- -
- 100%
- +
Глава 1 Поехали
В детстве я любил прокатиться в кузове отцовского “УАЗика”. Можно было встать и, держась за передний борт или кабину, представлять себя настоящим ковбоем, скачущем на непослушном коне. Лупоглазая машинка с зеленой кабиной обычно натужно ревела, подпрыгивая на малейших кочках, а я балансировал на полусогнутых ногах, стараясь не вывалиться из деревянного кузова. Ветер, шум мотора, мошкара – было весело и радостно. И даже иногда екало. Куда отец ехал – было не важно, главное, что было движение и ощущения.
Сейчас я болтался в тентованном кузове УРАЛа. Было темно, дуло одновременно и сверху, и сбоку, ноги подпрыгивали вместе с чьими-то рюкзаками, а рожок от автомата тупо упирался куда-то в район живота. Машину болтало из стороны в сторону – нужно было как можно быстрее уйти от точки встречи с автобусами. Но ощущения были точно такими же, как в детстве, главное – двигаться, главное – не останавливаться. Позади – две недели подготовки, впереди что-то непонятное и грубое, как волна, разбивающаяся о берег возле дома.
–
БАХ-мут, – я в очередной раз в голове проговорил это новое длясебя слово. Сначала Б-А-А-А-А-Х, а затем резко вниз -мут! И снова Б-А-А-А-А-Х–мут.
Удивительным образом название города (посёлка, села, ночного клуба – фиг знает, что это такое) совпадало с подпрыгиванием на очередной кочке, и звяканием шмурдяка. Это когда подпрыгивает всё и все, кто находятся рядом с тобой, и сквозь шум мотора и свист ветра раздается БРЯК_ШМЯК_БЛ*ДЬ_ТВОЮ_МАТЬ.
–
Б-А-А-А-А-Х–мут, – выдохнул я уже вслух на очередной кочкеи тяжело вздохнул.
Но ехали мы сначала на карантин в Лисичанск.
Кроме любви к поездкам в кузове отцовской машины, я всегда хотел быть военным. У нас дома любили читать, и было бесконечно много книг. Аркадий Гайдар, Константин Симонов, Гарри Гаррисон, летчик Гастелло, Конан Варвар, сёгун – для меня это были не слова из сканвордов и телевизионных шоу. Читал, видел, переживал, сочувствовал и примерял. В 11 классе у друга появилась книга о подготовке разведчиков, а в школе поменялся очередной учитель ОБЖ.
Как эти два события были взаимосвязаны – только ретроградному Меркурию известно, но мы стали с Галимджановичем падать на стуле на спину, читать карты, и ещё что-то делать, что не совсем вписывалось в курс школьного предмета. За год много чего не усвоишь, но что-то отложилось.
А потом – ограниченно годен, в сердце какая-то хорда; нет – офицером не годен, но солдатом – милости просим. И на права тебе не надо учиться от военкомата – ты же вон, отличник. А на права пусть двоечники сдают, им нужнее.
Не срослось у нас, в общем с товарищем военкомом. И к 25 годам у меня было высшее педагогическое образование, отметка в военном билете, что не служил, но в случаи чего – я водитель с категорией В.
Снова тряхнуло, кто-то на эмоциях выдал дежурное про “не дрова везешь” и что-то еще. Водитель в кабине всё равно не слышал ничего, но машина вдруг стала ехать ощутимо ровнее и медленнее.
Сосед посмотрел в разорванный тент:
–
Похоже куда-то приехали. Завод что ли какой-то.
Машину остановилась у КПП – шлагбаум, два РОНовца в балаклавах и лифчиках-разгрузках с автоматами. Вокруг всё серое и противное, одно слово – хмарь. Старший о чём-то переговорил с водителем, и УРАЛ покатил по территории промзоны. Бойцы-попутчики стали потягиваться, разминать затекшие от долгой поездки ноги, распихивая по сторонам навалившийся шмурдяк.
Едва машина встала – край тента отогнулся и веселый голос сказал:
–
Конечная. Вещи из машины и за мной.
Честно говоря, веселого снаружи было мало. Дождик усилился, рюкзаки быстро намокали, под ногами хлюпали те самые знаменитые луганский чернозем и донецкая глина. Под навесом стояли спрятанные красные от грязи буханки, из помещения тянуло чем-то стальным и холодным.
