Журнал «Рассказы». Шаг в бездну
- -
- 100%
- +
Прошла, наверное, вечность, прежде чем Нина ответила:
– А почему я должна тебя бояться?
– Я ж умерла, – сглотнула Ольга, посмотрела долгим тягучим взглядом на Нину и, не поняв ее реакции, продолжила, медленно выговаривая слова: – Поселок наш маленький, никакую новость не скрыть. Ты не могла не знать о моей смерти.
Нина отхлебнула чай из большой чашки.
– И что? Бояться теперь?
Взяв сухарик, она понюхала его, по-мышиному шевеля кнопкой-носом, и с хрустом надкусила.
Ольга не знала, что сказать. Тоже взяла сухарь, повертела в пальцах, отложила.
– А они все боятся… Меня! Меня боятся!
– Ну… Ты поплачь, если хочешь. Оно легче будет.
Нина догрызла сухарик, потом резко отодвинула чашку с блюдцем, привстала и придвинула лицо вплотную к Ольгиному.
– Это они все умерли. Это тебе надо их бояться.
Нинины круглые водянисто-голубые глазки просверлили Ольгу насквозь.
Нина говорила.
Долго говорила.
Ольга сидела, ссутулившись, слушала почтальоншу и почти ничего не чувствовала…
…Ты не умерла, Олюшка. Дом твой сгорел. До тла, до чернушных головешек. Как определили потом, взорвалась ваша старая газовая колонка. Мигом все случилось, Олюшка. Старый дом полыхнул, как сухое поленце, соседи заметили, вызвали пожарных, две машины быстро приехали, но тушить уже было нечего. Тебя волной выбросило через открытое окно в сад, долбануло о березу вашу, черепно-мозговая, Олюшка. В поселке говорили, не выкарабкаешься. Но жива осталась, да. Не сгорела…
Ольга слушала, глядя в одну точку.
– Дети, Нина!
– Упокой их ангельские души, Господи.
– И Вадим?
– И Вадим.
Ольга закрыла лицо ладонями, да так и сидела.
– Погоди, Нин. А почему они меня хоронить хотят? Алевтину подослали с обрядом…
– Так не упокоились. Потому и ведут себя так. Тебя же только и видят из живых-то, а больше никого.
– А как же Алевтина?..
– А тебя не удивляет, что она, лежащая, ожила вдруг? Так слушай: померла Алевтина-то, в ту же минуту, что и твои, вот так с ними в одну петельку и завязалась. А то, что накрашена она – так покойницу намарафетили в гробу.
Нина встала, достала старую отцовскую куртку и сапоги, протянула Ольге:
– Пойдем, Олюшка.
– Куда?
– К дому твоему. Вернуть все надо на места. Освободить их.
Заскулил Таврик у двери, Нина нахмурилась, осторожно потрепала его и кивнула Ольге:
– С псом не понятно. Не нашли. То ли сгорел, то ли сбег. Ладно. На месте решится, чей он и откуда. Может, твой. А может, их.
* * *Нина толкнула калитку.
– Ты, главное, не суетись. На вот, возьми коробок. Спичек в доме нет ни одной.
– Откуда знаешь?
Нина отвела взгляд:
– Знаю, Олюшка.
Ольга вязала спичечный коробок, положила в карман.
«Боишься – делай шаг вперед», – всегда говорил покойный свекор.
Ольга осторожно шагнула в свой сад. Голые яблоньки потянули к ней тонкие черные руки, погладили мокрыми пальцами по спине. Дорожка блестела подтаявшими лужами, начинало темнеть, и в доме – ее родном доме – горел мягкий желтый снег. За плохо задернутой занавеской мелькнули тени – родные тени. В этот момент Ольгу накрыло невыносимое желание забыть обо всем и остаться с ними. С семьей. Что для этого надо? Умереть? Да. Это просто. Будет взрыв. Она не покинет дом, а обнимет родных и сгорит вместе с ними. Она просто отстала от них, сейчас самое время догнать. И быть вместе. Навсегда.
