«Три кашалота». Тебе лучше не знать. Детектив-фэнтези. 1-я книга

V

Диалог нарушил раздавшийся рядом шум взвизгнувшей калитки.

– А-а!.. Вот тут в чем дело! – раздался мужской голос. – Признаюсь, о чем-то таком я и подумал…

– Папа!

– Ты заставляешь меня бросить дела, чтобы познакомить с молодым человеком, и не находишь другого места, как этот вот детский сад?!

– Ты все привез?

– Да, да, не волнуйся! – слегка взволнованно, но уже и с облегчением, ответил отец, видя, что этот суперагент рядом с дочерью для нее не есть все, что оказывается самым дорогим на свете. Еще оставались он, зеркальные инструменты и эти вот бегающие и катающиеся на горках неподалеку дети… – Сейчас доставят!

Отец Марии предстал человеком без галстука, но в красивом костюме. С крупной головой, довольно жидкими темными волосами с претензией на кучерявость, с жилистой и высокой, как у гимнаста, шеей. Атлетически сложенным. Но, в общем, невысокого роста… Подойдя, он готов был протянуть широкую сильную ладонь, но заколебался. Свою большую голову слегка наклонил в сторону. Глаза его были чуть раскосыми, как у древних сибиряков и, по-видимому, в позе разъяренного быка ему был лучше виден красный платок. Кончик его сейчас, после того как Маша вернула ему, вновь торчал из левого кармашка. С самого начала, даже обращаясь к дочери, он успел просверлить недовольным, хотя умным и пытливым, даже натренированным взглядом всего ее спутника. Так, вероятно, примечают скрытым под коркой лба третьим глазом и всем периферическим зрением одновременно две-три, а то и четыре-пять целей опытные охотники; такие могли бы без труда убить белку, не повредив ее шкурки, даже и с одним глазом.

Но ружья с ним не было, что Страдова немало порадовало. Однако руки возникшего нового хозяина положения, после генерала, и в самом деле пустыми не были. Он был со спутником, который, войдя следом, закрыл калитку, чтобы застыть было рядом с большой коробкой в руках.

– Отнеси-ка это все детям!

– Да, и передайте воспитателям. Они уже ждут! – добавила Маша.

Отец приосанился. Но, наконец, и подобрел.

– Я тут только что все, что хотел или нет, но услышал. Уж простите! Теперь, молодой человек, можете представиться сами. Принять от родной дочери ультимативное: вот, мол, мой жених, прими это как данность – это, поверьте, сложно для всякого обеспокоенного отца. Вы, дай бог, еще узнаете это. Давайте сначала познакомимся отдельно, как мужчина с мужчиной, без церемоний. Вдруг у нас ничего не получится!..

Он был весь в свою дочь, казалось Страдову. Ну, да, конечно, вот встретились два мужика, один другому и говорит: «С какой новости начать?» – «С хорошей!» – «Ну, так с нее и начну, но тогда это тоже плохая…» Словом, анекдотическая ситуация налицо, как и положено ей быть во все времена, когда избранник дочери обязан предъявить нечто большее, нежели то, что он есть сам по себе!» – накручивал Страдов, тем не менее с любопытством ожидая развязки и отгоняя зовущую издали тоску.

Говоря свое, свалившийся как снег на голову мужчина тряс его руку. Страдов из вежливости давно привстал со скамьи. Маша смотрела на них, оставаясь на месте и, казалось, готова была закинуть ногу на ногу и покачать изящной бежевой туфелькой с огромной шпилькой.

– Гипотетически я – ваш будущий тесть, понимаю. Но пока зовите меня Силуаном Борисовичем, – отрекомендовался, все же не забывая о роли дочери, имеющей право на все серии семейной мелодрамы, добрый отец Костюмеров.

«О, так ты у меня, значит, Мария Силуановна? Как это мило!»

– Поверьте, очень приятно. Страдов, Андрей Олегович! – тоном человека, у которого вся жизнь впереди и возможны новые знакомства с другими тестями, с достоинством отвечал молодой человек. Между тем он начинал осознавать, что беседует ни с кем иным, как с директором фабрики сувениров и пошива игрушек. Дело с его участием когда-то проходило в службе полковника Халтурина «Сократ». Мысль отметала роль Силуана, в качестве отца его девушки. Костюмерова Страдов по привычке аналитика воспринимал, как и других субъектов анализа, вплоть до их подноготной, как обычных фигурантов статистов. Что называется, если когда-то и был, то из памяти сплыл.