Старые автоматы, выданные перед поездкой, забрали, но выдали новые, еще пахнущие оружейной смазкой. Рост, вес, прочие измерения. И сразу – каска, бронежилет, подсумок – это каждому индивидуально, и большое десятилитровое ведро с патронами – уже на всех. Набили рожки, шутки быстро кончились, сидели молча на старых обшарпанных стульях в бывшем заводоуправлении. Чего-то ждали.
Вообще, понятие бывшее – оно сопровождало нас всю командировку. Мы ехали по бывшим лесополосам, жили в бывших домах и накидывали 152 мм снарядами по каким-то бывшим хозяевам этой некультяпистой стороны. Что здесь было, как здесь протекали дела непонятно, но ощущение именно стороны, а не страны присутствовало везде. В городах стояли бывшие высотки, на первых этажах и в подвалах валялась униформа и сухпаи бывших солдат, на дачных участках гнили бывшие машины и в бывших теплицах прятались подземные хода в убежище.
Здесь, на бывшем заводе я рассматривал планы никому не нужной эвакуации, и читал распоряжения об обязательном ношении маски – память об уже бывшем, неожиданно ставшем никому не интересном ковиде.
Настоящее было только сейчас и только здесь – мы, сидящие в новеньком камуфляже и чего-то ждущие.
–
Построились! – это кто-то из старичков. – Сейчас Командир вам расскажет, как жить будете.
Командир, худой, подтянутый, в гражданских джинсах и черной куртке, взбодрил всех сразу и без прелюдий
–
Долго и много говорить не буду, дел еще – по горло. Вы меня все знаете. Кратко – пьянка и наркотики – самый короткий путь на тот свет. Кого поймают за этим занятием – не надо потом плакать, говорить – что вы нечаянно, что больше так не будете. Вы – не маленькие, вы – сотрудники компании. Залёт – простреленная коленка, автомат и два рожка, не факт, что с патронами – и на передок, кровью искупать свой проступок. Останетесь живы – значит повезло, значит искупили, но по собственному опыту, – Командир тяжело обвёл нас всех взглядом, – ещё никто не вернулся. Искупили, некоторые даже получили “Мужика”. Но никто не вернулся. Ясно?!
–
Ясно, – неуверенно и вразнобой ответили мы.
–
А раз ясно, значит внимательно слушаем, кто куда и с кем сейчас поедет. Всем хорошего настроения, и надеюсь, что через полгода вновь вас всех увижу, но только убывающих домой.
Командир почему-то тяжело вздохнул, а затем нас быстро раскидали по командам. Кто в связь, кто в расчеты, кто в РОН, а кто во взвод управления.
Но для начала – в карантин.
Глава 2 Карантин
Понятно, что к этому надо было привыкнуть, но первые ПВД оставляли у меня очень тяжелое впечатление. Как человек законопослушный – вот так заселиться и жить в чью-то квартиру или чей-то дом, в котором куча хозяйских вещей и воспоминаний – было очень неуютно. Разгромленные спальни, в которых на полу валялись вперемешку женские лифчики и мужские халаты, опрокинутая мебель в детских с какими-то кубками и медалями, вечный запах протухших продуктов и мышиных какашек на кухнях. И всё это – через сломанные входные двери, простреленные окна, разрушенные взрывом стены.
Особенно было неловко, когда на полу валялись старые большие альбомы – такие же были и у моих родителей. Россыпь потухших искр чьей-то жизни – фотографии, цветные и черно-белые, со школьных выпускных и больших семейных дней рождений. Незнакомые люди смотрели на тебя не то с укоризной, не то с осуждением, может-быть с жалостью. Жалостью, которая говорит – пожалей нас, собери и сложи хотя бы в шкаф. Чтобы следующий, такой же лутальщик, как и ты не топтался в очередной раз по фотолисту, где стоит счастливая женщина необъятных размеров в обнимку с внуком, позади море и надпись “Геленджик 82”.
Карантин находился как-раз в таком доме. Брошенный своими хозяевами, с воронками в саду от прилетов сначала наших орудий, потом уже ответных попаданий хохлов, дом стоял почти целый, только в окнах на втором этаже были многочисленные дыры от осколков.
