- -
- 100%
- +
Поэтому почти сразу стало понятно, что приключения у нас на милиционере только начинаются. В автобусе нас оштрафовали за лишний багаж, пока шли пешком до озера, у Боба по рюкзаку разбежались лежни, а все захваченные с собой по дороге дрова, мы, по неопытности, спалили при попытке вскипятить воду в котелке. Но мы не унывали. Ведь нас ждала большая вода.
Быстро накачали лодку, и первым выпало отправляться нам с Саней. Полные надежд, мы отплыли от берега и принялись грести. Гребли с полчаса, чтобы добраться до застывших лодочных фигурок вдалеке. Наконец, первый заброс. Минут через пять у меня поклёвка и красавец язь грамм на 700 в лодке. Ну, решили мы, сейчас попрёт. Но рыбалка – дело такое. Клёв, толком не начавшись, тут же и прекратился. Саня поймал одного мелкого чебака и на этом всё закончилось. Пора было выплывать и сменяться.
На берегу вид моего язя вызвал необоснованный оптимизм у наших сменщиков и, сказав на прощание: «Мол, сейчас мы вам покажем, как надо ловить», – они отбыли в «море».
Возвратились парни часа через три. По их вялым гребкам мы предположили, что дела не ахти. Так оно и оказалось – Боб с Олегом не увидели вообще ни одной поклёвки! Приняли решение менять дислокацию. Но легко сказать. Озеро большое, пешком с нашим шмурдяком6 не очень-то его обойдёшь. Но нам повезло. Нас согласились перекинуть на другую сторону парни на УАЗе-«буханке». Сошлись на бутылке водки (мы брали с собой целых две, как универсальную валюту).
Заночевали уже на новом месте. В Яркуль там впадала протока, на которой мы на ночь оставили «закидушки». Поутру образовалась новая проблема – у нас почти закончилась еда. Решили так: те, кто свободны от рыбалки, идут в ближайший лес за грибами, а другая пара чуть позже шлепает в деревню; на новом месте она виднелась почти рядом, в паре километров.
И та и другая миссия оказались выполнены. Мы с Шурой набрали коровников, из которых сварили прекрасный суп (правда, выяснилось, что Олег вообще не ест грибы, но это уже частности). А наши подельники купили в деревне молоко в трёхлитровой банке и несколько булок хлеба. Причём Боб, не сдержавшись, сел на околице деревни прямо на обочину пыльной дороги и съел за один присест целую булку, запивая молоком прямо из банки. В момент поглощения еды за ним наблюдала стайка местных растрёпанных ребятишек, почтительно стоявших группкой неподалёку. По выражениям их лиц было понятно, что видят они такое впервые в жизни.
Кстати, молоко, оставленное в лагере на жаре в палатке, тут же скислось.
По соседству обосновалось несколько рыбацких компаний. Особенную зависть у нас вызывали, конечно, земляки, приехавшие на чёрной «Паджере»7. У них наличествовала лодка с мотором и, что нас ужасно поражало, с твёрдым дном (!). Тогда ещё такие ПВХ-ашки8 были редкостью. Парни, ревя мотором, уходили в море утром, а к обеду возвращались с внушительным садком сазанов. Охранять имущество они оставляли субтильного дедка, у которого борода, вопреки законам физиологии, торчала сразу во все стороны.
Дедок постоянно стрелял у нас папиросы и строил из себя бывалого рыбака.
– Тут подход к рыбе нужен, понимаешь, – многозначительно вещал он, затягиваясь «Астрой». – А вы на спиЛинги рыбачите?
– Да не, мы на удочки.
– Вот! А у парней спилинги. Лучше клюёт.
Но и на нас тоже, наконец, обратила внимание приличная рыба. На «закидушки» попадалась, правда, только тина, а вот утренний заплыв на лодке удался. Олег с Бобом поймали каждый по два сазана. Рыбины были замечательными – по 800—900 граммов, упитанные и сверкающие на солнце. Но наша вылазка с Саней опять не удалась. На следующий день мы поменялись в парах, но я и Боб с утра не поймали ничего, а Шура с Олегом добыли ещё по одному красавцу. Причём, последний, которого выудил Малышев, оказался самым большим – за кило. И там же, на берегу, мы впервые отведали божественное блюдо, которым нас угостили соседи – уху из свежего сазана. Нам, оголодавшим, она показалась райской амброзией – мы два раза разливали добавку.
