Женьшеневая Женщина. Алиша
- -
- 100%
- +
Но необычным – это лежащее во дворе существо – было определённо.
Чтобы зубы росли не во рту, а на спине, такого девочка ещё никогда не видела!
– Один, два, три, четыре, – начала девочка считать острые клыки на теле чудовища, зажимая по очереди пальчики; но всякий раз пальцы на обеих руках прятались в кулачок гораздо раньше, чем заканчивались спинные зубы чудища.
Очередную попытку счёта сорвала калитка. Она приоткрылась, и во двор заглянула седовласая голова в выцветшем, не по погоде тёплом, платочке.
Соседка баба Дуня отличалась назойливо-приветливым характером и бульдожьим носом. Он был так сильно сплюснут на переносице, что от самого носа оставался только картофельный обрубок с широкими ноздрями.
Взрослые поговаривали, что такой экзотический нос был выдан бабе Дуне в награду за бурную молодость. При этом упоминалось непонятное слово «сифилис». Это слово, по всей видимости, было слишком страшным, потому что его всегда произносили шёпотом, прикрывая рот рукой и оглядываясь по сторонам.
Тем не менее, даже при отсутствии носа, баба Дуня считалась в округе главной разносчицей инфекции любопытства.
«Ничего странного, – подумала девочка, заметив безносую голову в проёме калитки. – Выходит, всякое на свете бывает. Вот у бабы Дуни – нос внутри, а у чудища – зубы снаружи.»
Однако чудище произвело на бабу Дуню неизгладимое впечатление.
– Йопть! – взвизгнула в испуге баба Дуня, тут же захлопнула обратно калитку, и понеслась по улице с душераздирающими криками: – Ой-ёй-ёй! Ай-яй-яй! Крокодил! Люди! Люди, помогите! Крокодил!
Добежав до середины их маленького тупикового переулочка в десять домов, она обессиленно свалилась на лежащее вдоль дороги бревно, обтёсанное сверху и приспособленное местными под лавку-завалинку.
– Люди! Эт, чё ж такое творится! Конец света, люди! – продолжала голосить баба Дуня. – Крокодил! У Володьки – посередь двора – крокодил! В хату ползёть! Люди!!!!!
Как выяснилось через минуту, крокодил оказался для соседей гораздо интереснее, чем ночное рядовое происшествие с топором.
В ту ночь вечно пьяный сосед Федька в очередной раз гонялся с топором за Зинкой – его исхудавшей и осунувшейся от бесконечных нервотрёпок женой, которая при каждом подвернувшемся случае голосила, что уйдёт от этого алкаша, но никогда не уходила.
Народ, наблюдавший из окон, пытался угомонить попахивающий кровопролитием цирк, покрикивая на Федьку, но на улицу никто выйти не решался. Мало ли что взбрендит белогорячечному Федьке, когда у него в руках топор?
Так и бегали кругами, нещадно матеря друг друга, Федька и Зинка, пока не разбудили своим буйством отца девочки. Он вышел и спокойно въехал мертвецки пьяному Федьке в плечо.
Федька не удержался на ногах, упал, а Зинка связала ему ноги и оставила лежать в палисаднике до утра, пока проспится.
Наблюдатели засунули головы обратно в форточки и долго обсуждали в своих закутах Зинку: мол, сама наливает Федьке водку, а потом провоцирует безбашенного мужика на концерты.
Утром баба Дуня, сидя на бревне-лавочке, на пальцах рассказывала ночную историю полуглухому Казаху.
Этот старик давным-давно поселился в доме напротив, переехав в здешние края из Казахстана, и к нему так плотно прилипло прозвище Казах, хотя он вовсе и не был казахом, что уже практически никто не задумывался: «А есть ли у Казаха имя?»
– Слышь, Казах, а ведь Федька этой ночью Зинку прирезал. Как пить дать! – и баба Дуня в душещипательных подробностях прокричала в ухо Казаху, что она самолично видела, как окровавленный с ног до головы Федька вынес в мешке разрубленное на куски Зинкино тело и сбросил в ближний овражек.
– Да… – скучая тянул Казах, покачивая головой. – И такое случается.
В общем, даже приукрашенные сплетниками, многосерийные представления Федьки и Зинки всем порядком поднадоели.
Но крокодил! Это было что-то новенькое.
На этот раз на истошные вопли бабы Дуни из всех окрестных домов выскочили соседи, впрочем, не решаясь полностью выйти за ворота, опасливо стояли в калитках.
– Что там, баб Дунь? – покрикивали они из своих убежищ.
– Володька притащил домой крокодила! – трясясь от шока и постукивая кулачком по бревну-скамейке, кричала баба Дуня: – Да, чё ж такое творится, люди?! Крокодил! Он жишь нас всех сожрёть!