Третий и первый этаж практически не пострадали, на улице был декабрь, и сохранять в доме тепло было совсем не сложно. Одеяла на окнах одновременно выполняли роль утеплителя и светомаскировки. На первом этаже, в большой комнате, которая видимо была раньше залом, вдоль стен стояли 4 кровати. Посередине комнаты располагалась печь буржуйка – прожорливая, но быстро прогревающая нашу импровизированную спальню. Топили мы её два-три раза на дню, щедро набивая сухими дровами – сломанными ящиками от снарядов, которых у нас, как у артиллеристов, было предостаточно. Рядом с каждой кроватью стояли импровизированные тумбочки наши рюкзаки, набитые вещами. А также по одному стулу – на них на ночь вешались бронежилеты и складывались каски. Рядом всегда под рукой – заряженный автомат. И фонарик – чтобы перемещаться по дому ночью.
Карантин появился в подразделении недавно – все вновь прибывшие привозили с собой страшную заразную болезнь, которую именовали никак иначе, как Молькинский вирус. Пополнение прибывало примерно раз в две-три недели, и надолго выбивала из строя “старичков”. Сопли, слюни, температура под 40 – и так каждый раз. Вирус на большой земле мутировал, развивался, благо каждый день приезжали парни со всей нашей Огромной и Необъятной, а также из Ближнего и не очень Зарубежья. Стабильно на неделю подразделение было менее боеспособно, чем это должно было быть. Поэтому нас троих определили в карантин.
Начальник карантина – невысокий, остроносый с большими глазами наш погодок обладал каким-то зверским иммунитетом – молькинская зараза обходила его стороной. За ленточку он убыл раньше нас на месяц, и поэтому считал себя чуть ли не дедом.
Сначала мы об этом не знали. Из нас троих – один был уже в командировке второй раз, поэтому из карантина он быстро перенес вещи к водителям, второй – был старый служака на пенсии (правда, военной), а я был в армейских условиях впервые, и поэтому каждого представлявшегося “начальника” воспринимал именно “начальником”.
–
Толченый, – представился Глава всея Карантина и близлежащих окрестностей.
Толченый был сонный и невыспавшийся. Сначала я думал, что это связано с тем, что привезли нас под утро, но потом его такой внешний вид – “я всегда со сна” оказался его естественным состоянием. Уже позже, я узнал, что мистер Толченый был из тех бойцов, в котором никак “не могли найти талант” – за месяц командировки он успел уже побывать в нескольких расчетах и нигде долго не приживался. Мужик он был на самом деле рукастый и неглупый, но очень умело прикидывался дураком.
Однажды, его спросили, для чего ему это?
–
Дуракам легче жить, – выдал Толчёный с умным видом, и опять исчез за непробиваемой стеной своего косоватого взгляда.
А ещё ночью он жутко скрипел зубами. Так громко и страшно, что к своим годам уже был должен сточить их до самых десен. Первую ночь мы ничего не слышали – так как вырубились сразу после вечерней планерки или летучки, не помню уже как это называлось. А вот следующие ночи основным моим занятием было уснуть до того, как Толчёный начинал свой концерт.
Опытным путем выяснилось, что скрипеть он начинает тогда, когда, температура в нашей общей комнате достигнет определенного градуса. Мы стали меньше топить буржуйку, хорошо, что выданные компанией спальники позволяли это делать – просто приносили на ночь меньше дров.
Однако через пару дней Толченый, или живность внутри него, раскрыла наш коварный план, и он сам стал забивать буржуйку остатками ящиков на ночь, а также складывал возле себя маленькую поленницу, “про запас”.
Лишнего “дырчика” – бензинового генератора для карантина тоже не было, поэтому наш день заканчивался вместе с закатом солнца. Тепло было только в зале, кухня и прочие комнаты не обогревались. Сильно не мешало, только на кухне часто весь вечер горели газовые конфорки – для света и разогрева еды.
Изначально планировалось, что мы неделю будем сидеть в карантине, ограниченно контактируя с братцами. Однако три единицы, три бесхозных карандаша – Толченый и двое нас, никак не давали покоя деятельной и кипучей натуре наших Командиров. Поэтому после первого вечернего собрания (“Вечер знакомств”, говоря языком пионерского лагеря) я вынес две важных информации.
–
– Есть что-нибудь ценное при себе, часы там хорошие, или фонарик пиздатый? – товарищ Командир смотрел на нас ехидно весело. – Если есть, то после того, как тебя убьют – я себе заберу, договорились?
