Заметки про Катюлика

Здесь собраны мои заметки из Вконтакте за десять лет. Заметки про мою бабушку, Катюлика.

Чтобы новым читателям было проще ориентироваться, я должна немного ввести всех в курс дела.

Я – это я. В начале этих заметок мне 35 лет, в конце – 45.

Катюлик – моя бабушка. В начале заметок ей 80 лет, в конце – 90.

Мама, она же мамочка – ее дочь, моя мать.

Тёма – мой старший сын, в начале заметок ему 16 лет.

Серёга – мой младший сын, и ему в начале заметок – 9 лет.

Муж, он же супруг – мой муж Миша. Теперь уже бывший.

Дедулик – муж Катюлика. Заметки начинаются с того момента, как он умер, а моя бабушка стала жить одна.

Ольга Петровна – моя свекровь.

Место действия:

Квартира Катюлика в Пушкине.

Квартира мамы.

Квартира моя.

Вначале Катюлик жила в Пушкине, потом переехала к маме, а потом, когда мама не могла уже справляться, переехала ко мне.

Временами в тексте мелькает город Псков, в котором когда-то была квартира Дедулика, и я в детстве проводила там лето.

Надеюсь, что вдумчивый читатель справится со всеми перемещениями героев, но, думаю, в конце концов это не так и важно.

Важно другое.

***

Я нежно люблю свою бабушку. Особенно люблю в ней двойственность восприятия мира и событий.

Впервые я обратила на это внимание лет в десять. Мой Катюлик, у которой в доме всегда идеальная чистота и порядок, в электричке запихнула обертку от мороженого под сиденье. Я спросила: «Что ты делаешь?!» На что Катюлик посмотрела на меня пронзительным взором и ответила: «А что такого?»

Другие истории мне нравятся намного больше. Когда я бегала с ней по Пушкину для оформления разнообразных бумаг, нам навстречу попались две девочки, лет 15- 16. Обычные такие девочки – короткие юбки, косметики в меру, все нормально. «Вот шлюшки!» – сказала Катюлик. «Почему?» – спросила я. «А потому что они с парнями целуются и на коленях у них сидят!». Каждую встречную девушку в более-менее раскованном наряде Катюлик приветствовала либо «шлюшкой», либо «проституткой». Когда же зашла речь про мои юбки, именно бабушка подбивала меня надеть какую-нибудь покороче. «А разве я не буду тогда шлюшкой?» – спросила я. «Тебе можно!» – ответствовала Катюлик.

Сегодня она рассказывала про предыдущих жен Дедулика. Одна не могла родить ему ребенка, а вторая была шлюхой. «Но почему?!» – заорали мы хором с мамочкой. «А потому что она спала с солдатами в гарнизоне!» – сказала Катюлик. А когда я стала рассказывать про своего мальчика-парикмахера, она с интересом спросила: «Это твой любовник?» Все женщины – шлюхи и проститутки, и только женщины нашей семьи имеют право на любовь. То, что она сбежала к Дедулику от мужа, тоже не считается. Это любовь.

Потом я вышла на балкон покурить. И там увидела прекрасные петунии, стоящие в воде в тазу. Зная Катюлика, я спросила: «Откуда ты их выкопала?» – «А вдоль шоссе ящики такие висят. Там этих петуний много!». Убеждать ее в том, что так делать не стоит, совершенно бесполезно.

Теперь я знаю, кто выкапывает цветы из муниципальных клумб. А женщины в коротких юбках – однозначно шлюхи и проститутки. Кроме меня, конечно.

***

Звонит сегодня днем мама. Говорит:

– Беспокоюсь, до Катюлика не могу дозвониться.

– Не переживай, – отвечаю я, – она ушла куда-нибудь.

Через два часа: ой, не могу дозвониться!!! Впадает в панику, слышу по голосу.

К вечеру звоню сама. Трубку снимает Катюлик.

