- -
- 100%
- +
Это не дешевая манипуляция ревностью, так у нас заведено. Мы не прощали друг другу новые увлечения, а поощряли это. Точнее, он поощрял, а мне было просто удобно. «Мы современная пара: оба в браке, оба позволяем себе других любовников, оба знаем, что у нас нет прав друг на друга, а значит, вместе нас удерживает только настоящая любовь», – думала я.
– Ты неисправима. – Мой милый взял мой бокал и, доверху наполнив его белым сухим, вложил мне в руку. – За это я тебя так люблю.
Тотальное отсутствие ревности иногда настораживало: как-то я спросила, ревнует ли он меня к мужу. И он так искренне удивился, что я сразу поняла, как далеко от центра его мировоззрения стоит это невыразительное слово. С другой стороны, Ник – чуть ли не единственный человек, с кем я откровенна, в любой момент он знал, что на самом деле у меня в голове: не страшно было показаться ему чересчур пошлой, разнузданной или легкомысленной – он наверняка бы это одобрил. Я вываливала перед ним всю свою грязь, а он продолжал смотреть на меня, как на солнце. Муж о моих мыслях даже не догадывался – подозреваю, что ему такое попросту неинтересно. А вот Ник охотно слушал рассказы о мелких интрижках и новых влюбленностях. Мы могли обсуждать переписки друг друга, глупые шутки и упущенные возможности. С ним было интересно. И только в последнее время я стала задумываться: вдруг только эта моя неправильная женственность заставляет его быть рядом? Что, если бы я была нормальная? Сумел бы он быть со мной так долго?
– На самом деле это еще не все. Я нашла работу, – выдала я наглую ложь.
От неожиданности его рука дрогнула, и струя брюта разбилась о кафель.
– Твою мать, видишь, насколько ты меня удивила? – развернувшись вполоборота, он оторвал бумажное полотенце и насухо вытер стол. Ник – один из тех мужчин, которые не брезгуют уборкой. Легко быть сексуальным в драке, но если мужчина вызывает желание, занимаясь бытовыми вещами, – вот это для меня топ. – Это что-то новенькое. Ты и работа? Уникальная пара.
– Что, по-твоему, я не могу работать?
– Ну не знаю… я не представляю тебя в офисе. Такая женщина, как ты, должна лежать на яхте, пить «Кристал брют», получая разом все удовольствия от жизни.
Я сто раз говорила ему, что нахожу «Кристал брют» просто отвратительным на вкус, но промолчала. Меня понемногу начинал раздражать его поверхностный интерес к тому, что я говорю. Как будто у него в голове есть определенный образ женщины, от которой он возбуждается, и ему, как попугаю, нужно рассказывать об этом всем подряд.
Ник не дождался моей реакции и, сделав глоток, спросил:
– И что за работа?
– Один видный мужчина предложил мне быть его персональным ассистентом.
– Ты у кого-то в подчинении? Это настолько не в твоем характере, что меня это даже заводит… – Ник быстро глянул на часы. – Но если бы честным, то намного больше меня заводит твоя потрясающая грудь, для тебя это явно не новость, поэтому давай проведем последние полчаса с пользой.
Глава 4
Я вернулась домой в девять вечера. Из-за того, что его завела моя несуществующая работа − или моя грудь, пришлось задержать няню, которая с половины девятого (я была в этом уверена абсолютно) уже нетерпеливо топталась в дверях в ожидании. Мужа, естественно, еще не было.
Плюхнувшись на диван, я вытащила из сумки бумажку с контактами Николая Васильевича, и через пятнадцать минут чувствовала себя его полноценным пациентом. Личный аккаунт гипнотизера был весьма неплох: я просмотрела с десяток видео, покопалась в комментариях. Попадались и плохие: «Сеансы гипнотерапии пришлось прекратить, потому что врач слишком вольно копается в подсознании своих пациентов». Ого, врач-варвар. Как сексуально. «Негипнабельна». Что это значит – не поддающая гипнозу? Чья это вина, врача или пациента? В дверь позвонили, и одним нажатием на «онлайн-запись» я определила свою дальнейшую судьбу.
Оказывается, найти работу непросто. Я сейчас говорю даже не про хорошую работу, а про плохую. При ближайшем рассмотрении оказалось, что мое резюме – полное дерьмо. Рассмотрела его Алиса, ведь я все утро жаловалась ей на то, как сложно найти работу.
