Ищейка без прошлого. Голубая яма

Глава 5. Инструктаж.

На кухне пахло чаем, сырой шерстью и пылью, прогретой печкой. Ратмир снял промокшую насквозь куртку и повесил её на спинку стула у самой топки – пусть сохнет. Движения были медленными, намеренно бытовыми. Он давал себе время. Время осмотреться в собственном доме, который вдруг наполнился её присутствием. Чужеродным, плотным, как запах оружейной смазки.

Багира стояла у окна, отодвинув ситцевую занавеску ровно на ширину ладони. Достаточно, чтобы видеть двор, калитку, начало просёлка. Недостаточно, чтобы её силуэт был заметен снаружи. Она не снимала ветровку, только расстегнула молнию. Поза – не расслабленная, а собранная, готовая к резкому движению. Как у хищной птицы, присевшей на ветку, но не сложившей крылья.

– Садись, – сказал Ратмир, стуча эмалированным чайником о край раковины, счищая накипь. – Чай будет. Если, конечно, не брезгуешь.

– Не брезгую, – отозвалась она, не оборачиваясь. Голос из угла комнаты прозвучал приглушённо. – Но садиться не буду. Ты сам садись. И руки клади на стол. Где я их буду видеть.

Фраза прозвучала не как приказ, а как констатация факта. Протокол безопасности. Он почувствовал, как по спине пробежал холодок. Не страх. Узнавание. Так и надо. Так и положено.

Он повиновался. Поставил на стол два толстых стакана в подстаканниках, налил из чайника крутым кипятком. Пар застелил стол белой дымкой. Только тогда Багира оторвалась от окна. Она обошла стол и села напротив него, но не прямо, а чуть боком, чтобы продолжать контролировать и дверь, и окно. Её руки лежали на столешнице ладонями вниз – пустые, открытые, но пальцы были слегка расставлены, готовые в любой миг сгруппироваться, схватить, ударить.

– Устроился просто, – произнесла она, скользнув взглядом по комнате: покосившиеся полки с консервами, трещина на потолке, заштопанная одежда на вешалке, простая, почти монашеская обстановка без намёка на личное.

– Не для роскоши, – буркнул он, отодвигая от себя стакан. – Чтобы не выделяться.

– Выделяешься, – парировала она без паузы. – Типичный отставник-контуженный с пенсией не держит тайников в полу и не ходит по лесу, как по полигону, меняя точку наблюдения каждые три минуты. Ты слишком правильный, Ратмир. Слишком чист в движениях. Это видно. Для любителя – ты чудак. Для профессионала – ты гвоздь, который торчит из доски. И его рано или поздно забьют обратно или выдернут.

Он поморщился, будто от зубной боли. Она видела. Она всё видела. От этого стало не по себе.

– Значит, маскировка провалилась.

– Не совсем. Она сработала ровно настолько, чтобы тебя не прикончили сразу. Пока ты был тихим сумасшедшим фермером, ты не представлял угрозы. – Она потянулась к стакану, обхватила его длинными, узкими пальцами, но не пила. Грела руки. – Сегодня утром ты перешёл черту. Ты показал интерес. А интерес – это угроза.

– Кому? – спросил он, глядя прямо на неё. Он ловил каждое движение её глаз, каждый микромимический сдвиг.

– Волкову. Сергею Волкову. Полковник в отставке. – Она произнесла имя с ровной, холодной интонацией, как читают имя в расстрельном списке. – Нынешний хозяин склада №517 и фактический царёк всего этого района.

Она вытащила из внутреннего кармана куртки не фотографию, а тонкую, сложенную вчетверо бумажку. Развернула её и положила на стол. Распечатка чёрно-белого кадра со скрытой камеры. Мужчина лет пятидесяти с лицом, словно вырубленным топором из сырого гранита. Короткая, жёсткая щетина с проседью. Узкие, запавшие глаза, в которых читалась не злоба, а усталое, циничное всевластие. Он стоял у ворот ангара, в дорогой дублёнке поверх камуфляжа, и курил, глядя куда-то мимо объектива. Полковник Волков.

Рядом она положила вторую бумажку – ту самую вырезку из «Зари» с фото Алексея Ковалёва. Молодое, незнакомое лицо.

– Связь, – сказала Багира, ткнув указательным пальцем сначала в Волкова, потом в Ковалёва. Палец был тонким, сильным, с коротко подстриженным ногтем. – Прямая и простая, как лом. Ковалёв служил срочную на его объекте. Увидел что-то, чего не должен был. Возможно, просто стал неудобным свидетелем. Попытался шантажировать или просто, будучи пьяным, проговорился в бане. Волкову пришлось его убрать. Не своими, конечно, руками. Через своих «чёрных охотников». – Она произнесла это прозвище без тени иронии, как утверждённый оперативный псевдоним. – Тех самых, что шныряют по твоему лесу и оставляют у тебя под забором визитные карточки.