Общий улов нашей группы составил 6 сазанов и 1 язь. Мы всё разделили по-братски и даже кое-что довезли до Омска. Родные встречали нас обросших, уставших, но вполне довольных.
Вот так, было время, когда поездка на озеро за триста километров без машины не представлялась чем-то из разряда фантастики. И нужно для этого было только желание, да несколько свободных дней.
Странные люди
У нас с отцом имелись велосипеды. У меня «Урал», у отца – «Спортивный». Раньше особого разнообразия в марках не наблюдалось. «Спортивка» отличалась загнутым, как бараний рог, рулём, узенькой жёсткой сидушкой, ручными тормозами и переключателем скоростей на раме. Работал этот переключатель отвратно, и мы им почти не пользовались, довольствуясь одной из средних шестерёнок на ступице заднего колеса.
На велосипедах мы ездили на рыбалку.
Поутру, когда только занималась заря, крутить педали было одно удовольствие. Перед нами лежали пустые дороги, предрассветную тишину не нарушали даже птицы. Так как мы оба были спортсменами, то сразу задавали хороший темп и быстро преодолевали десяток-другой километров до места ловли.
Излюбленным местом один сезон у нас случилась речка Камышловка в той её части, где она почти впадает в Иртыш.
Там мы отыскали особенное место. Условия представлялись просто идиллическими; тихая речка шириной метров десять, кое-где реденький камыш, да какие-то водные цветы, что покачивались на поверхности от слабого течения. Берега хоть и были крутоваты, но это не мешало комфортно расположиться с удочкой. И самое главное – нам никто не мешал.
Представить такое ныне просто невозможно. Чтобы недалеко от города, на речке, мимо которой ходит дачный автобус, и где ловится хороший карась, не было народа? Сейчас, уехав даже за двести километров, невозможно приткнуться на берегу из-за огромного количества страждущих. Но память возвращает меня к давно ушедшим временам: мы с отцом сидим и смотрим на покачивающиеся на воде поплавки. Над головой поют птицы, тихо гудят редкие комары. И если долго не клюёт, никто не мешает нам переместиться метров на десять вправо или влево и попытать счастья там, потому что больше в пределах видимости никого нет.
Вдруг я настороженно замираю. Отец смотрит на меня вопросительно. Я киваю на свою удочку. Поплавок чуть качается, потом начинает медленно двигаться в сторону. Я хватаю удилище, готовясь подсекать. Поплавок всё ещё ведёт вправо и, наконец, чуть притапливает. Я дёргаю вверх. Есть!
Карась сопротивляется отчаянно, я не могу поднять его сразу, поэтому тащу к берегу сквозь водоросли, рискуя упустить. Но снасть выдерживает, серебряный трофейчик вылетает на зелёную траву. Хороший!
«Ла-а-апоть!» – восторженно приговаривает отец, подбегая к добыче и снимая рыбину с крючка. – «Ла-а-апоть! Лапотёночек!». Он искренне рад за меня, а я стою и счастливо улыбаюсь.
Почему-то, почти всегда, я облавливал отца. Причём это нисколько нас не напрягало, как не напрягает меня и ныне, когда мы рыбачим с Алисой (отца уже давно нет в живых). Не было у нас ни духа соперничества, ни зависти, мы просто радовались успехам друг друга и никогда не задумывались о таких само собой разумеющихся вещах.
Иногда нас с отцом вывозили на рыбалку, как белых людей, на автомобиле.
Один раз его хороший друг, бывший воспитанник, только что купивший «Запорожец»9, и желая продемонстрировать нам столь потрясающую воображение машину, завез нас на хмурое озеро Надеждино.
В другой – благодарный грузин, решивший засвидетельствовать своё расположение, так как его сын занимался футболом в команде отца (где тренировался и я). Так уж у них, у восточных людей, было принято.
Кстати, Заза (так звали сына грузина, вернее, так он назвался, потому что полное его имя никто выговорить из нас не мог) отличился тем, что пришёл на первую тренировку без шапочки и перчаток. Была ранняя весна, везде лежал снег, температура – минус 18 по Цельсию. А занимались мы на улице.
На вопрос «Почему?», Заза ответил застенчиво: «А у нас тепло». Он, надо сказать, очень плохо говорил по-русски.
Да и играл в футбол он слабовато, часто не проходил в основной состав, но почему-то мы с ним подружились. И когда, уже летом, его отец повёз нас на природу на шашлык, я очень обрадовался.
