«Три кашалота». Золото серебряных пляжей. Детектив-фэнтези. Книга 14

I

Словно отвечая на его хмурые мысли и на его беспокойство по поводу того, что были разорваны и не клеились отношения с Макушаней, а вместе с тем и на его желание сегодня ни с кем не спорить, ни с кем не вступать в контакт, будь это хоть дух, хоть пришелец из космоса, капитану бюро «Блик» Олегу Вьегожеву поступило задание спокойно поработать над старой рукописью о первом золотодобытчике России Иване Протасове. Работа была знакомая, не требующая слишком большого внимания, но, как всегда, важная, обещающая вдруг да открыть очередное из месторождений далекого прошлого или спрятанное Протасовым в подарок потомкам очередное из многочисленных бесценных сокровищ.

Однако он, Вьегожев, не был бы капитаном бюро локализации исчезающих координат «Блик», если бы все же не открыл оперативную сводку, разосланную по почте каждому оператору, которая обязывала ведомство генерала Бреева по розыску драгоценностей «Три кашалота» принять на себя расследование хотя бы одного из новых криминальных преступлений.

В сводке значилось, что под городом Муромом Владимирской области сгорела большая лаборатория старого медицинского центра, изготавливавшего различного рода протезы вместе с колясками для инвалидов. Одновременно с нею, но уже в Москве, – также экспериментальная замоскворецкая фабрика по изготовлению синтетических муляжей человеческих тел, всевозможных его частей и конечностей, включая внутренности и скелеты для создания анатомических атласов студентов медицинских заведений, полиции, работников МЧС. И прочих, кто, так или иначе, был связан с проблемой спасения людей от болезней и плохого ухода, допущения условий, способных нанести вред организму, от аварий и иных чрезвычайных ситуаций. В то же самое время в Санкт-Петербурге было объявлено о банкротстве и прекращении деятельности одного из учреждений с богатейшей историей, развивавшегося с петровских времен, изучавшего лучшие мировые практики по изготовлению зубных протезов, деталей человеческих костей со вставками из драгоценных металлов, в том числе для людей с врожденными физическими недостатками; и они в ряде случаев даже выставлялись в старом Санкт-Петербурге в его музее диковинок – Кунсткамере Петра I. В последние годы учреждение увлеклось новейшими идеями трансгуманизма, а его конструкторы взялись за разработку всех частей скелета человека. Их изобретения и открытия обещали человечеству в будущем замену своих органов искусственными аналогами, вплоть до внутренних органов, причем любому желающему и в любом возрасте, лишь бы клиент мог внести за них необходимую сумму.

Брендом фирмы «Гуманизм», в конце концов, стало изготовление по заказу желающих драгоценных изделий не только как необходимых для продления их службы, таких, как титановые вставки или органы из синтетических тканей и всевозможных чудесных сплавов, к примеру, конструктивных, с их особыми свойствами памяти, заложенными в структуру их молекулярных связей; но и украшения искусственных костей драгоценными вставками и самоцветными камнями, вживление в разные части тела алмазов, сапфиров, рубинов, шпинели и изумрудов с выдачей специальных паспортов, удостоверяющих ношение их хозяев в своих, ставших воистину драгоценными телах.

На двух сгоревших предприятиях погибло несколько человек и до десятка человек с травмами средней и большой тяжести уже получали необходимую медицинскую помощь в различных больницах. Что до фирмы «Гуманизм», то, хотя в ней никто и не потерпел никакого ущерба для здоровья ни от ожогов, ни иных травм, но в ведомстве «Трех кашалотов», пожалуй, лишь единственный человек, капитан Вьегожев, знал, что жертвы могут появиться и здесь. А тем, кому придется разыскивать виноватого, окажется не кто иной, как именно он, капитан бюро «Блик» Олег Вьегожев! Да, да!.. Потому что одними из акционеров фирмы были родители его любимой Макушани, прожившей в Москве и до сих пор работавшей в Замоскворечье, в отличие от родителей, перебравшихся в Питер. Как раз накануне он, Вьегожев, сделал очередную попытку наладить с ней прежние отношения и, к счастью, на этот раз она не бросила трубку, а попросту ответила, что вынуждена срочно выехать с отцом и матерью в Питер, где будет решаться вопрос о ее богатом приданом, и если все там окончится благополучно, то у них будет шанс встретиться.

