Рыжий Ангел

Шар

Мой шар похож на небо. Только с голубым перемешано зеленое. А иногда белые облака закрывают то, что было видно только что. Мой шар очень маленький. У других хранителей много шаров. Но другие хранители неизмеримо старше. Я самый младший и последний из них. Хотя мне и миллиарды лет по летоисчислению шара. Говорят, что после меня родится еще один хранитель, когда шаров станет больше, и я не смогу удерживать все. Я не знаю, когда это будет. Мне бы удержать этот. Вы думаете, это так просто? Просто, когда шар спокоен. Тогда я смотрю на него и улыбаюсь. Мгновения отдыха. Но даже в эти мгновения надо проявлять заботу. Маленькие шары капризны. То Солнце, то Луну им подавай. А уж что говорить о снеге и дожде? Хотя меня порой одолевает лень, и тогда дождя не бывает долго. Когда-то лени было чуть больше, чем обычно, и шар кое-где окрасился желтым. Я не люблю много желтого, но иногда это даже красиво. Вчера я смотрел на шар, и мои мысли были настолько спокойны, что гармония старших пела во мне. Единственное, что меня беспокоит, так это люди. Они появились совсем недавно по меркам хранителей. У каждого хранителя есть свои «люди». Мои же – на редкость разнообразные. Говорят, что они часть меня и что, поняв их, я смогу осознать себя, и тогда мне дадут новый шар. Мне кажется порой, что я близок к пониманию. А потом люди ставят все с ног на голову. Пару раз в медитации я опускал свое подсознание на шар и становился человеком. Всего на мгновения. Это потрясающий эксперимент, но требует много сил и энергии. Слишком уж разрушительно быть там, на шаре. Я испытал все: от любви до ненависти, от предательства до прощения. И все равно до конца не понял себя. Старшие говорят, что это не так то просто. Если меняемся мы, то меняются и шары. Если меняются шары, то меняемся и мы. Однажды, когда я пойму нечто, я смогу добавить в свою копилку еще один шар, и тогда моему первому не будет так одиноко. Но и люди должны понять то, что понял я. А понимание вообще приходит медленно. Куда приятнее работать с частностями и индивидуальностями. Сегодня утром мой шар опять был неспокоен. Я это понял сразу по тому тонкому слою энергии, который опоясывает его. Он стал плотнее и темнее. Если потемнеет еще на полтона, то придется делать чистку и убирать очаг загрязнения. Неприятная работа. Все время ощущаешь зло шара. Но надо держать равновесие. Если мне удастся продержать его чуть дольше обычного, то, может, мне дадут второй шар и моему первому не будет так одиноко…

Каждый выбирает сам

– Ты возьмешь ровно столько, сколько сможешь унести.

– Но это же не так много, как у других!

– Однако каждый поступал именно так.

– И я смогу чувствовать?

– Да.

– И я смогу любить?

– Именно.

– Как?

– Я не знаю. Все зависит от того, что именно ты возьмешь.

– А если я возьму и это окажется болью?

– Тогда ты будешь любить, но любовь принесет тебе боль.

– А если, ну предположим, большинство из взятого будет дорогой?

– Значит, тебе придется все время быть в движении, и только тогда ты сможешь найти и полюбить.

– А если я возьму ничто?

– Это бывает не так уж и редко. Посмотри внимательно, сколько живут, и ничего. Им просто не надо. Физиология заменяет чувство.

– Но тогда что, если я унесу все?

– Это самое страшное. Ты никогда не сможешь найти того, кто бы это все смог принять, и станешь одинок, при этом чувствуя все.

– И нет золотой середины? Может, подскажешь хотя бы количество того, чего брать?

– Прости. Каждый выбирает сам.

– Лотерея.

– Удачи!

– Пока…

Так же, как…

Если идти между этими двумя ручьями, то попадаешь в теплый коридор. Шаг влево – и холод сведет скулы. Шаг вправо – и жара опалит кожу. Но тут, между, все имеет свои законы и свой смысл. И главное, не оборачиваться.

Рыжий Ангел смотрел прямо перед собой и отсчитывал ритм шагов.