– Ты где была? – спрашиваю.

– Шлялась! – гордо отвечает Катюлик. – ходила в магазин, ну, ты знаешь, тот, где платья…

Она в этот магазин ходит, кажется, через день. С удовольствием. Отсматривает платья. Все не такие. Слишком мрачные. Или вырез большой. Мне же, говорит, уже нельзя с большим вырезом! – кокетливо так. Я, говорит, купила себе платье. Два.

– О_о… – отвечаю я.

А Катюлик тем временем начинает рассказывать о том, какие платья. Это – как костюмчик, а другое – более нарядное. Все бабы в магазине хвалили и говорили, как им нравится. Я не могла никак выбрать! Решила взять ну то, нарядное. Подхожу к кассе. Говорю продавщице: а помните, на прошлой неделе вы обещали мне скинуть? Так вот если я возьму два платья, вы сколько скинете? И Катюлик с ними сторговалась. Ей скинули. Рублей четыреста.

А потом, продолжает она, я пошла в магазин. У нас новый рыбный магазин открыли. Там свежая рыба. Я купила Карася. (Я слышу большую букву в ее голосе). Он стоил 6 рублей килограмм! (насчет цены я удивилась, но кто ж знает, сколько стоит Карась). Я купила этого Карася на 20 рублей. И ты знаешь, он был еще живой! Дышал и жабрами шевелил. Завтра его поджарю.

А потом, дальше продолжает Катюлик, я возвращалась домой и встретила соседку. И она говорит:

– Ой, Катерина, какая ты нарядная!

– Ну что ты, – отвечает наша Катерина, – я же такая уже старая! – снова кокетничает.

А я думаю: это соседка Катерину в платье не видела. С Карасем.

***

Сегодня меня навестили мама и Катюлик. Неожиданно и вдруг. Я лихорадочно доварила суп типа солянка и быстренько сделала свежий пирожок из тех, что пользуются большим успехом.

А потом у Катюлика заболела голова. Голова у Катюлика болит постоянно, а головная боль служит средством воздействия на окружающих. На мою маму, во всяком случае, это действует со стопроцентным попаданием. Головная боль не мешает Катюлику нарезать круги по городу Пушкину, посещать врачей, ругаться с ними и с энтузиазмом торговаться на рынке. Слабым голосом Катюлик сказала: «Я пойду прилягу…» И прилегла. Коты мои прилегли вместе с ней. Получилось очень живописно.

Тем временем испекся пирожок. Катюлик выползла на кухню со слабым стоном.

– Лучшее средство от головной боли – это коньяк, – сказала мама.

– Коньяку нет, – строго сказала я. – Выпили весь. Есть водка, вино и кагор.

– Водка от головной боли подойдет, – сказала мама. – Налей Катюлику грамм тридцать!

– Чуть-чуть! – прошелестела Катюлик. – Один глоточек!

И выпила. А мы тем временем выпили кагору.

– Алкоголички, – сказала Катюлик и выдала частушку, которую я забыла записать: "Тот, кто водочку не пьет и жену свою не бьет…"

Я предложила Катюлику пирога, она слабо сказала:

– Ну, один маленький кусочек! Ах, зачем так много! – и съела. А потом съела еще. И неожиданно развеселилась.

А мама тем временем рассказывала про Чехию. Про то, как она рвется туда поехать. Что она поняла, как хорошо жить в Европе и как отвратно жить тут.

– Родину надо любить! – внезапно изрекла Катюлик. Мы гнусно заржали.

– Где родился, там и пригодился! – выдвинула она следующую сентенцию. Вся сцена неуловимо напоминала мне какой-то роман, но убей бог не помню, какой. Тёма гнусно ржал в коридоре. Потом приполз к нам.

– Ну налейте мне хоть кагору попробовать, – сказала Катюлик. – Но только один глоточек!

– А кагор – это что? – спросил Тёма.

– Специальное вино, – ответила я.