Разумеется, на выезд я взял свои снасти. Пока отцы сооружали костёр и устанавливали мангал, я привычным движением быстро размотал пару донок и закинул в Иртыш.
Место оказалось удачным – клевать начало почти сразу. Я позвал Зазу и назначил его следить за одной снастью. И он тут же поймал небольшого подлещика. У парня загорелись глаза, и мы принялись с большим азартом таскать чебаков и подлещиков. Так как Заза по-русски выразить всю степень своего восторга не мог, то он просто восхищённо цокал языком и благодарно на меня посматривал, сверкая чёрными глазами. А потом, уже у костра, то и дело хлопал меня по плечу и восклицал раз за разом: «Антон! Друг!»
Никогда ещё я не ел таких вкусных шашлыков, видимо, способность к их готовке заложена у грузин на генном уровне.
Жаль, что наши дороги с этими симпатичными людьми разошлись почти сразу после этой поездки. Зазу перевели в другую школу, и ему стало далеко добираться до стадиона. А его отца, пару лет спустя, мой батя заметил как-то на рынке, но подойти к нему постеснялся, тот продавал какие-то старые вещи.
Ну и чтобы мой рассказ о запоминающихся клёвых местах, на которых я рыбачил в детстве, был полнее, не могу не упомянуть ещё об одной «нашей» точке. Располагалась она за деревней «Сады Комиссарова» или «Комиссаровкой», как мы её называли. Добираться туда приходилось на автобусе. Вернее, на двух. Вначале на самом первом утреннем мы доезжали до вокзала, а оттуда уже на дачном до самой Комиссаровки. Там предстояло пройти ещё сквозь всю деревню, потом через поле и затем уже спуститься к Иртышу.
Несмотря на то, что дорога занимала у нас почти три часа, и оказывались мы у воды только ближе к девяти, клёв утренний мы ещё заставали. На удочки, переделанные в донки, ловился разнокалиберный чебак, на «закидушки» попадался подлещик средних размеров. На малька брал небольшой судачок. Скучать не приходилось. Обычно мы рыбачили до обеда, потом сматывали снасти и шли на остановку. Домой приезжали уже часам к шести вечера. Многие считали нас странными. Встать в пять утра, потом трястись три часа на автобусе, поймать дюжину-другую чебачков и ехать столько же обратно? Это не очень укладывалось в привычные представления об удовольствиях. Но мы не спорили. Каждому своё. Даже те несколько часов на реке привносили в нашу жизнь потаённый смысл, и уже был не столь важен улов. Каждая такая рыбалка давала нам что-то эфемерно-неосязаемое, но приобретённое нами уже на всю оставшуюся жизнь.
В Комиссаровке я впервые в жизни увидел живого двухкилограммового леща, которого выволок мужик, рыбачивший справа от нас. После того, как трофей оказался у него в садке, мужик от радости принялся танцевать на илистом берегу. Эта огромная рыба настолько тогда меня поразила, что я решил обязательно поймать когда-нибудь такую же. И спустя тридцать лет моя мечта сбылась, но это, как принято сейчас говорить, уже совсем другая история.
Дед Никита
Хочу сказать пару слов про своего деда Никиту. Потому что о нём всегда приятно вспоминать. И не только мне, а, наверное, всем родным, кому довелось с ним близко общаться. Великой души был человек, как бы ни пафосно это звучало в данном случае. Дед Никита прошёл две войны – финскую и отечественную. Служил в зенитной артиллерии, наводчиком. Дед награждён несколькими боевыми медалями. Хоть и перенёс контузию, воевал до самой победы. И дожил почти до 90 лет.
Конечно, он заслуживает гораздо большего, чем упоминания здесь в несколько слов. Но просто хочется, чтобы те, кто прочитает даже эти скупые строчки, знали и о том, что жил на земле такой замечательный человек – Никита Павлович.
Сколько его помню, он всегда и всем помогал. Помогал моим родителям, выступая с бабой Полей в роли няньки. Можно сказать, что вырос я под их присмотром. Потом ухаживал за самой бабой Полей, когда она заболела астмой, да так и не оправилась. Много лет он был с ней неотступно, помогая переносить страдания. Потом вёл хозяйство в деревне, помогая своему сыну, моему дяде – Алексею Никитичу. Держал там скотину, вёл домашние дела, собирал урожай в огороде. До самого своего ухода легко взваливал на плечи мешок картошки. И никогда не жаловался на судьбу.