– Раз. Два. Три. Человек внизу замри.

Легко перепрыгнул через невидимое человеческому глазу препятствие и, не теряя равновесия, пошел дальше.

– Четыре, пять, шесть. Злу Добро сейчас не съесть.

Улыбнулся.

– Семь, восемь… снова мой! К девяти приди домой. Ух!

Взмахнул крыльями и камнем сорвался с райских склонов вниз, к Земле, к человеку.

Зеленоглазый, черноволосый, гибкий, как ивовый прутик, Алька бежал домой, едва касаясь пятками успевшего остыть к ночи асфальта. Асфальт положили недавно, и было удивительно приятно вот так вот лететь над ним. Ни чертополох, ни колючки, ни разбитое стекло не мешали полету. На настоящем асфальте этого не бывает. На настоящем асфальте исчезает сила притяжения и есть ощущение полета. Алька ле-тел.

Так же, как навстречу ему, но невидимый из-за поворота, летел автомобиль.

Так же, как сверху к нему летел Рыжий Ангел.

Так же, как…

Часы пробили десять. Стрелки замерли.

Так же, как…

Они тебя любят…

У Рыжего Ангела было время подумать. Уж что-что, а времени у ангелов много.

– Почему мне приходится упрашивать тебя о подопечных?

– Просто ты не такой, как другие. Тебе и душу подбирать надо особую.

– Ага. Пока все остальные ангелы получают новые крылья и бывают на Земле, я должен ждать.

– Терпение, мой друг.

– В вечности самое трудное – терпение.

– Конечно. А кто сказал, что вечность легкая штука?

– Ну, не знаю… Когда провожаешь душу от рождения до смерти, это такое необъяснимое состояние радости. Даже трудности в радость!

– И это ты говоришь мне?

– Мда. Прости. Твой сын…

– Самая моя большая радость. А я ведь вел только его душу от начала до конца. Все остальные были с ангелами. Я только так, изредка корректировал, и все.

– Ты тоже ждешь?

– Знаешь, мне нравится ждать. Пока я не вмешиваюсь, значит, все идет так, как надо.

– Знаю.

– Хотя постой, там, на Земле, должна появиться душа. Очень сильная душа. Необычайная душа. В слабом теле.

– Все тела слабые.

– Но это о-ч-е-н-ь слабое тело. Возьмешься?

– Конечно!

– Тогда готовься.

Рыжий Ангел только сейчас понял, о чем ему говорили. Ярким лучом на Землю спускалась душа. Все ангелы неба следили за ее спуском, настолько ярко и чисто освещала она небосвод. Самые опытные белые ангелы завидовали ему, Рыжему. Завидовали, потому что не знали…

Ребенок родился необычным. Ребенок без света. Без внешнего света. Врачи поставили диагноз сразу: видеть не будет. Что-то не сработало в хромосоме. Никогда не будет видеть. Родители были в шоке, но это был долгожданный ребенок, и ему были рады. Дни шли за днями, и казалось, что потрясения позади. Пока однажды, когда ребенку было 4 месяца, врачи на очередном обследовании не сказали второй страшный диагноз: ребенок не будет слышать. Маленький человек скорее реагировал на движение воздуха, на запахи, на нечто невидимое, но он не слышал. Отец поседел за одну ночь. Мама, всегда такая вкусная и нежная, резко пахла чем-то отвратительно едким. Впервые женщина напилась так, что ее отхаживали двое суток, и все двое суток ребенка впервые кормили чем-то искусственным и неприятным. Ребенок плакал. Горько плакал.

– Тише, маленький! – что-то очень теплое было рядом. Голос звучал в голове в виде слов. Слов, которых никогда не было слышно раньше. – Тише. Я рядом. Все будет хорошо. Хочешь, я расскажу тебе о рае?

Малыш заулыбался. Рыжий Ангел сел на краешек колыбели и негромко сказал:

– Там, наверху, есть место, где все цвета радуги играют на солнце. Там, наверху, есть семь нот, которые есть музыка Вселенной. Если попытаться вспомнить, то вспомнишь, но потом, когда однажды забудешь. Но ты не бойся, я всегда рядом. Так вот…

Малыш сидел на ковре и улыбался. Улыбался им. Но они этого не видели. Они никогда это не видят. Хотя могут видеть, казалось бы, все.

