«Три кашалота». Участь смертного. Книга 6

I

Необычное преступление, названное в сводке полковника Халтурина «убийством в квадрате», состояло в следующем. На тайное совещание предводителей дворянских клубов собрались десять человек «хранителей бессмертия родовых фамилий», – о чем свидетельствовало ровно десять столовых приборов с блюдами, в которые подсыпали психотропные вещества, а затем все десятеро были зверски убиты. Следом, в день похорон, по убиенным состоялись поминки, и всех, кроме одного участника траурного мероприятия, постигла та же страшная участь. Причем, смерть, в обоих случаях, наступала после удара различными средневековыми видами оружия – стрелой, булавой, алебардой, мечом, татарской саблей, кинжалом, кортиком, пулей от мушкета и пикой-протазаном.

Поводом для повсеместной активности многообразных дворянских клубов послужили объявленные в Москве, Санкт-Петербурге и некоторых других городах России Дни толерантности. Делить между собой что-либо всем погибшим предводителям дворянства было нечего, потому что все они состояли в разных идеологических партиях: кто за Рюриковичей, кто за Романовых и даже Нарышкиных, кто за Ивана Грозного и его верного соратника Бекбулатовича, кто за партию «птенцов Петровых», за последнего императора Николая и даже за экзотических вождей Монтесумы и прочих, представлявших разные народы. Предводители дворянских клубов называли себя потомками царей и их ближайших сподвижников, в том числе, незаконнорожденными, но, все же, хранящими кровь великих. Были и такие, кто претендовал на руководящую роль незаслуженно отодвинутого на задворки истории или же рано убиенного и от того не успевшего проявить величие предка.

Версия, что за убийством стояла чья-то месть из окопавшихся в среде новоявленного дворянства отметалась как несостоятельная.

После второй трагедии, убийства «в квадрате», родственники и друзья отказались от церемонии поминок в общей компании, чтобы не стряслось преступления «в кубе», поскольку орудием убийства мог быть конченный маньяк.

Выживший же – молодой человек из древней графской среды – ничего не помнил, кроме того, как во время мирных бесед о погибших его шею пронзила стрела, к счастью, удачно, не задев сонной артерии, позвоночника и органов дыхания. Когда послышались крики, он, успев нащупать оперенье стрелы, упал лицом в тарелку с салатом. Однако он припомнил, что поминки предложила устроить у себя дома молодая женщина, мечтавшая стать дворянкой и заслужить титул верным служением дворянским клубам.

– Она… Я бы сказал, что она была восточной наружности. Симпатичная и приветливая. Описать ее внешность?.. Ну, стройная, с меня ростом или чуть пониже, с очень черными блестящими, как серпантин, вьющимися распущенными волосами. Что еще?.. С белым лицом… Да, и смуглыми руками со слегка красноватыми пальцами, как у работниц химических цехов и лабораторий, часто смывающих специальными растворами следы разных реактивов. У моей сестры такие же, она эксперт…

– Прямо, Золушка!

– Не сказал бы… Впрочем, неважно. Глаза ее слегка зеленоватые и мутные, как у нефрита, светящиеся, когда в них попадает прямой свет, я это заметил… Нос, брови, губы?.. Ну, да… Да, как у нас с вами, губы ненакрашенные, слегка бледные, я даже подумал сначала, что это такая помада, знаете, когда человек пытается скрыть выступившую простуду… Я сказал бы, что совсем не худощавая, хотя с длинной шеей… Фигура, походка?.. Шикарная, честно!.. Ну, как у Лолиты Милявской, вы сами знаете… И одевается, как артистка, когда во второй раз увидел ее, так уже не узнал. Да, вы правы, тут что-то есть и от Золушки, мечтающей о дворянском бале, но как пришла и села за стол – уже и царица; была в платье Елизаветы Петровны, взятой у знакомой в театре. Кто-то здесь и пообещал ей титул баронессы… Что? В каком именно клубе?.. Не могу сказать с точностью…

– Расскажите что-нибудь о ее спутнике.