– Федька! – закричали наперебой соседи. – Пойди, глянь! Что там?!
– Не пущу! – заголосила в ответ Зинка, преграждая мужу дорогу: – Феденька! Не ходи! Не ходи, Федь! Фе-е-е-дя-я-я!..
А что – Федька? Федьке – не страшно. Пьяному – море по колено. Федька взял любимый топор, с силой оттолкнул вцепившуюся в него Зинку, и пошёл.
Открывать калитку «страшного» соседского двора он не стал. Предусмотрительно пощупал ручку, проверив, что она плотно держится за внутренний рычаг, бросил топор и полез на забор.
Железный забор был гладким и высоким. На такой без подручных средств не залезешь. Федька подпрыгнул, ухватился руками за верхнюю планку, подтянулся что есть мочи и тут же свалился, лишь краем глаза успев заглянуть внутрь двора.
– И точно – крокодил! – завопил Федька и, забыв про брошенный топор, побежал обратно к своей калитке.
– Так я, жить, и говорю: крокодил! – сквозь одышку продолжала хрипло повизгивать на бревне баба Дуня. – Крокодил!
На шум вышли родители девочки. Узнав новость о «крокодиле», рассмеялись и пригласили всех желающих на экскурсию в «зоопарк».
Любопытство перебороло страх, и толпа хлынула во двор.
Не выдержала и баба Дуня. Принесла свой нос туда, где лежал «крокодил».
– Не крокодил это, баб Дунь! – успокаивал её отец девочки. – Смотри, у него даже лап нет!
– Мутант! Крокодил-мутант! – настаивала на своём баба Дуня, но уже не убегала, а, присев рядышком с «крокодилом» на вынесенный для неё табурет, внимательно вглядывалась в острый нос рыбины: – Ишь, ты! Крокодил-мутант…
– Эта рыбина называется шип, – рассказывал отец девочке, когда соседи разошлись по домам обсуждать новость. – Она – из осетровых. А появляется она, как и вся другая рыба, из икры.
– Той, что лежит в банке? – спросила девочка.
– Да, но из той икры уже никто не появится, потому что её забрали из рыбы для тебя.
– Па, почему я должна есть рыбьих детёнышей?
– Рыба отдаёт людям свою икру, чтобы у людей было здоровье.
– Но ведь, если у рыбы заберут всю икру, рыбы больше никогда не будет? – встревожилась девочка.
– Да, – ответил отец. – Если заберут всю.
– А если я стану здоровой, то моя икра останется в рыбе и родится?
– Да.
– Я обещаю, что съем эту банку с икрой, – сказала девочка. – Я буду здоровой. Только, пожалуйста, не привози больше: ни икру, ни «красную» рыбу. Пусть икринки станут рыбками и живут.
Вечером отец раздал соседям по увесистому куску рыбины: варить, жарить и парить «крокодила».
Сама же баба Дуня, так и не поверив в существование такой рыбы, брать кусок крокодила категорически отказалась и побежала по соседским переулкам с новостями о мутанте.
Утром девочка проснулась пораньше, вышла на кухню, сама положила себе в тарелку икру, взяла ложку и принялась есть.
За пару недель она честно доела всю банку.
Икра и осетрина в холодильнике больше не появлялись даже по праздникам.
***
– Зачем вы вырвали меня вопросом? Отпустите. Я ещё не закончила всё то, что должна сделать, – сказала Алиша, положила камешек в карман Сарафана и встала с валуна.
СОСТОЯНИЕ V. Рост
Глава 9. Гладь и Олусы
Взошедшие клювики гладиолусов опоясывали Гору, на голове которой возвышался чудесный Дом с Башней.
– Отчего ты так быстро растёшь? – спросила Алиша, ступая на Гору. – Чтобы дорога не оказалась лёгкой, или чтобы Дом поскорее поднялся над облаками?..
Гора ничего не ответила Алише, а лишь чуть выше приподняла склон, поросший пока ещё махонькими, стройно вытягивающимися к солнцу росточками.
Устремляясь наверх, Алиша старалась идти как можно аккуратнее, чтобы не примять молодую нежность гладиолусов; но тоненькие верхушки растений настырно лезли под ноги: вплетались между пальцами и влажно щекотали пятки.
Чем глубже входила Алиша в гладиолусовый строй, тем сильнее ощущалось, как поле растёт вместе с боками Горы: с каждым шагом цветочный пояс становился шире и выше.
Очень скоро гладиолусы доросли Алише до колен и обнажили облепленные бутонами шпажки. Ещё через несколько шагов растения коснулись пояса Алиши, по локоть упрятав её руки в набиравших силу листьях-мечах. Ещё через шаг гладиолусы поднялись до груди и зацвели всеми оттенками красного: пурпурным, алым и розовым.
