Эхо Гипербореи

© Андрей Журавлев, 2025

ISBN 978-5-0068-3810-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Операция «ДЖАЗ»

1

Глава Департамента по экспорту культурного влияния при Специальной разведывательной службе Бюро расследований США Майкл Мак-Кинли пребывал в прекрасном расположении духа. Гувер1 высоко оценил вклад его подразделения в борьбу с коммунистической Россией и даже пообещал выписать солидную премию.

Этой новостью следовало незамедлительно поделиться с командой.

Его просторный кабинет с высокими потолками в центре Вашингтона едва вместил 40 штатных аналитиков. Литературные и музыкальные критики, психологи, маркетологи… Кого среди них только не было!

Выдерживая паузу, Мак-Кинли закинул ноги на стол, раскурил сигару и только после этого начал свою речь:

– Господа! Спешу сообщить вам, что только что вернулся от шефа. Он отметил, что свой хлеб мы едим не зря! Наша операция признана успешной. Возможно, некоторые задаются вопросом: зачем в то время, когда у нас у самих продолжается кризис, мы суем свой нос в культуру другой страны? А я вам отвечу. Экономическая депрессия рано или поздно закончится, а враг никуда не денется. Надеюсь, среди нас нет агентов Коминтерна? – Дождавшись, когда стихнет смех, он продолжил: – Результат превосходит ожидания! Джаз проник в сознание большевиков и успешно разъедает его. Конечно, отдельные партийные лидеры понимают губительность данного стиля для менталитета молодежи и даже предпринимают определенные шаги, чтобы предотвратить его распространение, но тщетно. Эту лавину не остановить! Творческая элита уже завоевана. Взять того же Парнаха2 или Теплицкого3. Хотя, увы, они так и не постигли сути, а пошли по тому же пути, что и мы, – скопировали целлулоидный звукоряд, ориентированный на богатых импотентов. Что не удивительно. Первый – эксцентричный придурок, помешанный на новизне, и отторгаемый широким массам. А ошибка второго в том, что он использовал академический подход, превращая тем самым живую музыку в рафинированную субстанцию, чуждую народу. Однако, как мы и предполагали, комиссары усмотрели опасность именно в буржуазной компоненте. Результат – Теплицкий отправлен в тюрьму! Только для нас это – отвлекающий маневр. Напомню, наша целевая аудитория – простолюдины. Да, пока, в силу невежественности и скудоумия, русские называют джазом всё подряд. Биг-бэнды у них повсюду… Это просто модно! Но рано или поздно они проникнутся самой идеей. Ведь джаз – это стенания черномазых, их протест, а не банальный набор ритмов, аккордов и виртуозного владения инструментами! И когда рабоче-крестьянские отребья возьмут в толк, что они мало отличаются от рабов, они восстанут! Я уверен, что триумф нашей миссии – вопрос нескольких лет. И хорошо, что в Америке мы вовремя купировали вероятный саботаж, перенаправив энергию исполнителей в танцевально-развлекательное русло! – Он выдохнул облако дыма. – Кстати, вы никогда не задумывались о том, что в немалой степени нашу экономику довел до обвала именно джаз? Тот самый, который ниггеры исполняли изначально… Но мы приняли меры. И теперь оркестры дружно создают иллюзию, что всё окей.

– Сэр, а если русские раскусят наши планы и поступят точно также, как и мы? – поинтересовался Пит Уайт, работник музыковедческого отдела.

– Ума у них не хватит! Да и не до танцев им… К тому же, англичане, не без помощи местного дворянства, два с лишним века вытравляли из низших сословий русских общеевропейский культурный код, удобряя всходы невежества водкой. Весьма, замечу, удачно. Для нынешних пролетариев и колхозников Бетховен – тоскливый набор нот, и они мирятся с его существованием только благодаря тому, что тот был мил Ленину. Зато гордятся своим примитивным фольклором, придуманным, кстати, тоже в Лондоне! Два притопа, три прихлопа… Нынешние власти, между прочим, тоже поддерживают эту иллюзию. Управлять тупицами проще! Вы их инструмент балалайку когда-нибудь видели? Одна форма чего стоит… Большее убожество – только дутар4.

– А я слышал целый ансамбль балалаек. Мне понравилось! В чем их изъян? – не унимался эксперт.

– И где же ты вкушал их чарующие звуки?

– В Париже, в русском ресторане…

– Наверняка изрядно выпил… И если это так, то ты сам ответил на свой вопрос!

Коллеги захохотали, Пит покраснел, но не сдался:

– И чем же наш хваленый кантри лучше народных песен русских?

Формально аналитик покусился на «святое». Все замерли, ожидая, что босс разразится гневной тирадой, но неожиданно тот ухмыльнулся.

– А ничем! И то и другое – дерьмо собачье. Уверен, джентльмены, у собравшихся здесь отличный вкус, поэтому все согласятся со мной. Хотя прессе такие заявления лучше не делать!