– Да, конечно… Это весьма смутный тип. Смотрел на всех, как на овечек, оскаливался и щелкал зубами. Кто-то сказал, что он потомок Дракулы. Я думал, он играет роль, может быть, тоже взят ею из театра на прокат в качестве сопровождающего. Одет был так, что все время хотелось надеть ему по самые плечи цилиндр, который он где-то оставил. В темно-бардовом костюме в мелкую белую полоску… Нет, если бы не ухмылялся, то ничего… даже был бы красивый, если бы ухаживал за зубами и стриг ногти, поскольку были забиты грязью. А руки глинистые… Я часто видел такой оттенок на руках у одного из моих партнеров по бизнесу, он параллельно занимался подготовкой нулевых циклов под фундаменты, там же сейчас стройка века. Проговорился, что ненароком увлекся старательством, и что, дескать, если выгорит, предложит мне совместную разработку. Я-то ведь по образованию химик, как и моя сестра, правда, она переквалифицировалась в анатомоэксперта; представляете – золотые копи в самой Москве! Да еще в остатках волчьих оврагов, ну, на Ходынском поле!.. Я уж было назначил ему встречу… прямо там, на поминках. Думал, думал, как скоротечна жизнь, думаю, а – рискну! Беру телефон, звоню, что, мол согласен. Помню, он спросил про способ извлечения золота из амальгамы, ну, обогащенной руды, из которой остается выжать готовый металл. Я ему – да какая тебе ртуть! Давно уже ее заменили цианиды, а теперь и вовсе новая химия!.. И тут меня пронзило этой проклятой стрелой. Хорошо еще хоть не добили… Других-то, как мне сказали, добивали наверняка, с контрольными порезами…

Да, даже с контрольным выстрелом в голову из пистолета того, кто был поражен вначале пулей из петровской фузеи. Это оружие единственное бросили на месте преступления. Наверняка, из фарса, как бросают пистолет на месте убийства после контрольного выстрела в голову современные киллеры. Не пожалели дорогой вещи, искусно сработанной, с полудрагоценными каменьями. С ней Петр Великий изображен на одной из картин. На мушкете просчитали вензель из букв «Ив» и «Пр».

Система «Сапфир» тут же назвала имя Ивана Протасова, первого золотопромышленника России, тоже птенца Петрова. «Кстати, – побежала перед глазами его строка, – одно из дворянских обществ на Южном Урале в городе Златоусте включает в себя его имя в названии «Общество Протасова-Аносова-Сюткина».

Далее система сообщила, что именно Аносов в свое время поспешил на место находки из ныне самого крупного сохраненного самородка «Золотой треугольник» с Миасских приисков. Глыба золота в два пуда весом ждала своего открывателя, юного старателя Сюткина, в одном из старых русел реки. Сезон закончился, работники изнывали под проливными дождями, но напоследок, едва убрав какую-то времянку, тот решил поискать и под ней, и вот – сенсация на заре всего будущего золотого века!

Так отчего бы не быть золоту и в Москве, если вплоть до начала двадцатого века в ней копали колодцы и далеко не всегда там, где имелась вода?..

II

Учитывая огромный ажиотаж, который возник в связи с Днями толерантности в среде, так называемых, дворянских организаций, отделам ведомства «Три кашалота» генерала Бреева было вменено в обязанность взять под особый контроль до десятка подобных клубов, где, безусловно, интересы многих членов так или иначе вращались вокруг каких-либо сокровищ, фамильных кладов и даже залежей драгоценных металлов. Отделу «Сармат», возглавляемому капитаном Крыншиным, было поручено продолжить изучение имеющегося рукописного жизнеописания Ивана Протасова и в нагрузку… клуб «Наследников вождя Монтесумы». Тем более, что в Москву ожидалось прибытие делегации из Мексики и других стран Центральной Америки. Должны были также приехать французы, англичане, исландцы и голландцы, итальянцы, греки и турки – потомки тех, кто когда-либо служил русской императорской семье. Разумеется, Москва и Санкт-Петербург были богаты на наследников и тех, кто восставал против царской власти, «пугачевцев», «крайне левых революционеров», «троцкистов» и прочих, и поныне призывающих бросить русский народ в топку мировой революции. Всем в Дни толерантности была предоставлена возможность провести свою акцию. Единственным условием было – установить бюст или памятник своему любимому царю, вождю, предводителю. Не позволялось это лишь в отношении тех личностей, кто выступал против интересов России. Однако это решение власти не всем показалось любезностью, кто-то посчитал его провокацией, ибо вопрос о том, что в истории считать к пользе России, а что к ее вреду и являлся самым главным камнем как истины, так и ее преткновения.