– В чем разница? – я начала произносить тексты про сахар, содержание алкоголя, многолетнюю выдержку и читать надписи на бутылках.

– Дай хоть понюхать, – сказал Тёма и с видом знатока начал обнюхивать пробки.

– Только армянский коньяк!!! – изрекла бабушка Катя. Тёма от хохота подавился. Мы тоже повизгивали и похрюкивали.

– Дурдом, – изрек Тёма. – Просто дурдом! – и удалился.

– Пять звездочек! – произнесла Катюлик после некоторого раздумья.

– Катюлик, тебе тортика отрезать? – спросила я.

– Ну, если конфет у тебя нет, то тогда уж дай маленький кусочек…

– У меня все есть, – снова построила я Катюлика и дала ей и конфет и тортика.

А потом я пошла их провожать. Далеко. Потому что из соображений экономии ехать на маршрутке они гордо отказались. На выходе из парадной Катюлик нашла два рубля. На автобусной остановке еще пять.

– А вчера я нашла четыреста… нет, сорок копеек! О! вот еще десять! – радостно сказала Катюлик и выловила их из лужи. – А еще рубль я нашла, когда мы переходили через дорогу. Восемь рублей пятьдесят копеек!

Потом, уже по телефону, я попыталась выцыганить у нее частушку, которую она у меня вспоминала. Удалось извлечь нечто матерное, чего я от хохота тоже не запомнила, и еще одну:

Я у Коли в коридоре

галошами топала.

А я Колю не любила,

А конфеты лопала!

Когда мой муж пришел с работы, я сообщила, что у меня были мама и бабушка Катя.

– Я понял, – сказал супруг. – По кагору.

***

Вчера я поехала к Катюлику. Потому что вчера была годовщина смерти Дедулика. И мне надо было как-то помочь, в магазин там, приготовить. В итоге оказалось, что народу нас будет всего ничего, готовить особо не надо, поэтому мы сходили в магазин, купили продукты, а потом…

А потом мы пошли гулять. Когда мы выходили из квартиры, соседская дверь была открыта, и там маячил сосед. Которому Катюлик радостно сказала:

– Здравствуй, Сережа! А это моя внучка, она меня терроризирует. Мы с ней ругаемся!

– Конечно, ругаемся! – сказала я. – Потому что я не понимаю – ты будешь дверь закрывать или с соседом разговаривать?

– Ну, – сказала Катюлик, – я делаю, что могу. А что не могу – я не делаю!

Я поразилась здравости ее жизненной позиции, и мы пошли вниз по лестнице. По лестнице мужики этому самому Сергею таскали гипрок.

– А это что? – спросила Катюлик у согбенного под тяжестью листа мужика. – А оно зачем?

– Стены отделывать.

– Что-что? А балкон этим можно?

– Можно, – сказала я и потащила Катюлика вниз по лестнице. На улице Катюлик сказала:

– Ой, я денег с собой не взяла совсем.

– Но мы ведь только посмотреть? Ничего покупать не собираемся?

– Нет, конечно! – сказала мне Катюлик.

Мы пришли в магазин. В магазине мы посмотрели мебель и скатерти. У скатертей Катюлик задержалась и начала разговаривать с продавщицей.

– А красные скатерти у вас есть? А зеленые? А какого размера? А 140 на 180 есть? А вот эта почему такая дорогая? А салфеточки отдельно продаются?

Я оставила Катюлика беседовать с продавщицей и пошла смотреть всякое злато-серебро. Потом мы изучили хрусталь, фарфор и часы. На часах магазин закончился, но и там Катюлик побеседовала с продавщицей и сообщила, какой будильник и когда она у них покупала.