Учитывая, что крамольная мысль наконец-то была озвучена, кабинет содрогнулся от аплодисментов.

– Каждый из вас давал подписку о неразглашении, – пояснил Мак-Кинли, – поэтому, надеюсь, мои откровения не станут достоянием газетчиков. Просто мы должны называть вещи своими именами. Но не забывать, что работаем на Федеральное правительство! И если потребуется, станем пропагандировать хоть сиртаки для латиноамериканцев, хоть марсельезу для китайцев… Кстати, по моим сведениям, в ближайшее время нам поступит запрос на популяризацию маршей в Германии!

– Маршей? – снова не сдержался работник музыковедческого отдела. – На родине Баха и Моцарта? Вы не шутите?

– Эх, молодой человек… Наличие Канта также не делает немцев нацией философов! В общем, еще раз поздравляю всех нас с победой! Конверты с премией получите завтра в кассе. Безусловно, событие не мешало бы вспрыснуть… – Начальник заговорщически подмигнул. – Но это чуть позже! Пока же скажу вам по секрету, что «сухой закон» вот-вот будет отменен! С Рождеством, господа! И с наступающим Новым одна тысяча девятьсот тридцать третьим годом!

Провожая взглядом подчинённых, Майкл размышлял о том, что ему стоило бы повнимательней присмотреться к этому самому Питу Уайту. Нагловатый тип, но из него мог бы выйти толк…

2

Глеб Бокий недолюбливал Сталина и, хотя они были родом из одного города и знакомы четверть века, своего мнения о нем менять не собирался. Другое дело – Ленин и Дзержинский, те были настоящими революционерами! А этот грузин – чванливый выскочка, перековавшийся из мелкого бандита в крупного государственного деятеля.

Впрочем, подобное отношение не являлось основанием для демонстрации презрения. Субординация, однако.

Будучи противником подобострастности и угодничества начальству, руководитель Спецотдела ОГПУ на приеме вел себя без пиетета, но корректно – даже протянутую руку пожал, хотя все знали, что в быту он подобную процедуру игнорировал.

– Присаживайся, Глеб Иванович! – Генеральный секретарь ЦК ВКП (б) потянулся за трубкой, но раскуривать ее не стал. – Я тебя вот чего позвал… Пора заканчивать с этой насланной на молодую Советскую страну «чумой» – джазом. Совсем с ума все сошли от данной, с позволения сказать, музыки. Тут вообще пахнет диверсией. У меня имеются сведения, что мы имеем дело с продуманной акцией. Ну, не нужен этот самый джаз нашим людям! Во всяком случае в таком виде, каком нам его навязывают.

– Согласен, Иосиф Виссарионович. Только… при чем тут мое подразделение? Мы занимаемся шифрованием и дешифрованием…

– Именно! Гармония и ритм – это шифр. Твоя задача – разгадать этот ребус, заменить в нем код на правильный, после чего донести результат до товарищей музыкантов! Чтобы те не забивали головы трудящихся вычурными импровизациями. Увы, запретами тут ничего не добьешься… А советскому человеку нужна недвусмысленная мелодика! Как это сделал наш молодой талант Шостакович. «Нас утро встречает прохладой…» – ничуть не фальшивя, напел Сталин. – Смотрел фильм «Встречный»?

– Нет…

– А зря!

– Коба, – Бокий отважился назвать вождя партийной кличкой, что дозволялось исключительно узкому кругу людей, – но какое я имею отношение к музыке? Даже ни на одном инструменте играть не обучен…

– Не скромничай! А у кого дома коллекция пластинок Шаляпина? Да и, слышал, вы с ним дружны… Это даже хорошо, что ты до от фа не отличаешь. Я тоже нот не знаю, но определять правильных исполнителей способен! Умение отделять зерна от плевел – вот что важно! Короче, займись этом вопросом. Считай мою просьбу поручением партии. О твоих особых полномочиях я извещу товарища Менжинского5. Найди толковых ребят и – вперед! Уверен, что Вацлав Рудольфович всячески поспособствует. А для начала найди управу на нашего легендарного морячка Колбасьева6! Неверной дорогой он отправился после возвращения в Ленинград из Хельсинки… Агитирует за джаз, лекции о нем читает да радиоэфиры устраивает!

– Разберусь!

– Вот и молодец.

Разговор с «отцом народов» оставил двойственное ощущение. С одной стороны, он свидетельствовал об оказанном доверии, а с другой – вызывал внутренний протест. Но опытный чекист, отбросив сомнения, взялся за дело.

Для начала изучил репертуар московских и ленинградских оркестров, в названии которых упоминалось слово «джаз». И пришел к выводу, что на американских исполнителей те похожи как свинья на быка. Разве что набором музыкальных инструментов.

