Сон мудрости

С рассветом джунгли, почти как живой человек, просыпаются и возвращаются к жизни. Их сонное посапывание, сотканное из однотонных и заунывных трелей сверчков, постепенно сменяется все нарастающим многоголосым гомоном бесчисленных птиц и прочей живности.

Лучи выглянувшего из-за горных вершин солнца пронзили влажную рассветную дымку тугими золотистыми колоннами, в которых искрились мелкие пылинки, и время от времени калейдоскопическим разноцветьем вспыхивали порхающие в воздухе яркие бабочки.

Погода с самого утра выдалась просто замечательная, а потому у отца не нашлось убедительных аргументов, чтобы и на сей раз не взять Кьялту с собой на проверку ловушек. И сейчас она бодро трусила следом за ним, старшим братом и дедом, искренне радуясь представившейся возможности выбраться за пределы деревни и хоть немного прогуляться по окружающей местности.

Вся предыдущая жизнь Кьялты оказывалась практически полностью заперта в пределах опоясывающей их поселение изгороди. Козы, свиньи, куры, помощь матери по хозяйству – на то, чтобы выбраться во внешний мир, как правило, просто не оставалось ни времени, ни сил. Кроме того, джунгли таили в себе немало опасностей, и одинокая вылазка в зеленую чащобу вполне могла оказаться для несмышленой девчонки последней шалостью в ее до обидного короткой биографии.

Взрослые мужчины – ее отец и дед каждое утро уходили осматривать расставленные ловушки, почти всегда возвращаясь с какой-нибудь добычей, но Кьялту они раз за разом оставляли дома, полагая такие походы в лесную чащобу слишком опасными для маленькой девочки. С некоторых пор они стали брать с собой ее старшего брата, Пьесси, что вознесло его самомнение на поистине недосягаемую высоту, и он не упускал возможности при всяком удобном случае напомнить сестренке о своем превосходстве.

Их дед раз за разом осаживал не в меру зазнавшегося внука и предлагал отцу взять с собой в лес и младшую дочь, чтобы таким образом восстановить справедливость, но тот все время находил какие-нибудь причины, чтобы отказать. И только сегодня обстоятельства сложились, наконец, таким образом, что ему все же пришлось, пусть и нехотя, но согласиться.

Вышли они рано, когда солнце только-только позолотило вершины окрестных гор. Ведь если отправиться в путь чуть позже, то можно угодить в самый пик дневной духоты, которая очень скоро накроет джунгли, и в которой каждое движение отзывается потоками льющего по телу пота. В такой обстановке тащить на себе любую мало-мальскую ношу оказывается совершенно невозможно, и остается либо бросить раздобытую с таким трудом дичь, либо найти хоть какую-то тень и дожидаться вечера, когда жара немного спадет.

Отец с братом шли впереди, а Кьялта под присмотром деда шагала в хвосте их небольшого отряда, бодро перепрыгивая босыми ногами с бревна на кочку, с кочки на пень, и ловко ныряя под поваленные деревья, через которые взрослым приходилось перелезать. Что ни говори, а малый рост дает и определенные преимущества.

Путь им предстоял неблизкий, поскольку все основные тропы, по которым ходило зверье, пролегали достаточно далеко от людских поселений. Животные хорошо усвоили простую истину: хочешь избежать проблем – держись от Человека подальше, а потому в поисках добычи охотникам порой приходилось удаляться от родной деревни довольно большое расстояние.

Первые два силка оказались пусты, и дед не преминул указать своим более молодым спутникам на очевидные ошибки, допущенные при их установке. Но, приближаясь к третьей ловушке, они еще издалека поняли, что им все-таки удалось кого-то поймать.

– Вы слышите? – резко замерший отец вскинул руку, призывая остальных остановиться.

Кьялта прислушалась и тоже различила жалобное поскуливание, доносящееся откуда-то спереди, как раз оттуда, где был установлен очередной силок.

– Ага! Попался! – отец рванулся вперед, но дед ловко ухватил его за край куртки, бросив на землю рядом с собой.

– Куда помчался? Подожди, охолонись немного! – проворчал старик, прислушиваясь к многоголосому щебету джунглей.

– Да что не так-то?!

– Это же парлан, причем детеныш! – свою репутацию опытнейшего охотника дел заработал по праву, а потому отец, чуть сбавив темп, присел на корточки рядом с ним. – Его мать наверняка где-то рядом ошивается.