Все в голове держать и всех, с кем встречался и о ком знал по персональным делам, любить и помнить было нельзя. Это и для дела часто было очень вредно. Плохое память отметает охотней. Поэтому жившие по такой установке операторы всей аналитики, свершающейся с помощью железных мозгов, со стороны часто выглядели бездушными и тупыми, и кому-то могли казаться людьми даже очень скверными. Тем более в ведомстве генерала Бреева, где главным в текущих задачах стояла не борьба за людей, а выполнение плана по розыску всего, что только способствовало пополнению финансовых кладовых страны. Следственно-оперативные дела, когда они возникали, чаще всего переправляли в полицию и в прокуратуру. Никого еще, на памяти Страдова, не преследовали, чтобы отомстить, сделать больнее больного, как это бывает в полиции или прокуратуре, когда у сотрудников закипает в крови так, что превышаются должностные полномочия. Страдов уже несколько лет как ушел от подобных историй, обжегшись не раз на скандальных делах и не раз получив очень больно. Зализывая раны в ведомстве генерала Бреева, он, правда, тщетно, старался избегать ненужных страстей.

«Надо будет поинтересоваться у Бреева, нельзя ли взять в обработку этого предпринимателя, довольно известного в Санкт-Петербурге? – просто подумал он об отце Маши. – Но причем этот детский сад, эти странные, будто вовсе не случайные встречи именно здесь? Так… Генерал, не исключено, только что лично встретился с Костюмеровым. И Маша здесь ни при чем! Но все на самом деле похоже на сновидение. Только не сходится одно: Бреев ничего не делает без причины и никогда не витает во снах!»

–… Ну, вот мы и познакомились. Вы, стало быть, из органов госбезопасности. Я уже в курсе… Э-э, Маша мне говорила…

Страдов покашлял в кулак, чтобы это оглушило не нарочно озвученный секрет.

– Тут ведь с какой стороны посмотреть, – ответил он.

– Но если мне что-то сообщает собственная дочь, я должен поверить, чему угодно… Впрочем, начистоту!.. Вы должны знать, что генерал Бреев ничего не сообщил мне про вас, и вы, может быть, здесь ни при делах. Отбить девушку у отморозков – хороший повод познакомиться с ней! Но рассуди нас, дочь! Моей персоной занялись там! Наверху! – Его палец лишь по случайности не ткнул в камнем пролетевшую над головами птицу. – Да, ты рассказала мне о чудесном спасителе! И подвиг его может быть совпадением! Но теперь все это, безусловно, стоит своего анализа!

Шея штангиста напряглась и на ней проступили толстые вены и жилы. Костюмерову стоило труда жить открыто, хотя сейчас глаза Маши и могли бы его попросить слегка прикрыться хоть каким-нибудь панцирем. Но она не выказывала никакого удивления, исподлобья наблюдая, как образцовый зритель без конца дописываемых мыльных опер.

– В любом случае передайте вашему генералу, – говорил отец, не дающий добра на брак дочери с неизвестным и смутным, – мои самые искренние заверения в том, что я выполню все, что только что ему обещал!

– А-а? Обещал?! Значит, теперь мы под колпаком!.. Я, кажется, тоже начинаю прозревать!.. – отреагировала Маша в конце концов, нахмурив черные брови в адрес еще более загадочного, чем последние часов шестьдесят, и более пугающего, если не сказать больше, превращавшегося в туманные завитушки не первой любви сомнительного жениха.

– Не понимаю, о чем вы толкуете. Но если буду иметь возможность передать генералу то, о чем вы просите, я это сделаю. Обещаю!

Сказать больше того, что было сказано в сложившихся обстоятельствах, Страдов не нашел.

– Ну, тогда я вас больше не задерживаю… Пойдем, дочка, у меня для твоего сада припасено еще кое-что.

– Костюмы! – Маша захлопала в ладоши. Жених улетучивался камнем, как пролетающие птицы, на задний план.