Мы пошли дальше. На площади у исполкома вдруг оказался магазин "Красный куб". Я чутьем поняла, что Катюлику там понравится. Она долго охала над чайничками и чашечками. Выспрашивала у продавца, есть ли у них свечки, ну вот такие… плоские… простые. Нет, маленькие и круглые. Да, вот такие, но без запаха. И сколько стоит? Шесть рублей? На кассе? Ну, тогда на выходе я возьму. И действительно на выходе купила три свечки. Сообщив девочке за кассой, что у них прекрасные ежики в магазине и что она придет еще. В магазине мы провели минут сорок, я думаю. Но Катюлик рассмотрела все.

Мы пошли дальше. По дороге заглянули в еще один магазин. Там Катюлик увидела йоркширского терьера, долго с ним сюсюкала и улюлюкала и радостно спросила у хозяина:

– А сколько стоит? Дорого? Нет, ну вы скажите – сколько. Может, я тоже куплю. А где брали? Здесь, в Пушкине? Ах, заказывали специально, с родословной?

– Пойдем дальше, – строго сказала я.

И мы пошли дальше. У Гостиного двора мы зашли в кондитерский магазин. Там вдруг оказался чай, ну такой, в банках.

– О! – сказала Катюлик. – Надо купить. А то тот чай, что я Ларке покупала, я думала, мы вместе выпьем, а не получилось.

– Надо купить, – согласилась я. Катюлик спросила у продавщицы:

– А какой чай тут у вас самый вкусный?

– У каждого свой вкус, – строго отвечает продавщица. – Надо нюхать.

Мы начали нюхать. Катюлику понравился один, мне другой. Купили оба. Продавщица, поняв, что мы что-то все-таки купим, стала намного любезнее, и они с Катюликом еще пощебетали. А потом мы пошли к конфетам. Катюлик спросила у продавщицы:

– А такие маленькие кругленькие с желе у вас есть?

– Как называются?

– Не помню, понимаете, старая совсем! – сообщила ей Катюлик. Но тут подошла другая бабуля и стала выяснять, из чего делают зефир и где его производят. Катюлик слегка ее отпихнула и продолжила про конфеты.

– Ну что вы без очереди лезете! – возмутилась бабуля.

– А потому что я уже спрашивала! – выяснив, что нужных конфет нет, мы пошли к выходу. – Ух, старая кочерга! – прошипела Катюлик.

И мы пошли дальше, в парфюмерный магазин напротив. Выяснилось, что Катюлику нужен лак для ногтей. Мы долго выбирали лак, опять же советуясь с продавщицами. Потом поняли, что нужна еще и жидкость для снятия лака. После чего у Катюлика в кошельке осталось 40 рублей, и я догадалась, что наша прогулка почти закончена. Вот только их дотратить…

Гостиный двор оказался уже закрыт. Мы прошли мимо, полюбовались на почти отреставрированный собор и, пройдя пол-Пушкина, двинулись к дому. По дороге Катюлик раз пять спросила у меня, устала ли я. И когда наконец я рявкнула:

– Да!!! Устала!!! – она тихо и скромно сказала:

– Я тоже.

Уже дома, когда я стала наконец переодеваться, Катюлик тихо подкралась ко мне и протянула какой-то пакет. В пакете оказалась скатерть из первого магазина. Перламутрово-серого цвета с цветами. Она протянула ее мне и сказала:

– Это тебе. В подарок.

***

К нам на дачу приехала Катюлик. Моя свекровь – святая женщина! – любезно её пригласила. Я, правда, наивно понадеялась, что святость её распрострется… распростерется… распространится еще дальше, и Катюлик приедет, а она уедет. Но – увы.

Сегодняшний день начался с возлежания Катюлика в жезлонге (как она сказала моей маме) с мокрым полотенцем на голове по причине головной боли. Очень красиво.

Временами Катюлик изображает из себя бедного родственника, в конце обеда, например, восклицая:

– А хлеба у вас совсем нет? – на что я, как обычно, начинаю орать:

– А раньше спросить было сложно?! – и лезу в холодильник за хлебом.