Кто-то стоял за княгиню Ольгу, умертвившую собранных на пир гостей под предлогом подписания мирного соглашения и, тем самым, укрепившую Русь и открывшую ей путь к православию. Кто-то считал ее кровавой злодейкой, не сдержавшей данного слова и совершившей убийство сначала одних, а на их поминках – еще и многих их поминавших. На что дворяне «рюриковичи» клуба «Праведность княгини Ольги» возражали: князь Игорь был сам виноват, не довольствуясь полученной данью от древлян, сказал дружине: «Идите с данью домой. А я возвращусь и похожу еще». И отпустил большую дружину домой. А сам с малой дружиной вернулся, желая большего богатства. В ответ древляне с князем Малом порешили: «Если повадится волк к овцам, то вынесет все стадо… если не убьем его, то всех нас погубит, и, выйдя из города Искоростеня, убили его». Так излагались те события в «Повести временных лет» Нестора-летописца. Другие сохранившиеся данные свидетельствовали о свирепой расправе над князем Игорем: «захватили в плен, привязали к верхушкам деревьев, разорвав надвое». После древляне приплыли на лодке по Днепру в Киев – двадцать «лучших мужей» посватать княгиню Ольгу их князю Малу в жены. Велев оказать честь послам и торжественно донести их на лодках до ее дворца, княгиня бросила их в вырытую яму под крики ужаса и мольбы о пощаде. Затем спросила их, глядя в яму: «Хороша ли вам честь?» И услышала: «Горше нам Игоревой смерти», а потом закопала их заживо. Якобы удовлетворившись местью, Ольга согласилась на замужество и попросила прислать знатных людей княжеского рода, купцов и бояр, а затем сотворила «молвь» – истопила гостевую баню, с условием «измывшеся» идти к ней затем на смотрины. Но заперев в «истобъке», подожгла ее и сожгла избранников заживо. Затем направилась с дружиной к древлянам с песнями и музыкой, сказав: знатные люди ваши идут следом, а мы устроим состязания в игрищах – кто из вас еще чудо-богатыри, дворянкам моим в женихи годные. А после напоила их всех, восхваляя, а как бросили все оружие, сраженные ее красой и добротой, приказала убить и их тоже. Через год, когда не смогла взять все древлянское царство, вдруг попросила не дани, а в знак примирения «от каждого двора по три голубя и по трое воробьев… ибо утомились вы в осаде, потому дайте мне лишь сие малое». А затем, как стемнело, привязала к каждой птице трут, подожгла его и пустила на волю. Когда во время пожара в своих домах древляне покидали город, княгиня ловила их в поле и в лесу и убивала, и отдавала в рабство. А кто остался жив, на тех наложила дань, – как писал летописец, – «дабы перекрыли дань золотом за годовую задолженность, о которой никем из древлян, «помимо того, где мед и меха», княгине Ольге сообщено не было». Эту информацию железный мозг «Сапфира» выделил особо. Теперь становились более понятными ее мотивы так яростно пытать взбунтовавшихся подданных. Драгоценности, собранные дружиной ее мужа князя Игоря словно растаяли в воздухе. «То есть, – радостно потер руки Крыншин, – мы имеем то, что несколько возов с золотом и серебром до сих пор лежат где-то в тайнике!.. Как сказано: «было все перерыто окрест и в полях, и в лесах, и в домах, и в беличьих дуплах», но ничего не нашли, «рази кости еще перестлать да тем не надоумилась», а велев все погосты крестить и церкви ставить и бить в колокола, «дабы строитца миру Святыя Троицы и бысть пастве руска пред ни стояв в колени молится».

Крыншин не стал просить систему «Кит-акробат», старавшуюся в меру сил, подвести весь ворох разномастных письмен к одному знаменателю. И, тем более, систему видеореконструкции исторических событий «Скиф», чтобы подала данную кровавую историю с четверичным убийством в виде занимательного яркого триллера. Отчего-то стало ужасно неуютно и стыдно, и Крыншин был вынужден признаться себе, что его всегда воротило от всего, связанного с убийствами. И в ведомство Бреева он пришел аналитиком. Но так как поиски золотых кладов практически всегда были связаны с преступлениями, не всегда получалось избежать и оперативно-розыскной работы.