Она неслышно поднялась по ступеням и потянула ручку двери. Заперто.
Под козырьком крыльца всегда был запасной ключ… Ольга встала на цыпочки и тут же нащупала его. Как хорошо, что традиции не меняются. Она вставила ключ в замочную скважину и повернула его два раза – так, как часто делала в далекой прошлой своей жизни. Дверь легко подалась, и Ольга ступила в темную, узкую прихожую, которую все в шутку называли «сенями».
Таврик тенью проскочил за Ольгой, она погладила его по лохматому вихру и приложила палец к губам: «Тс-с».
В кухне тоже было темно, но Ольга зажигать свет не стала: фонарь с улицы ясно очерчивал предметы. Пахло чем-то домашним с примесью незнакомого, тревожного. Ольга принюхалась: оладьи! Чуть пригоревшие, но оладьи! Она на секунду прикрыла глаза. Родной дом! А вдруг все, что с ней происходит, все-таки галлюцинация, тяжелый морок? Вот же, вот любимая зеленая кухня – «наша полянка», как говорят дети. Дети! У Ольги заныло сердце.
Но сладковатый запах свечки отрезвил ее. Нет никаких детей. Страшно не будет. «Страшно» – то, что уже произошло, и ничто с этим страхом никогда не будет вровень.
Шаг. Еще шаг. Рука крутила в кармане спичечный коробок.
– Мамочка?
«Не поворачиваться!» – приказала себе Ольга и чиркнула спичкой.
Но тело не послушалось.
Из распахнутой двери на пол темной кухни упал прямоугольник желтого света, в нем обрисовался маленький силуэт.
– Мамочка, обними меня! – Славик встал на цыпочки и мелкими шагами пошел к ней.
Ольга замерла, парализованная ужасом. Славик приблизился к ней, протянул ручки.
Спичка обожгла пальцы, и в самый последний миг, перед тем как, скорчившись, погаснуть, в ее предсмертной вспышке Ольга заметила, что вместо лица у Славика черная дыра и в самом ее центре горит тоненькая свечечка, похожая на ту самую, поминальную, которую приносила Алевтина.
– Мамочка, мне холодно! – Голосок Славика шел из глубины дыры, и при каждом звуке огонек на свечке колыхался.
В рыжем отсвете блеснули головастые поварешки-опята в банке. Ольга схватила одну из них и, сделав замах, выставила руку вперед. Славик засмеялся – тихо и бисерно, огонек на свечке снова заколыхался. Он пожал плечиками и снова на полшага приблизился к матери.
Поварешка выпала из рук, с глухим стуком ударившись о пол. Ольга дернулась, метнулась к стене, ударилась головой о холодное. Газовая колонка! Нащупав круглую ручку, Ольга резко повернула ее. Раздался хлопок и шипение. В тот же миг руки Славика коснулись Ольгиной спины, и она почувствовала, как его пальцы прорастают свозь кожу. Ольга закричала, но сдвинуться с места не смогла. Объятья Славика сдавили ребра раскаленным обручем.
Она судорожно чиркнула спичкой, поднесла к газовой горелке. Вспыхнуло синее пламя, заплясали тени на стене. Объятья ребенка ослабли, Ольга вырвалась и побежала к двери. Но на пороге уже стояли Юлька и Маша, а позади них Вадим. И Алевтина в цветастом платье рядом. Вместо лиц у них тоже были черный дыры.
…И свечки в них…
Остаться с семьей… Господи! Да это уже не ее семья! Очнись, Ольга! Это морок! Бездна, темная и беспощадная. Ты хочешь остаться с ними?
Синхронно поднялись три пары рук и потянулись к Ольге.