Парлан?!

Кьялта чуть не подпрыгнула от охватившего ее возбуждения. Этот пушистый зверек считался крайне редкой и удачной добычей. Его мясо отличалось удивительной нежностью и приятным, слегка сладковатым вкусом, что позволяло использовать тушки свежепойманных парланов в качестве весьма ценимого платежного средства при общении с другими племенами.

Однако все благолепие портило одно-единственное досадное обстоятельство – укус парлана был крайне ядовит и почти гарантировано заканчивался смертельным исходом. А потому подступаться к ловушке, в которую угодил такой детеныш, следовало максимально осторожно, соблюдая все мыслимые меры безопасности.

– Ну ладно, пошли потихоньку, – дед подтолкнул отца вперед. – Молодежь – внимательно смотрите по сторонам. Его сородичи вполне могут прийти малышу на выручку.

Их отряд осторожно двинулся дальше, и Кьялта с братом, оставленные в хвосте, задрав головы, до рези в глазах всматривались в зеленое месиво листвы, пытаясь разглядеть там еще одного притаившегося парлана. А это представлялось не самой тривиальной задачей, учитывая их черно-бурую полосатую окраску, способную почти бесследно раствориться среди замшелых ветвей и густого переплетения лиан.

Чуть погодя показалась и ловушка с застрявшим в ней небольшим парланчиком. До сего момента он вел себя довольно спокойно и только жалобно поскуливал, но, завидев приближающихся людей, резко всполошился. Малыш начал метаться и истошно верещать, заставив окрестные джунгли откликнуться эхом птичьего гомона.

– Тише, тише! Не буянь так! – перехватив рогатину, отец подошел к пойманному зверю, намереваясь прижать его к земле, чтобы потом спокойно связать и убрать в мешок для добычи.

И ровно в этот момент брат Кьялты вдруг резко вскинул руку, указывая вверх, в нависающие над головой кроны деревьев.

– Осторожно! – крикнул он, и девчонка, взглянув в ту сторону, различила среди просвечиваемой солнечными лучами зелени проворное пятно полосатой шерсти.

– Берегись! – рявкнул дед и прыгнул вперед, оттолкнув отца в сторону и уводя его из-под удара.

В следующее мгновение сверху на них обрушилась разъяренная мохнатая комета, издававшая яростное шипение и готовая сокрушить все на своем пути. Все дружно завопили – кто от испуга, а кто от боли. Оставленный без присмотра маленький парланчик коротко пискнул и нырнул в кусты, а секунду спустя за ним последовала и его мать, мгновенно исчезнув в окружающих зарослях.

– Вот зараза! – отец поднялся на ноги, отряхивая штаны от налипшего мусора. – Еще немного – и цапнула бы!

– Еще немного… ага… – Кьялта перевела взгляд на сидящего на земле деда, который держался рукой за левое плечо, и ахнула, увидев, как из-под его пальцев неторопливо выползают тонкие алые струйки.

– Проклятье! Она все же успела тебя укусить?! – присев рядом с ним, отец быстро осмотрел рану, и сокрушенное покачивание его головы было куда красноречивей тысячи слов. – Черт!

– Уж лучше меня, чем тебя, согласись, – натужно рассмеялся дед. – Я уже старый, меня не жалко, а вот ты…

Он запнулся и захрипел, морщась от охватившей его боли.

Кьялта, широко распахнув глаза, с немым ужасом наблюдала за тем, как наливается синевой и набухает кожа вокруг свежей раны, и темное пятно, выпуская во все стороны тонкие ниточки-щупальца, начинает расползаться в стороны, постепенно подбираясь к морщинистой шее старика.

Она прекрасно помнила жуткие рассказы о том, как укушенные парланом люди умирали от удушья, будучи не в силах протолкнуть один-единственный глоток воздуха через отекшую от яда глотку. Смерть, пусть не сразу, но неотвратимо настигала их даже в том случае, когда ядовитые клыки зацепили лишь пятку, но сейчас, укушенный в плечо, ее дед был обречен умереть уже через считанные минуты.

– Что же делать?! Что же делать?! – испуганно запричитал ее брат, запустив тонкие пальцы во всклокоченную шевелюру.

– Молитвы читать! – довольно резко огрызнулся отец, осторожно укладывая на землю старика, которого начала бить крупная дрожь. – Отходные.