– Как ты думаешь, он понимает, что мы рядом? – мужчина смотрел на малыша и плакал. Он давно перестал улыбаться.

– Я даже не сомневаюсь в этом. Если ты захочешь, то поймешь его, – женщина улыбнулась сыну. Никакой реакции.

– Если я захочу. Боже мой, если бы ты знала, как я хочу. Столько лет, а он как растение.

– Надо набраться терпения.

– Ты говоришь это изо дня в день. Посмотри на себя, ты выматываешься. Столько лет, как ты не живешь.

– Я живу. Я живу им. А вот ты живешь только болью. Когда ты в последний раз играл? – женщина посмотрела на футляр, хранящий в себе старую скрипку.

– Не помню.

– А я помню. Еще до его рождения.

– Какая к черту игра? Что бы я делал этой игрой? Надо столько денег, что не до игры!

– Да, но дома, для меня и для него.

– Я не могу. Ничего не могу, – он отвернулся и закурил.

Рыжий Ангел был рядом с малышом.

– Не переживай. Они тебя любят. Просто не знают, как тебя любить. Они не понимают и потому боятся.

– Но ведь ты не боишься!

– Конечно. Надо только придумать, как им дать знак, что ты их понимаешь.

– Я пробовал. Но они не поняли.

– Да, плакать было хорошей идеей для человеческого детеныша. Но не в твоем случае.

– А смеяться я тоже пробовал. Но их испугал мой смех. Слушай, я устал. Давай лучше послушаем ноты. Помнишь, ты играл?

– Да. Тебе понравилось.

Малыш улыбнулся. Больше всего он любил, когда Рыжий Ангел играл ему ноты. И пусть он не мог слышать, как все остальные, но он чувствовал их. Чувствовал всем телом. Часто по ночам родители будили его, когда он слушал ноты. Странные взрослые боялись того, как он ворочался и мычал что-то во сне. А он расстраивался. Его музыку прерывало непонимание взрослых.

– Знаешь, Рыжий, я хочу послушать ноты не во сне.

– Я тебе объяснял уже сто раз, что днем ты можешь слышать лишь отголосок нот. Но тебе этого мало. А я не могу изменить бытие.

– Да понял я. Понял. Они снова ругаются из-за меня.

– Да, – Рыжий Ангел стал грустным, и свет вокруг мальчика изменил свое тепло.

– Я чувствую…

– Я знаю… хотя… есть идея… – Рыжий улыбнулся и проворчал: – Идея…

Мужчина не играл долго. Очень долго. Сколько прошло лет? Двенадцать лет. Убираясь в кладовке, он дотронулся до футляра. Пальцы обожгло воспоминание музыки. Боль прошла сквозь сердце. Он обернулся. Сын, такой красивый, стройный, серьезный, сидел в кресле и чуть-чуть кивал головой. Растение. Наказание за… что? Мужчине стало неимоверно грустно. Пора избавляться от прошлого хлама. Пора выбросить скрипку.

Он достал ее из футляра и аккуратно стер пыль.

А ведь он мог бы быть если и не великим мира сего в музыке, то как минимум стоять на первой ступеньке с избранными.

А кем стал?

Лучше об этом не думать.

Собраться с силами и выбросить свое прошлое, чтобы не обжигало руки.

Но сначала…

Он положил скрипку на плечо. Аккуратно провел смычком. Удивительно, но время не расстроило инструмент и первый, робкий, словно луч света сквозь грозовые тучи, звук разрезал тишину. Пальцы сами вспоминали все. Сначала неловко, но с каждой нотой все более и более уверенно музыка заполняла комнату. Он закрыл глаза и стал музыкой. В последний раз стал тем, кем был когда-то до…

Женщина услышала скрипку и удивленно приподняла бровь. Показалось?