Братцы – артиллеристы заржали как хорошие кони. В комнате было светло, тепло и пахло не тушенкой, а борщом и сигаретами. Дырчик здесь работал беспрерывно, мужики восстановили старый колодец, в который бросили насос – холодная вода и теплый туалет очень много значат на войне. Дежурный по кухне готовил горячее и стряпал вкусное – тогда я еще не понимал, что это норма: обустроить быт так, чтобы было как дома. Мы вечерами приходили сюда посмотреть телевизор и узнать распорядок на завтра. Никто нас в карантине просто так держать не собирался – на нас была охрана стоящего за терриконом “Гиацинта”, и поездки в сопровождение за снарядами.
Охрана орудия занимала у каждого по два-три часа в день – ночью на пост заступали РОНовцы.
“Гиацинт” был из уставших, его должны были забрать и привезти новый. Я раньше никогда не видел такое чудо на 4 колесах – он напоминал какого-то уснувшего старого дракона из китайских миниатюр. Обтянутый масксетью, обложенный срубленными ветками деревьев – дракон спал и видел свои драконьи сны.
Местные ходили каждый день по дороге по своим местным делам, а дракон молча следил за тем, как очередной Жигуль или велосипедист проедут мимо его тушки.
Черенок, с которым мы вместе попали в карантин, брал с собой на дежурство хлеб и галеты. Хлеб он отдавал бабульке, которая каждый день приходила за ящиками для растопки, а галеты – собакам, которые знали, что у нас всегда есть что-то вкусное.
Дня через два дракона увезли, а на следующий день привезли нового, всего в масле, прямо с консервации. Господа карантинщики, под руководством старших и мудрых товарищей приступили к подготовке орудия к дальнейшей эксплуатации.
Есть такое замечательное слово, “пиздякались” – услышал я его от деда, но тогда контекст был немного другим:
–
Хватит пиздякаться, пойдем уже домой, – дед закончил какое-то долгое и нудное дело, мы сполоснули руки и пошли домой, где бабушка уже накрывала на стол.
С “Гиацинтом” мы пиздякались уже четвертый час, и конца и края пока не было видно. В смазке и солярке мы все были по самые уши. Толченый с Черенком деловито наматывали ветошь – сейчас начнем полировать ствол изнутри, а я решал мировую проблему – в туалет хотелось по-маленькому, хотелось давно…
–
Здорово, мужики, – местный житель, в возрасте, но не старый, скорее было видно, что что-то его подкосило. – Здорово, говорю, Бог в помощь.
Он остановился, слез с велосипеда и смотрел то на нас, то на орудие немного с прищуром, как будто бы солнце светило ему в глаза.
–
Здорово, здорово, – по очереди стукнулись кулаками, хоть что-то полезное от Ковидки осталось.
–
А что мужики, сможем эту дуру вот туда поднять, – он рукой с зажатой в ней сигаретой махнул в направлении террикона.
Мы молча посмотрели вверх – высота этой горы, насыпанной человеком, была метров 50. Сразу вспомнился анекдот:
–
Зах***ть, то мы его туда за***хурим, вот только нах**р он там нужен.
Примерно в таком контексте ему и ответили:
–
И как его туда поднять – он же тонн 10 весит?
Мужик затянулся, выпустил дым:
–
А если я еще кого позову, сможем наверх поднять?
–
Ну, если кого позовешь, тогда, наверное, сможем. А тебе зачем такой цирк? – в любой работе, главное перерыв, а перерыв вот такой, естественный – да всегда за здравие. Парни потянулись за сигаретами, я, как человек некурящий, просто потянулся.
-
А вот поднимем мы её туда наверх, развернем и по этим пидарам, да так чтобы в клочья! – голос мужика неожиданно срывается на фальцет. – Добьет?
Молча переглядываемся, потому что:
– не добьет, до врага километров 40-50, а “Дракон” уверенно выпускает своё пламя до 20-25;
– когда рядом с тобой оказывается псих, а оружие в шаговой доступности – всякое может случиться.
Видимо уловив наше настроение, мужик улыбнулся, затянулся и продолжил уже нормальным голосом:
–
Я чего спрашиваю, почему выстрелить хочу. Я же в шахте всю жизнь проработал, вот дочку с женой родили, она в Ростов уехала, внуков нам подарили. А тут это вот всё. Ну, и оказались мы вроде как по разные стороны. А тут Лисичанск освободили, она первый же день к нам и приехала с внуками – давно уже не виделись. Радовались, обнимались. А утром – пошла на рынок. И аккурат от этих освободителей снаряд в середину лёг. Хоронили в закрытом гробу, внуки теперь с нам вот тут живут.