Ратмир взял распечатку с Волковым. Бумага была тонкой, шершавой, пахла тонером. Лицо не вызывало в нём ничего – ни страха, ни ненависти, ни даже отторжения. Просто цель. Антагонист, назначенный свыше. Слишком удобно.

– А наша операция? – спросил он, откладывая фото. – «Перевал»? Кто мы? Кто я?

Багира наконец отпила чаю. Она сделала это странно – не пригубила, а сделала один долгий, ровный глоток, будто принимала лекарство. Поставила стакан ровно на то же место, оставив на столешнице влажное, идеально круглое кольцо.

– «Перевал». Приграничная зона. Пятнадцать месяцев назад. – Её голос сменился, стал ровным, отстранённым, почти механическим. Голосом, зачитывающим доклад в казённом кабинете. – Мы – оперативная группа «Факел». Ты – командир. Позывной «Ищейка». Я – капитан Соколова, позывной «Багира». Связной и куратор со стороны военной контрразведки. Задача – внедриться в цепочку контрабанды стрелкового оружия и высокотехнологичных компонентов. Выявить и обезвредить конечного получателя на нашей территории. Всё шло по графику. До того момента, пока Волков, который в то время отвечал за логистику и безопасность в нашем секторе, не продал маршрут движения нашей группы. За очень хорошие деньги. – Она сделала паузу, её взгляд упёрся в стену за спиной Ратмира, но видел, очевидно, совсем другое. – Нас ждала засада. Не бандиты. Хорошо подготовленная группа, почти военное подразделение. Мы приняли бой.

Она замолчала. Тишина в комнате стала густой, тяжёлой, давящей на барабанные перепонки. Ратмир ждал, что внутри что-то дрогнет – вспыхнет хоть обрывок, отзовётся болью шрам на спине, заноет старая рана. Была только пустота. И странное, леденящее ощущение, будто он слушает чужую историю. Историю о каком-то другом Ратмире Дроздове.

– Как я выжил? – выдавил он.

– Ты прикрывал отход группы. Команда была – уходить по одиночке, на сближение с силами поддержки. Ты остался последним. Снайпер взял тебя на мушку. Пуля вошла ниже левой лопатки, навылет. Ты упал, но продолжал стрелять. Потом рядом разорвалась граната. Осколок – вот здесь. – Она не приблизилась, просто провела пальцем по воздуху у своего собственного виска, чуть выше и сзади левого уха. Именно там у него была розовая, волнистая полоска кожи, которую он каждый день бреясь воспринимал просто как ещё один шрам.

Тело наконец отозвалось. Не памятью, а физическим спазмом. Мышцы спины и шеи свела судорога, резкая и болезненная. Он ахнул, невольно наклонившись вперед, упираясь руками в стол.

– Вот видишь, – тихо сказала Багира. – Тело помнит. Мозг – отказывается. Это защитный механизм. Контузия, массивная кровопотеря, гипоксия. Мозг вырезает самые травматичные куски, как хирург вырезает гангрену. Чтобы ты не сошёл с ума окончательно.

Он выпрямился, с трудом переводя дыхание. По лицу струился холодный пот.

– Остальные? – прошептал он. – Группа?

– Мёртвы. – Её ответ был коротким, плоским, как удар лопатой по мёрзлой земле. – Все. Волков постарался на славу. Он не оставил свидетелей. Кроме меня. И кроме тебя, которого все посчитали погибшим.

– И ты всё это время… искала меня? Чтобы рассказать эту сказку?

Впервые на её лице дрогнула маска. Не глаза – они остались ледяными. Дрогнули уголки губ, сложившись в нечто, отдалённо напоминающее горькую усмешку.

– Сказку? Хорошая сказка. С мёртвыми друзьями и пулей в спине. – Она отхлебнула ещё чаю, поставила стакан со стуком. – Я искала тебя, чтобы довести дело до конца. Волков вышел в отставку не с пустыми руками. Он прихватил контакты, часть арсенала, схему поставок. Он здесь, под самым боком у столицы, чувствует себя помещиком. Он думает, что все концы схоронены. Что ты – либо овощ, либо давно тление в безымянной могиле. Мы докажем ему, что он ошибся.