Он вздохнул. Сейчас ему было проще доверится тем исследователям старины глубокой, кто считал, что четыре мести являлись вставкой поздних летописцев или что данный сюжет скопирован из скандинавского эпоса. Но работа была работой. Требовалось фиксировать все, что давало след к золоту. И «Сапфир», хорошо это помня, шел дальше по следу, выдавая новые записи какого-то малограмотного инока неизвестной церкви, бывшего свидетелем бойни древлян в одном из глубоких оврагов: «И добиваши врага пики внутрьюуду где аки руки в глине злата песку на крови полны и засыпашу волчий ров врагу не ведашу». Пока Крыншин раздумывал, «Сапфир» дополнил эти данные новой справкой: «До сих пор некоторые ученые склоняются к мнению, что золотой обоз князя Игоря был все-таки найден, поскольку выражение «злата песку крови полны» подразумевает, что драгоценности были высыпаны в овраг, засыпаны землей, а дружина Ольги нашла и в борьбе за богатство перебила остаток охранявшей его дружины древлян. И именно от этого все золото потом собирали в земле, обильно политой кровью и руками в той же крови. Кто-то из ученых считал, что эти строки указывают на то, что Ольга не рыла глубокую яму, а попросту сбросила послов сверху обрыва в волчий ров, что было проще простого, а руки в крови в глинистом песке – это руки несчастных раненых в золотых кольцах. Тех, кто еще цеплялся за тела друзей, чтобы выкарабкаться наружу из братской могилы. Но уже в тщетной надежде спастись, ибо сверху кидали землю им на головы одновременно многие лопаты отомстивших дружинников Игоря.

III

Пришла сводка: экспертизой установлено, что одному из десятерых убитых на сходке предводителей дворянского собрания рану нанесли «петровским протазаном» – копьем, имеющим плоский наконечник не только с изображением двуглавого орла, но и основанием в виде полумесяца, по сути кинжала на длинном древке, след от которого отпечатался на убитом, заколотом после сильного удара. «Сапфир», начав поиск, показал на какое-то кладбище, где прежде имелась мастерская по изготовлению памятников и оградок могил. Памятники украшались символами с двуглавым орлом, а прутки оградок составляли уменьшенные копии протазанов. Сейчас кладбище принадлежало коммерсанту Бомелеву, специализирующемуся на закупке мелких отходов заводского штамповочного производства, чтобы изготавливать могильные оградки, скамейки, подставки для ног и даже небольшие узкие металлические дорожки. Многообразие поставщиков постепенно превращало его кладбище в музей, поскольку среди отходов было множество самых замысловатых, отштампованных из цельных стальных листов, фигур, часто очень напоминающих дома, деревья, птиц, рыб, пауков и других животных, а также всяческую технику от легковушек и грузовиков до пушек, танков и самолетов.

«Недурной бизнес придумал себе господин Бомелев! – подумал Крыншин. – Клепай и вари себе – не хочу, когда весь художественный полуфабрикат дается почти задаром!» Настораживало лишь то, что предприниматель построил одноэтажное, но довольно просторное здание, где почти постоянно проживал, прямо на кладбище, тогда как рядом имелись пустые участки, соседствующие с густыми лесопосадками, отведенные для желающих построить рядом с кладбищем свои дачи. И здесь, в самом деле, кое-кто строился. Кроме того, Бомелевым был куплен небольшой цех прокатного производства, способного сплющивать небольшие слитки металла с прокатом стальных листов, размеры которых позволяли делать над столиками посещавших могилки небольшие крыши, защищавшие от непогоды. Больше того, в рекламном листе хозяин кладбища помимо различных ритуальных услуг – продажи гробов, венков и временных металлических памятников, предлагал услуги по изготовлению и установлению крыш над самими могилами. В черно-белой иллюстрации была представлена даже фотография образца, появившегося над могилой неизвестного, где был поставлен гранитный памятник из черного мрамора без какой-либо надписи.