–
А мужа чего, у неё – нет?
–
Да есть где-то, в Ростове тоже вроде живёт, только мы его не видели. Ну дак что, сможем пушку на верх закатить?
Мужик докурил сигарету, с какой-то обреченностью, всей рукой выбросил окурок, и поджег новую сигарету
–
Ладно вам, мужики, я же шучу. Вот такие у нас теперь грустные шутки.
–
Отец, на снаряде, который к этим полетит, давай, её имя напишем.
Мужик словно ребёнок обрадовался:
–
А точно напишите? Тогда прямо вот такими буквами красной краской напишите: “Привет от Ирины”
Мужик докуривает, но не уходит, видно, что хочется с кем-то новым поговорить, что-то ещё рассказать. Мы начинаем чистить ствол, большая палка с ветошью, по-моему, банник – я же сам артиллерист меньше двух недель, могу и ошибаться – мерно ходит вперед-назад.
–
Эти, когда были здесь, – мужик неожиданно начинает говорить, – лейтенант сначала ходил такой молодой, культурный. Всё спрашивал, как нам тут, кому чем помочь, у кого колодцы есть, а кому воды надо привезти. Наши-то ему всё и рассказали. Он всё в свою папочку записал, улыбался. Гниль, сука!
А потом, когда отсюда драпанули – всем, у кого колодцы рабочие были – прилетели подарки, аккурат туда, где за водой все собирались. Вот так. Вот почему и хочу хоть раз я по ним хорошенько выстрелить.
Мы продолжаем суетиться вокруг орудия. Разговоры, конечно, хорошо, но до завтра надо закончить.
–
Поеду я, вы только помните, что обещали – прямо краской! мужик прощается со всеми, и укатывает куда-то на велосипеде.
Позже мы сделали, что обещали. Только надпись не краской сделали, а маркером, но красным.
А что – на улице 21 век, где мы краску возьмем.
Глава 3 Завод
Вирус Молькино всё-так поймал своих жертв. Водители один за другим уходили на больничный – температура почти 40, постоянные сопли и головная боль. Нас, карантинных, это задело постольку поскольку, поэтому вечером было принято решения допускать нас до сопровождения.
Сопровождение – это когда ты едешь сначала вторым в кабине чисто охранник, потом примерно час работаешь грузчиком, потом опять охранником, и напоследок – опять грузчиком. Зато можно вырваться наконец из домика, посмотреть, что это за беда такая вокруг тебя – Донецкая или Луганская народные республики.
На первый утренний рейс поехал Черенок – моя очередь была охранять сон и покой свежевычищенного Дракона.
Мой выезд был запланирован на после обеда. Что такое выезд для людей, которые уже три недели видят только грязь и срань, и при этом имеют целый рюкзак новой чистенькой формы? Это возможность наконец-то почувствовать себя человеком! Ты надеваешь на себя чистый комплект камуфляжа, чистишь до блеска берцы, бряцаешь разгрузкой и бронежилетом, перчатки и, обязательно, кепка. Русский Рэмбо готов – где тут темные очки и толпы врагов! Так я себя ощущал.
Водитель – шустрый мелкий Попандопуло, увидев, какое счастье очутилось у него на водительском сиденье, неопределенно хмыкнул, завел Урал, врубил на полную блютуз колонку, и мы поехали.
Дороги, даже центральные, в этой части России отсутствовали практически полностью. Да, местами угадывался асфальт, но чаще всего были просто ямы вперемешку с очень глубокими ямами. Отсутствие ремонта, колонны тяжелой техники и оставшиеся от разрывов воронки иногда превращали нашу дорогу в ралли Кэмелтрофи, только не было Кэмела, а за спиной частенько ехали ящики со 152 мм пульками.
Уже позже, почти перед самым окончанием командировки потребовалось нам перевезти до соседей из пункта Л в пункт Д немного богоподобных ланцетов. Машина у соседей сломалась – везли на нашем Соболе. Я был за него ответственным.
Погода была временно нелетная. Самое время заняться мыльнорыльно-ремонтными работами – вылетов до завтра точно не будет. Зная это, я днём получил 400 литров бензина – две 200-литровые бочки. Бензин был нужен для дырчиков – генераторов, и чтобы часто из Соледара не мотаться на заправку. Бочки с бензином я разместил по краям бортов, и каждый вечер парни набирали топливо в канистры, а я через шланг напрямую кормил Соболя.