После обеда, спрятавшись в доме, чтобы никто не слышал, Катюлик звонила маме и жаловалась, что я не иду с ней в лес. Я об этом знаю точно, потому что ровно через минуту после окончания их разговора я, спрятавшись на чердаке, тоже звонила маме. Оправдываться. Что в лес я Катюлика взять никак не могу, потому что на улице +30, а у нее жезлонг и полотенце. Что если ей в этом самом лесу станет худо, то из-под куста черники я ее, конечно, вытащу, но до дома не дотащу.

Вечером мы, во главе со свекровью, все-таки пошли прогуляться. Далеко. Я даже искупалась в пожарном водоеме. Серега с визгом и гиканьем нырял туда с разбегу, а Катюлик пыталась отговорить меня от купания в этой ужасной и грязной луже. Впрочем, безрезультатно.

А вечером… а вечером свекровь отказалась от ужина. Очень холодно и рано (ну, для ее обычного режима рано) сказала мне "спокойной ночи". Что вынудило меня удалиться во времянку, в которой я обитаю по ночам.

И вот теперь я лежу во времянке и думаю: то ли она (свекровь) так устала от длительной прогулки (что возможно, потому что у нее болит нога), то ли это такой ненавязчивый способ сказать мне свое "фе". Но об этом я узнаю уже утром.

Продержаться надо всего лишь до пятницы.

***

Мой любимый телефон, он же коммуникатор, иногда действует по собственному разумению.

Сегодня целый день он молчал и исправно выходил в Контакт. К десяти вечера, правда, я начала подумывать, что никому-то я, бедная, не нужна. Даже любимая мамочка не звонит мне пятый раз за день поинтересоваться моим здоровьем и здоровьем Катюлика, а супруг, среди цветов и котов, тоже наслаждается одиночеством и совершенно без меня счастлив.

В результате, забравшись на чердак, я позвонила мамочке сама. И тут начали сыпаться смс-ки. "Мама звонил вам 6 раз", "Вас срочно просит позвонить абонент …", но больше всего меня порадовал перл: "Вам пытался дозвониться абонент …"

Безуспешно. Я абсолютно недоступна.

Роман в трех частях с прологом и эпилогом.

Сегодня ночью мне приснился дамский роман в трех частях с эпилогом. Пересказывать сон – занятие глупое и неблагодарное, поэтому я напишу о другом.

Часть первая.

Звонит мама. Я беру трубку: ни хрена не слышно. Перезваниваю с чердака: ничего не слышно. Перезванивает мама – с тем же успехом. И так раз десять, пока я не плюнула. Через пять минут приходит смс-ка от моей юбилейной мамы: "Кира, я вылила кофе на телефон. Пиши."

Удивляюсь только, почему не шампанское?

Часть вторая.

К вечеру стало попрохладней, и мы с Катюликом решились пойти в лес. Точнее, я все-таки решилась. Потому что я люблю гулять в лесу и собирать грибы. Но НЕНАВИЖУ собирать ягоды. Катюлик сказала:

– Ты говорила, у тебя есть резиновые сапоги…

– Конечно! – ответила я и полезла их искать. Сапоги были найдены и торжественно вручены Катюлику. Та скептически на них посмотрела и сказала:

– Но они же 45 размера!

– Как? – завопила я. – Я их ношу, свекровь моя носит, у нас у всех одинаковый размер! Такой же, как у тебя! Отнюдь не сорок пятый!

– Нет! – сказала Катюлик. – В этих сапогах я не пойду. Ты говорила, у тебя кроссовки есть?

– Есть! – радостно согласилась я и принесла три пары.

– ЭТО – кроссовки?! – спросила Катюлик.

– Да, – согласилась я. – Я в них хожу.

– Это – не ЛЕСНЫЕ кроссовки!

– …а дерьмо, – продолжила я.

– Да! – сказала Катюлик. – Я не надену такие кроссовки!