Крыншин не связывал это массовое упокоение москвичей с теми погостами, в которых княгиня Ольга не стала переворачивать кверху дном священные гробы в поисках утерянной золотой дани древлян, тем более что первоначально погосты выполняли другую функцию, но там все еще могли сохраняться мешки с драгоценным металлом. И он отправил полагавшийся предварительный отчет, который каждый отдел должен бы составлять тотчас же, как возникала любая более или менее обоснованная версия по тематике «кашалотов». Этим и была интересна работа в ведомстве генерала Бреева. Почти никакой индивидуальной ответственности за общий производственный план. Знай себе, читай материалы, отсылай предварительную аналитику, а благодаря общим усилиям, ежедневно где-нибудь да обнаружатся драгоценные клады, и они прямехонько отправляются в кладовые гохрана страны.

В программе дня, то есть индивидуальном задании стоял анализ сокровищ индейского вождя Монтесумы, и не было никаких надежд, хоть чем-то помочь плану по золоту, копаясь в данной проблеме. Если бы не большая активность загадочной Марины, предводительницы общества с многообещающим названием «Наследники вождя Монтесумы», можно было бы спокойно заняться более важными делами.

Вдруг «Сапфир» просигналил выдачей новых данных: «Фигуры изделий предпринимателя Бомелева идентичны изображению самолетов и вертолетов египетских гробниц, а рисунок стального проката – ранней клинописи майянской письменности. Такой письменностью, – давал справку «Сапфир», – был украшен индейский «пояс миража» жрицы и новой местной жены предводителя испанских конкистадоров Кортеса, Марины, перевезенный в Московию во времена царствования Грозного вместе с кораблем золота Монтесумы, предназначенного в дар английской королеве за ее согласие выйти замуж за Ивана IV.

Новые данные о неких неведомых сокровищах Монтесумы, некогда затерявшихся в пределах Московии, как в свое время и золото князя Игоря в пределах земель киевских, не могли не заинтересовать главу «кашалотов» тот же час, как только Крыншин отправил новые данные о возможности находки сокровищ с помощью… «пояса миражей», обозначаемого также «самоцветом сна».

Крыншин, нарочно выделив инструментарий, с которым может начаться поиск утерянного золота, а именно пояса «самоцвета сна», с улыбкой представил себе, каким самодовольством отразится его сообщение на холеном лице генерала. Ведь не кем иным, а лично им, генералом Бреевым, была разработана система «Аватар»: с научной гипотезой о предвидческом потенциале сновидений человека, основанной на сакральных идеях великого философа Флоренского.

Конечно! Конечно! И без всяких сомнений, он, генерал Бреев, прав! – думал генерал, улыбаясь самому себе в своем огромном пустом кабинете с окнами, глядящими в сторону Кремля. – Во всех веках об этом чудесном потенциале сна, позволяющем погрузиться за горизонт подсознания и оттуда взглянуть в мировой поток событий и явлений, включая будущее, были осведомлены все умные внимательные люди! Кто-то, конечно, лишь пользовался различным инструментарием, не понимая сути, как та же Марина, ставшая переводчицей индейского вождя-короля, давшая потомство от связи с русским посланником Карпом Протасовым, – как строчит в своих отчетах капитан Крыншин. Созданное им ведомство эффективно работает! И то, что казалось фантазией, домыслом, сегодня опровергают все новые и новые данные о реальных открытиях драгоценных кладов все отделы операторов-аналитиков. Сегодня они привычно используют системы «Сапфир», «Скиф», «Аватар» и другие, уже не вникая в алгоритм работы железных мозгов, даже когда погружаются в тот же искусственный мираж сновидений!

Кроме того, его изобретение, – думал генерал, – вовсе не догма, и уже сегодня «Сапфир» догружается дополнительными подпрограммами, как это успешно осуществляет один из наиболее инициативных операторов капитан Крыншин.

Благодаря ему, недалеко и до того часа, – с удивлением покачал головой генерал, словно не веря своим выводам, – когда погружение в «Аватар» вовсе не потребует процедуры облачения в скафандр, и более того – даже погружения в мираж сновидения! Оно состоится ускоренно, в мгновение ока, и аналитик лишь будет знать, что поспал, тогда как этого даже не заметил.

Ай да Крыншин! Но как он, Бреев, сам не додумался до этого, тогда как давно известны примеры, когда люди почти совсем не спят, но за какое-то мгновение, к примеру, лишь повернувшись на другой бок, успевают вполне отдохнуть в мире снов.