«Пережили зиму. И хорошо» – приговаривал он всё время.
Наличествовал у него, правда, грешок – любил матюкаться. Причём арсенал этих самых матюков у него имелся обширнейший. Конечно, я сейчас уже не вспомню все лингвистические конструкции этих эмоциональных высказываний, но звучали они впечатляюще. Причём, некоторые выражения я никогда и ни от кого больше не слышал. Из того, что можно напечатать, например, присказка «Якри тебе!» или «Ху! Ят-тни тебя-то так!». А если же он восклицал: «Едрит твою в копалку!» было понятно, что «дело пахнет керосином».
Бабушка и мамка постоянно стыдили его за эту несдержанность, ну а мы, ребятня, только веселились, слыша его грозные ругательства, которые только ругательствами и оставались. Высказав их, он словно выплёскивал весь негатив, и снова становился добрым и свойским дедом.
Про войну, как и все настоящие фронтовики, он рассказывать не любил, а если и рассказывал, то одни и те же истории, которые нас, детей, не очень интересовали. Нам же подавай взрывы и выстрелы, а тут воспоминания про мобилизацию, сборы, дорогу до части. Из военного помню его рассказ про воздушней налёт, когда вместо укрытия, куда спряталось большинство его сослуживцев, он залез под ближайший товарный вагон (дело было на станции). Он даже не мог объяснить, что его толкнуло так сделать, но благодаря этому он остался жив. А в укрытие угодила бомба. Рассказывал, как двигается земля навстречу после взрыва снаряда, когда ты сидишь в окопе. Рассказывал, что однажды им объявили, что по их участку фронта пойдут фашистские танки, и чтобы готовились бить по ним прямой наводкой из зенитных орудий за неимением другой артиллерии. И как он отчётливо осознал в этот момент, что наступили последние часы его жизни, потому что танковая атака неприятеля означала неминуемую смерть. Как долго мысленно прощался с родными. Но танки тогда пошли через соседнюю часть.
Кстати, дед Никита не знал настоящего дня своего рождения, и мы отмечали с ним этот праздник 9 мая – в день Победы.
Он очень любил цирк. Испытывал к артистам просто благоговейный трепет. И когда ходил со мной маленьким на выступление, сам на время превращался в ребёнка. Глядя на воздушных гимнастов и жонглёров, смеялся, всплёскивал руками, шёпотом восклицая от восхищения.
Он играл с нами в хоккей, катался на санках, мастерил деревянные шахматы, сопровождал в походах в «дальний» лес, где показывал съедобные растения и учил ставить петли на зайцев, наконец, жарил совершенно потрясающие котлетки!
Как-то мы привезли своего сына Костю, совсем ещё кроху, к нему в деревню. Малыш сладко спал в коляске, а дед Никита сидел над ним всё это время и без устали отгонял от правнука мух и комаров.
Помню смешной случай перед моим семнадцатилетием. В то время магазины зияли пустыми полками. А деду, как ветерану, полагались по карточке кое-какие продукты. И кроме всего прочего в списке для отоварки значились три бутылки пива в месяц. С пивом тоже были огромные трудности, а нам, конечно, в эти годы хотелось порой пропустить стаканчик-другой пенного. И вот дед, от широты душевной, всегда подгонял мне эти три бутылочки (сам он не пил спиртного и не курил с послевоенных лет – запретили врачи). Всё это, разумеется, не нравилось моей маме, которая не раз ставила ему на вид. И вот, как-то придя домой и, увидев на тумбочке три заветных бутылки «жигулёвского», я заметил ещё и записку, где было накарябано дедушкиной рукой следующее:
«убир бумашки с пива мат ругает»
Мы смеялись с пацанами несколько дней.
Наверное, дед прожил настоящую жизнь. Он преодолел на своём пути столько страшных испытаний, но сумел остаться человеком большой души и пронёс эту доброту до своих последних дней. Он умер в середине очередной зимы.
И я, весной, глядя на спешащие суетливые ручьи, иногда, нет-нет, да вспоминаю деда, перебираю осколки нашего общения, словно складываю диковинный калейдоскоп. И снова слышу, как он приговаривает, обращаясь будто сразу ко всем:
«Ну вот, пережили зиму.
И хорошо».
Мокрое дело
У моего двоюродного брата Кости есть ещё брат младший, по имени Глеб. И, если Костя всегда придерживался законопослушной концепции поведения10, то Глеб с юных лет склонялся к авантюризму.