У меня две подруги: хорошая и очень хорошая. Причем я не могу сказать, которая из них какая. Это зависит от дня недели, иногда от моего настроения. Одна – Ия Беридзе, дочь миллионера Гелы Беридзе, папиного партнера. Мы дружим с детства. Ийка просто богиня во всех смыслах, блогер-миллионник, но в вакансиях и резюме смыслит не больше моего, зато институтская подружка Алиска в такой рабочей фигне шарит, у нее никогда не было богатеев за спиной, поэтому она, в отличие от меня, наш институт экономики и социальных технологий закончила, а теперь работает директором по маркетингу в стриминговой компании.
– Ну вот что ты тут имела в виду, скажи? – Алиса поправила очки и пододвинула планшет поближе, разглядывая мое творчество. – Специалист высокого профиля. Это кто такой? Стрессоустойчива, пунктуальна, это еще ладно… а вот износоустойчива, это вообще ты откуда надыбала слово такое? Филолог, ё-моё. Образование до третьего курса… пиши здесь, – она ткнула рукой. – Какое образование? Какой универ? Где твои дипломы? Сертификаты хоть какие-то?
– Ну не дипломы это… справки, – сказала я. – Я ж не окончила ни филфак, ни ИЭСТ…
– Тащи все равно, посмотрим, что там написано.
Моего роста не хватало, чтобы дотянуться до самой высокой полки прозрачного стеллажа, куда я за ненадобностью задвинула почти все свои документы, в том числе справки из деканата об окончании трех курсов. Я вытащила из кладовки табуретку-стремянку и под критический бубнеж Алисы, которая высмеивала теперь фразу «люблю отдаваться работе», взобралась наверх. Вот она, коробка с документами – я провела по крышке ладонью и вытерла пыль. Тьфу, рука теперь черная.
– А что тебе не нравится-то, Алис? – крикнула я с высоты. – Типа погружаюсь в работу с головой.
– Отдаваться в другом месте будешь, мы обе знаем в каком. – Она взглянула на меня с неудовольствием. – Как там у вас, кстати?
– Нормально все, – ответила я, не вдаваясь в подробности. Алиса мою порочную связь не одобряла, не понимала, как можно поступать непорядочно с очень порядочными людьми типа моего мужа, а позывы страсти были ей неведомы. Она, в отличие от меня, умела держать себя в руках. Даже не так – ей не приходилось ничего с собой делать, чтобы контролировать свои мысли и телодвижения. У нее как будто бы и не было грязных помыслов. Любит своего скучного парня, да и все тут, нет у нее душевного раздрая и любовных переживаний.
– А у вас как? Замуж собираешься? – невинно спросила я, прекрасно зная, что это вопрос всей ее осознанной жизни.
– Работа у меня, – сказала Алиса. – Не до этой ерунды.
– Вот и славно. Я тоже хочу работу, может, тогда и мне станет не до этой ерунды.
– Нужно переписать твое резюме. Какая у тебя там кафедра была? Экономики и финансов?
– В справке там не видно, что ли? – я попыталась заглянуть в бумаги через ее плечо, но поймала сердитый взгляд. – Ну не помню я, что тут такого… Это сто лет назад было, ну… Может быть, принесу тогда вина? Ну пожалуйста… Как насухую-то такую скуку писать.
– Алкашка, – сказала Алиса. – Ладно, тащи.
– Грузины не алкаши, грузины – ценители.
Через полчаса резюме было написано, откорректировано и вычищено до блеска. Получалось, что я специалист в области экономики с незаконченным высшим университетским образованием, лингвист, владею английским языком на уровне advanced (это, кстати, правда, я до восемнадцати каждое лето каталась в Hedwig School), работала три года офис-менеджером у Алисы в компании…
– А если будут проверять? Вдруг спросят, чем я у тебя занималась?
– Ответишь. Офис-менеджер, это же не инженер, в конце концов. Что делала? Канцелярию закупала, билеты мне на Маврикий бронировала, руководила секретарями и курьерами, потом я тебя повысила до ассистента, вот, смотри сюда, – она ткнула графу, из которой следовало, что через два года работы сам генеральный директор назначил меня своим помощником. – Тут ты стала организовывать встречи на высоком уровне, сопровождать меня на бизнес-конференции…
– Подожди-подожди, я запишу, – испугалась я.
– Пиши, – Алиса махнула рукой.