– Да, дочка, как ты и просила! – в унисон ей и как-то уж слишком выспренно ответил Силуан Борисович. – Пока лишь примерка, но и это мне стоило своего драгоценного времени! Ведь я работаю над срочным заказом для театрализованных представлений к решающим дням саммита! Да, да – глав скандинавских государств… А это – север! С утра пришлось ехать в музей Арктики и Антарктики, делать доклад!

– Ты делал доклад? – с явно наигранным изумлением спросила Маша.

– Да ведь я еще вчера сообщил тебе об этом! Меня вдруг попросили и внесли в список, пришлось ехать. И вообще, в каких облаках ты все еще витаешь, дочь?

VI

Мария как можно более грустно на прощание улыбнулась своим бежевым туфлям и кивнула Страдову.

– Звони… Я буду ждать.

– Да, пока! Я позвоню, – сказал он, ощущая в себе чувство досады, когда предвестие счастья начинает быть связанным с обязательствами. Даже если вся их цена – оправдания, сомнения и непроходящая боль от ревности к пошлостям отцов. Словами к дочери «в каких облаках ты витаешь?!» Костюмеров вычеркнул его, Страдова, из длинного списка тех, с кем имел счастье познакомиться. Самолюбие и уязвленную гордыню утешало лишь то, что он точно не знал, чего в нем сейчас оставалось больше: вины или облегчения от на глазах тающего семейного счастья. Тем не менее, он почувствовал и проснувшуюся злость на себя самого. От чего? Прежде всего от того, что, словно бы, оказывались потраченными зря несколько дней ухаживаний. А он всегда был слишком близок к пику того состояния, когда мужское не упустит ни одной удачно подвернувшейся молодой женщины. Значит, теперь следующая не должна будет уступать Маше по привлекательности, а, может, и по близости к душе. А такие вещи подготавливаются не скоропалительными минутами и часами, а, как минимум, днями. Правда, если их становится достаточно, чтобы сверить запахи химии и удостовериться в искренности совместных заверений. Таким образом, он начинал оправдывать просыпавшийся гнев необходимостью скорой, может, и немедленной отместки. Кто она ему? Да, всего-то эталон, ниже которого опуститься, теперь значит потерять себя в своих же глазах. Но и этого разве мало! Разве не для подобной цели все мы…– прибрал всю мужскую половину человечества Страдов, – все мы, самцы, заглядываемся не на абы кого, а на каждую пахучую самку, красивую девушку или привлекательную молодую женщину?! Планка настоящего мужчины должна быть высока!

В новых обстоятельствах возникло и то, что на фоне надежды полюбить и утери этой надежды могло начать манипулировать его подсознанием. Прежде, в его детские годы, это делали его родители, а на службе – полковник Халтурин, отправивший его в Санкт Петербург на задание и, конечно, вот, – что не раз подтверждено опытом жизни операторов ведомства, – вездесущий генерал Бреев. Только столь изощренному уму было под силу разрушить в его, Страдова, душе чары его непосредственной начальницы, Антониды Вержбицкой. И ради кого? Принца датского? Нет, ради, всего лишь любимчика майора Сбарского. Он давно обволакивает ее фигуру, где ни явись она вблизи, своим неуместным для крепкой любви слишком цепким «следацким» взором.

– Вот еще чушь! – осадил себя Страдов, собираясь с духом и будто подтягивая ремень портупеи. – Чтобы Бреев занялся таким пустяком, как чьи-то чувства, когда для него главное – план по сокровищам в финансовую казну России, – это вряд ли! Генерал «кашалотов» искусен и велик в другом – в добывании средств: золота, драгоценных камней, валюты… А они нужны стране и для проведения этих самых политических встреч, саммитов глав государств. И для того, между прочим, чтобы разные акулы бизнеса, как тот же зануда и грубиян Костюмеров, могли участвовать в тендерах, шить для ребятишек новые костюмы и игрушки.

Он представил, как сейчас, раздавая куклы детям, его Маша пообещает: «А к празднику у каждого из вас появятся веселые наряды!» С детства детям прививают интерес к маскарадам, а потом удивляются, почему столько таинственного вокруг! Почему столько вопросов? Нет, скажу я тебе, мой гипотетический юный друг, кто и где бы ты ни был, не спеши во взрослую жизнь. И о том, зачем она взрослым, дорогим папам и мамам и выпорхнувшим из гнездышек братьям и сестрам, заранее лучше не знать!»