– Но если нет, мой дорогой вещий Олег, то, уж прости, значит, так написано в книгах наших судеб!

Да, это было сказано ею очень красиво. Точно так, как это часто случается в настоящих романах с плохим концом, например, в той же «Анне Карениной» или «Гранатовом браслете». Можно сколь угодно быть терпеливым и любящим, но в итоге заразиться все-таки желанием броситься под проходящий состав, или же сколь угодно влюбленным, но быть мелким чиновником и не иметь титула графа. При этом можно потратить последние средства на покупку браслета и оплату посыльному, но быть совершенно уверенным, что в книге ее судьбы она изначально предназначена другому избраннику. Именно знание этой истины подсказывало ему, Вьегожеву, иной путь дальнейших предпринимаемых действий. Подождать в темном углу этого избранника «гуманиста» и, надев на себя маску Соловья-разбойника, извести соперника пронзительным свистом, чтобы затем материалы всех камер видеонаблюдений заставили ищеек северной столицы и аналитиков «Трех кашалотов» искать тело пропавшего в дремучей муромской уйме.

«Ну, давай еще одним глазком глянем на то, о чем говорится в сводке, и перейдем к своей части, тоже сверху означенных дел!» – сказал себе Вьегожев. И увидел, что причина передачи всех трех дел именно «Трем кашалотам» была никому до конца неизвестна. Прошел слух, – и это услышал Вьегожев из уст Бирюкова, доложившей Лисавиной, что произошел сбой в системе, и сейчас генерал Георгий Иванович Бреев уточняет задачу…

II

Вьегожев с удивлением смотрел на панель приборов, где каждый разноцветный глазок на его сенсорной панели в течение минуты подмигнул ему по нескольку раз. Это было похоже на сбой. В компьютерной системе его бюро локализации исчезающих координат каждый цвет оповещал о конкретном факторе и, как правило, имел связь лишь с двумя-тремя параллельными позициями. Здесь же несколько десятков индикаторов, дублируя показания компьютера на мониторе, продемонстрировали не менее двенадцати цветов и их оттенков со всем скрытым в них спектром цветомузыки.

Заложенная в штатном режиме мелодия каждого оповещения имела по-своему оригинальную тональность и даже, учитывая негативные факторы усталости и смены настроения в работе, была призвана радовать слух, ласкать и утешать.

Теперь же Вьегожев слышал странную какофонию звуков, будто с ним заговорила сама компьютерная система. Какофония напоминала удивленное, радостное и одновременно настороженное рычание, которое издает собака, обнаружившая рядом свое подобие в других четырехлапых с крючковатыми хвостами, но чуявшая в каждом из них смесь крови чужих стай.

Если бы Вьегожев по природе своей был ближе к машине, он мог бы услышать в ее общих шумах не только повизгивающее рычание, отражающее гремучую смесь щенячьей радости со знанием своего точного места в общем клубке жизненных страстей. Он бы увидел ее мгновенную реакцию на распознавание вмешательства в ее сокровенный центральный блок кого-то «чужого».

Работа компьютера, проявлявшая себя лучше ищейки, выразилась неисчислимым количеством произведенных в каждую долю секунды операций, в потрескивании сталкивающихся электронов и в смене тональности гула охлаждающих их пути по кристаллам плат таинственных вентиляторов.

– Неужели вся эта ненужная головная боль мне оттого, что я нарушил инструкцию и перед тем, как включиться в работу, не выбросил из головы терзающее душу и сжимающее сердце личное? Да, я подумал о своей Макушане, которая, однажды сказав категоричное «Нет!», уже слишком давно не говорит мне «Да!» Но неужели столь банальная вещь может служить причиной для глюка в системе?! А почему бы и нет. Мысль – она материальна, и нашему доброму вездесущему железному мозгу «Сапфира», вероятно, уже не чужды человеческие страсти и чувства! Ведь и любая машинная система несовершенна! Разумеется! Так же, как и любой из нас в ведомстве «Трех кашалотов» генерала Бреева, обязанный заниматься розыском драгоценностей, но смешивающий, – как сейчас и я сам, – корпоративное с личным. Эх, Макушаня, Макушаня! Долго еще ты будешь мучить меня?!..

Но если бы она, вся эта машинная, компьютерная, цифровая, электронно-лучевая, магнитно-волновая, зеркально-корпускулярная и прочая, прочая, прочая умная система «Сапфир» была ближе к своему оператору, то есть к нему, капитану Вьегожеву, к его белкам и углеводам или же к полям его ауры, – думал он, – она бы в мгновение ока разобралась, что именно воистину странного произошло в ней считанные секунды назад.

