Уроки французского
- -
- 100%
- +
Домашнюю работу мы выполнили быстро – всё благодаря тому, что разделили её между собой. Это позволило нам сосредоточиться и не тратить время зря. Как только закончили, сразу взялись за задачи к экзамену. Я углубился в интегралы, но уже через пару минут украдкой взглянул на Мадлен.
Только сейчас я заметил, что сегодня на ней короткая юбка и тёмные колготки, обтягивающие стройные ноги. Они странно гармонировали с её уютной кофтой, отчего образ казался одновременно нежным и дразнящим. Она склонилась над тетрадью, то и дело меняла ручку на карандаш, а её пальцы неторопливо выводили символы, будто рисуя, а не записывая.
Я попытался вернуться к расчётам, но её тонкий аромат – что-то сладкое с нотками ванили – медленно оплетал мои мысли. Взгляд снова соскользнул на неё: угольно-чёрные глаза, губы, слегка приоткрытые в задумчивости… Внезапно она подняла голову и поймала меня на месте преступления.
– Матисс, всё в порядке? Ты покраснел, – её голос прозвучал слишком невинно, но в уголках губ дрожал намёк на улыбку.
– Да нет, просто… ручку выронил, – я поспешно наклонился, но в тот же момент она сделала то же самое. Наши лбы столкнулись с лёгким звуком.
– Ай! – она засмеялась, потирая ушибленное место. – Надо же, какое совпадение. Видимо, слишком синхронно думаем, – пробормотала она, поднимая ручку.
Она нарочито медленно провела пальцами по моей ладони, затем прикусила губу.
– Хотя… может, ты специально уронил её? Чтобы отвлечь меня от задач?
– А если так? – я приподнял бровь.
Она рассмеялась, откинувшись на спинку стула, и вдруг без предупреждения ткнула меня карандашом в бок.
– Тогда это моя месть.
– Жестоко, – я сделал вид, что мне больно, хотя её касание было едва ощутимым. – Ты сегодня вообще какая-то… другая.
– В хорошем смысле? – она покрутила прядь волос вокруг пальца, и я поймал себя на мысли, что слежу за этим движением.
– В опасном, – ответил я, намеренно понизив голос.
Она замерла, затем медленно провела языком по нижней губе:
– Мне нравится звучать… опасно.
Мадлен хихикнула, но едва в комнате повисла тишина, как в дверь постучали. Вошла мама с тарелкой фруктов в руках.
– Здравствуйте, Софи Леруа, – вежливо сказала Мадлен, слегка выпрямившись.
– Здравствуй, дорогая, – мама улыбнулась. – Я вам покушать принесла. Учиться надо, но и подкрепляться тоже.
– Спасибо! – Мадлен поспешно взяла виноградинку, но её пальцы дрогнули, и я поймал ягоду, прежде чем она упала.
– Осторожнее, – прошептал я.
Мадлен покраснела и вдруг громко сказала:
– Извините, Софи Леруа, Матисс не предупредил, что вы дома! Он меня сразу в комнату затащил!
– Да-а? – мама приподняла бровь, а Мадлен, будто желая подчеркнуть свою «невинность», ткнула меня карандашом в бок.
– Ай! – я дёрнулся, но больше от её наглости, чем от боли.
– Вот негодник, – мама усмехнулась и потянула меня за чуб, будто мне было пять. – Ай-ай-ай, Матисс, как тебе не стыдно?
– Ма-а-ам, – я застонал, лицо горело.
– Уже выбрала, куда поступать будешь? – мама вдруг переключилась на Мадлен, ставя тарелку, между нами.
– На филолога, – ответила она, но её глаза блеснули лукаво. – Хочу изучать… классическую литературу. Особенно люблю сцены, где герои забывают о приличиях.
Я подавился яблоком.
– Интересно, – мама сделала вид, что не заметила моего кашля. – А ты, сынок, всё на экономиста?
– Если выживу после сегодняшнего, – буркнул я, бросая на Мадлен взгляд, полный обещания мести.