А тут приказ – везем ланцеты. Выезжаем в ночь – ланцеты, как оказалось, заряжены – парни сами готовились отправить их в полет. И 400 литров бензина за спиной.
–
Будет самый зажигательный ролик в Интернете, – пошутил мрачно Старший. – Езжай аккуратнее.
–
Никогда не хотел стать звездой Ютуба, – ответил ему в тон я.
И поехали, медленно, с толком, с чувством, но без огонька. Та поездка прошла почти без приключений. Но до неё было еще почти 5 месяцев.
А сейчас, я с Попандопуло, первый раз выезжал из Лисичанска.
Сначала было очень интересно – почти месяц без интернета и телевизора для человека, проверяющего телефон каждые 5 минут тот ещё детокс. Мы проезжали мимо старых домов, разбитых тротуаров, людей – с тяжелым и грустным взглядом.
–
Как будто в 90-тые попал, – неожиданно выдал Попандопуло. И человеки вокруг такие же. Назад в прошлое, блин.
–
Ага, – согласился я.
Действительно, было такое ощущение, что очутился в каких-то далеких годах, из тех, когда зимой на картонке меришь джинсы. Обшарпанные дома и серые подъезды. Изрисованные заборы промзон – вначале что-то на державной мове с сине-желтыми красками. Поверх них – уже родной бело-сине-красный дизайн, про то, что навсегда.
Урал урчал тяжело на подъемах, и весело тормозил на спусках перелетая через многочисленные выбоины и ямы. Мостов, ранее проходящих над железнодорожными путями, практически нигде не было. Хохол, отступая, действовал по принципу, так не доставайся же ты никому. Мосты и путепровод взрывались, и дорога шла прямо через пока никому не нужные рельсы.
С собой для связи были только тапики – синие Нокиа с облезлыми кнопками. Но толку. как я понял, от них было мало – связь работала местами и немного.
–
Блядь, – выругался Попандопуло, – смотри! – и показал мне на автобусную остановку. Там развалившись на сиденье, спало тело в камуфляжной форме. Рядом с ним стоял прислоненный автомат.
–
Пиздят же их за это, – продолжил водитель, затягиваясь сигаретой. – И всё равно – каждый раз еду, и каждый раз какая-то чепуха попадается по дороге.
–
Устал что ли? – кивнул я на остановку.
–
Ага, пол-литра принял и устал, сил не подрасчитал, – злость была неприкрытой. – У меня дружок был местный, тоже вот такой любитель устать. Уснул вот так же на улице, а проснуться не пришлось зарезали как свинью, и автомат куда-то ушел. Долб***бы.
–
А ты местный что ли? – спросил я.
–
Да нет, какой местный, с Ярославля сам.
–
А сюда как попал? – я поправил съехавший бронежилет. Всегда считал, что им можно выбить зубы, неудачно подпрыгнув на кочке. У меня был другой случай – нижний край плиты уперся прямо в пах, и на каждой кочке очень больно впивался в ногу.
–
Как попал? Попал вот. Я на гражданке знаешь, что делал – окна ставил. Мы с мужиками неплохо так зарабатывали, фирма была небольшая, всем по чуть-чуть занимались. Но окна – основной профиль был. – Попандопуло быстро перекрестился три раза – мы как раз проезжали мимо полуразрушенного храма. – Девчонка была, свадьбу начинали мутить. А тут как раз возможность открылась поехать в Мариуполь, там же знаешь – сейчас всесоюзная стройка, – хохотнул он.
-
Знаю, тоже туда собирался, там говорят платят неплохо, – я наконец-то поправил бронежилет, и ехать сразу стало веселее
–
Ну да, мои мужики – поехали и поехали. На свадьбу заработаешь, денег немного поднимешь – дети же пойдут, на пеленки и памперсы.
-
И чего не поехал? – спросил я
–
Чего не поехал, – на каждый вопрос Попандопуло отвечал таким же вопросом, переспрашивая, словно собираясь с мыслями. – А вот хер его знает, я же знаю, как там будет – днём работаешь как не в себя, а вечером – бухаешь. Утром опять работаешь, а вечером – бухаешь. Чего смеешься – я же не первый раз с ними такой вахтой выезжал бы. Так всегда и было, половину заработка там оставляли. А у меня тут вроде как переключилось – я же скоро стану мужем, а там глядишь – и папой. И что я потом своему пацану расскажу – все воевали, а я окна ставил.