А произошло на самом деле что-то немыслимое. Она не только взялась за оперативную обработку запроса, чтобы ответить информацией о предмете исследования: «Первый золотопромышленник России Иван Протасов, ХVIII век, поиск золотых залежей», но и обнаружила в себе значительный объем данных из некоего постороннего информативного источника. Им оказалась некая фрактальная сущность будто бы с клубком своей сложной любовной проблемы, хотя к «Сапфиру» не была подсоединена никакими проводами и никакой радиосвязью. К тому же, передатчик этого источника информации не уступал по мощности всей компьютерной системе, какой обеспечивал бюро «Блик» всемогущий «Сапфир». С ревностью он почувствовал, что в считанные секунды память «Блика», по сути, стала мощнее, как минимум, вдвое. «Сапфир» точно знал, что благодаря системе его защиты ничье вмешательство не способно отразиться на ее скелете, всей ее ткани, ее кровотоке и даже нервной системе, всегда неуловимой даже для электромагнитного вируса. Но все же он остался благодарен страшному чужаку, что тот хотя бы влез в него осторожно, как змей, проникающий через открытый рот спящего человека ему в пищевод и желудок, чтобы, обжегшись там сильной кислотой, способной переварить и бамбук, быстро вылезти обратно наружу… Но нет… Сравнение должно быть иным! Чужак пролез в систему, как осторожный удав, постоянно сворачивая свои кольца, чтобы однажды их резко сократить и удушить попавшего в их капкан… Хотя и это сравнение, чувствовал «Сапфир», оказалось не вполне точным. Вторжение было хотя и быстрым, но вполне щадящим и, как показалось «Сапфиру», даже ласковым, если не сказать, что нежным. Да, он, «Сапфир», тоже уже кое-что понимал в человеческих чувствах! Но он не мог и протестовать! Образовав внутри его системы свой электромагнитный клубок, чужак выстроил его в точности согласно закону образования фракталов, то есть где кольца от середки разворачивались и расходились по сторонам в пропорции чисел ряда Фибоначчи, когда, начиная от нуля, последующим его числом становится сумма двух предыдущих его чисел: 0, 1, 2, 3, 5, 8, 13 и так далее, уходя в бесконечность. Эти чудесные завитки можно было увидеть в построении закручивающихся рядов семян в созревшем подсолнухе, в морских раковинах и во многом другом, изначально зависимом от данного им природой таинственного «золотого сечения» – той гармонии, которая, так или иначе, связывает многие явления природы, как, например, и законы построения совершенно одинаковых кристаллических решеток в сингонии разного вида минералов, состоящих из разных веществ, или в том же золоте, серебре и алмазе, состоящих лишь из одного элемента. Поэтому с тем, что вошло внутрь «Сапфира» и, следовательно, всего мозгового снабжения ведомства «Три кашалота», отныне попросту приходилось считаться. Даже если целью этого страшного «нечто» являлось прижиться в системе в качестве ее естественной части, что в природе сплошь и рядом случается либо в явлении паразитизма, либо обоюдовыгодного и удобного симбиоза, с правом однажды вдруг выползти и исчезнуть, даже если на нее уже строятся определенные планы…

III

Все эти мысли пронеслись в сознании Вьегожева в течение минуты, доказав, что компьютер, позволяющий себе глючить и являться непредсказуемым, становится ненадежным, опасным и оттого в следственно-аналитическом деле ненужным. Однако сидящие рядом за своими компьютерами операторы отдела лейтенант Кристина Лисавина и старший лейтенант Вадим Бирюков работали как ни в чем ни бывало. Так же не имея желания оказаться беспомощным, Вьегожев тривиально перезагрузил свой компьютер. Тем самым он продемонстрировал слабину и признался себе, что готов смириться с реальностью, в которой в системе «Блик» стало существовать одновременно два цифровых мозга: один прежний, который мог выполнять свою работу и безо всякой помощи нового звена, и второй, работающий в паре с прежним, делающий систему более мощной, но уже менее предсказуемой. Успокаивало то, что блок уничтожения вражеских вирусов на это совершенно не отреагировал. И в то же время именно это заставило Вьегожева ощутить себя кроликом, оказавшимся перед удавом, пока еще не открывшим свою зубастую пасть. Пытаясь себя успокоить и настроить к работе, Вьегожев представил обе системы двумя составляющими одной общей вертикальной спирали и нашел в себе долю безрассудства и дерзости даже поздравить себя и мысленно пожать себе руку: «Поздравляю, теперь в твоем гаджете есть новая ДНК, родственная с твоей собственной, и, значит, ты уже почти робот!..» Ему даже показалось, что если и он лично приложит к тому какие-то усилия, то в процессе их общей работы – работы уже трехглавого змия – они сначала захватят все, что существовало вокруг в рамках электронной системы, а затем начнут влиять и на все, что жило за этими рамками. Едва ему в голову пришла эта мысль, как вокруг трех голов начало формироваться какое-то странное поле, проявлявшее в себе звуки, цвета, знаки, символы… И почудилось, что это было естественным производным некоей рибосомы, РНК новой системы, которая в природе ответственна за формирование клеток по дублированию необходимых веществ ДНК.