«Мы». Она произнесла это слово так естественно, так уверенно, будто они и вправду были одним целым, уцелевшими обломками одного корабля. Ратмир смотрел на неё, вглядывался в это красивое, строгое, абсолютно контролируемое лицо, пытаясь разглядеть за ним хоть что-то человеческое – трещину, боль, сомнение. Видел только броню. И за броней – расчёт.

– И что теперь? – спросил он, отводя взгляд. Смотреть на неё стало невыносимо. – Мы идём к участковому? Показываем ему эти бумажки? Рассказываем про «чёрных охотников»?

Она фыркнула, и в этом коротком, резком звуке было столько тотального, нажитого годами презрения ко всему официальному, что стало ясно – вера в систему у неё умерла давно и безвозвратно.

– Родионов? Он у Волкова на довольствии. Получает пайку за то, чтобы смотреть в другую сторону. Первое, что он сделает, – позвонит ему. Нет. Мы работаем в обход. Нам нужны улики. Не косвенные доказательства, а железобетонные. Либо связь Волкова с убийством Ковалёва – оружие, свидетели, деньги. Либо, что лучше, связь с «Перевалом». Твой планшет может быть ключом. Что в нём?

– Я сказал, я не могу его открыть, – повторил он, и в голосе прозвучало раздражение.

– Я слышала. Голосовой ключ. – Она наклонилась через стол чуть ближе. От неё пахло не парфюмом, а чем-то другим. Холодным металлом, снежной пылью и… чем-то сладковато-горьким. Медицинским спиртом? Антисептиком? – У меня есть человек. Не в системе. Бывший техник из нашего же управления, из отдела криптографии и защиты данных. Уволен по сокращению, живёт в соседнем дачном посёлке «Сосновый». Чинит компьютеры, телефоны. Гений в своём деле и абсолютно незаметен. Он может помочь. Обойти защиту. Или, по крайней мере, скопировать данные, не взламывая её окончательно.

Ратмир почувствовал, как у него сжалось всё внутри. Отдать планшет – этот чёрный прямоугольник, единственную материальную часть своего потерянного «Я» – в чужие, незнакомые руки?

– Это рискованно, – сказал он, и его голос прозвучал хрипло. – Если Волков следит…

– Он следит за тобой. За мной – не знает. Я появилась здесь чисто, через старые, не связанные с этим делом каналы. – В её глазах, тех самых серых и холодных, мелькнула быстрая, хищная искорка. Почти азарт. – Мы сделаем это быстро. Я договорюсь о встрече на нейтральной территории. Ты передашь ему планшет. Он поработает несколько часов в своей мастерской, оборудованной как бункер. Мы получим данные и решим, что с ними делать дальше. Если там есть то, что я думаю…

Он молчал. Слишком гладкий план. Слишком удобная помощь. Как будто все шестерёнки в невидимом механизме вдруг начали вращаться синхронно, чтобы помочь ему, Ратмиру-блаженному, Ратмиру-пустоте.

– А если это ловушка? – спросил он, глядя ей прямо в глаза, пытаясь прощупать дно. – Если твой техник давно куплен? Если он позвонит тому же Волкову в ту же секунду, как мы уйдём?

– Тогда, – она откинулась на спинку стула, и на её губах расплылась та самая безрадостная, тонкая усмешка, – мы это очень быстро узнаем. Потому что я не доверяю никому. А кроме того… – Она чуть приподняла правую полы своей ветровки. У пояса, в специальной кобуре на молнии, лежал компактный, матово-чёрный пистолет с толстым стволом. «Гюрза». Серьёзное оружие для несерьёзных разговоров. – …у меня с собой не только чай и приятные воспоминания.

Ратмир вздохнул. Глубоко, с усилием, будто воздух в комнате стал вдруг вязким. Выбора у него не было. Сидеть и ждать, когда «чёрные охотники» перестанут просто наблюдать – значит подписать себе приговор. Довериться ей, этой женщине с глазами ледника и пистолетом под мышкой – хоть какой-то шанс. Хоть движение вперёд. Хоть тень цели.

– Ладно, – сказал он, и это слово вышло у него усталым, почти сдавленным. – Договаривайся.

Он увидел, как в её взгляде что-то щёлкнуло. Удовлетворение? Не совсем. Скорее, подтверждение того, что процесс пошёл по намеченному руслу. Она кивнула, достала из другого кармана простой, потрёпанный кнопочный телефон без опознавательных знаков, начала набирать номер одной рукой. Другая рука осталась на столе, рядом со стаканом.