Она ответила невинным подмигиванием.
– Ну, не буду мешать, – мама вдруг поцеловала меня в макушку и направилась к двери.
Дверь закрылась, а я уткнулся лбом в учебник:
– Ты меня убиваешь.
– Зато весело, – Мадлен бросила в меня виноградинкой. – Признавайся, это ты её позвал, чтобы меня смутить?
– Я? – фыркнул. – Это ты сама про "затащил в комнату" ляпнула!
Мадлен лукаво усмехнулась, облокотившись на стул так, что её волосы упали мне на плечо:
– Я же не всегда должна тебя защищать. Хотя… – её пальцы легонько провели по моему предплечью, – это довольно забавно – видеть, как ты краснеешь.
Мы продолжили решать примеры, но теперь между нами стояла тарелка с фруктами, которую мама приготовила с особым трепетом – бананы, нарезанные кружочками, сочные дольки манго, яркие ломтики киви, кисть винограда и кусочки апельсина. Время от времени наши пальцы случайно соприкасались, выбирая очередной кусочек.
– Ты знаешь, что апельсиновый сок делает с тетрадью? – вдруг спросила Мадлен, поднося ко рту дольку цитруса.
– Разъедает чернила? – предположил я.
– Нет, – она улыбнулась, и капля сока осталась на её губе. – Он делает страницы… липкими.
Прежде чем я успел что-то ответить, она лизнула губу, и я на мгновение застыл, представив, как это было бы – стереть эту каплю вместо неё.
Через полчаса я захлопнул тетрадь:
– Всё, больше не могу. Если решу ещё один интеграл, меня придётся госпитализировать с диагнозом "переутомление от математики".
Мадлен зевнула, потянувшись так, что её кофта приподнялась, обнажив полоску кожи.
– Согласна на капитуляцию. Может, "Парижские тайны"? Там как раз новый сезон вышел.
– Только если с твоим фондю, – кивнул я, замечая, как её глаза загораются при этих словах.
Пока я настраивал VPN, Мадлен устроилась на моей кровати, достав из сумки небольшую стеклянную банку с шоколадом.
– Матисс, принеси ложечки? – попросила она таким тоном, что я вскочил как ошпаренный.
На кухне я наткнулся на маму, которая с ухмылкой протянула мне две ложки:
– Только не перепутай, где чья.
– Мам! – я чувствовал, как уши горят, но она лишь рассмеялась.
Когда я вернулся, Мадлен уже запустила первую серию. Мы устроились поудобнее, плечом к плечу, и первая ложка тёплого шоколада буквально растаяла у меня во рту.
– Боже, это невероятно, – пробормотал я.
– Правда? – она повернулась ко мне, и в её глазах отражался экран.
– Да. Как тебе удалось сделать его таким… идеальным?
– Секретный ингредиент, – она загадочно улыбнулась. – Мой отец оставил на кухне протеиновый порошок, и я подумала – почему бы не добавить его вместо муки? Получилось даже лучше, чем я ожидала.
Мы устроились на кровати, погружаясь в мягкие подушки, как в облако. Я натянул шерстяное покрывало до самых плеч, и Мадлен с довольным вздохом прижалась ко мне боком – будто так было заведено всегда. Экран вспыхнул голубоватым светом, и перед нами развернулся дождливый Париж, где в каждом переулке таилась загадка.
– О, начинается! – прошептала Мадлен, хватая меня за рукав, когда на экране появилась главная героиня. Её пальцы не отпускали ткань моего свитера, даже когда она потянулась за очередной порцией фондю.
Мы следили, как детектив бродит по мостовым Монмартра, а тени прошлого буквально витали в воздухе. Мадлен комментировала каждую сцену:
– Смотри, это же тот самый книжный магазин с набережной Сены! – её ноготь стукнул по ложке.
Я кивнул, хотя в тот момент думал вовсе не о Париже, а о том, как её ноги под покрывалом случайно задели мою голень. Она, кажется, заметила это – но не отодвинулась.