Вьегожев со все возрастающим изумлением неотрывно смотрел на кривую возрастания мощности цифровизации «Блика», пока она не достигла пика и не зашкалила где-то, а потом, во вспышке большого разряда молнии по кабелю и через антенну на крыше трехэтажного здания «Трех кашалотов», не ушла прямо в космос…

Вьегожев попросту заснул на рабочем месте. Голова его лежала на сложенных на крышке стола руках. Панель клавиатуры была отодвинута в сторону.

«Нет, такого не может быть по определению! – промямлил он смятой щекой, прижатым ртом, плохо ворочающимся языком и чуть лязгнувшими криво смыкающимися в лежачей позе головы челюстями. – Только вторжение иного разума, божественного начала способно соединить в единое машину, зазеркалье и мое отнюдь не метафизическое сознание!»

«Но, по-видимому, как раз именно это с тобой и случилось!» – где-то рядом послышалось ему.

«А-а-а! Не ты ли все это подстроил, чудесный Виток Завета, рождающий фрактальные сущности, не исключая и завихрения в мозгах?!» – спросил, на всякий случай, Вьегожев, начиная поднимать голову от жесткой крышки стола.

– Вы что-то сказали, Олег Дмитриевич? – услышал он и увидел устремленный на него сочувствующий, не таящий ни тени следа насмешки ясный взор Лисавиной.

Он молча махнул рукой и протер обеими ладонями щеки, виски, лоб, взъерошив на голове жесткие темные волосы.

«Ну, что еще?!» – спросил он затем, чувствуя, что то, что он принял за сновидение, но что им, по-видимому, не являлось, не отпустило его.

«Насчет меня ты не ошибся! – услышал он знакомый ворчащий и одновременно насмешливый голос, тихий стук, скользящий шорох и шипение черепахи, сквозь которые проступали заразительный смех желеобразного черноморского моллюска, вылезшего из своей прочной винтообразной раковины, чтобы принять участие в начавшемся шоу, и чего-то иного, бесконечно разнообразного. Сквозь чей-то писклявый и скрипучий гогот он расслышал: «Ты, Вьегожев, в этом цирке, по-видимому, главный персонаж. Ты попросту клоун!»

«Если это я разговариваю сам с собой, – сказал Вьегожев, – то я готов дать себе по морде! Ибо то, по-видимому, заслужил!» – С этими словами он взглянул на часы. В любой момент мог прозвучать сигнал, зовущий на ковер к полковнику Халтурину, а не дай бог, еще и к самому генералу…

«Хе-хе-хе-хе-хе! – тем не менее, раздавалось где-то рядом все громче, по нарастающей и продолжалось всю следующую минуту, пока в ушах или же в висках не заложило то ли от криков, визгов и гогота, то ли от волновых децибел. Вслед за этим прозвучал и ответ: – Не обращай внимания! Внутри меня много всякого! Но пусть их, не станем прерывать веселья! А меня зови просто Виток!»

«Ладно, принято! И что дальше?»

«А коль принято, – отозвался Виток, – то запомни: все, из чего я весь состою, прекрасно слышит каждый твой вздох, и если обидишь их любой грязной мыслью, они в самом деле могут двинут тебе и в ухо, и в нос! Но это не страшно: ты услышишь либо несносный звон, либо прольешь на мундир юшку крови!»

«Допустим! Что дальше?» – упрямо повторил капитан.

«А дальше: проси у меня все, что только ни захочешь! Но я выполню только три твои желания! Одарю хоть разбитым корытом, хоть волшебной подставкой для ног короля длиннобородых, которого убили, когда он ею защищался, а она запуталась в его бороде. На ней указано, где золото овенилов, которое жена короля спрятала на острове в Замоскворечье».

«Я согласен! Давай! Тем более что я уже выяснил, что это был за остров. Так где же там золото?»

Прошло несколько мгновений, потом послышался тяжелый вздох Витка.

«Пока не получается! Скамеечка так запуталась в бороде, что не отцепить!»

«Мошенник! – подумал Вьегожев и, опомнившись, прикусил язык. – Ну, допустим! – громко подумал он. – Я понимаю: ведь за скамеечку борются и другие духи. Тогда покажи Петра I! Покажи, как он заботится о своих потомках! Покажи его секретные лаборатории в Замаранихе. Это раз!.. Покажи, чем занимается в данный момент моя девушка… То есть, я хотел сказать, моя женщина. Мы встречались с ней долго, но она не сказала мне: «Да», когда я предложил ей жить со мной под единой крышей. Тогда я, устав от тайных свиданий и страха перед ее отцом и матерью, нашел себе другую! Но я не люблю ее так, как Макушаню, то есть как написано в настоящих романах!..» – «Да, это проблема! – согласился Виток. – Надо жить по настоящей любви!» – «Только тебе-то про это откуда знать!» – хотелось грубо ответить Вьегожеву, но почувствовав сильный тычок у виска и шум у центрального уха, он еле сдержался. «Это два!» – чуть не простонав, сказал он. – Вот и ответь: совместимы ли мы с Макушаней! И третье…»

«Это будет уже пятое или шестое желание, а я подписался выполнить только три! – ответил Виток. – Но поздно! Ты уже сделал свой выбор! А теперь смотри!..»

IV

На сером экране монитора возникла высокая двойная дверь с надписью «Учебный класс анатомической лаборатории» с табличкой, куда была вставлена пластинка с именем дежурного преподавателя: «София Аароновна Макушандер».

Да, Вьегожеву сейчас показывали то, что он и хотел увидеть прежде всего – его «Макушаню».

Она стояла напротив муляжа внутренностей человека, поддерживаемых синтетическими мышечными тканями, которые, в свою очередь, держал керамически-пластиковый скелет. Раздвигая пальцами в белых резиновых перчатках ткани то тут, то там, она заглядывала под них, тщательно изучая увиденное и подмеченное, и записывала об этом в синюю школьную тетрадь в клетку. Рядом лежала толстая раскрытая книга. Потом она взялась за ткани шеи: быть может, отыскивая там и ту мышцу, которая вызывает во время его, Вьегожева, сна тот храп, который нередко ее будил, прерывая сладкие спокойные сновидения. Макушаня была анатомом-теоретиком, специалистом по органам чувств, но теперь походила на хирурга, который искал в теле человека то, что намеревался обязательно прооперировать.

Да, не исключено, что сейчас в муляже она видела его, Вьегожева, всего целиком, поскольку, разумеется, ее интересовали в нем не только храповые органы, но и иные. «Только не берись за скальпель!..» – взмолился он, хотя и понимал, что это пока только видение.

«Зачем ты мне это показываешь? – настороженно спросил Вьегожев Витка. – Что она во всем этом ищет? Может, седалище какого-нибудь шестого чувства? Хе-хе-хе!» – Он посчитал благоразумным не выдавать своего беспокойства, не заглядывать в бездну и оттого, на всякий случай, не разразиться смешком.

«Вот именно! Она, в отличие от тебя, уже давно поняла, что для гармонизации пяти органов чувств нужно что-то еще. Это, разумеется, тоже невидимое, но в гармонии всегда существующее, как те же зрение, вкус, нюх, осязание и слух. Ибо ничего в «золотом сечении» мировой гармонии не существует в единичном числе, потому что все оно – в постоянной вибрации определенного множества, с промежутками между собой неодинаковой величины, с пропорциями интервалов в 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21 и 34. Без нуля семь интервалов между этими числами дают семь цветов и семь нот. И они есть струны и волны, знаки и символы, которые рождают и формы, мгновенно заполняемые всем, чем угодно, в зависимости от того, наложением каких волн они рождены. Ряд комбинаций достаточно велик, чтобы создать и все микроэлементы, из которых состоит человеческая плоть… Теперь ты понимаешь, почему Макушандер не говорит тебе: «Да», хотя не говорит и «Нет»?