Эта история произошла июльским погожим днём. Весело светило солнце, на дворе- суббота, и в целом жизнь казалась приятной штукой. Мы приехали проверять резиновую лодку, которую приобрёл дядя Лёша и оставил на даче. Нашей задачей являлось накачать её и оценить ходовые качества на пруду, который располагался тут же, прямо за стоящим на участке домиком.
В этот момент нам стукнуло по 13 лет, Глеб, соответственно, был на два года младше.
Пока взрослые суетились по хозяйству, мы упёрли лодку на задворки, накачали и спустили на воду. Катались по двое. Пруд был не большой, но и не маленький. По берегам рос высокий камыш, который кое-где прорезали деревянные мостки, ведущие от дачных домиков, расположенных по периметру водоёма. Ходили слухи, что по весне сюда запустили карася, но рыба на удочку клевать отказывалась, поэтому любители-рыбаки сюда не заглядывали, и мы резвились на озерке в одиночестве.
Наступила наша с Глебом очередь выплывать. Проходя на лодке у отдалённых камышей, я что-то зацепил веслом. Весло спружинило, лодку развернуло.
Мы полезли руками в воду и скоро нащупали натянутую мелкоячеистую сеть.
– Ну ваще, – сказал я возмущённо.
– Они бы ещё в ванне натянули, – поддержал меня Глеб.
Мы оттолкнулись от верёвки и поплыли к месту своей дислокации.
Причалив к берегу, где скучал Костя, мы вытащили лодку на песок и принялись рассуждать про браконьеров-соседей.
– Надо сплавать, посмотреть, есть ли в сети рыба, – предложил Глеб.
– Дурак, что ли? – сказал Костя. – А если хозяева увидят?
– А че увидят-то? Мало ли кто на лодке катается.
– Да и озеро-то общее же, – поддержал я.
Поплыли.
Суетясь от страха быть замеченными, и окончательно промочив рукава рубашек, мы вроде бы нащупали в толще воды несколько запутавшихся рыб.
Выплыли.
На берегу и в окрестностях было спокойно. Приближался полдень, самое жаркое время суток.
У Глеба последнее время подозрительно горели глаза, и скоро мы поняли причину этого блеска.
– Давайте эту рыбу украдём! – сказал он возбуждённым шёпотом, когда мы расселись на песке.
– Ты дурак, что ли? – сказал Костя. – А если рыбнадзор?
– Не, правда, а как ты её украдёшь-то? С сетью, что ли, вместе? – усомнился я.
– Да зачем с сетью-то? – возмутился Глеб. – Выпутаем просто рыбу!
– Хм, – сказал я, не замечая, что в моих глазах тоже появляется нехороший блеск.
– Пошли вы в баню, – сказал Костя, встал, и убрёл к дому.
– Давай, – подтолкнул меня Глеб по направлению к лодке. – Только тихо надо!
– Да учи учёного, – огрызнулся я.
Поплыли.
– Ты следи за берегом, если что, свисти, – сказал Глеб, вставая на колени у борта лодки и готовясь погружаться верхней частью туловища в воду, – и за ноги меня держи!
Я, с гулко колотящимся сердцем, остался на стрёме, тревожно осматриваясь по сторонам. Глеб, булькая и отплёвываясь, копошился руками в воде.
– Ну скоро ты там? – нервно торопил его я. – Сейчас точно всыпимся же!
– Да сейчас… не выпутывается, зараза!
Вдруг мне показалось, что где-то сбоку раздаются приближающиеся голоса.
– Шухер! – шёпотом крикнул я и схватился за вёсла, нарушив тем самым хрупкое равновесие нашей скульптурной группы.
А так как большая часть Глеба находилась вне лодки, в полном соответствии с законами физики его ноги начали задираться вверх, стремясь вслед за остальными частями тела уйти в воду. Я в панике схватил брата за ускользающие кроссовки, другой рукой отчаянно отгребая веслом. Лодка выписывала замысловатые дугообразные фигуры, так как я грёб только с одной стороны, Глеб же, вверх ногами, наполовину торчащий из воды, булькал и молотил руками, никак не находя точку опоры.
Какое-то время мы в таком гротескном положении, поднимая тучи брызг, пытались отплыть от сети, но у нас мало что получалось. Наконец, мне, хоть и с большим трудом, но удалось затащить брата в лодку через борт. Я тут же бросил подельника, с которого лились галлоны воды, отфыркиваться на корме, а сам с остервенением заработал обоими вёслами, разгоняя наше судно до крейсерской скорости.