– Нет! Нет! Нет! – воскликнула Кьялта звенящим от напряжения голосом. – Должен же быть способ!..

– Уймись и лучше помоги мне! – отец уже с трудом справлялся с охватившими деда судорогами.

– Должен же быть… – запнувшись на середине фразы, темноволосая девчонка молнией метнулась в лес.

– Кьялта, ты куда?! – запоздало крикнул ее брат, но ответом ему было лишь покачивание потревоженных ветвей.

Да она и сама не знала, что именно сдернуло ее с места, и куда она мчится, почти не разбирая дороги. Все ее тело внезапно охватил нестерпимый зуд, требовавший немедленного действия, и сам, не спрашивая ее мнения, направивший ее к ближайшему болоту.

Под ногами начала хлюпать вода, и Кьялта резко остановилась. Это должно быть где-то здесь! Но что?

У нее аж перед глазами все поплыло и закружилось от взорвавшегося в ее мыслях фейерверка мыслей и образов. Почти ни один из них не был ей знаком, и Кьялта понятия не имела, что именно они означают, но в числе прочих размытых картинок промелькнули и некоторые растения, неоднократно встречавшиеся ей ранее. Девочка встрепенулась и закрутила головой по сторонам.

Да! Вот оно!

Кьялта перепрыгнула на соседнюю кочку и, запустив руку в воду, выдернула мясистый зеленый побег, от которого на поверхности виднелись только мелкие белые соцветия. Повинуясь неожиданному импульсу, она оборвала с него несколько листьев и затолкала их в рот, начав энергично работать челюстями.

Ее язык и десны немедленно окатило студеной волной, от которой они, казалось, подернулись ледяной коркой, и Кьялта подспудно ожидала, что из-под ее зубов вот-вот послышится хруст крошащегося льда. Мешкать и прислушиваться к своим чувствам, однако, было некогда, и девчонка, продолжая на ходу пережевывать жесткие листья, помчалась обратно. Ясно было только одно – теперь еще несколько дней она не будет чувствовать запах и вкус еды, питаясь не столько ради удовольствия, сколько лишь для того, чтобы не умереть с голоду.

По дороге она еще заглянула под корни развесистой секвойи, чтобы сорвать пучок душистой травы, которую они дома иногда использовали, чтобы разбудить крепко задрыхшего соплеменника. Кьялта знала, чувствовала, что все это ей понадобится, хотя еще не до конца понимала, что именно будет делать, когда доберется до задыхающегося деда.

Девчонка успела отбежать от родственников достаточно далеко, но, хоть она и помнила обратное направление, плывущий перед глазами окружающий мир требовал уточнить курс, а потому она кликнула:

– Эй! Где вы?!

Далось ей это не так-то просто, поскольку онемевшие губы и набитый пережеванными листьями рот превратили ее окрик в бессвязный набор звуков. Однако ее все же услышали, и в ответ издалека донесся встревоженный ответ отца:

– Кьялта?! Это ты?! Где тебя черти носят?!

Сориентировавшись, девчонка помчалась во всю прыть, и через несколько секунд вылетела на пятачок, где растерявшиеся потомки топтались возле посиневшего и задыхающегося предка. Ее брат, запинаясь и путая слова, и в самом деле уже начал читать над дедом отходную молитву, и Кьялте пришлось довольно грубо оттолкнуть его в сторону, чтобы подобраться к старику.

– Ты что творишь, Кья?! – воскликнул парень, провалившийся меж двух крупных корней, и теперь безуспешно пытающийся выбраться из этой ловушки, тщетно дрыгая задранными вверх босыми ногами.

Их отец, сперва и сам опешивший от неожиданной выходки своей дочери, хотел ухватить шалунью за ухо и оттащить прочь от сотрясаемого судорогами старика, но что-то его удержало. На каком-то инстинктивном уровне он почувствовал, что происходит нечто реально важное, и смог удержаться от скоропалительных решений.

Присев на корточки рядом с дедом, Кьялта выплюнула на ладонь кашицу, которую она пережевывала всю дорогу, и принялась энергично втирать ее в оставленные ядовитыми клыками раны. Судя по всему, она успела прикусить язык, поскольку зелень ее снадобья перемежалась бурыми разводами, хотя сама Кьялта никакой боли не ощущала. Ее отец, стоявший у девочки за спиной, с замиранием сердца следил за тем, как буквально на глазах бледнеет и начинает опадать синюшная опухоль, уже готовая окончательно задушить несчастного старика.