Когда мы наконец разместили резюме, я была пьяна на шесть баллов из десяти.
Глава 5
Я спала беспокойно, но, проснувшись, не обнаружила никакой похмельной боли. Первое, что я сделала после того, как это выяснилось, – повисла на зарядке и вытянула за провод телефон, затерявшийся в одеяле, зашла на сайт, проверить отклики или отказы. Ни того ни другого не было, как и просмотров моего многообещающего резюме.
– Охренеть можно, – расстроилась я и прокричала: – Давид! Матвей! Всем подъем!
По утрам я завела привычку делать для всех роскошные завтраки, купила секционные тарелки и выкладывала туда взбитые со сметаной яйца, огурцы в форме сердечек (нож специальный купила, не самой же выделываться) и сельдерей. В отдельную мисочку добавляла нарезанное манго и три клубничины. Это все мне надоело примерно за неделю.
Сегодняшний завтрак состоял из ломтика цельнозернового хлеба, кусочка бри и каши из дробленой пшеницы. Дети категорически отказывались от предложенного, предпочитая шоколадные шарики или ванильные подушки с начинкой из картонной коробки. Я бы с удовольствием заменила их на кукурузные хлопья прямо с полей Айовы, которые употребляет на завтрак мистер Трамп, но увы.
– Дети, до выхода пятнадцать минут, – прокричала я с кухни.
– Мам, Матвей опять заснул в ванной!
Давид, довольно ухмыляясь, сел за стол и включил телевизор. Белоснежное молоко, струей вливаясь в пузатую чашку с кругляшками, лентами окрашивалось в шоколадное. Я успела заметить, что струя брызгает неравномерно, иногда проливаясь на стол. Стиснув зубы, я быстро пошла по широкому холлу, на ходу подбирая вывернутые брюки и школьную рубашку.
– Матвей! – кричу.
Нет ответа. В ванной комнате персикового цвета шумела включенная на полную мощность вода. Персиковыми были и пушистые коврики, в один из которых зарыл ножки мой младший сын. Он действительно спал, примостившись на округлом бортике ванны, пока электрическая щетка мягко жужжала во рту.
– Ох, малыш, проснись.
Я присела на корточки и стала расстегивать на сыне пижамную кофту; красные пуговки были застегнуты как попало, от этого бампер Молнии Маккуина сильно перекосило: фара наплыла на выцветший голубой глаз, придавая машинке зловещий вид. От энергичных движений Матвей нехотя открыл сонные серые глаза, а изо рта потекли мятные слюни.
– Можно я сегодня не пойду в школу?
– Ты же знаешь, малыш, – я потянула его за руки, и он встал, пошатываясь. – Только утром сложно вставать. И потом, если ты пропустишь, кто же будет играть с ребятами в футбол после уроков?
– Маааам, не хочу я играть ни в какой футбол, – круглые глаза заволокло пеленой слез.
– Все, идем. Нужно успеть позавтракать.
Матвей еле-еле плелся за мной на кухню, отталкиваясь плечами и ногами поочередно от каждой стены, и рыдал.
– Скажи своему сыну, чтобы пошевеливался, – грубо сказала я мужу, который только что вышел из душа.
– Эй, богатырь!
Алексей Александрович, по утрам всегда энергичный и свежий, особенно на контрасте со мной. Он легко подхватил младшего сына и посадил себе на плечи.
– Пап, можно я не пойду сегодня в школу? Пап, у тебя вода, – Матвей потер ладошкой темные волосы.
– Ты что?! Мама лопнет от злости, если придется с тобой сидеть, – муж подмигнул мне, а я нахмурилась. – Она раздуется как рыба фугу из Губки Боба, ты же не хочешь этого?
– Нет там такой рыбы, – возразил Матвей.
– Доброе утро, пап! – с набитым ртом сказал Давид.
– Доброе, сына, – Алексей потрепал его по волосам. – Сегодня после школы тренировка?
Они стали говорить про отчетный бой, а я засунула в микроволновку шоколадные печенья, посмотрела на надпись «Осторожно: начинка может быть горячей» и выбросила коробку. Давид бодро рассказывал о том, что сын тренера, с которым он сегодня стоит в спарринге, хиляк.
Я раздала печенья и предупредила:
– Осторожно, начинка может быть горячей.
Алексей Александрович поставил чайник и полез в холодильник в надежде найти смородиновое варенье. Как бы не так, вчера я добавила его остатки в «Каву».