Нет. Звуки плавно плыли вокруг. Рождались заново. Она вышла из кухни и увидела…

Нет, не мужа. Первым она увидела сына. Мальчик улыбался так светло, словно сам был светом. Он больше не сидел, тупо кивая головой. Он прислушивался. Да-да, он прислушивался. Его руки словно два больших крыла рисовали музыку. Это было удивительное зрелище. Ребенок ожил. Он внимательно «слушал» и, казалось, «видел», откуда шли звуки.

Мужчина резко оборвал игру и обернулся…

– Вот решил, выкину…

– Ты это видел?

– Что?

– Ты видел? Он тебя слышал!

– Не сходи с ума. Я…

– Возьми скрипку и играй! – женщина сказала это таким тоном, что любой, кто бы услышал ее, взял бы скрипку и начал играть, даже если бы и не умел.

Как только раздались первые звуки, ребенок преобразился. Его лицо снова стало светлым, и спокойная улыбка счастья озарила комнату. Улыбка, которую раньше они не видели.

– Боже праведный! Он слышит! Я не знаю как, но слышит!

Рыжий Ангел стоял посередине комнаты между ребенком и родителями, и улыбался.

– Они тебя поняли, малыш. Теперь все будет по-другому. Они поняли!..

Где-то внизу на Землю опускался вечер. Впервые за долгий срок Рыжий Ангел позволил себе подняться в небо так надолго. Сегодня его присутствие будет только мешать. Сегодня впервые там, внизу, ребенок взял в руки скрипку и ответил своим родителям. Это не была музыка Вивальди или Паганини. Но это была музыка, которую понимали родители. Впервые за много лет они не боялись его. Они слышали его. Они понимали его. И теперь все будет хорошо. Рыжий Ангел знал это. Ребенок верил в это. Родители надеялись на это.

«По венкам импульсы»

Любовь изнеженно

Коснулась пальцами,

Запястья теплые —

По венкам импульсы.

Я вас люблю

Со вздохом-выдохом

На месте каменном

У моря синего.

– Ты хочешь нащупать пульс?

– Да.

– Глупышка. У ангелов нет пульса.

– А у ангелов есть любовь?

– Конечно. Любовь есть у всех.

– Но а как же тогда «по венкам импульсы»?

– Литературный оборот человека в начале текущего земного летоисчисления.

– А венки у них есть?

– Есть.

– И импульсы?

– Пульс. Метроном сердца. Не более.

– Тогда почему?..

– Я же говорю – литература!

– Но любовь они чувствуют?

– Да.

– И так?

– И так тоже. Ну, так они говорят.

– Тогда можно нащупать и…

– Не у ангелов, дурашка рыжая!

– Жаль. Так остро захотелось пощупать любовь.

– Извращенец!

– Не… ты не понял… «по венкам импульсы»… а венок нет…

Белый Ангел молча смотрел на свое отражение в ручье. Рыжий встал и, отстукивая ритм пальцами, прошептал: «По венкам импульсы…»

Где-то высоко исчезали звезды. Пора возвращаться. Люди не ждут. Не умеют ждать. Люди.

Рыжие крылья сохнут долго

И у ангелов бывают дни, когда ничего делать не хочется. Люди обычно все списывают на мигрень или легкое ОРЗ. Ангелам такие отговорки не помогают. Тогда они говорят: «Крылья намокли, надо подождать, чтобы высохли». Садятся на край облака на рассвете и сидят весь день, сушат крылья. Рыжему Ангелу надо сидеть дольше всех, до самого заката. Рыжие крылья сохнут долго.

– Ты до вечера тут?

– Да.

– Сохнешь?

– Да.

– Поговорим?

– Нет.

Зачем говорить? Когда у человека болит горло, ему говорить совсем не хочется. Когда у ангела сохнут крылья, ему тоже хочется молчать. Рыжий молчал.

Вчера вроде все было хорошо. И позавчера тоже. И поза-поза-поза-вче…

Все было хорошо.

Просто порой бывает, что самые простые и бытовые дни переживаются намного труднее, чем дни тревог и свершений. В те дни время сжимается, несется, прессуется по эмоциям и действиям. А простые будни выматывают своей медленной уравновешенностью. Все же Рыжие больше для времен кризисных, когда подопечные души на изломе и надо выиграть битву.