Дед вздрогнул и издал сиплый свист втягиваемого с натугой воздуха. Кьялта, опомнившись, подобрала с земли оброненный пучок зелени и, размяв его пальцами, буквально затолкала душистую траву ему в нос. В воздухе немедленно разнесся яркий пряно-мятный аромат.

– Агррххх! Мммфф! Чтоб тебя! – старик неистово замотал головой, пытаясь увернуться от предложенного «угощения», и в этот момент всем стало ясно, что самое страшное уже позади.

Кьялта, перестав втирать леденящую пальцы кашу, отступила назад. Ее ноги подкосились, и только своевременная реакция отца удержала ее от падения.

– Я… фделала фсе… фто могфа, – пробормотала она, с трудом ворочая во рту непослушный шершавый ком, в который превратился ее язык и сражаясь с кружащими перед ее глазами зелеными кронами. – Феперь Фефушке нуфен фокой и офильное фитье.

– Разумеется, Кья! – отец обнял ее, гладя по спутанным волосам и чувствуя, как щиплют глаза навернувшиеся слезы. – Мы о нем позаботимся!

– Эй! А где этот… – подал голос внезапно оживившийся старикан. – Тот мелкий, которого мы поймали. Вы его упустили, что ли?!

Некоторое время спустя дед, немного оклемавшись, смог подняться на ноги. Он всегда отличался завидным здоровьем и мощной энергетикой, которой с лихвой хватило бы на целое племя.

О том, чтобы двигаться дальше, осматривая остальные ловушки, речи уже не шло. Требовалось как можно скорей добраться до родной деревни, чтобы передать старика на попечение племенным ведуньям, которые сумеют вернуть его в строй.

Если кратко, то охота на сегодня очевидно закончилась, и следовало вознести молитвы всем сущим божествам, что незадачливым охотникам вместо добычи не пришлось волочить домой хладный труп одного из своих сородичей. Ну а дальше все зависело от их сноровки и скорости…

…которой им, очевидно, не хватило.

Пострадавший дед здорово замедлял их продвижение, буквально повиснув на плечах сына и внука, и при таком неторопливом темпе до родной деревни они добирались бы до самого вечера, а безжалостное солнце уже вскарабкалось в зенит, обещая в самое ближайшее время устроить здесь настоящее пекло.

Следовало как можно скорей спрятаться в какое-нибудь убежище, где было бы возможно не только переждать полуденный жар, но и уберечь деда, только-только начавшего приходить в себя, от излишних треволнений, вроде жажды или голода.

– Все, хватит! – распорядился отец, рубанув воздух рукой. – Дальше пойдем вечером. А сейчас надо найти укрытие, чтобы прикорнуть на пару часов. Молодежь, за дело! Подыщите нам подходящую норку!

Брат вскоре вернулся, доложив, что неподалеку есть неплохой укромный уголок, и через минуту вся их команда уже забиралась в импровизированный шатер, образованный выдранными из земли корнями большой покосившейся секвойи. Тут было и в самом деле достаточно прохладно, а принесенные отцом и братом несколько разлапистых ветвей образовали вполне комфортный матрас, вздремнуть на котором пару часиков представлялось весьма недурной идеей.

Практически полностью опустошив отцовскую кожаную флягу с водой, дед сразу же отрубился. Кьялта прикорнула рядом с ним, прислушиваясь к его тяжелому сиплому дыханию и время от времени обеспокоенно ощупывая собственное лицо. Начавшееся с языка и губ онемение растеклось к этому времени почти по всей голове и временами складывалось жутковатое впечатление, что замерзающий череп постепенно съеживается, начиная давить на мозг. Кьялта не чувствовала ни глаз, ни ушей, и только тот факт, что она по-прежнему сохраняла способность видеть и слышать все, что происходит вокруг, позволял надеяться, что все сводится лишь к временным неприятным ощущениям, которые в дальнейшем не повлекут за собой сколь-либо серьезных последствий.

Ее брат, изрядно запыхавшийся, таскать деда по лесу, также довольно скоро захрапел. В конце концов, когда твоя голова находится в приятной прохладе под сенью древесных корней, а торчащие снаружи пятки щекочут теплые солнечные лучи, то немного поспать – только в удовольствие. Тем более, что поднялись они сегодня очень рано, да и поволноваться пришлось изрядно.