– Нино, я вернусь только седьмого числа, помнишь?
– Почему я должна помнить, если только что про это узнала?
– Я говорил.
– Ничего ты мне не говорил.
– Говорил, – терпеливо повторил он.
Поисковики не владели информацией по этому поводу, поэтому я подозревала, что все это пустая брехня, а на самом деле мой муж торгует наркотиками и возит в Азию контрабанду. Конечно, я помнила, что он говорил про эту командировку: очередное бесконечное дело государственной важности. «Последнее», – сказал он. «Почему?» Оказывается, Макс, начальник Алексея Александровича, кинул на поиск командира террористов все силы. В случае успеха Максим перейдет в главное управление генштаба куратором всего ближневосточного направления, а мой муж пойдет на повышение и станет полковником. Это означало, что уже не будет гонять по всему миру как оперативный сотрудник, а станет ответственным за стратегическое планирование.
Мне даже не верилось, что Алексей Александрович может работать в Петербурге, я этого хотела и боялась одновременно: с одной стороны, мы будем больше похожи на нормальную семью, сможем ездить в киношки на выходные, гулять в парке по праздникам, сейчас все это редкость. Но есть и плохая новость: мне придется сильно сократить встречи с моим милым. Интрижка станет слишком опасной.
Я все это знала, но, как лучшая английская актриса, подняла руки к потолку и не меньше минуты мелко-мелко трясла головой: брови приподняты, в глазах недоверие. Такой вид, словно я не понимаю, как можно выносить всю это беспросветную рутину. Алексей Александрович немного посмотрел на мое представление и отвернулся. Я зашептала ему в спину:
– А ну опять за старое! Небось летите с Максом ливанок трахать.
Его лица было не видно, но я без труда догадалась, что он весь напрягся и изо всех сил пытается сдерживаться. Алексей Александрович имел репутацию добропорядочного семьянина, был образцом супружеской верности. Ни разу за годы нашего примерного брака он не был замечен в чем-то подозрительном и нечистом: приходил домой сразу после работы, нигде не задерживался, кроме как на совещаниях, не имел привычки пить с друзьями в барах или играть с коллегами в биллиард, у него, кажется, и друзей-то не было: все выходные проводил у себя в кабинете за работой и книгой. Это не мешало мне, к месту и нет, вставлять про его гипотетических любовниц.
– Нино, во-первых, я лечу с Халдуном, он сотрудник сирийской спецслужбы. Во-вторых, у меня задачи поинтересней, чем ливанки, я родину защищаю.
– Ливия – твоя родина? Не знала, не знала…
– Сирия.
– Без разницы.
– Все взаимосвязано, у нас совместная операция. Если мы ее выполним, нашим отношениям с Ближним Востоком это пойдет на пользу. Я действую в интересах страны.
– Не смеши! Какие заученные фразы. Штампы! Что вы, русские, знаете о любви к родине! Вот мы, грузины, знаем об этом не понаслышке. Мой дядя был «мхедрионцем», и его убили!
Строго говоря, бойцом «Мхедриони» – страшной националистической организации, о которой надо бы помалкивать, был не мой дядя, а Ии. Гела нам часто рассказывал, как убили его родного брата, но в данном случае эта маленькая погрешность меня не тревожила. Это ведь закон любой ссоры – все подтасовывают и передергивают.
– Господи, да какая ты грузинка! Название одно…
Я поперхнулась от гнева: «Не смей оскорблять мою культуру!» – Вздернула подбородок и забегала, заверещала: «Я чистокровная грузинка по отцовской линии, как ты смеешь…» – благо развернуться было где – наша кухня площадью не менее ста тридцати метров. Это не произвело на него ни малейшего впечатления.
– Хорошо-хорошо, грузинка, хоть царских кровей.
– У вас забирают телефоны. Ты звонишь мне всего пару раз, и я понятия не имею, что вы там делаете и как вы там развлекаетесь!
– Я стараюсь звонить каждый день.
– Спасибо тебе огромное! – Я опустилась на колени и стала изображать молитву-намаз. Алексей Александрович и не взглянул, поэтому я села и облокотилась на холодильник, раскинув ноги в разные стороны. – Откуда я знаю, с кем ты на самом деле и что делаешь! Неужели ты хочешь сказать, что ни у одного из вас нет телефона?
– Постоянного нет. Только у Халдуна есть.
– Дай телефон Колдуна!