– Не бойся, мама, мы просто обнимем тебя…
Она не поняла, кто из них троих произнес это: огоньки пламени дрожали и колыхались на всех свечках. У ног вертелась кошка, вместо мордочки у нее тоже была дыра…
Ольга взглянула на окно. Времени для размышлений не было. Она вскочила на подоконник, выбила ногой стекло и, как птица-подранок, полетела на присыпанную снегом землю – в тот самый миг, как громыхнул взрыв и полыхнуло в чреве дома.
Ольга поднялась, побежала к калитке. Но ноги не слушались. Она остановилась на полпути и оглянулась. За ее спиной уже бесновалось пламя, накрывая рыжими волнами все вокруг.
Она понимала, что смотрит на родной дом в последний раз. Но жалости не было. Лишь какая-то невероятная легкость и другое – совсем другое – дыхание.
И тут она заметила Таврика. Он выпрыгнул в окно, подбежал к ней, потом повернул назад. И снова к ней. Ольга молча смотрела на него, но не звала: он должен был выбрать сам. Его желтые глаза с отсветом пламени на черных зрачках напомнили ей лица-дыры со свечками – то, что память навсегда оставит ей как последнее воспоминание об ушедшей семье. Пес постоял секунду рядом с хозяйкой и метнулся к горящему дому. Миг – и он уже исчез в окне.
Ольга подняла голову к небу. Последнее, что она увидела, была их огромная старая береза, стремительно несущаяся ей в лицо.
Ольга закрыла глаза.
* * *Ольга открыла глаза.
Медузий свет многоглазой лампы залил мозг. Нестерпимо хотелось пить. Назойливый писк откуда-то сбоку заставил ее повернуть голову: квадрат монитора, зеленая диаграмма на черном экране, трубки…
– Очнулась, – расплылась в улыбке реанимационная сестра и крикнула доктора.
– Я жива? – прошептала Ольга, но ответ ей был уже не нужен.
«Я жива». Такси остановилось возле знакомой калитки. Ольга расплатилась и вышла из машины.
Шла медленно, перебинтованной рукой опираясь на палку. Толкнула калитку, хотя смысла в этом не было: забор лежал на земле. Подойдя к выжженному скелету дома, Ольга постояла, посмотрела на черные сиротливые столбы веранды. Чувств не было. Все обожжено. И тело, и душа.
Ольга крепче сжала палку и уже хотела уйти, но вдруг повернулась к остаткам ввалившихся ступенек, придавленных обгорелой упавшей березой, наклонилась и подняла нижнюю обугленную доску.
Маленький значок с лыжником, не съеденный беспощадным огнем, блеснул на солнце. Ольга взяла его в ладонь. И почувствовала, что жива по-настоящему.
Артем Сидоров Птицы, которые не прилетают
15 марта, 2517 г.
Запись первая.
Поверить не могу, что взаправду занялся этой бредятиной! Серьезно, какого черта я должен вести дневник? Почему не Макс, или Эрни, или тот дерганый придурок из сектора гидропоники? Ставлю банку шоколадного концентрата, он на чем-то торчит! Вырастил себе какую-то инопланетную дурь и смолит ее на пару с…
Ай, да пошли они все.
Меня зовут Александр Харпус, мне пятьдесят семь лет. Вот уже год, как я работаю на станции сверхдальнего расположения «Катунда». Мы находимся… признаться, я давно перестал следить. Я врач, а не штурман, в конце концов! Где-то на орбите Гаргантюа.
Неделю назад Анжелика всучила мне это приложение и велела каждый день записывать свои мысли. Почему психолог имеет право отдавать мне приказы? Какое отношение она вообще имеет к медицине?!
Она считает, что у меня… Черт, да я даже не запомнил, как это называется. Тревожно-что-то там с параноидальным компонентом, а еще какая-то чушь с ворчливыми наклонностями.
Ворчливыми, мать его, наклонностями.
Когда я подписывал контракт в Центре Распределения, я допускал, что нам впарят рухлядь вместо аппаратуры. Что пожадничают на снабжении, что излучение Гаргантюа разъест щиты и мы все умрем от рака, или нас атакуют враждебные организмы, как это было год назад с теми парнями на Каэрре.