Отец, однако, отдыхать не спешил. Он сидел на самом краю тени, подперев голову рукой и о чем-то размышляя. Изредка он оборачивался, чтобы посмотреть на свою укрывшуюся под деревом родню, после чего вздыхал и продолжал сидеть дальше, молча глядя в одну точку перед собой. Он словно чего-то ждал, и, когда со стороны старшего брата Кьялты донесся размеренный умиротворенный храп, стало ясно, чего именно.

– Кья! – шепотом окликнул он. – Ты не спишь?

– Уфнешь фут, как фе! – недовольно отозвалась девчонка, еще раз ощупав свои губы и убедившись, что, с одной стороны, они по-прежнему ни черта не чувствуют, а, с другой, что впитавшийся в ее пальцы резкий пряный аромат до сих пор способен сбить сонливость даже с самого измотанного человека.

– Подойди сюда.

Отец говорил спокойно и негромко, чтобы не разбудить других, но его напряженная сгорбленная спина явно давала понять, что он хочет поговорить с дочерью отнюдь не о погоде или рецептах приготовления парланов. Перебравшись к нему поближе, Кьялта села рядом на широкие зеленые листья, подобрав под себя босые ноги.

Повинуясь неожиданному импульсу, отец обхватил дочь за плечи, прижав к себе, чем изрядно ее озадачил. На памяти Кьялты, он никогда не опускался до подобных нежностей. Ну, разве только когда она была еще совсем малышкой…

– М-м-м-ф! – промычала девчонка немало озадаченная таким поворотом.

– Ты куда там от нас убежала, Кья? – отец так и не взглянул на нее, продолжая смотреть прямо перед собой и словно общаясь с окружающими деревьями. – Ничего не сказала, ничего не объяснила… Что с тобой вдруг стряслось-то?

– Ну я профто… почуфтвовала, – Кьялта замялась, снова и снова нервно переплетая тонкие пальцы. – Ф какой-то моменф я фоняла, что факую офухоль можно снять тофько фоком эфого… как его…

Девчонка запнулась, неожиданно сообразив, что она знает, сок какого растения в тот момент требовался, но, одновременно, понятия не имеет, как именно оно называется. И выглядела такая ситуация реально странно. Ведь ей никто и никогда ничего такого не рассказывал!

– Тебе об этом Ведунья рассказала? – поинтересовался отец, словно прочитав ее мысли.

– Смеефься?! – Кьялта вытаращилась на отца, и тот, обратив не нее, наконец, свой взгляд, поджал губы, признавая, что его версия прозвучала крайне неудачно.

Старшая Ведунья племени пользовалась среди соотечественников поистине непререкаемым авторитетом, и сама мысль о том, что эта престарелая и властная женщина вдруг вздумала по душам побеседовать с мелкой неразумной девчонкой, представлялась полнейшим абсурдом.

– Ладно, – кивнул отец. – Тогда откуда ты это узнала?

– Гофорю же тефе! – Кьялта отчаянно всплеснула руками. – В офределенный моменф я это фросто почуфствовала! Меня букфально пофащило на болофо, фкнуло нофом в нуфный побег и засфавило его февать! И у меня вся морфа до сих пор тофно дефевянная…

Словно подтверждая свои слова, она еще раз ощупала свое лицо, ощущавшееся как безжизненная маска.

– Эх-х-х, – ее отец только тяжело вздохнул, сокрушенно покачав головой, и его рука только сильней прижала к себе маленькую дочь.

– Что-фо не фак, пап? – Кьялта вскинула голову, встревожено всматриваясь в его морщинистое лицо.

– Твоя бабка тоже вот так… чувствовала, – отец повернулся, взглянув ей в глаза, и в его взгляде читалась затаенная боль. – Как лечить, как ухаживать, какие травы внутрь принимать, а из каких мази делать… А потом она сгинула. Ушла на сбор орехов и не вернулась. И я не хочу точно так же потерять и тебя! Так что лучше помалкивай о своих озарениях, хорошо?

– То ефть… – несложная логическая конструкция мгновенно выстроилась у Кьялты в голове. – Ты сфитаешь, что бабушку попфосту… убили из-за тофо, что она слифком много знала?!