«Если бы люди росли так же быстро, как эта Гора или эти Цветы, они пробегали бы своё детство за сутки, – думала Алиша, – или оставались в детстве навсегда…»
Вышла ли Алиша из своего детства, или только входила в него? И какое оно – настоящее детство? Может быть, только то, куда хочется возвращаться и возвращаться снова, или из которого не хочется уходить?
Но сколько человеческих детств нужно пройти душе, чтобы понять, что человеку надо жить так, чтобы детство сердца никогда не заканчивалось? Ведь, как нет мудрости – мудрее детского сердца, так нет в человеке и чистоты – чище той, что купается в глазах младенца.
– Есть детство сладкое, а есть вкусное, – размышляла Алиша. – И у каждого детства свой запах.
Сладкое детство пахнет тортом, конфетами и лимонадом.
А вкусное детство пахнет домашним: парным молоком с медовыми блинчиками и разноцветными цукатами; варениками с вишней, чей сок смешно растекается по подбородку; пышными ванильными булочками с корицей, вынутыми из жара печи и обжигающими пальцы и губы; настоявшимся ягодным компотом и холодным хлебным квасом, в который для резкости добавлены три изюминки; первой клубничкой с грядки и тутовником, оставляющим на теле и сарафане фиолетовые кляксы; а ещё янтарными веточками «муската» и лапками «дамских пальчиков» в дорожке виноградника, ведущей к саду с черешней и абрикосами, за которыми можно взобраться на дерево и целый день, перешагивая, гулять с ветки на ветку…
Детство Алиши было вкусным.
Алиша вдохнула запах Горы, и он откликнулся палитрой запахов её последнего детства.
Детство Алиши пахло вечной весной-летом: горчащим вкусом степной травы, которая щекочет нос и забивается в рот, когда весело кувыркаешься вниз по склону холма, на котором стоит дом; птенцами в ласточкиных гнёздах над дверью дома; приветственным гулом домашней пасеки, когда совсем близко подходишь к открытому улью, чтобы поздороваться с пчёлами; брачной скрипкой сверчка за ночным окном, сменяющейся под утро серебряными трелями птичьих колокольчиков; пьянящим духом цветущей акации, на которую прилетает соловей, чтобы петь о счастье для своей любимой; свадебной перекличкой лягушек, доносящейся от поросшего камышом извилистого русла маленькой речушки, что огибает холм снизу; утренним солнцем, когда оно ещё не набрало силу полуденного жара, и лучи его нежно, едва касаясь, трогают землю и всё живое…
– Детство у всех разное, и только солнце у всех детств одинаковое, – уверенно сказала Алиша. – И оно пахнет светом.
Алиша пыталась придумать слова, которыми можно было бы описать запах света, но так и не смогла подобрать ничего подходящего. Любой, даже самый яркий эпитет оказывался слишком тусклым в сравнении с тем, как именно представляла себе Алиша вкус, цвет и запах света.
На этих мыслях она вытянула руки вперёд, навстречу солнцу, зачерпнула в чашу ладоней света и тепла, поднесла полную солнцем чашку к лицу и с наслаждением умылась. Брызги солнечного света радостно рассыпались по щекам, по рукам, по волосам и по склону Горы; а гладиолусовый строй, напившись брызгами, подтянулся ещё выше и заиграл росинками ярче и звонче.
Солнце внимательно наблюдало за путешествием Алишиных мыслей. Оно улыбнулось, ласково погладило плечи Алиши и отправило ей в попутчики своего малыша.
Солнечный Луч запрыгнул Алише на макушку, осторожно сполз на нос, переместился на правую руку, потом спрыгнул вниз и побежал вприпрыжку впереди:
– Скорее, Алиша! Иди по моим следам!
Идти вверх по следам озорного Луча, который на каждом шагу, как из душа, поливал гладиолусы солнечными брызгами, было светло и забавно. Но, даже с его помощью, подниматься на Гору оказалось гораздо труднее, чем спускаться с того холма-пригорка, которым была Гора до Алишиного похода в магазин.
– Не торопись, Лучик! – крикнула Алиша. – Я не поспеваю за тобой!
Луч, не оглядываясь, быстро бежал вверх, ускоряя Алишу.
Её шаги становились короче, угол подъёма увеличивался, а дыхание учащалось. Подстёгиваемая скоростью Луча и желанием скорее добраться к Дому, Алиша достигла середины Горы; и только теперь она почувствовала, как утомилась.
Босые ноги принялись ныть, выпрашивая отдыха, и остальные части тела заегозили о том же.
«Ах!.. Если бы сейчас хоть на минутку прилечь…»
Только Алиша подумала об этом, как Гладиолусы всколыхнулись, задетые плащом перешагнувшего Гору Ветра, заботливо склонили шпажки с раскрытыми бутонами и покрыли своими мечами землю, образовав выстеленную многоцветием перину.