Вот только вместо этого я лечу посреди космоса в битком набитой идиотами консервной банке. Не экипаж, а цирк уродов! Гамальен из инженерного по ночам орет, ко мне аж через три этажа долетает. Сандра из логистики разве что с робоповаром не потрахалась – хотя наверняка пыталась. Николай из охраны… Я даже не уверен, что он живой. По-моему, кто-то просто перетаскивает воняющее перегаром тело из угла в угол.
И остальной зоопарк – сто восемь человек на одну «Катунду». Научники каждую неделю изобретают очередную «гениальную» гипотезу об огненных штормах Гаргантюа. Безопасники с третьей попытки выговаривают название планеты, а техники и вовсе считают, что Гаргантюа пышет огнем, когда не в настроении.
Конечно, за годы изоляции и не в такое поверишь. Но порой мне кажется, что Центр выкидывает сюда самых-пресамых отбитых сотрудников, чтобы работать не мешали.
И Анжелика считает, что это у меня проблемы с головой! Пха! Предложил ей пожить в моей каморке, послушать вопли снизу – не хочет ведь. Да она сама такая же.
Ладно.
По крайней мере, я могу просто надиктовывать эти записи планшету, программа неплохо распознает речь. Терпеть не могу печатать. Почему кто-то до сих пор печатает в 2517 году?..
Поковыряться бы в коде, отрубить этический фильтр. Выходило бы вдвое короче и в десять раз доходчивее.
В общем, служу здесь врачом. Мультидоктор, вот как это сейчас называется. А на самом деле все проще – для полноценного медблока на станции нет места. Поэтому вместо хирургии, терапии и ксенозала на «Катунде» есть я, операционная с робоассистентом, несколько палат, холодильная камера и Лара.
Лара – это медсестра. Она ничего.
* * *18 марта.
Запись вторая.
Анжелика разворчалась, что я ничего не записываю. Надеялся, что она забыла, но куда там. Похоже, бредни седеющего доктора ей интереснее, чем ботаник-торчок, попытавшийся сегодня выпрыгнуть в иллюминатор. И куда капитан смотрит?..
Навалилось работы, вчера притащили Хяо Кальвадеса из инженерного. У них там что-то закоротило, и парнишка получил такой разряд, что даже комбез не выдержал. Кое-как удалось его стабилизировать, но из комы пока не вышел. Хорошо, что ребята быстро заметили тело.
Подключил Кальвадеса к мониторам, наблюдаю. Надеюсь, мозг не пострадал, – на «Катунде» и так дураков хватает. Ожоги у него, конечно, – мое почтение, но ничего, мы залили их регенерином, через пару дней будет как новенький.
Техники у нас грубоватые, но вроде толковые. Мы куда-то летим, куски обшивки не отваливаются – выходит, знают свое дело, хоть и пьют без продыху. Ну… правда ведь? Это же как-то так работает?
Ничего, через полгода у них закончится алкогольный концентрат. Еще не смекнули, что надо растягивать. Эх, молодежь! Это новая смена, мы вместе прилетели. Разве что дремучие они какие-то. Говорят, некоторые даже не знают, почему мы вертимся вокруг рыжей планеты. Зато как проводку подлатать – милости просим.
Впрочем, особо думать им и не надо. На то офицеры есть. Все сложные настройки на них.
Лара всю ночь пробегала вокруг узкоглазого. То простынь подоткнет, то кардиограмму высчитывает, то лоб ему обтирать возьмется. И чего она? Когда Саиду лазером спалило руку, он неделю ныл, как тяжело таскать регенбанку на культе. Так ведь Лара пальцем не пошевелила помочь мужику. Одной рукой не больно-то разденешься для осмотра… А уж Кальвадес стабилен, как пульс покойника. И не жалуется. Чего ей не сидится?..