– Я ничего не считаю, – отец немедленно замкнулся, и его недавние объятья превратились в просто лежащую на плече тяжелую руку. – Но одно могу сказать точно – разговора со Старшей Ведуньей тебе не избежать. Не пытайся что-то утаить или переиначить – она такие вещи раскусит на раз. Рассказывай все честно, все как есть, прислушивайся к ее советам, и тогда, возможно, ты сумеешь избежать той печальной судьбы, что постигла твою бабку.

До родного поселения они добирались уже в сумерках. Дед чувствовал себя существенно лучше, но оставалась еще предательская слабость, которая, возможно, будет преследовать его еще несколько дней, а потому его на всякий случай передали на попечение деревенских ведуний. И Старшая Ведунья, выслушав сбивчивый и невнятный рассказ отца, что до сих пор робел перед ней как маленький набедокуривший мальчишка, она вполне ожидаемо вызвала Кьялту в свой шатер.

И если уж взрослый мужик откровенно побаивался этой рослой и худощавой женщины, то что уж говорить о маленькой девочке, для которой Ведунья представлялась чуть ли не людоедкой, поедающей на завтрак непослушных детей.

Отказаться, однако, не представлялось возможным, подобного рода приглашения обсуждению не подлежат, а потому через несколько минут трясущаяся от страха Кьялта стояла у входа в шатер, мысленно прощаясь с жизнью. Дежурившая на крыльце молоденькая Сестра молча нырнула внутрь и вскоре вернулась, жестом пригласив ее заходить.

– Проходи, не бойся, – донесся из полумрака, пропитанного запахами благовоний и тускло подсвеченного расставленными вокруг масляными светильниками, спокойный и даже благожелательный голос. – Присаживайся. Ты – Кьялта, верно?

– Угу, – кивнула та, осторожно опустившись на одну из разбросанных на большом ковре подушек и подобрав под себя ноги.

Движимая любопытством, девчонка огляделась, пытаясь оценить размеры помещения, но тусклое освещение не позволяло рассмотреть слишком уж многого. Тем не менее, у нее сложилось впечатление, что здесь, под сводом шатра, вполне могла целиком уместиться вся их неказистая хижина вместе с пристроенным загоном для свинок и коз. Да еще и свободное место осталось бы…

– Твой дедушка чувствует себя хорошо, – глаза Кьялты постепенно привыкли к тусклому освещению, и из темноты проступили черты сидящей напротив нее седовласой женщины, облаченной в свободное белое платье, из-под которого топорщись ее костлявые плечи. – Он даже сбежать пытался, но это он зря. Болезнь все еще может вернуться, хоть мне подобный вариант представляется маловероятным. Но все равно, будет спокойней, если мы присмотрим за ним несколько дней.

– Да, конечно! – торопливо закивала Кьялта. – Как скажете!

– На моей памяти, – продолжала Старшая Ведунья, – это первый случай, когда человек, укушенный парланом, остался жив.

Она подалась вперед, и в отсветах светильников тускло блеснули буквально заполонившие морщинистую шею амулеты и обереги, среди которых выделялся ярко-голубой камень на тонком кожаном шнурке. Сухой голос женщины был все так же ровен и спокоен, но в блеске ее глаз читался живой интерес.

– Как тебе это удалось? – она вперила в Кьялту пристальный взгляд, и та почувствовала себя буквально насаженной на его острую иглу. Перепуганной девчонке нестерпимо захотелось убежать, спрятаться куда-нибудь, зарыться под землю, наконец, но ставшие внезапно ватными ноги отказались ей подчиняться, всецело отдав ее на волю строгой Ведуньи.

– Я… – Кьялта судорожно сглотнула. Ее язык к данному моменту успел вернуться к более-менее нормальному состоянию, но теперь слова застревали у нее в глотке уже по иным причинам, – я…

– Ты что, боишься меня?! – глаза Ведуньи удивленно распахнулись. – Брось! Не надо верить всем тем жутким басням, что наш шаман про меня распускает!

Она звонко щелкнула длинными худыми пальцами, и рядом с ней, словно из-под земли выросла еще одна Сестра, склонившаяся в почтительном поклоне. Выслушав указания, она скрылась за занавесью в углу помещения и вскоре вернулась с подносом, на котором стоял кувшин, пара чашек и блюдо с сухофруктами.

– Угощайся! – женщина разлила по чашкам душистый отвар, аромат которого немедленно заполнил собой весь шатер, и подтолкнула одну из них Кьялте. – День выдался непростой, я понимаю. Расслабься немного.