Ратмир встал, его кости затрещали. Подошёл к окну, к той самой щели в занавеске. На дворе окончательно стемнело. Ранние ноябрьские сумерки поглотили двор, забор, дальние деревья. Ветер гнал по дороге мусор и первые колючие, редкие снежинки, которые таяли, едва коснувшись земли. Он чувствовал, как в его жизнь, тщательно выстроенную из тишины, забытья и ежедневного ритуала борьбы с самим собой, вломилась чужая, жёсткая, безэмоциональная воля. Принесли врага. Принесли план. Принесли цель. Всё разложили по полочкам, объяснили, связали в безупречную логическую цепь.

Слишком безупречную.

Он повернулся и посмотрел на Багиру. Она говорила в трубку тихо, отрывисто, её профиль был резок и невыразителен в тусклом свете висящей над столом лампочки. Она была красива. Строго, неуютно красива. Как холодное оружие

И в этот момент, глядя на неё, он услышал внутри не голос, а ощущение. Не из памяти, а из чего-то более глубокого, инстинктивного, животного.

Опасность.

Не «опасно рядом с ней». А она – опасность.

«…только голос. Только она…»

Ключ? Или отмычка, которая откроет не его прошлое, а его могилу?

– Всё, – она отключилась и положила телефон на стол. Звук был громким в тишине. – Завтра. Четыре часа дня. Дачный посёлок «Сосновый», дом сорок семь, синий забор. Он будет ждать. Никаких лишних контактов. Заходим, делаем дело, уходим.

– Хорошо, – сказал Ратмир. Он вернулся к столу, допил свой остывший, горчащий чай. Вкус был отвратительным. Как полынь.

Он поставил стакан и посмотрел на её руки. На тонкие, сильные запястья, на ту самую кобуру под курткой.

– А что, если я передумаю? – спросил он вдруг, просто чтобы посмотреть на её реакцию. – Что, если решу, что мне и так хорошо? И пойду завтра не в «Сосновый», а, скажем, в райцентр, в прокуратуру?

Она подняла на него глаза. В них не было ни гнева, ни угрозы. Была… усталая печаль? Нет, не печаль. Сожаление. Сожаление мастера о материале, который вот-вот испортит всю работу.

– Тогда ты очень быстро окажешься в той же «Голубой яме», что и сержант Ковалёв. Только тебя, возможно, найдут не сразу. – Она сказала это абсолютно спокойно. – Волков не оставляет живых свидетелей. А я… я не смогу тебя защитить, если ты сам не захочешь защищаться. Выбор за тобой, Ратмир. Жить в забытьи, пока оно не кончится пулей. Или вспомнить, кто ты, и сделать так, чтобы пуля полетела в другую сторону.

Она встала. Её тень, отбрасываемая лампой, легла на всю стену, огромная и безликая.

– Я приду за тобой завтра в три. Будь готов. И планшет захвати.

Она не попрощалась. Просто повернулась и вышла на улицу, растворившись в темноте так же бесшумно, как и появилась.

Ратмир остался сидеть за столом, глядя на два пустых стакана и две фотографии на столешнице. Врага и жертвы.

А в голове стучало одно, назойливо, как симптом начинающейся болезни: «Она лжёт. Не во всём. Но лжёт. А ты… ты должен выяснить, в чём именно. Потому что если она – твой единственный ключ, то это ключ от двери, за которой может быть что угодно. Даже твой собственный расстрел.»

Он потянулся, взял фотографию Волкова, смял её в комок и швырнул в печку. Бумага вспыхнула быстро, осветив на мгновение его неподвижное, уставшее лицо.

Игра началась. И он, не помня правил и не зная своих карт, уже сделал первый ход. Поставил на ту, чьи глаза были холоднее ноябрьской земли. Теперь оставалось ждать, кто кого переиграет.

Глава 6. Первый зондаж.

Утро было серым и мокрым. Ночью дождь сменился ледяной крупою, и теперь всё вокруг – крыши, заборы, пожухлая трава – было покрыто тонкой, скользкой коркой, похожей на стеклярус. Ратмир вышел из дома до рассвета. Не потому что спешил. Ему нужно было время, чтобы подумать в движении. И чтобы проверить – следили ли за ним ночью.

Он шёл не по дороге, а огородами, по промёрзшим грядкам и пустырям. Ноги вязли в липкой грязи, но ступали уверенно – тело помнило, как двигаться по сложному рельефу, не ломая ритма. Он выбрал длинный, петляющий маршрут, несколько раз резко менял направление, замирал в тени сараев, наблюдая за тем, что оставалось позади. Ничего. Ни одной тени, ни одного подозрительного звука. Либо слежка была настолько профессиональной, что он её не засекал, либо Багира была права – Волков пока не видел в нём прямой угрозы. Пока.