Предчувствие, говорит. Пф…
Женщины странные.
В медблоке не продохнуть от техников – за сегодня дважды приходили всей бригадой, проверяли, как там азиат. Принесли мандариновый концентрат. Так и не смог объяснить, что Кальвадес питается через зонд и я не могу просто взять и залить туда оранжевую жижу. Не поверили.
Так что сегодня у меня мандариновый ужин. Вкуснотища.
* * *20 марта.
Запись третья.
Господи, наконец здесь стало потише.
Я запер гермодверь, но работяги уже битый час колотят снаружи, как орава горилл. Перевел все на ручное управление, чтобы не смогли открыть удаленно. Наверняка у них есть доступ к системе блокировки.
Ларе выдал две капсулы снотворного и отправил отдыхать. Под эти вопли так просто не уснешь, а до жилого сектора ей пока не добраться. Хорошо, что девчонка не против спать через стенку от операционной с мертвецом. Попозже перетащим его в холодильник.
Ах да, собственно, об этом. Кальвадес умер вчера после ужина. Показатели резко ухудшились, началась аритмия, затем фибрилляция, я попытался его стабилизировать, но толком ничего не вышло. Видимо, разряд все-таки повредил синусовый узел в предсердии… У него не было шансов с моей аппаратурой. Здесь нужен целый кардиоблок.
Прискорбно. За год моей службы на «Катунде» это первый погибший. И хотя станция существует больше сотни лет, смертность здесь невелика. Какая-никакая связь с Центром у нас все же есть, и пусть до них год полета, но разве это проблема для старика в криокапсуле? Пенсионеров отправляют домой – от них все равно не много толку.
Хорошо, что мой контракт всего на десять лет. Не хотел бы состариться в этой дыре.
Так вот, смерть Кальвадеса – это полбеды. Когда реанимация не увенчалась успехом, я сообщил капитану, а он за каким-то чертом объявил по громкой связи. В мой блок сразу набежала толпа, даже Николай приковылял. Я пытался вытолкать их, но куда там! Да и капитан велел допустить экипаж к телу. У меня что тут, зал прощания?
В общем, пришлось отпереть операционную. Пока ругался с ними, минут десять прошло. Я ничего не делал, кроме стандартных протоколов, никаких других инъекций или чего-то подобного… Да я даже не заходил туда после констатации!
Но когда мы подошли к трупу, Кальвадес улыбался нам во все свои девятнадцать зубов! Нет, он не ожил, конечно, – уже трупными пятнами пошел. Как будто какой-то шутник растянул его губы в довольном оскале да прицепил скотчем. Вот только никакого скотча не было! Он просто улыбался. Словно услышал перед смертью хорошую шутку.
Дьявол, я понятия не имею, что это такое! Не говоря уж о том, чего мне стоило убедить в этом капитана! Кальвадес не приходил в себя! После реанимации я снимал с него дыхательную маску, улыбки не было!
До сих пор лежит там и скалится – только что проверил. Мышцы лица так и окоченели. Кривая какая-то улыбка. Уродливая даже… Мурашки по коже.
А уж когда народ его увидел… такой шум поднялся! Ругань, слезы, истерики! Какой-то амбал собрался начистить мне морду – к счастью, обошлось. В конце концов капитан согласился списать все на агонию и разогнал народ. Но это никакая не агония, это… черт знает.
Все разбрелись по секторам, ночью тело кремируют и сбросят пепел в атмосферу Гаргантюа. В ближайшие годы шаттлов в Центр не планируется, хранить его никто не будет. Все честно, так прописано в наших договорах.
Если, конечно, неуравновешенные бабуины из инженерного позволят нам вынести труп. Они устроили настоящую свалку возле двери. Решили, что я – лжец, что Кальвадес приходил в себя, но я «вколол ему какую-то дрянь» и прикончил парня.
Заняться мне, что ли, нечем?!