– Золотистые.

– Ты о чем это?

– Я говорю, золотистые облака. Почти рыжие.

– Как твои крылья.

– Они почти высохли.

– Как там твои подопечные?

– Все нормально. Живут. Грешат в меру. Искупают грехи делами сторицей. Белые Ангелы за ними присматривают.

– Ты должен быть счастлив. Столько людей, и благодаря тебе они…

– Я счастлив. Просто грустно.

– Но почему?

– Потому что когда будет плохо, я буду нужен опять. А пока все хорошо… я чувствую усталость. У тебя так бывает?

– Нет. Я – Белый. Я настоящий. У меня нет таких эмоций.

– Знаю. Это я… недо… не белый… Я – Рыжий.

– И потому ты должен…

– Да. Знаешь, вот сейчас сядет солнце, и душа придет в равновесие. И лет 300 опять не будет кризиса. Не так уж и часто звезды всем подопечным дают благодать и счастье бытового дня. Наверное, я эгоист. Но ОН меня простит. Быть эгоистом один день в 300 лет не так уж и страшно. Зато потом острее чувствуешь людей.

– Остался последний луч, и ты можешь лететь!

– Я всегда могу лететь.

– Всегда? Даже еще час назад?

– И два. И три. И… просто мне иногда надо чувствовать это. Чтобы осознать, почему Рыжий.

– Завидую тебе.

– Не стоит. Каждому свое. Слушай, хочешь, поищем среди нерожденных пока душ будущих рыжих и конопатых детишек? Хочешь поцеловать на счастье?

– Ага, хочу.

– Тогда лови первую звезду ночного неба наудачу и… Полетели?

– Полетели.

Облако опустело. Первые яркие звезды окрасили небо россыпью серебра. Рыжее перо сдул ветер. Медленно оно погружалось в ночь земли, опускаясь все ниже и ниже.

Он протянул руку и поймал. Перо было теплым. Он улыбнулся. Разжал пальцы и положил перо в шкатулку. К таким же, другим, набравшимся со времен первого Рыжего Ангела. Когда-нибудь он достанет их и подарит новые крылья новому Рыжему Ангелу. Когда-нибудь…

Хороший день, однако

«Самое прекрасное, что есть сейчас: учить ходить человека. Человек еще маленький. Идет, спотыкается, ищет точку опоры, а я рядом, крылья в помощь. При каждом падении подхватываю и ставлю опять на ноги. До чего же смешной малыш! Он меня видит. А его родители – нет. Видели раньше. Но это не страшно. Я люблю этот период в жизни людей. Они еще способны видеть меня, цепляться за крылья, улыбаться, когда солнце касается рыжих перьев».

Рыжий Ангел протянул руку, помогая малышу делать шаг.

– Маленький мой, ну еще шажочек, – молодая женщина сидела в кресле и протягивала ребенку руки. – Кто к мамочке идет?

Малыш пытался одновременно хмурить брови и улыбаться. Хмурить брови, потому что так проще держать равновесие. Улыбаться, потому что мама счастлива. Он это видит. Он это чувствует. Вот еще шаг. Нога неуверенно сделала в воздухе странный оборот. Попа в памперсах наклонилась вправо, потом влево и… предательски потянула назад. Еще миг и… Ангел расправил крылья. Взмахнул. Протянул руку и подтолкнул малыша вперед. «Устоял, солнышко мое. Ну, еще последний шажок к маме!» Малыш улыбнулся, протянул руку и ухватился за мамин палец. Дошел. Молодая женщина подхватила сына и закружила по комнате. Смех колокольчиком разорвал солнечный день. Рыжий Ангел сел на пол, по-турецки подвернув ноги, и, достав Книгу Жизни ребенка, вписал: «9 октября 2004 года. Прошел по комнате сам». Улыбнулся малышу и подмигнул. Хороший день, однако.

Диалог

– Ты когда-нибудь думал о предпочтениях людей? Ведь кажется, что видишь душу и мир светится золотом. А люди такие смешные…

– Не это важно, мой друг. Для них не это.

– Красота?

– Да. Странное понятие.