Причалив к нашему пятачку, мы затаились, с опаской осматривая окрестности. Но на пруду было тихо. Видимо, те голоса, что я услышал, принадлежали просто проходившим мимо дачникам. Вокруг летали беззаботные стрекозы, и царило полное полуденное умиротворение.
– Не выпутывается, – сказал Глеб, выжимая рубаху. Волосы у него намокли и торчали паклями.
– Ну чё теперь сделаешь, – вздохнул я, мысленно отказываясь от мероприятия.
Но я недооценил Глеба.
– Жди здесь, – сказал он и с хмурым видом ушёл в сторону дома.
Я пожал плечами и стал смотреть на плавунцов, снующих в воде у берега.
Минут через пять он вернулся, держа в руках две удочки.
В ответ на мой удивлённый взгляд, он сложил их под ближайшим кустом.
– Потом объясню, – сказал он таинственно и показал зажатый в руке большой осколок от разбитой бутылки. – Вот, понял?!
– Что понял? – у меня появилось нехорошее предчувствие.
– Поплыли снова!
Не знаю, почему я тогда согласился. Видимо, мы подхватил какой-то вирус хулиганства. И ведь мы снова добрались до той сети, и по очереди резали ячейки осколком, пока не превратили сеть в лохмотья, а в лодку не закинули штук семь жёлтых озёрных карасей-«троячков»11.
Какой же мы тогда испытали «воровской» адреналин, хоть и стыдно это признавать! Но немного оправдывает нас то, что мы, хоть и испортили чужое имущество, но это было имущество браконьеров и такое наказание за установку сетей на дачном пруду являлось актом некоей справедливости.
Ну и, разумеется, нынешняя наша философия рыбалки категорически не предусматривает браконьерские снасти. Быть может, это неприятие «браков» идёт с тех самых пор, кто знает…
Возвращаясь с «рыбалки», мы победно помахивали удочками, азартно рассказывая взрослым, что нашли клёвое место и натаскали всё это великолепие на червя.
Отец удивлённо цокал языком, приняв всё за чистую монету, а Костя смотрел на нас с плохо скрываемым ехидством.
Карасей мы зажарили в сметане, они оказались на удивление сладкими.
А хозяевам уничтоженной сети, кто-то всё же настучал, что на озере в тот день баловались пацаны с десятого участка, но уличить нас в чём-то криминальном уже не было никакой возможности.
Мелодрама
Разыгралась эта душещипательная история в те самые дни, когда мы отдыхали на летних каникулах в Cаргатском районе Омской области. Только вот никак не могу вспомнить название озера. Тогда на берегу водоёма стоял кемпинг с россыпью деревянных домиков, куда селились отдыхающие. Поехали мы большой компанией с друзьями родителей и всё бы ничего, если б не одно досадное обстоятельство. Из подрастающего поколения в этой компании, кроме одиннадцатилетнего меня, не было больше ни одного пацана. Зато присутствовала девчонка, где-то на пару лет меня моложе. Ну и была ещё одна совсем мелкая особь, но она не в счёт: за ней еще вовсю смотрели родители.
Ну, не повезло с пацанами, так не повезло, по-мужски стоически подумал я, рассчитывая заняться на отдыхе серьёзными делами в одиночку. Но не тут-то было.
Ленка, а именно так звали роковую фемину, прицепилась ко мне как банный лист. Таскалась за мной повсюду, болтала какую-то ерунду. Вначале я, в силу своего воспитания, особого внимания на неё не обращал. Надеялся, что сама отстанет. Но этого не происходило. Я подготавливал снасти к рыбалке, выстругивал из коры корабль, помогал долговязому мужичку из нашей компании доставать мордушку12 из озера. Она всё время топталась рядом. Путалась под ногами, задавала дурацкие вопросы, лезла с глупыми комментариями.
Я пока терпел, логично рассудив, что всё рано или поздно заканчивается. Ведь скоро мы с отцом большую часть времени станем проводить на рыбалке, и Ленке придётся найти себе другого слушателя её девчачьих откровений.
Я даже сдержался, когда после завтрака на следующий день моя мать высказала мне в том смысле, что Лена нажаловалась, мол, я не пошёл с ней вечером на танцы. Хотя меня просто распирало от возмущения.