Я его и не знал толком. Никогда особо не общался с техниками, они же сплошь запойные работяги в дырявых комбезах. Им бы лес рубить на колонизаторских базах, а не «Катунду» ремонтировать. Мат через слово, я даже не понимаю, что эти придурки орут за гермодверью. Если прислушаться…
«Доктор Харпус – людоед»?! Что за…
Ох. К черту их. Побуянят и разойдутся. Когда все уляжется, потребую от капитана повышения довольствия. Я не указывал стрессоустойчивость в своем резюме.
* * *22 марта.
Запись четвертая.
Только что капитан сбросил пепел Кальвадеса в атмосферу. Я не пошел на смотровую площадку, наблюдал с монитора. Не горю желанием встречаться с обезьянами из инженерного.
Они, конечно, извинились, а потом и вовсе переключились на руководство. Мол, азиат на Земле верил в какую-то чушь, согласно которой после смерти его нельзя сжигать.
Сбросить тело одним куском? Да пожалуйста. Топливо сэкономим.
Но нет. По правилам следует поместить покойника на высокий утес, чтобы птицы склевали его тело, и тогда он сможет переродиться. Иначе, мол, душа останется блуждать среди живых.
Проклятые идиоты. Откуда птицы на орбите Гаргантюа?! Даже на самой планете их не водится. Там вообще нет живых существ, только фонящая лава, горы и ураганы размером с Гренландию. Если что-то в этом месте ухитрилось отрастить себе крылья и размахивает ими, я не хотел бы встречаться с этой тварью даже после смерти.
И вообще, у нас есть правила, черт побери. Капитан в конце концов разогнал дураков, да и безопасники немного помогли. И поделом, давно пора было напомнить им, кто тут главный! Как с ума посходили – высокооплачиваемые специалисты, а ведут себя как троглодиты с планеты Дзык. Залезу-ка я на досуге в их личные дела, откуда они вообще у нас такие? Эх, где те времена, когда в космос брали только с высшим образованием…
Вот уж теперь у Анжелики привалит работы! Опять приставала ко мне с этим дневником. Оказывается, я недостаточно рефлексирую, мало сплю и плохо питаюсь. Она все проверила по датчикам в моей спальне. А еще мне нужно перестать ругаться с Ларой и начать ходить в тренажерный зал два раза в неделю. Живот якобы не красит мужчину.
И у кого из нас ворчливые наклонности?
* * *13 апреля.
Запись… пятая? Не помню.
В свете последних событий решил вернуться к дневнику. Пожалуй, мне стоит фиксировать происходящее, если Центр будет проводить расследование. Намечается какое-то дерьмо.
Не прошло и месяца после случая с Кальвадесом, как у нас новый труп. Теперь Сандра. Эрни, из безопасников, ее очередной хахаль, забил девушку табуреткой. Накурился кислотной дряни в секторе гидропоники, приревновал к какому-то хмырю, забежал в жилой отсек и превратил череп девчонки в кашу. Господи, я такого с университета не видел. Все, что выше носа, – настоящее месиво.
В его крови нашли пять различных наркотиков. Пять! Я же отправлял рапорт на ботаников, почему капитан… Он что, решил, что они просто смолят косячки под синтетическую музыку?! Нет, я все понимаю, мы все далеко от дома, но рано или поздно этим бы все и закончилось.
Теперь весь экипаж загнали ко мне на анализы. Ботаники тут же набились в тренажерку, чтобы как следует пропотеть, пока ждут своей очереди. Кажется, у некоторых даже получилось.
И все еще треть нашего экипажа – наркоманы. С ума сойти. Не представляю, что капитан будет с этим делать. И с Эрни, который уже сутки сидит в изоляторе. Неужели выделит ему капсулу в Центр?!
А еще… Говорят, беда не приходит одна. Теперь я в это верю.
На крики Сандры сбежался весь жилой сектор. Если бы не запертая дверь, она могла бы остаться в живых. Когда комнату вскрыли, кровь еще текла по ковру.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.