К третьей серии её голос стал тише, а смех – более сонным. Когда детектив на экране нашёл первый ключ к разгадке, Мадлен уже не прокомментировала это – её голова медленно склонилась к моему плечу.
– Мадлен? – я осторожно повернулся, чувствуя, как её дыхание стало глубоким и ровным.
Она не ответила. Пучок её волос упал мне на грудь, а рука, всё ещё сжимавшая ложку, наконец разжалась. Я медленно вытащил ложку из её ослабевших пальцев и приглушил звук. В тишине комнаты теперь отчётливо слышалось её дыхание – лёгкое, как шелест страниц в той самой парижской букинистической лавке.
Её хрупкое тельце казалось таким беззащитным в полумраке комнаты. Я не мог отвести взгляд – каждый изгиб, каждый вздох, каждая едва заметная дрожь кожи притягивали, как магнит. Раньше она была для меня недосягаемым идеалом, сияющей иллюзией. Теперь же я видел её настоящую – живую, несовершенную, такую… человечную. И это сводило меня с ума.
Мой взгляд скользил по её ногам, обтянутым тонкими колготками, задерживался на изгибе талии, поднимался к едва приоткрытым губам. В ней не было ничего сверхъестественного – и именно это пробуждало во мне жгучую, почти животную жажду.
Мысли путались, сливаясь в один порочный поток: как я сорву с неё колготки, как я приспущу трусики, как я проведу ладонью по её плоскому животу, чувствуя, как она вздрагивает от каждого прикосновения к её киске. Как я буду целовать её шею, оставляя тёмные отметины, как услышу её сдавленные стоны…
Она бы не сопротивлялась. Я это знал.
Но где-то в глубине сознания тлела мысль о нём. О том, кто имеет на неё право. Это останавливало – но лишь на мгновение.
Я наклонился ближе, вдохнул её запах – сладкий, как ваниль и чего-то ещё, чисто её. Голова закружилась, будто от крепкого вина. Ещё чуть-чуть – и…
Я резко отстранился.
Сжав зубы, отпрянул к стене, пытаясь заглушить бешеный ритм сердца. Всё ещё держа её руку, я вдруг почувствовал под пальцами что-то… не то.
Перевернул ладонь – и замер.
Шрамы.
Десятки тонких, едва заметных линий, пересекающих кожу. Раньше она скрывала их под браслетами, под длинными рукавами. Теперь же правда была у меня в руках.
Я медленно поднялся, убрал остатки фондю, накрыл её одеялом. Она даже не шевельнулась.
И только когда я вышел из комнаты, мне удалось сделать полноценный вдох.
В голове витали мысли и о ней, и об этих шрамах.
ГЛАВА 7 «НЕДОСТУПЕН»
Когда Мадлен проснулась, было уже поздно, и она сразу собралась и ушла домой. На следующий день мы не смогли встретиться: она заболела, и мне пришлось идти в школу одному. Так как ночью шёл дождь, каждый шаг давался с трудом. Отец почти никогда не подвозил меня, поэтому справляться с этими невзгодами приходилось самому.
По пути я думал о Мадлен. О её бледных запястьях с тонкими порезами. Однако мысли сорвались, словно порывы ветра с цепи, и метнулись к той девушке из парка – загадочной, почти нереальной. В груди вспыхнуло тепло, такое резкое, что дыхание перехватило. Я начал судорожно дышать, и, чтобы вернуть контроль над собой, потребовались немалые усилия.
Через какое-то время я уже оказался у школы, стоя рядом с мемориальной табличкой. Взгляд мой задержался на спокойном, безмятежном лице учителя, погибшего много лет назад. Его образ словно напоминал о важности каждого мгновения, после чего я медленно вошёл через главные ворота, готовый встретить новый день.
Уроки пролетели очень быстро, словно в тумане – я почти не вслушивался в объяснения учителя и ощущал себя будто в вакууме, отстранённым от происходящего. Лишь изредка меня выводила из этого полусонного состояния мадам Дюпон – её голос, настойчивый и чёткий, возвращал меня к реальности. Она рассказывала о различных общественных и политических деятелях Франции, их идеях и взглядах. Эти темы не находили отклика в моём сознании, и я не мог сосредоточиться на них.
В основном же я просто смотрел в окно, наблюдая за медленно плывущими облаками, которые казались такими же отстранёнными и недосягаемыми, как и мои мысли. Ветер тихо шевелил ветви деревьев, а солнечный свет мягко играл на их листьях, создавая ощущение спокойствия и умиротворения, резко контрастировавшее с моим внутренним беспокойством.
После уроков я не спеша собрал вещи, попрощался с одноклассниками и вышел во двор. Солнце уже клонилось к закату, отбрасывая длинные тени, и в воздухе витала прохлада приближающегося вечера. Достал телефон, чтобы проверить время, но вместо цифр на экране увидел лишь своё бледное отражение – и вдруг накатило. Тяжёлая, глухая тоска, будто камень на сердце. Не хотелось никуда идти – только сидеть, смотреть на случайных прохожих и растворяться в их безразличной суете.
Ноги сами понесли меня в сторону парка. Я пересёк узкий мостик, под которым с грохотом пролетали электрички, и на мгновение замер, чувствуя, как вибрация от стальных рельсов проходит сквозь тело. Казалось, будто город дышит подо мной – шумно, резко, без остановки.
Главные ворота парка встретили меня тишиной. Здесь, среди старых деревьев, всё было иначе: шелест листьев, далёкий смех детей, запах влажной земли после вчерашнего дождя. И вдруг – воспоминание. Сигаретный дым Мартина, горький и едкий. И… она. Та самая девушка, чей образ не выходил из головы.
Я медленно прошёлся к тому месту, где видел её впервые, остро всматриваясь в каждую тень, в каждый силуэт. Может, поверну за этот поворот – и она будет там? Но аллея была пуста. Лишь ветер кружил опавшие листья у моих ног, словно насмехаясь над моими ожиданиями.
Пришлось признать: её здесь не было. И вряд ли она появится.
Прогулка затянулась. Я бродил по дорожкам, слушал, как шепчутся листья, наблюдал, как последние лучи солнца пробиваются сквозь кроны деревьев. Но чем дольше я шёл, тем сильнее чувствовал пустоту. Телефон, на который я в отчаянии взглянул ещё раз, на этот раз не включился – севшая батарея окончательно отрезала меня от внешнего мира.
Оставалось только идти домой. Один на один с воспоминаниями.
Я замер перед дверью, едва подняв руку для стука – сквозь древесину чувствовался глухой гул телевизора. Но едва костяшки пальцев коснулись поверхности, звук резко оборвался. Тишина.
Дверь распахнулась внезапно. Отец стоял на пороге, блокируя проход своим широким силуэтом. Его лицо было неподвижным, но в глазах – та самая опасная ясность, которая всегда предвещала бурю.
– Заходи, – произнёс он ровным голосом, в котором не дрогнула ни одна нота.
Я скользнул внутрь, сбрасывая куртку. Рука автоматически потянулась к тумбочке, чтобы поставить портфель, но спина напряглась – затылком я чувствовал его взгляд. Он не следил – он изучал. Как хищник, вычисляющий слабость.
– Где ты был? – спросил он слишком спокойно.
– Гулял… – мой голос прозвучал глухо, будто застрял где-то в грудной клетке.
Отец медленно скрестил руки – его пальцы впились в бицепсы, белые от напряжения.
– Я не спрашиваю, чем ты занимался. Где. Ты. Был.
Тишина растянулась. Я сглотнул, но ком в горле не исчез.
– В парке… – прошептал я.
– Почему ты не отвечал? – он сделал шаг вперёд. – Два часа назад звонил. Три раза.
Жар поднялся от живота к горлу, сжимая трахею.
– Телефон сел… – это прозвучало как оправдание, сорвавшееся с моих уст.
Отец резко вдохнул через нос – знакомый предупредительный сигнал.