Страдов, исполненный жалостью к себе самому, тоже хотел бы быть юным и несмышленым. Но, увы, таковым в собственных глазах он давно уже не был, и увидеть себя таковым мог бы только во сне.

Все было за плечами: и спортивные кубки, и служба в армии, откуда он вышел со старшинскими погонами. А, оказавшись на Киевском вокзале, чтобы далее следовать в родной пригород Санкт-Петербурга, позволил завербовать себя в полицию. Потом дал возможность направить себя на специальные высшие курсы, получить знания, которых не искал, проявив при этом неординарные способности, и, послужив следователем и оперативником, однажды, тому уже, как два года, оказаться в секретном ведомстве. У всех рядовых операторов имелось по три начальника – генерал, полковник и непосредственный руководитель отдела. Ведомство никак не именовалось, потому что никто не имел права никому ничего говорить о нем, о его целях, задачах и методах работы. Но между собой сотрудники называли его «Тремя кашалотами», и реже «Золотым руном». Кашалотами чаще становились те, кто прежде выполнял следственно-оперативные задания, связанные с криминалом, выводом на чистую воду всякого рода перевертышей и кротов. Возглавлял эту службу вечный полковник Халтурин. По легенде, овечью шкуру, руно, укладывали на дне горных рек, и постепенно в этом руне оседал золотой песок. Разумеется, там, где золото было. Эту главную задачу успешно решали отделы генерала Бреева. И, к его чести, до сих пор не имелось ни одной золотоносной реки, в которой его чудесное руно не нагребло бы в завитки своей шкуры пусть даже незначительных сокровищ. Это происходило всегда с неизменным успехом и при том, что ни один из сотрудников ведомства не покидал своего рабочего места за столом.

Сколько воды утекло с тех пор!.. Ему, Страдову, уже двадцать пять, и несть числа объявленным ему благодарностям, устным и письменным. Но никакой прибавки звезд на погонах. И никакого ношения формы, разве что, когда необходим маскарад: но зато – в любом звании, хоть в том же генеральском; лишь бы соответствовало образу следователя, оперативника, штурмовика.

Последнее новое задание для него, Страдова, не являлось сложным, хотя, как допускалось, и на этот раз вышло за рамки протокола, предписывающего ему прежде всего аналитическую работу.

VII

Не дело аналитиков-операторов было заниматься оперативной работой со стрельбой из двух револьверов на ходу, как в ковбойских фильмах. Здесь, в Санкт-Петербурге, без этого также обошлось. Пришлось лишь пустить в ход сразу оба кулака, на что обратила внимание Маша. Да, он раскрывался, но деваться ему было некуда, и двое подручных предпринимателя Бецкого вышли из строя. Пусть ненадолго, но этого времени хватило на то, чтобы проследить за кудрявой болонкой. Она выскочила из подъезда, будто накануне выпила половину Финского залива, и пустилась ко всем ближайшим кустарникам без разбору. В то же время требовалось не упустить из виду и ее хозяйку Герду, жену секретаря шведского посольства, с отстегнутым поводком в руках. Его дамочка отстегнула от ошейника подозрительно рано, что и привело к происшествию. Впрочем, ему, Страдову, не составило труда связать воедино два факта, один из которых можно было охарактеризовать даже событием. Лишь принимая его во внимание, он не упустил он из виду и вышедшего вскоре после хозяйской собачонки из того же подъезда известного в городе владельца строительной фирмы Владимира Бецкого. Бедная болонка, очевидно, пропустив благодаря данному субъекту сеанс вечерней прогулки, проскулила всю ночь у секретарской кровати, не находя никакого отзыва у Герды, поскольку на ней хозяйничал Бецкий, а не секретарь шведского посольства. Событием, конечно, было другое. Ведь утром болонка с переполненным мочевым пузырем, бешено перебегая дорогу, могла угодить кому-нибудь под колеса! А если бы это был, скажем, сам генерал! Или тот же полковник Халтурин? Или майор Сбарский? Либо же собственной персоной начальник отдела «Опокриф» Вержбицкая, от присутствия которой вблизи слегка мутится в голове и щемит, где положено? Если бы, скажем, это были ее подчиненные, коллеги Дукакис и Михалев, еще куда бы ни шло! Они так и путаются у нее… у него… словом, у них под ногами!.. Ей богу, как та же болонка, через которую на зеленой аллее с аккуратными скамьями и перепуганными зрителями перепрыгнули, в том числе наступая местами на собачьи лапы, получая и свои увечья, с десяток прохожих. Пока дело не спасла Маша, быстро разбудившая в нем разными талантами обновленные чувства любви! С каким участием она кинулась помогать залечивать ушибы пожилой паре, до того с тросточкой и зонтиком, на всякий петербуржский случай, привычно и беззаботно прогуливающейся здесь без происшествий лет, быть может, сорок или шестьдесят. Петербуржцы, – с детства знал Страдов, – быстро привыкают к хорошему, и часто верны раз и навсегда избранным маршрутам, где хотя бы однажды бывали счастливы. И как заботливо затем она утешала нескольких малышей, вздумавших пустить слезу, жалея виновницу всех происшествий. Но в чем, в самом деле, скажите, была повинна собака?!