– Твою мать! – сказала я.

И Катюлик пошла в лес в сапогах сорок пятого размера.

Вся эта эпопея проходила под возгласы Катюлика – я ТАК хочу погулять по лесу! и закончилась тем, что Катюлик села под первым же черничным кустом и начала собирать уже обобранные дачниками ягоды. Я в это время нарезала вокруг нее круги, отмахивалась от комаров, которые внезапно меня полюбили, и фотографировала гадюку, которая меня, в отличие от комаров, не полюбила и очень этим порадовала.

Черники было набрано полкоробки от "Геркулеса". При этом – что удивительно – Катюлик ни разу не пожаловалась ни на головную боль, ни на жару. А только ругалась на лес, который совершенно не такой, как во Пскове.

Часть третья.

Наконец мы вернулись домой, и я с наслаждением присосалась к банке пива, найденной в холодильнике. Но тут возник Серега. И сказал:

– Мама! Ты же обещала на речку!

– Ё-ё-ё! – ответила я и поняла, что теперь уже у меня болит голова.

– Ну ты же хотела! С тетей Викой и с Никой!

– О-о-о! – застонала я, и тут мне в голову пришла светлая мысль: – А ты съезди-ка к тете Вике и спроси, пойдут они или нет!

Светлой мысль была потому, что времени – полдевятого вечера, и может, они уже спят, или ужинают, или, может, тете Вике будет просто лень. Но не тут-то было. Тетя Вика и Ника появились через пять минут. Вика, как девушка разумная, сказала:

– Уже поздно… А не поехать ли нам на велосипедах?..

Если бы полбанки пива не вскружили мою дурную голову, я бы, наверное, отказалась. Потому что кататься на велосипеде учила меня Светка Федорова в пятом классе. И на велике я езжу отлично, но только по прямой. И главное мое требование к велосипеду – это чтобы я могла с него вовремя спрыгнуть.

Вика сказала: у меня есть "Кама", а Ника поедет со мной.

"Кама" оказалась прекрасным велосипедом. Руль у нее не поворачивался, а педали прокручивались со второго раза на третий. Ехать на ней я не смогла. Но поняла это довольно поздно. Поэтому на "Каме" поехал Серега, как настоящий профи в этом деле, а я – на Серегином велике. Ноги полусогнуты, руки судорожно вцепились в руль…

Конечно, мы доехали. Не на речку, правда, а все в тот же пожарный водоем, но тем не менее. И – что немаловажно – даже вернулись обратно.

Эпилог.

Ноги у меня теперь не разгибаются, а руки дрожат. Подозреваю, что ходить я завтра буду с трудом. И в лес с Катюликом больше не пойду!

***

День сегодня выдался необычайно и невыносимо жаркий. Даже на даче и даже в тени.

Сидим с Катюликом под деревом. Катюлик – в жезлонге, я – на стуле.

– Жарко… – говорит Катюлик.

– Жарко, – соглашаюсь я.

– Планета, – говорит Катюлик, – не та.

– Что-о-о?! – спрашиваю я.

– Планета – не та, – спокойно и с уверенностью в собственной правоте отвечает Катюлик.

***

К вечеру у Катюлика снова разболелась голова. Когда стало попрохладнее, я предложила Катюлику прогуляться. Она пошла гулять прямо с мокрым полотенцем на голове, периодически по дороге его выжимая. Гуляли мы недолго, по садоводству, и я показывала Катюлику особо выдающиеся в смысле ландшафтного дизайна участки.

– Богатеи! – говорила Катюлик, но как-то даже без энтузиазма, видно, совсем было плохо.

На подходе к дому Катюлик сказала:

– А помнишь, мы вчера, в мамин день рождения, вино пили? Так вот мне после него получше стало… Все выпили, да?

– Ну, у меня есть еще бутылка… Я могу открыть.