«Нет… То есть да. Наверное. Но, может, это только мои догадки!»

«Но так знай! Она не видит в тебе шестого чувства, и она в тебе ищет его! Ведь Макушандер – спец по органам чувств, и чтобы заинтересовать ее заново тем, что ты из себя представляешь, ты должен…»

«Я понял! – обиженно буркнул Вьегожев. – Вшить в себя магнитофон, чтобы он, как попугай, всегда соглашался с ней, повторяя все, чего бы она ни придумала! И оставаться в клетке! И пусть она дуется, ругается, обижается Соловьем-разбойником, пока от ее свиста не появится толк! То есть пока ее предки не укажут мне возле нее мое законное место: быть игрушкой в ее руках вместо того, чтобы разыскивать золотые клады для ведомства «Три кашалота»! Только уж тогда пусть Макушаня как следует дернет меня за кишку или сожмет мои позвонки, и, может, тогда ее манекен оживет, чтобы составить пару тому, кто живет с бессловесною плотью, но со вшитым в нее попугаем!..»

«Ты, гляжу, опять шутишь? Вы, люди, всегда так странно шутливы!.. Но, видно, такова ваша сущность: сказать слишком много, чтобы дойти до сути главного в гениально простом!»

«Ничего не поделаешь, без слов нам никак нельзя!» – философски осторожно заметил Вьегожев, желая выведать хоть какие-то слабые стороны невесть откуда взявшегося и невесть с какой целью нарушителя спокойствия, царившего до его появления в «Блике».

«Да, да! Общение знаками и символами есть моторика всех настоящих цивилизаций! Неслучайно кто-то первый из вас предложил классификацию знаков по типам символов, индексов и икон! Хотя я вспомнил, кто именно. Ну, да, это Моррис. А другой, кажется, Соссюр, который разложил знак на составляющие: на означаемое и на означающее. При этом, первое – это то, что, глядя на знаки, в них видят, а второе – тот смысл, который в этот момент воспринимается людьми! О! Но и это все только, как мягкая ткань на скелете, в которой заключены органы чувств и то, что стоит даже над ними! Как и твоя любовь к Макушандер!»

«Все, хватит нотаций и лекций!»

«Пусть так! Выбор сделан тобой!..»

«Эй, ты куда?!» – почувствовав удаление объекта, позвал Вьегожев. И, не услыхав ответа, с тоской подумал, что, вероятно, это и было ему ответом. Человек грубит и хамит другому человеку или, там, какому-то чудесному Витку Завета, а потом, когда тот удаляется, шлет с возмущением вслед ему свои знаки-слова и грубые символы невидимых жестов, означающие претензии, а то и проклятия. «Эй, ты куда?!.. Погоди!.. Еще не все помои я вылил тебе на голову, и ты обязан меня понять!.. Что, Виток, тоже стало обидно? А зачем тогда пожелал услышать, какая у Вьегожева с Макушаней любовь?! Будто бы этого сам не знал и не слышал, не ощущал своим осязанием и не наблюдал за всем своими собственными глазами!.. – Вместе со страхом и почтением к Витку, ревность и возмущение родились на душе и в сердце Вьегожева. – И вообще!.. Кто ты такой?!..»

«Погоди!.. – через минуту-другую спросил он себя. – А что он мне вещал о семи цветах радуги и семи нотах звуков?!.. – Задумавшись, Вьегожев посмотрел на своих подчиненных. – А почему я один должен отдуваться, попав в переплет?!» Он придвинул клавиатуру и набрал им задание. Оно тут же легло к ним на почту с пометкой «Срочно». Сроку для его выполнения он дал две минуты, а на третьей, повернувшись к ним на своем стуле, довольно строго проговорил: «Ну?!»

– Вообще, семиотика, или семиология, Олег Дмитриевич, – отвечала скрытая за экраном своего монитора Лисавина, – это область исследований, в рамках которой изучаются хранящие и передающие информацию знаки и знаковые системы, как в человеческом обществе с его языком, явлениями культуры, обрядами и институтами зрелищ, так и в мире природы, например, с коммуникацией мира животных или растений. Но также, разумеется, и в самом человеке, в его восприятии фактов, событий и явлений, его чувствами, с помощью тех же слуха и зрения, и логическим рассуждением.