– Вчера, – он отчеканил, – я чётко сказал: «Завтра в 17:00 будь дома. Мне нужна помощь». Где ты был?
– Ты… ты не говорил… – голос предательски дрогнул.
– ЗАТКНИСЬ!
Его рёв взорвал воздух. Я рефлекторно отпрянул, задев плечом стену.
– Ты ослушался. Ты проигнорировал. А теперь врёшь. – Каждое слово отбивалось молотом. – Завтра никаких парков. Никаких гуляний, ясно?
Его лицо было в сантиметре от моего. Я чувствовал запах кофе и гнева.
– Ясно? – повторил он шёпотом.
Я кивнул. Один раз. Чётко.
Он развернулся и ушёл в гостиную, намеренно оставив дверь распахнутой. Я медленно побрёл в свою комнату, чувствуя, как тяжесть оседает на плечах. Скинув школьную форму, я плюхнулся на кровать и свернулся калачиком, подтянув колени к груди. В этой позе было удивительно спокойно – будто я создал собственный кокон, отгородивший меня от всего мира. Время текло незаметно, пока тишину не нарушил лёгкий стук в дверь.
– Сынок, вставай, поможешь накрыть на стол, – донёсся мамин голос, мягкий, как плед в зимний вечер.
– Хорошо, мамуля, – ответил я, поднимаясь с кровати. Но даже не глядя в зеркало, я знал – по моему лицу читалось всё.
– У тебя всё хорошо? – она прикоснулась к моей щеке, и в её глазах плескалось беспокойство.
– Да, мам, всё отлично, – я сделал над собой усилие и улыбнулся.
Она ответила тёплой улыбкой и оставила лёгкий поцелуй на моей щеке.
На кухне мы работали в тихом тандеме: мама нарезала свежий хлеб, а я разливал по тарелкам ароматное рагу. Когда почти всё было готово, мама позвала:
– Марк, иди кушать!
Отец вошёл в кухню и, прежде чем сесть, полез в ящик за приборами.
– Сын, тебе ложку или вилку? – спросил он небрежно.
– Вилку, пожалуйста, – ответил я.
Он долго копошился в ящике и протянул мне… ложку. Я заметил подмену, но решил не акцентировать внимание – просто начал есть, стараясь не смотреть в его сторону.
– Зачем ты это сделал? – внезапно раздался его голос, резкий, как удар хлыста.
– Что? Я ничего не делал, – опешил я.
– Не ври мне! – он ударил кулаком по столу, заставив задрожать посуду. – Ты подменил вилку на ложку!
– Это твоя ошибка, я ничего не менял! – голос мой дрогнул.
– Сучёнок! Я не могу ошибаться! – он вскочил, указывая на меня дрожащим пальцем. – Это все ты! Это все ты!
Его крики сыпались на меня, как град. Я сидел, сжавшись, пытаясь стать невидимым. Мама не выдержала:
– Марк, ты нормальный? Хватит орать и портить всем ужин!
Я не стал дожидаться продолжения – выскользнул из-за стола и укрылся в комнате. Горячие слёзы текли по щекам, оставляя солёные дорожки. В отчаянии я написал Мадлен. Её сообщения, полные заботы и поддержки, стали бальзамом для израненной души. Не помню, когда уснул – только утром обнаружил единственное сообщение от отца: «Прости».
ГЛАВА 8 «ДОРОГА К СТАРТУ»
Неделя пролетела как один длинный, выматывающий день. Каждое утро начиналось с мысли: «Ещё пять дней… ещё три… ещё чуть-чуть» – а теперь вот они, эти долгожданные выходные, наконец наступили.
Я нервно перепроверял содержимое чемодана в третий раз: спортивная форма, документы, запасные очки. Сердце бешено колотилось – не столько от волнения перед соревнованиями, сколько от предвкушения. Пусть всего на несколько дней, но я уезжал из этого дома.