– Я бы полрюмочки выпила…

Надо отдать Катюлику должное, она и правда выпила крошечную рюмочку. (Это мы с Ольгой Петровной накатили по полстакана). Выпив свою гомеопатическую дозу, Катюлик сразу повеселела. А совсем вечером, когда я думала, что все уже спят, Катюлик вдруг возникла на веранде.

– Ты знаешь, – сказала она, – а мне стало лучше!

– После вина? – уточнила я.

– После вина!

– Так может, тебе налить еще?

– Хи-хи, – сказала Катюлик, выпила свои полрюмки, и планета, подозреваю я, сразу завертелась в другую сторону.

***

Сегодня мы с мамой поехали на ДР к тетушке. ДР, тем более у тетушки – дело святое, и мы выпендрились как могли. Я оделась, перед выходом заценила свой наряд и поняла: придется идти на каблуках.

Приехала к маме. Мама, тоже принарядившись, ждала меня в красивых туфельках, правда, без каблука. Но это ее не спасло.

Когда мы прошли половину Староневского (потому что в наши цели и задачи еще входило по дороге купить подарок), мама сказала:

– Ой… Кажется, я натерла ногу…

Потом мы зашли в кафе, где я щедро оделила маму пластырем, который с начала лета таскаю в сумке. Потом доехали до тетушки, где выпили две бутылки шампанского на троих (о боже…) и настал вожделенный миг возвращения домой.

Мама сказала:

– Я стерла ноги и в туфли свои не влезу.

Тетя Лена и Агата начали метаться по квартире и приносить ей разнообразную обувь. Не подходило ничего. Где-то на пятой или шестой паре мама начала восклицать:

– О боже! Какая же я идиотка! Как же мне пришло в голову надеть эти туфли!

Когда мы вышли на улицу, мама (в Агатиных кроссовках и прелестной юбке с павлиньим хвостом) – еще раз повторила этот крик души.

А я задумалась: сколько раз, сколько тысяч раз я восклицала: «О боже! Какая же я дура!!!» всякий раз, когда надевала неудобную обувь… всякий раз, когда я вляпывалась в какую-нибудь историю… всякий раз, когда я трепала своим длинным языком… всякий раз, когда я говорила какую-нибудь глупость… сколько раз. Сколько тысяч раз!

И повторю этот вопль еще не единожды.

***

Две недели назад Катюлик решила разморозить холодильник. А поскольку к розетке ей было не подобраться, она размораживала его так. Не выключая. С помощью старинного дедовского метода "кастрюлька с кипятком". В процессе курсирования от плиты к холодильнику она эту кастрюльку с кипятком опрокинула себе на ноги. Несколько дней после этого Катюлик с удовольствием вызывала себе "Скорую", "Скорая" отвозила ее в травму, в травме ей делали перевязку, после чего Катюлик на такси добиралась домой. Но в этот понедельник нога окончательно распухла и Катюлик сказала, что из дому она уже никуда не пойдет. И вообще ходит с трудом. Тогда мама, великий и самоотверженный человек, поехала к Катюлику пожить. Без интернета и благ цивилизации.

Выйти на улицу они не могут – потому что у одной нога, а вторая одна на улицу не ходит, потому что ни черта не видит. Вчера мы с супругом, затарившись несколькими сумками продуктов, по дороге на дачу заехали в Пушкин. Мама и Катюлик были веселы и довольны. Мы выпили с ними чаю с тортиком и повезли оставшиеся продукты на дачу. Накануне я предлагала маме их обеих из Пушкина по дороге с дачи забрать и к маме переправить. Когда мы уже стояли на пороге, мама тихо на ухо прошептала моему супругу, что она, пожалуй, готова отчалить, только вот надо бы позвонить Асанычу, ее дорогому мужу. А сама она Асанычу звонить не может, потому что Катюлик подслушивает. Поэтому Асанычу в итоге звонила я. Асаныч, строгий и непреклонный, практически хором с моим супругом, сказал: