«Три кашалота». Мираж седалища души. Книга 5

VI

Когда полковник достиг своего кабинета, к нему напросился Крыншин.

– Так, в чем ваш вопрос, капитан?

– Я прихожу к следующему выводу: заказчик убийства был уверен, что ему удастся быстро закрыть дело об убийстве Кахобокова-Кельве.

– Это всегда возможно, когда имеется свой человек в полиции.

– Так точно… Я выяснил, что о Кельве никто ничего не знает, но о Кахобокове в один голос заявили сразу несколько человек. Все имели в виду подполковника, собравшегося на пенсию, Кахобокова Арутяна Мерхоевича. Он служил в центральном районе, но переводился из структуры в структуру. Имеет семью и четверых детей, в том числе двух девочек близняшек. Одна из них больна и лечится гомеопатией…

– Больна?.. Как сказал мне хороший знакомый, чтобы лечиться разными толчеными трупами насекомых и ящериц, нужно очень крепкое здоровье! Ведь в основе методики лежит принцип: «К поправке – через боль!»

– Да, это, должно быть так. Гомеопат, некая Альгерда Каренина, известна как раз этой методой. Она выясняет главные пристрастия больного и болью же вытесняет их. Как это работает, неизвестно. Но только ее порошки и снадобья на поправку воздействуют. Она без труда лечит алкоголизм, а это говорит о многом. Одним из ее пациентов являлся и Иван Протасов, наш фигурант. Мы можем передать нашу версию в прокуратуру?

– А уже есть и версия? И в чем она?

– Так точно, есть. Она в том, что Иван, вероятно, на приеме у Карениной рассказал об окаменевшем мозге, который он когда-то нашел в Гренландии вместе с убитым, та разыскала Кахобокова-Кельве, предложила за мозг большие деньги. Он приехал, привез товар. Всех денег, как всегда, у злодеев мошенников, на руках не оказалось, ему дали лишь часть от всей суммы и, получив товар, убили. Не удивлюсь, что Каренина и заставила Протасова прийти в час открытия памятника, поставила рядом с Кахобоковым, и кто-то разбитым стеклом вспорол ему шею. Этого момента, как мы точно знаем, никто не зафиксировал. Сходится многое: все трое – в одной точке; у убитого в кармане слишком много денег, чтобы на них не мог не покуситься алкоголик, а у задержанного нашли купюры из одной пачки, выданной банком.

– Выданных на чье имя? – живо спросил полковник. – А впрочем… это может быть кто угодно. Не сами же они пошли в банк, чтобы засветиться!

– Вы правы. Тот, кто получал деньги, тоже убит. По сводкам, он, а это молодой человек, собиравшийся жениться, некто безработный Павел Охромеев, взявший сумму в банке под поручительство бизнесмена Сергея Владимировича Бецкого…

– Что-то его фамилия слишком в ухе звенит? – с подозрением прищурился Халтурин. – Опять тезка нашим фигурантам?

– Вы как в воду глядите! Тезка недавно проходящему у нас по делу темного типа, но сотрудничавшему с нами, бизнесмена из Санкт-Петербурга, строителя…

– Да, да, конечно! Копатель старинных фундаментов, помешанный на поисках старинных кладов.

– Реставратор фундаментов и подэтажных помещений, если быть точным. На него в полиции ничего нет. Что касается исторического персонажа, то это предок из тайной канцелярии, связанный нитями судьбы с дворянином Иваном Протасовым – «птенцом Петровым»…

– Как говорится, все очень просто, и тут наш генерал прав! Но в то же время и очень сложно, не будем забывать об этом! – подвел черту Халтурин.

– Так, все же, уточните, товарищ полковник: моей службе акцентировать внимание в данном деле на убийстве или на поиске золота?

– Не знаю. Сейчас я доложу о вас генералу, и вы все повторите ему сами.

– Слушаюсь.

– Я не сомневаюсь, что вы достигнете обоих результатов, – сказал напоследок, выслушав капитана, Бреев. – Вы и без того знаете, что я, в отличие от службы полковника Халтурина, прежде всего жду от вас отчетов о подступах к драгметаллам, но все же надеюсь, что к вечеру и та, и другая работа будут завершены. И о Цильме не забудьте…

Закрыв за собой дверь, Крыншин проворчал:

– Да, видно, никто еще из этого кабинета не вышел без довеска и к без того сложному заданию!.. Теперь, конечно, не отстанет от меня и полковник Халтурин.

В «Трех кашалотах» с десятками отделов и бюро, а также отдельной следственно-оперативной службой «Сократ» вся работа тут же активизировалась, лишь только в любой из них начинали маячить очертания золотых залежей, затерянных где-нибудь во времени и пространстве. И Крыншин знал, что отныне разные структуры ведомства получат указание поискать, между делом, и неизвестное «цильминское» золото.

Как правило, на решение любой поставленной задачи отводились сутки. Но работа часто выполнялась в течение рабочего дня. И если кто-то хотел уйти домой пораньше, его активность должна была, – о чем всерьез острили шутники, – превзойти активность аномальных явлений природы, тонкого мира духов и всяческих материализующихся сущностей. Последние принимали персонифицированные образы известных на земле существ, явлений и духов, и по-другому здесь быть не могло.

«Любому духу, чтобы отмежеваться от природных явлений, к которым он тесно привязан, образ человекообразного или животного попросту необходим, – думал Крыншин, непроизвольно прикидывая, какой бы образ дать такому проявлению, такой аномалии, каким являлся хрономираж. Не видя в незнакомом и пугающем явлении доброго образа, человек видит чудовище, монстра, крестится и взывает: «Спаси и сохрани, человек-дух Иисусе!» Да, да, видя его прежде всего человеком! И даже образы ангелов изображает… людьми!»

При этом Крыншин знал, что для его сознания вполне подходил бы образ и доброго монстра, если бы даже он был отражением бури и шторма, – гигантский кальмар или сам Посейдон, или тот же мираж, только умеющий общаться с человеком на его языке. Он может продемонстрировать цель поучаствовать в жизни людей, в работе любого аналитика «Кашалотов». Такая вот «аномалия» могла находиться и в стенах отдела «Сармат». В работе, связанной с поиском золота, платины и прочих сокровищ, даже эти доморощенные «аномалии», помогая сосредоточиться мозгу либо же дать ему отдохнуть, уже не однажды помогли «кашалотам» вытянуть их «драгоценный производственный план».

VII

В следственный изолятор несостоявшаяся счастливая невеста Капа Ивановна Протасова пришла убитая двойным горем. Или, если быть совсем точной, даже тройным. Убит жених Охромеев, в тюрьму посажен отец, к тому же донимает ненавистный подонок Бецкий, ставя условие совершить с ним тайный брачный союз.

Долгое время он подкарауливал ее всюду, где только можно, возникая перед глазами как призрак, с букетами несносных цветов.

Теперь вот подкараулил в церкви. Она как раз просила у господа прекратить череду ее несчастий, а он ворвался туда, встав перед ней на колени, цинично спиной к алтарю, и поставил условие:

– Соглашайся, и я вытащу отца из тюрьмы!

«Да кто ты такой! Я стою перед ликом Иисуса Христа, перед образом Девы Заступницы, я шепчу им молитвы, я слышу их голос, и они обещают защиту!..»

Но лишь только она немного засомневалась, Бецкому удалось-таки поколебать ее веру. Тайное венчание должно будет состояться в дворянском обществе, так как должна соединиться их дворянская кровь. Но истинной причины его притязаний Капа не знает. Теперь, что скажет отец?!..

В укрытой, казалось, вечной мглой камере Ивану мерещилось, что он присутствует в клубе дворянства, где в бокалы льется красное и белое вино. Сейчас он не мог бы точно сказать, был ли он в прошлом, на дворянском собрании, или был в «Клубе дворян» сейчас, в наши дни. Но его мозгу было все едино. Он сильно страдал, не получая бесконечно необходимого – винных паров – ни от прошлых, ни от настоящих видений. Мираж мозгу был безразличен. Он требовал невидимых капель, молекул и атомов, содержащихся лишь в крепленых напитках.

Иван неловко, коряво, как это случается, когда мозг постоянно что-то требует и, не получая, корежит тело и душу, ворочался на топчане, привставал, вновь валился и сворачивался, поджимая к груди колени. Лицо его при этом почти не мимикрировало, было осунувшимся и строгим, только глаза блуждали по невидимым предметам окружающей обстановки. Пустота пугала его, и хотелось видений. Он научился вызывать их усилием воли, хотя все навязчивей виделись залежи золота…

С тех пор, как дочь впервые повела его к гомеопату Альгерде, спасавшей алкоголиков, ему стали являться видения окутанных желтым туманом подземелий. Туман окрашивали отражавшиеся лучи золотых самородков и груд золотого песка. При этом, он видел в пещере похожего на себя человека, в странной одежде, наверное, далекого предка, бывшего самым богатым человеком на земле. И Альгерда монотонно внушала ему: «Гляди и запоминай… иди к выходу и запоминай… иди прочь и запоминай… Ты уже далеко, и все помнишь!.. Ну, так что же ты помнишь? – И он отвечал, что видел: гору, лесную долину, тропу, избу и собаку… – Вдруг она закричала, будто в самую душу: – А теперь возвратись точно так, как запомнил!.. – И до сих пор звенел в ушах ее голос: – Ну, так вернулся?.. И туда же ли вернулся?!..»

Иван не знал и не мог знать, что предприниматель, реставратор фундаментов Бецкий знал тайну его богатого предка, Ивана Протасова, и за услуги обещал Альгерде взамен каменный мозг: требовалось лишь принудить его, алкоголика, вспомнить о сокровищах этого предка.

Началось с того, что Альгерда внушила ему мысль, что нужно помочь найти утерянное приданое, потребовавшееся одной современной дворянской девушке. И он точно знал, что она не лгала. Он согласился без колебаний, и провел под гипнозом несколько сеансов. Он точно помнил, что назвал ей урочище, забытое городище, как дойти до драгоценного грота.

– Ну, а теперь все забудь и ступай! Выпей водки и умри под забором! – торжествующе приказала она. Он открыл глаза и увидел в ее руках свой каменный мозг – тот, что когда-то извлек из упавшей с вершины расщепившейся скалы, и оказавшийся породой с включениями редкого известняка. Они тогда выполняли секретную миссию, следуя на корабле к американским берегам, и, зайдя в Гренландию, взяли несколько проб из прибрежных хребтов, где судно бросало стояночный якорь…

Затем он зашел за бутылкой, выпил и оказался на площади. Здесь он убил человека. И теперь точно знал, что виной тому была Альгерда. Она заставила его совершить убийство тогда, когда при виде гренландского мозга из кладбища пьяниц-воинов Одина поняла, что и без нее он будет спасен! С помощью подобных окаменевших мозгов – чрезвычайно редких находок у берегов Скандинавии многих излечивают от алкоголизма, особенно финнов, ездящих в Санкт-Петербург группой или поодиночке, часто чтобы вусмерть напиваться…

VIII

– За этим же ездил сюда и его бывший друг, Кахобоков, ставший Кахобоковым-Кельве, а затем просто Кельве, – докладывал полковнику Халтурину майор Сбарский, накопав дополнительных данных.

– И встречался с Протасовым?

– Никак нет… Наоборот… Сейчас поясню… Каменный мозг, с помощью которого гомеопат Альгерда проводит сеансы внушения, как мы знаем, после того как был найден в Гренландии, последнем пристанище викингов, вначале оставался у Кахобокова.

– Далее, думаю, вот что, – перебил в нетерпении Халтурин. – После острой болезни Протасова, спровоцировавшей хронический алкоголизм, Кахобоков забыл поделиться с ним прибылью от продажи ценной находки. И тот его убил. Дело можно закрыть. Или я ошибаюсь?

– Ошибаетесь? Ни в коем случае! Здесь много своих нюансов.

– Ну хорошо, поделись. Я опять весь внимание!

Небольшая перепалка между полковником и майором, испытывающим друг к другу братские чувства, являлась нормой.

– Так вот… Для начала важно подчеркнуть факт происхождения жены Кахобокова, поделившейся своей вымышленной фамилией Кельве.

– Вымышленной! Этого нам еще не хватало. У них и без того уже три: Кельве, Кахобоков, Кахобоков-Кельве… И какая же будет четвертая?

– Потощева. Она полячка. Возможно, и древнего русского происхождения. Но конченная русофобка, организатор у нас под боком различных провокаций. Считает себя потомком Екатерины I…

– Ого!

– Не совсем так, товарищ полковник!

– Что значит «Не совсем так!» после моего «Ого»?! Где тут логика, майор?

– Да, она потомок императрицы, – с улыбкой продолжал Сбарский, – но чрезвычайное обстоятельство заставляет делать определенные выводы!

Халтурин уставил на него самый суровый взор.

– Ну хорошо, если вам безразличны нюансы, докладываю, как есть. Потощева не может претендовать на трон, поскольку, как утверждает, родилась от Екатерины тогда, когда та была еще просто прачка Скавронская, даже до любовной связи со светлейшим князем Меньшиковым. А ведь именно у него Петр отбил ее, чтобы сделать императрицей.

– Вот оно что!

– Если бы все было так просто!

– Ну, что еще? Извел вконец! Докладчик! «Ну, погоди у меня!» – читалось также в глазах Халтурина. Но это только разжигало аппетит щекотать нервы обоих.

– В дело замешана еще одна претендентка на трон, ее соперница полька, вероятно, также древнего русского происхождения, Катрин Потоцкая, утверждающая, что род ее происходит от связи Екатерины I с любовником Монсом, братом первой любви Петра Великого Анны Монс.

– Закрыть бы всю эту лавочку. Расплодилось дворянских клубов!.. Да, ладно б еще собирались, кто и впрямь с родословными, а то ведь черт знает что!

– Да, но к ним ведут многие ниточки, которые, в конце концов, и приведут нас к сокровищам.

– Согласен. Что там еще о Кельве? Как она вышла на гомеопатку? То есть, как узнала, что Иван Протасов, этот алкоголик, потомок могущественного рода и может знать о сокровищах?

– Протасов ходил в местный «Клуб дворянства», всегда напивался, но вовремя уходил. Он, вероятно, проговорился, что ходит на сеансы к Альгерде, а Бецкий, зная подноготную Протасовых, решил через гипнотическое воздействие выудить знания о сокровищах рода. Ранее, через Кельве, с которой, несомненно, познакомился в одном из дворянских сообществ, он вызнал, что она ищет покупателя на каменный мозг. Тут же у него созревает план предложить Альгерде за ее помощь то, что является пределом мечтаний каждого гомеопата, специализирующегося на лечении алкоголиков.

– Да, да, понимаю… ведь излечивая одним средством, она может толкать сколь угодно любых порошков, даже из самого банального известняка!..

– Знаете анекдот?.. Продает узбекский хитрец Ходжа Насреддин порошок из толченой глины и говорит, что средство против крыс и мышей. Потом приходят к нему, хватают и волокут в зиндан. «За что?» – возмущается он. – «За то, что твой порошок – обыкновенная глина! Все крысы и мыши целы!» – «О, Аллах, спаси заблудшие души! Как же глупо они пользовались порошком!..» – «Как, как? Мы насыпали его у порога, под матрацами и у мешков риса для плова!..» – «Несчастные! Разве я говорил рассыпать драгоценный товар! Надо было взять в руки пойманного грызуна и насыпать порошка прямо в рот!..»

– Да, смешно. Но вернемся к убийству, мотиву убийства и подозреваемому. Хотелось бы помочь фигуранту. Все же он потомок такого человека, за счет которого мы постоянно находим драгоценные клады.

– Разумеется. И это возможно. Отпечатков на горлышке от его разбитой бутылки, которым перерезали горло Кахобокову, не зафиксировано.

– Что это значит?

– Кровь на горлышке как слизнула все отпечатки…

IX

Дело о золотых копях Ивана Протасова, когда Крыншин приступил к его изучению, выявило, что своих «аномалий» было предостаточно даже в нем. Дело это, по сути, было попыткой неведомого автора создать жизнеописание Протасова, показать его жизненный путь, который он начинал в качестве владельца торговой лавки, сделавший его одним из самых богатых людей на планете.

Жизнеописание это, благодаря невероятным фактам, очень напоминало разрозненные куски романа или же только его черновиков. В течение получаса Крыншин заложил в компьютерный вариант данного дела свою новую программу, надеясь, что она выявит все метафизические «аномалии», точно лишний спам, чтобы на них не зацикливалось его драгоценное внимание.

Но, к его удивлению, система «Миассида», контролирующая повременную связь по восточному, уральскому направлению, где и добывал золото Протасов, вдруг указала на окончание обработки документа и сама же запросила: «Нужны дополнительные факты!»

Крыншин, поразмыслив, понял, что система, зафиксировавшая внедрение в нее новой программы поиска, сделала попытку заставить оператора вернуться к изучению еще необработанных его анализом страниц рукописи. Выходило, что, помусолив личную программу Крыншина, «Миассида» самым беспардонным образом, словно бы, потребовала и отчета.

В ту же секунду будто кто-то стал шарить и в его собственном мозгу. Это было странное ощущение, будто один из тех образов, которые создавал в своем воображении человек, внезапно ожил и поселился в его голове. «Кто бы это мог быть?! – подумал Крыншин, надеясь, что с ним затеял игру оказавшийся в одной связке по данному делу кто-либо из операторов, также изучавших дело о будущем золотодобытчике Протасове.

Он отдернул руку от клавиатуры, собравшись подкорректировать программу, когда перед его глазами на экране монитора вдруг вспыхнула яркая картинка какого-то веселья, послышались звуки музыкальных инструментов, будто из прошлых веков; он различил танцующие пары.

В следующий миг все это, отделившись от экрана, поплыло, увеличиваясь, прямо на Крыншина, и он невольно отодвинулся, ощутив спинку стула. Что-то ожившее, как проникающий из прошлого в настоящее хрономираж, стало заполнять помещение комнаты.

Вначале плохо различимые, неясные образы мерячения приобрели чуть более прочную плоть. Но вдруг он почувствовал, как кто-то подхватил его за локоть, поднял и закружил будто в танце.

Вокруг все поплыло, слилось в сплошную многоцветную полосу, а перед глазами повисло в воздухе улыбающееся красивое, чуть полноватое лицо девушки. Со странной прической, но очень ее украшавшей. Потом он разглядел ее шею, плечи, фигуру. Ощутил ее стан, который машинально обхватила его рука. Неожиданно упругая талия девушки оказалась словно завернутой в жесткий кокон; это подсказало ему, что юная красавица, скрывая небольшую полноту, была в обыкновенном для своей эпохи корсете.

Затем девушка, разглядев его тоже, видя его недоумение и даже испуг, весело рассмеялась. И он смог сосчитать в ее рту за плотным рельефом полненьких подкрашенных губ каждый, до единого, из ее тридцати двух превосходных коралловых зубов.

Ей было лет восемнадцать-двадцать. Он разглядел ее небольшие, но, сразу же показалось ему, очень доброжелательные открытые глаза почти бирюзового цвета, ее широковатый, но все же безупречный нос, маленькие и полупрозрачные розовые раковины ушей…

Она хотела, чтобы оказавшийся перед нею молодой человек – не низкий, стройный, с внимательным строгим лицом, где все было по-гречески пропорционально, с привычкой в его карих глазах цепко оценивать обстановку, сделал что-нибудь абсурдное, мальчишеское, как бы в поддержку ее безупречной юности. Например, чтобы тут же признался ей хоть в чуточке своей любви.

Крыншин не понимал, что с ним случилось, но он внезапно прижал девушку к себе и крепко поцеловал в губы. Она стала сопротивляться, и он видел, что отчего-то расстроилась. Послышались посторонний смех и девичьи веселые крики, вероятно, спешивших на выручку подруг.

Крыншин еще ощущал жар этого поцелуя. Еще слышал глухой мелодичный удар от соприкосновения собственных зубов о ее зубы, что, возможно, прищемило ее губу и сделало больно. Но нет, ведь он и теперь все еще ощущал, как его язык сплелся с ее, точно с языком опытной молодой колдуньи…

Да, это была искушенная женщина. Восемнадцать-двадцать лет для XVIII века – это пора, когда многие девушки уже были замужем, часто имели детей.

«Но ты, моя прекрасная незнакомка, нет, ты явно не замужем! – сделал для себя утешительный вывод Крыншин. – Иначе я бы это почувствовал…

Но какая же сладость!.. Как тонка талия! Как прекрасно лицо!.. И как незнаком, как далек ее запах!.. Будто он окунулся в детство и вошел в комнату своей сорокалетней бабушки-актрисы…

Он приподнял голову от стола, мотнул ей, отгоняя сон или видение. В свой мираж он погрузился на секунду и не поверил ему. Сон стал улетучиваться. Он тихо и сладко зевнул, пожалев, что нельзя повторить метафизический поцелуй. Да, сегодня он не доспал; и никто не осудит его, если он незаметно еще подремлет, как любой другой молодой человек, проводящий ночное время в утехах часто незапланированных встреч…

X

Погруженный во внутрь себя и пребывая все еще в легкой дремоте, Крыншин, наконец, очнулся. Взор его уперся в строчку мигающего сигнала, требующего дополнительных сведений. «Вот еще! – не мог смириться он с наглой атакой. – Ведь я и сам бы желал их получить! Только вот где же их взять?!..»

В рукописи, прежде всего, открылись различные имена первой четверти XVIII века, имевшие отношение к строительству Санкт-Петербурга. Мелькнуло несколько купеческих имен из района Замаранихи. Свою позорную суть эта часть города потеряла незадолго до кончины Петра. «Древняя топонимика – Замираниха, от «Замирья»: древнего поселения этих мест», – сразу же подчеркнул компьютер, одновременно приступая к углубленному поиску. Району придали культурный вид, в парке построили площадки для праздничных гуляний, плясок и более представительных ассамблей. И Замараниха перестала быть замарашкой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.