– Не могу, Халдун лицо зашифрованное.
Я притворилась, что в шоке. Он обхватил меня крепкими руками и без труда приподнял:
– Нино, у меня есть только одна потрясающая женщина, которую я просто обожаю. Никого другого нет и никогда не будет.
Алексей Александрович чрезвычайно хорошо воспитан, к тому же умен. В любой ситуации он остается благородным и оклеветанным. Он-то как раз знает, что в ссоре ничего нельзя добиться аргументами. Я посмотрела на невыносимо веселое лицо мужа и поняла, что сегодня поссориться не получится. Точно рассчитанная ухмылка сползла с лица, а руки горестно опустились:
– Я ревную! Мне надоело, что тебя никогда нет дома.
– Ну ты даешь. У тебя нет ни одной причины на свете ревновать, слышишь меня? – он поцеловал меня в подбородок, а потом ниже. – Я клянусь, у меня в голове только ты, а потом уже работа и все остальное. Даже работа, понимаешь? – и заговорщически понизил голос: – Даже интересы Родины. Мне же нужно обеспечить мою любимую единственную женщину всем этим. Смотри, как многого мы добились! Ты наконец-то живешь так, как заслуживаешь!
Проводив мальчиков в школу, а мужа в Сирию, я минуту стояла в абсолютной тишине и ожидала наплыва счастья, которое обычно ощутимо накатывает после их ухода из дома. Несмотря на солнечные лучи, отражающиеся от застывшей Фонтанки, что для Питера наидичайшая редкость, настроение было поганым. Я босиком подошла к окну и с силой дернула шторы в разные стороны, распахнула окно и высунула голову в морозный декабрь. Сразу стало свежо: ветер слишком резкий для спокойной прохлады. Залипшие в пробке машины на набережной переговаривались всеми доступными способами: гудками, габаритами, подмигиваниями, покачиваниями, только все равно это ни на йоту не приближало их к Невскому проспекту. Я повернулась на северо-восток, к коням Клодта: там ситуация выглядела еще безнадежнее.
– Удачи всем вам, – крикнула я.
Оставив окно открытым, я решила, что настроение для Ираклия Чарквиани на полную мощность, чего-то невероятного вроде «Органи 78». Засмотревшись на себя в гнутое зеркало от пола до потолка, я шевельнула плечами, и оливковый пеньюар из чистого шелка (подарок мужа) оказался на полу. Я встала на него и покрутилась в разные стороны, пальцами ноги отбросила его на диван, а сама стала варить кофе, не как всякие дуры жмут кнопку на кофемашине, а по-серьезному, засыпая «Эфиопию» в именную турку, мешая ложкой по часовой стрелке на газовой плите.
Музыка забиралась в самое сердце, турка нагревалась, и понемногу счастье начало прибывать. Сначала я прикачивала бедрами ему в такт, а потом стала гладить, убаюкивать себя, мол, все-то у меня хорошо, просто обалденно. Из этого почти медитативного состояния меня вывел звук грохнувшейся на пол дешевой сумки.
Я развернулась и прикрыла наготу руками.
– Нино, простите! – Это была няня. – Я не слышала, что вы на кухне, тут так громко музыка играет.
– Остановить музыку, – приказала я голосовому помощнику, подошла к дивану и неспешно оделась. – Здравствуйте, Ольга Викторовна, это моя вина, я забыла, что сегодня у вас рабочий день… праздники эти, сами понимаете.
– Да ничего-ничего, – залепетала няня. – Это я виновата, я даже не слышала, что вы на кухне, музыка… Не могу не сказать, извините, но вы такая красивая!
– Сегодня у Давида фортепиано, не забудьте доучить с ним маленький этюд.
– О, так ведь это мы запросто, – няня хихикнула.
– Вот и славно.
Я показала ей большой палец и тут же услышала, как мой великолепный кофе двумя толчками затушил газ на плите.
Глава 6
Сеанс начинался в пять часов вечера. Конечно, я опоздала. Ведь Питер никогда не был моим городом, он был моим врагом – подсунул мне пробку на Измайловском, а потом еще и красный светофор на Троицком.
Я была разочарована кабинетом, ожидала увидеть магический арсенал: парящие свечки, волшебные палочки с черными наконечниками, маятники, картины с гипнотическими спиралями – теми самыми, на которые долго смотришь, и они начинают вращаться, а на деле кабинет даже не походил на вотчину ученого с законсервированными мозгами, пробирками и приборами. Место работы гипнолога напоминало кабинет математики для пятого класса – минимум интересного, только книги и тетради.