В середине недели нас добавили в общий чат участников, и с этого момента началась бумажная эпопея. Справки, разрешения, медицинские заключения – я носился по городу как заведённый, выстаивая очереди в поликлиниках и канцеляриях. Когда последняя печать легла на документы, я выдохнул с таким облегчением, будто уже прошёл половину дистанции.
Преподаватели ограничились формальными пожеланиями успеха, одноклассники тут же забыли о моём отъезде, погрузившись в свои дела. Отец, как всегда, уткнулся в рабочие бумаги, даже не подняв головы, когда я проходил мимо с чемоданом. Только мама остановила меня в прихожей:
– Подожди, – её руки поправили воротник моей куртки, потом нежно сжали плечи. – Ты всё взял? Паспорт? Документы?
– Да, мам, всё взял, – я поспешно кивнул, хотя внутри всё ёкало.
– Тогда удачи, – она притянула меня к себе, и на мгновение я почувствовал лёгкую дрожь в её руках. – Позвони, как приедешь.
Такси уже ждало у подъезда. Я закинул чемодан в багажник и, перед тем как сесть, обернулся. Мама стояла у дома, подняв руку в прощальном жесте. Я помахал в ответ, и в этот момент солнце, вырвавшееся из-за туч, осветило её улыбку.
Машина рванула с места, резко сменив тишину на рёв двигателя. Улицы мелькали за окном, дома сжимались и растягивались, как в кривом зеркале. Я откинулся на сиденье, закрыл глаза и позволил предвкушению накрыть меня с головой. Впереди были новые места, новые лица – и эта мысль заставляла кровь бежать быстрее.
Такси резко затормозило у парадного входа бассейна. За стеклом уже толпилась наша команда – знакомые лица, бледные от утреннего холода, окутанные клубами пара от дыхания. Я узнал Пьера-Люка по его фирменной кепке, Луи теребил шнурок от рюкзака, Жан-Клод что-то оживлённо доказывал Себастьяну. Но Николя нигде не было видно.
Едва я выгрузил чемодан, как ко мне подошёл тренер:
– А, наш будущий чемпион! – Его ладонь сжала мою. – Давай, проходи, автобус уже ждёт.
Забравшись в салон, я выбрал место у окна. Стекло было холодным, но я прижался к нему лбом, наблюдая, как подъезжают остальные.
В этот момент телефон дрогнул в кармане:
«Удачи! Пусть вода будет твоей стихией» – сообщение от Мадлен заставило уголки губ непроизвольно подняться.
Я ответил парой шутливых стикеров, когда салон начал наполняться шумом – ребята рассаживались, перебрасывались репликами, хлопали друг друга. Но одно место оставалось пустым.
Месье Бонне поднялся с тренерского сиденья и достал планшет. Его голос, привычно резкий, начал перекличку:
– Матисс?
– Здесь!
– Себастьян?
– Я!
Когда очередь дошла до «Николя», в автобус ворвался порыв ветра вместе с запыхавшимся лицом друга:
– Я тут! – он стоял, согнувшись, опираясь руками о колени.
– Месье Бонне, кажется, он «тут», – не удержался я, подмигивая тренеру.
– Чертёнок, – фыркнул Бонне, но в уголках его глаз собрались смешинки.
– Эй, тренер, обзываться некрасиво! – Николя притворно возмутился, скидывая рюкзак на свободное сиденье.
– А опаздывать? – тренер постучал пальцем по циферблату часов. – В который раз повторяю: полчаса до отправления – это не пожелание, а приказ.
Двери автобуса с шипением закрылись, но Бонне не спешил садиться. Он прошёлся по проходу, и салон моментально затих – даже самые болтливые замерли.
– Слушайте внимательно, – его голос приобрёл ту самую тренерскую твёрдость. – Ребята, вы не представляете, сколько сил было потрачено на организацию вашей поездки. Поэтому прошу вас выкладываться на все сто процентов.
Он сделал паузу, обводя нас взглядом:
– И ради всего святого, никаких драк. В прошлый раз мне пришлось объясняться с администрацией из-за ваших боёв в коридорах.