Алиша уже совершенно не удивлялась тому, что происходило с ней в этом волшебном мире. Слышат ли её Гладиолусы? Этого она не знала. Но то, что они чувствуют её, было столь же бесспорно, как и то, что Алиша была Алишей.
– Благодарю, – сказала Алиша Гладиолусам, легла в приготовленную постель, раскинула руки в стороны, обняла пальцами стебли-шпажки и закрыла глаза.
– Тишь да гладь, да божья благодать, – зевнул Сарафан засыпая.
Здесь было уютно, мягко и спокойно. Алиша почти сразу начала проваливаться в сон и уснула бы, если б не…
– Никто – услышала она одиночный тихий голос у правого уха.
– Никто. Никто. Никто. Никто. Никто, – тут же донеслась со всех сторон шелестящая разноголосая перекличка.
– Что? – переспросила Алиша, боясь пошевелиться, чтобы случайно не ранить Гладиолусы.
– Пока мы здесь, никто не придёт в твой дом с мечом в руках, – ответил Пурпурный Гладиолус, лежащий у правой руки Алиши.
– С мечом никто не сможет пройти сквозь нас, – пояснил Алый Гладиолус, что лежал у левой руки.
– Пока мы на груди Горы – Гора непобедима, – уверенно добавил Розовый Гладиолус над головой.
– Тому, кто попытается войти с мечом в руках, придётся сделать выбор: отдать нам свой меч или сражаться с нами до последней капли сока, – волнуясь, зашелестели все остальные Гладиолусы.
– Что, если он решит отдать вам свой меч? – спросила Алиша.
– Мы возьмём его меч и отпустим обратно с миром, – ответил Пурпурный Гладиолус.
– Что, если он решит сражаться с вами?
– Ему придётся стать одним из нас. Каждый, кто примет решение сражаться с нами до последней капли сока, на последней капле воткнёт меч в землю и станет Гладиолусом по своей воле, – ответил Алый Гладиолус.
– А без меча?
– Без меча он пройдёт, – ответил Розовый Гладиолус.
– Что, если он будет без меча в руках, но с мечом злого умысла в голове? – встревожилась Алиша.
– Тогда он пройдёт сквозь наш Огонь, но не сможет перейти Грань, – взволновались Гладиолусы.
– Что, если у него не будет меча в руках и злого умысла в голове, но будет почерневшее от боли сердце?
– Тогда он пройдёт сквозь Огонь и преодолеет Грань, но не пройдёт Воду, – ответил Пурпурный Гладиолус и приподнял макушку, бдительно озираясь вокруг.
– Что, если у него не будет меча в руках, не будет злого умысла в голове, и сердце его не будет чёрным от боли, но страхи сомнения будут владеть им?
– Тогда он пройдёт Огонь, преодолеет Грань, и Вода не оставит его на дне, но Пар не впустит его внутрь, пока Соль не очистит его Сердце, – добавил Алый Гладиолус и тоже приподнялся посмотреть: нет ли у подножия Горы чужаков с мечами в руках и недобрыми мыслями в головах.
– Никто не потревожит Дом, – подтвердил Розовый Гладиолус.
– Никто. Никто. Никто. Никто. Никто, – повторили остальные Гладиолусы.
– Ничего не бойся, – сказали Пурпурный, Алый и Розовый Гладиолусы. – Мы всегда на страже. А сейчас у тебя есть немного времени для принятия решения перед трудной дорогой.
– Мне тоже придётся сделать выбор? Почему? Ведь я пришла сюда без меча!
– Каждому, входящему на Гору, придётся сделать выбор и принять решение, – ответили Гладиолусы. – Отдохни под нашей защитой и прими решение. Но не задерживайся здесь надолго. Не забывай – ты должна прийти наверх в нужный час… Если не сможешь пройти Гладь, то Гора превратится в Олус.
Гладиолусы помнили день своего рождения и час до рождения. Они помнили, как отказались убивать. Гладиолусы помнили тот миг прошлой жизни, когда идущие на смерть гладиаторы отказались проливать последнюю каплю крови друзей. И память Гладиолусов, защищавшая Дом и Алишу, была сильнее любой внешней силы разорения, которая захотела бы проникнуть в этот благодатный горний мир.
Что может быть лучше чувства защищённости? Особенно, когда ты наиболее уязвим. Когда идёшь один, в неизведанное, по трудной дороге в Гору, которая живёт и растёт так же быстро, как, мчась скорыми поездами, мелькают мысли в твоей голове. Возможно, и детство бывает по-настоящему счастливым только из-за этого чувства защищённости? Когда можно уткнуться в тёплую мамину грудь или спрятаться за надёжную спину отца…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.