IV

Воистину, жизнеописание об Иване Протасове – это чудесная находка! – сказал себе Крыншин, когда система «Сапфир» указала, что в этой жизненной повести каким-то невообразимым образом нашлось место и «поясу миража». Мог ли он помочь в поисках сокровищ или нет, но он существовал, вокруг него разгорались страсти, на него кто-то молился, и он так же, как икона или весь «иконостас по Флоренскому», помогал душе заглянуть в иной параллельный мир.

Крыншин и здесь не стал просить «Скифа» преобразовывать главы повествования в видеоверсию. Достаточно было того, как реконструировал текст «Кит-акробат». Итак, что здесь у нас? Где ты, пояс мираже-эй?!.. Мне нужно хоть что-то, чтобы не выглядеть зашедшим в читальный зал студентом, кому требуется хорошенько поспать с первым подвернувшимся под голову и бесполезным для ума и мыслей влюбленного фолиантом!

«…Несколько дней Иван ожидал нарочного от Кати, обещавшей ввести его в высшее общество. Она должна была прислать приглашение в баронский дом, когда там соберутся представители дворянства. После их единственного свидания она, казалось, забыла его.

Вначале он, молодой купец, не имеющий достойного такому событию платья, ждал посланника с трепетом, моля бога, чтобы ему дали еще денечек, чтобы портной завершил работу, обшивая камзол серебром. Бархат и галуны стоили дорого, но он не пожалел денег и экипировался так, что сравнивал себя если не с графом, то с прокутившем богатство и разорившимся, но сохранившим достоинство дворянином.

Ему делали примерки, и пока шились, а потом обшивались различные детали нарядов, на которые ушла ощутимая часть наличных денег, еще остававшихся от отца, он неоднократно спускался в потайной подвал своей торговой лавки. В нем, в ящиках и сундуках, хранилось все его доставшееся по наследству купеческое добро. Это были остатки товаров и личных вещей бывшего царского морехода.

Там Иван нашел и удивительных золоченых птиц, имеющих на хвосте вертикальные отростки, схожие с фрагментами рыбьих плавников. Одну из них он решил подарить Кате, но пока дожидался свидания с ней, положил птиц на полку лавки, а его работники, посчитав новыми самодельными игрушками, все разом продали их какому-то важному господину.

Он смутно помнил, что находилось во всех ящиках, коробах, сундуках, мешках и сосудах, куда по выезду торговой лавки из Новгорода складывалась всякая всячина, чтобы отправлявшемуся в столицу за новой жизнью наследнику она могла служить стартовым капиталом, покуда сам не разживется новым добром и не встанет на ноги. Когда-то все эти вещи казались Ивану старым ненужным скарбом, уже мало значащими остатками того, чем мог широко торговать на различных ярмарках его отец, купец Пров Протасов.

Отец выполнял секретные задания государя, и перед кончиной отправил в Санкт-Петербург нарочного с письмом на имя царя и с драгоценным перстнем, должным послужить верным паролем. На золотой оправе с нефритовым камнем имелось теснение – знак в виде двух ромбов, соединенных острыми концами. Перстень был подарен императором отцу за особо важную услугу, о которой отец не обмолвился даже умирая. В письме же Пров просил императора «принять своего птенца в его гнездо». Все оставшиеся письма к отцу лежали в одном из ларцов, и среди них не было ни одного из Санкт-Петербурга: только два посылались еще из Ингерманландии, как называли город в первые годы его строительства, от некоего барона Осетрова и от графа Томова. Прошел уже не один месяц, как Иван проживал в Санкт-Петербурге, но за это время государь так и не дал о себе знать. Однако это лишь укрепило родившееся в нем желание добиться высочайшей милости без отцовской протекции. Тем более что никаких доказательств службы отца двору не имелось. Имелся лишь дубликат перстня, который Иван сделал по памяти.

Ничего, – думал он в сладких грезах, – однажды император спросит меня: «Чей такой удалой молодец-умелец?! Откуда родом?» И тогда ответит он, что он сын Прова Савватеича, морехода, де, Протасова отпрыск, пославшего вашему величеству письмо и перстень, врученный ему за неизвестные заслуги!.. И покажет, какой это был перстень, сняв с пальца и вернув государю.