскаватора, чтобы затем раструбить о себе на весь свет. Допустим, Баранов был одной из тех жертв, которых прокурор приговорил к большим срокам, чтобы затем превратить в «мертвую душу». Его родным, как в таких случаях говорилось всем родным несчастных, сообщали о его гибели в местах заключения, но, вытащив из тюрьмы и зомбировав, использовали в своих целях. А способов заставить его родных забыть о несчастном, как звезды на небе: сказали, что в тюрьме задолжал на всю жизнь, вот и расстался с жизнью. А после этого, если бесстрашный, иди в полицию или к продажному прокурору доискиваться правды, где вместо нее может всплыть самая ужасная кривда! И вот семья – тоже на крючке!