В тот день требовалось по указанию Вержбицкой и согласно предписанию начальника отдела «Сократ» полковника Халтурина всего-то вскрыть квартиру секретаря и установить пару жучков для прослушки. Намечались переговоры глав правительств России и Швеции. Службы безопасности не могли пропустить своего шанса вскрыть преступный заговор либо собрать компрометирующие материалы – на всякий случай, до следующих этапов совместных «атэс» и саммитов, чтобы быть к ним готовыми во всеоружии.

И что же случилось?.. Шведка погналась за своей питомицей, и ей, вероятно, никогда бы было не догнать обезумевшей от счастья собачки, если бы та на бегу прямехонько не угодила в руки Марии, стоявшей то ли с нивелиром, то ли с кипрегелем в конце слегка изгибающейся аллеи с двухсотлетними дубами и что-то там про себя снимая. Объективы ее аппаратуры были направлены вдоль этого едва приметного искривления. Глядя в глазок, девушка заметила вначале вдали приближающуюся к ней кверху ногами белую кудрявую точку, оказавшуюся собачонкой, а затем и бегущие ноги шведки, тоже перевернутой вниз головой. Иные геодезические приборы иначе почему-то не работают; то ли в них забывают перевернуть зеркала, то ли еще что… Далее он, Страдов, стал очевидцем сцены, как подружились Мария и шведка; как, попросив подошедшего молодого человека посторожить ее инструменты, она лично повела ее, умирающую от страха за здоровье питомицы, в стоявший здесь за ближайшим углом ветеринарный пункт. Вот в это самое время под видом специалиста, с охапкой замысловатого инвентаря ему и удалось-таки миновать строгого консьержа, подняться наверх и, молниеносно вскрыв квартиру, установить в ней жучки.

Зачем людям знать все на свете! И он никогда не расскажет Маше всю правду. Иначе доказывай ей, что он влюбился в нее с первого взгляда не потому, что она покорила его, а что понадобились, как повод, ее инструменты, чтобы прокрасться в шведский дом и там совершить злоумышление в отношении ее новой подруги. Надо добавить, что это не было зданием посольства или консульства, и потому, погостив в нем за чашкой кофе за оказанные услуги, Мария с тех пор стала отрадой ее хозяйки. Особенно в дни, когда муж вдруг отбывал на родину; правда, лишь в дневные часы. Бедная, наивная Маша! Она послужила громоотводом, чтобы отвести от глаз обманутого шведкой мужа все истинное положение вещей.

Жучки были установлены вовремя. Они зафиксировали вскрытие Бецким тайного сейфа секретаря шведского посольства. В сейфе все осталось нетронутым, лишь была сделана копия таинственной старинной карты Санкт-Петербурга, доставленной со Скандинавского полуострова накануне. Разумеется, один экземпляр копии сейчас имелся и в бездне памяти главной компьютерной машины ведомства «Трех кашалотов». Истинную ценность карты предстояло еще установить. Но операция была санкционирована самим генералом Бреевым. Потому, что предприниматель Бецкий не стал бы вести столь рискованную игру, ввязавшись в нее в роли любовника, если бы за этим не стояли очень большие деньги. А деньги, финансы, золото и бриллианты, все, что бы могло пополнить сокровищницу гохрана страны, сотрудников «кашалотов» должно было заботить больше всего.