– Да, тренер! – хором отозвался салон, а Николя даже отдал шутливый салют.
Николя плюхнулся рядом со мной, наклонился и шепнул: – Чекай. Он распахнул сумку – а там была целая коллекция бутылок с пивом. – Нихера себе, ты ЕБАНУЛСЯ! – воскликнул я шёпотом. Он усмехнулся: – Вот почему я задержался. Это будут самые весёлые соревнования из всех! – Дай пять! он вдруг громко крикнул, забыв про осторожность. Мы хлопнули ладонями с такой силой, что несколько ребят обернулись. Николя тут же сделал невинное лицо, но его трясущиеся плечи выдавали сдерживаемый смех.
Пока автобус, направляясь к «Территории Победы», набирал скорость, атмосфера внутри накалялась. Сначала Пьер-Люк тихонько запел «Марсельезу». Затем к нему присоединился Жан-Клод. Через пару минут уже половина автобуса орала патриотические песни, выбивая ритм по спинкам сидений.
Через несколько часов ребята были вымотаны – многие уже заснули, в том числе и Николя. Его сон время от времени нарушался тихим стуком стеклянных бутылок, лежавших в его рюкзаке. В салоне кто-то слушал музыку, а я просто смотрел в окно, наблюдая, как мимо проносятся голые деревья. Постепенно мои веки стали тяжелеть, и я тоже погрузился в сон.
ГЛАВА 9 «ТЕРРИТОРИЯ ПОБЕДЫ»
Я открыл глаза, когда автобус уже въезжал на территорию лагеря. Сквозь запотевшее стекло проступали очертания огромного спортивного комплекса. Шестичасовая поездка подходила к концу, и моя шея ныла от неудобной позы. Часы показывали пятнадцать тридцать.
– Ну наконец-то! – Николя потянулся, хрустя позвонками. – Я уже думал, мы никогда не приедем.
Автобус резко остановился, и мы, сонные и помятые, начали выгружаться. Воздух был прохладным, с терпким запахом опавшей листвы и дизельного выхлопа. Организаторы в синих ветровках с логотипом «Территории Победы» спешно заканчивали дела в регистрационной зоне.
– Документы – налево, мерч – направо, – прокричал месье Бонне, размахивая руками, как дирижёр. – Ключи от корпусов получаем у администратора!
Благодаря тому, что мы прибыли в числе первых, регистрация прошла быстро. К семнадцати ноль-ноль мы уже брели по аллее к жилому сектору, волоча чемоданы по гравийным дорожкам. Солнце висело уже низко, окрашивая стволы сосен в медные тона. Тренер Бонне шёл впереди, его спортивная сумка ритмично била по бедру. На полпути он неожиданно остановился.
– Себастьян, – протянул он связку ключей, – распределитесь сами. Я на совещание.
И прежде, чем мы успели что-то спросить, он развернулся и зашагал прочь, растворившись среди деревьев.
– Куда он… – начал я, но Себастьян лишь развёл руками, делая круглые глаза.
Когда мы дошли до указанного на карте места, нас ждал сюрприз.
– Подождите-ка… – Пьер-Люк замер перед домиками. – Вот семь, вот девять… Где, чёрт возьми, восьмой?
Мы стояли, словно герои абсурдной пьесы, переглядываясь между номерами домов. Кто-то предложил проверить схему территории – огромный стенд с картой стоял на развилке дорог.
Я прищурился, изучая лабиринт дорожек и построек. «Территория Победы» поражала своими масштабами. В центре комплекса возвышалось футуристическое здание бассейна с зеркальными стенами, которые отражали небо и создавали иллюзию водной глади. От него радиальными лучами расходились аллеи: к жилому сектору с аккуратными двухэтажными домиками и террасами, к длинным ангарным тренажёрным залам с панорамными окнами и к круглой столовой, напоминающей летающую тарелку. Всё это опоясывала алая беговая дорожка, петлявшая между деревьями, словно гигантский питон. Однако корпуса под номером восемь на карте действительно не было.