– Меня зовут Нино. Я родилась первого января, мне тридцать три года. Я не просто молода, я еще и молодо выгляжу.
– Очень приятно, Нино. Меня зовут Николай Васильевич, я не молод, мне шестьдесят четыре, наверное, выгляжу на свой возраст.
С его утверждением я была согласна, поэтому покивала – уже успела рассмотреть бледные губы, тонкие морщины возле глаз, седые волоски, пробивавшиеся из общей темной массы кустистых бровей, отметила осторожность походки, свойственную телу, утратившему молодую упругость. Несмотря на это, мужчина передо мной был по-профессорски привлекателен: спокойный взгляд за стеклами очков, сдержанные манеры, тихий голос. Вряд ли я могла бы им увлечься, черт бы побрал мое воображение. Мне представились, даже чересчур реально, его дряхлое выцветшее тело под белой одеждой, плечи, обтянутые стариковской кожей, свисающей в тех местах, где раньше, возможно, были надутые мышцы – сейчас они все съедены старостью, да еще и стойкий запах изо рта. Господи, Нино, наверняка не все так ужасно, ему же не семьдесят лет! В общем, любительницы мужчин постарше Николая Васильевича бы оценили, я уверена.
– Я вас слушаю, – сказал он.
– На самом деле я пришла потому, что ощущаю жизнь пустой… Муж и дети у меня чудесные. Просто чудесные. Так случилось, что… Вам не понять, конечно, вы же мужчина. Вы не знаете, насколько тяжело находиться с ними дома целый день… меня хватает на час… или, если честно, минут на двадцать-тридцать. Моя любимая игра – притвориться, что меня нет дома. Это считается за плохую мать?
– Нино, у меня достаточно узкий профиль. Я гипнолог.
– Я в курсе.
– Тогда вы, разумеется, понимаете, что мы с пациентами занимаемся терапией психических расстройств. В большинстве своем ко мне обращаются люди, страдающие от фобий, зависимостей, циркулярных воспоминаний. Гипноз довольно хорошо помогает в лечении алкоголизма или, например, в преодолении боязни летать… Честно говоря, не совсем понимаю, зачем вы, здоровая красивая женщина, вдруг решили обратиться ко мне…
Я скорчила гримасу:
– Со мной можно и без этого.
– И все же. Вы пробовали обращаться к психологам?
– Мне все время снится лицо моего сына. Разбухшее, гигантское, глаза вытаращенные… Труп Датошки. Иногда я думаю, что заболела, и даже потом, проснувшись, не сразу понимаю, что это сон. Меня буквально трясет от страха. Я прочитала в интернете, что это называется парасомнией.
Николай Васильевич заинтересовался:
– Парасомнией называют любое расстройство сна. Расскажите поподробнее.
– Мои домашние пропадают, то муж, то дети… Ночью я могу часами ходить по пустой квартире, выкрикивая их имена, а потом, проснувшись, обнаружить, что они все на месте. С фотографиями тоже полная дичь: прежде чем уснуть, я все рамки переворачиваю изображениями вниз.
– Это называется гипносомническими галлюцинациями. Когда у вас это началось, связываете с чем-то?
– Вообще-то после рождения детей… хотя я и в детстве страдала лунатизмом, не знаю, связано ли это…
– Вот с этим уже можно поработать.
– Но и первая моя проблема важна! Знаете, Николай Васильевич, в юности я все мечтала стать актрисой… Думала, уйду от родителей, сниму квартиру в Москве, буду поступать во все театральные вузы по очереди, благо денег у меня завались – отец богатый, – пояснила я. – Затем в меня влюбится один актер, другой, третий захочет бросить ради меня семью, но я, естественно, остановлю его от этих глупостей, и он никогда меня не забудет. Потом в меня влюбится самый известный и богатый режиссер, будет снимать меня в главной роли в каждом своем фильме, внешность моя позволяет, и я стану сверхновой суперзвездой, – я расхохоталась, но тут же замолчала. – Я утрирую, конечно, но в целом все так и есть. Что же я получила? Вышла замуж в девятнадцать, и сразу дети… вот я уже полноватая нереализованная женщина без высшего образования. К тому же моего мужа никогда нет дома.
– Зато у вас есть деньги, это большое подспорье.