– Странное. Но одни из-за нее убивали. Другие совершали подвиги. Третьи кончали жизнь самоубийством. И ничего не поделать?

– Увы. Остается только сделать восприятие отсутствия безболезненным.

– А обязательно должно быть «отсутствие»?

– Конечно. Иначе как понять наличие? Должно быть равновесие!

– Ага. А мне потом утешать и расхлебывать. Достало.

– Терпи. А что делать? Сейчас такова твоя участь. Ну и человека, конечно. Человеку больнее. Так что…

Даже ангелы в Рождество и Новый год жаждут чуда

Сегодня закрыты все двери. Бывает так – ходишь по небесной канцелярии, и никого. К Рождеству это бывает все чаще и чаще. Все ангелы где-то внизу: оберегают своих подопечных, устраивают маленькие радости и готовят большие чудеса. Самое волшебное время на земле – Рождество и Новый год. Большинство людей уже не верят сердцем, но все еще на уровне генов ожидают чуда.

Рыжий Ангел шел по коридорам и заглядывал в пустые помещения. Вот какой-то ангел впопыхах забыл свою волшебную книжку. Теперь на Земле будет полагаться на память. Хорошо, если у него один или одна подопечная. А если с десяток? Хотя если так много, то ангел уже верхнего уровня и ему книжка не нужна, все помнит и так.

У Рыжего Ангела где-то внизу тоже есть подопечная душа. Метущаяся, ищущая и ужасно замороченная. Он умеет подобрать душу для Рыжего. Всегда одну. Но какую!

Рыжий тихонько отворил последнюю дверь и зашел в свою рабочую комнату. Отчеты, скорее для проформы. Вот папочка с рождением и историей души до рождения. Вот детство и юность. Вот метущиеся двадцатилетия. Эта папочка самая полная. Тут больше всего перемешано черных и белых страниц. Тяжело же было устраивать 30-й день рождения. Это только люди думают, что вступают в кризис среднего возраста. На самом деле это душа ангела мечется. Приходит время подводить итоги и переходить на новый виток. Виток закончится к тридцати трем человеческим годам. Вот эти самые три года и есть мучение. Ангелу только и успевай успокаивать человеческую душу: уводить от одиночества, потери старых друзей, сталкивать душу с новыми людьми, уберегать от соблазнов взрослой жизни, которые не всегда для души есть благо.

Да, Рыжему Ангелу пришлось долго потрудиться, чтобы вывести душу хоть на какую-то точку равновесия, с которой можно шагать дальше. Человек уже переходит в зрелость. И тяжко тому, чей подопечный засиделся в детстве. Хотя еще тяжелее тому ангелу, подопечная душа которого забыла, что такое быть ребенком, и преждевременно стала старой, сварливой и пессимистичной. Такие души после тридцати лет уже не верят ни в Рождество, ни в Новый год. А каждое неверие убивает ангелов.

Сначала ангел теряет окрас, потом все больше перьев выпадает из крыльев, и в самом конце, если не вмешается ОН, ангел покрывается серым пеплом и впадает в уныние. А что это за ангел, если он в унынии и уже не может помочь своему подопечному? Даже в небесной канцелярии есть служба по реабилитации ангелов. Как правило, молодых и ранних, но многие проходят через это. Лучше бы не проходили. Когда-то Рыжий Ангел сам был таким реабилитологом. Это еще труднее, чем помогать отчаявшимся людям. Ну да это все в прошлом. Сейчас на Земле у него есть душа, а значит, надо думать о ней.

Рыжий Ангел провел ладонью над столом-облаком и присмотрелся. Где-то глубоко в белой пелене проступил лик женщины. Рыжий улыбнулся. Подопечная занималась домашними делами, и ее аура не предвещала проблем. Если так будет и дальше, то… На какое-то мгновение облако скрыло картинку. Рыжий отвел взор. И когда посмотрел снова, все изменилось. Там, внизу, аура девушки стала темно-синей, потом серой, и, наконец, проступил бордовый цвет – она волновалась. Это волнение перешло и к нему. Пробежало по крыльям, задев каждое перышко, опустилось на светлые локоны и сковало голову.