Затем взялся за досье упомянутого Колбасьева и был немало удивлен обилием его талантов. Особенно Бокия потряс инженерный дар «объекта» в области радиолюбительства. Тот умудрялся не просто принимать иностранное вещание, но и записывать в хорошем качестве транслируемую музыку! Разбрасываться подобными спецами явно не стоило.

Тем не менее, бывший председатель Петроградской ЧК связался с ленинградским ОГПУ и попросил коллег задержать деятеля. С обвинением мудрить не стал: агент финской разведки. Те охотно справились с задачей, и после недели нахождения в «Крестах» Колбасьев был отконвоирован в Москву, прямиком на Лубянку.

И вот перед ним в кабинете уже сидел морально раздавленный мужчина со следами побоев, отдаленно походивший внешне на Маяковского.

– Ну что, Сергей Адамович, каяться будем? – беззлобно спросил Глеб Иванович, наливая арестанту чай.

– Не в чем…

– А в партию почему не вступаете?

– Мое право.

– Не спорю. Я вот о чем хотел поговорить с Вами… Завязывайте с антисоветчиной! В смысле, с пропагандой капиталистического джаза. Никто не запрещает Вам любить его, но безыдейно просвещать население… не надо! Либо мой Вам совет: делайте упор на то, что эта музыка выражает чаянья угнетенных негров… Побольше критикуйте буржуазию… Иначе я не смогу Вас защитить. А мои ленинградские коллеги церемониться точно не станут. Увы. И в лучшем случае поедете на Соловки…

– Что я должен подписать?

– Ничего. Поверю на слово. Более того, у меня имеется для Вас интересное предложение! Даже два. Как насчет того, чтобы стать одним из родоначальников пролетарского джаза?

– Розу белую с черною жабой я хотел на земле повенчать, – процитировал тот Есенина. – Так, что ли?

– Зрите прямо в суть! Очеловечить эту черную буржуйскую жабу белой розой советской культуры.

– Это шутка такая?

– Я вас умоляю… У нас тут не цирк. Вы дружны с Лазарем Вайсбейном?

– Первый раз слышу…

– Пардон, он больше известен под фамилией Утесов.

– Да, с Леонидом Осиповичем я знаком… Простите, а Вы уверены, что он имеет отношение к данному жанру? Ну, кроме приставки в названии оркестра…

– Нет. Но уверен, что будет! И не без Вашей, то есть нашей, поддержки. Короче, предлагаю сотрудничество. – У Колбасьева полезли глаза на лоб, а Бокий рассмеялся. – Нет-нет! В Москву переезжать не придётся. Только изредка наезжать… За наш счет, разумеется. Будете числиться консультантом. Оклад плюс паек. А Ваше первое задание – увлечь бывшего куплетиста Утесова приближенным к джазу звучанием. Но без вычурных импровизаций.

– Отказ, я так понимаю, не предусматривается?

– Правильно мыслите.

– Но Вы что-то упоминали и про второе предложение?

– Полагаю, тут мы договоримся быстрее. Нашей организации весьма интересны ваши электротехнические опыты… В частности, записывающие устройства. В штат брать не буду, но гарантирую щедрую оплату за полезные изобретения!

– Я согласен.

– Поздравляю! Вы свободны. Зайдите в канцелярию, они предупреждены. Напишите заявление, получите удостоверение, аванс и деньги на обратный билет. Мы с Вами свяжемся, когда понадобитесь… – Бокий протянул ему пропуск с отметкой.

– Спасибо! – пробормотал «гость» и пулей выскочил из кабинета, даже не спросив, где канцелярия.

Можно было двигаться дальше.

Вскоре, рассказав о необычном «поручении партии» своему старому приятелю Барченко7, Бокий получил от него неожиданный отклик:

– Наконец-то, Глеб, ты заинтересовался тайнами Вселенной! «Верной дорогой идёте, товарищи!» – спародировал тот Ленина. – Мы с Владимиром Михайловичем8 еще в двадцатые очень интересовались этой темой. Целый Институт организовали. Меня, сам понимаешь, больше привлекали исследования в области гипноза и внушения, а Бехтерев изучал воздействия на мозг человека через ритм и музыку. Он был убежден, что гармонии и пульсации способны излечивать всякие болячки, менять сознание, снимать или наоборот повышать агрессию… Более того – воздействовать на политику и экономику! Как видишь, у Сталина отменное чутье. А ты никогда не задумывался о том, какую музыку могли слушать и исполнять в древности? Ты про Гиперборею9 что-нибудь слышал?

Бокий всегда считал Барченко немного шарлатаном и совсем не понимал его страсть к сказкам про исчезнувшие цивилизации. Но на этот раз внутренний голос подсказывал, что в бреде Александра, возможно, имелось рациональное зерно.

– В общих чертах…

– Согласно античным источникам, гиперборейцы не мыслили свою жизнь без песен и танцев, сопровождая свои будни гармониями и ритмами, чарующими душу и слух.

– Я рад за них.

– Иногда ты меня просто бесишь… А ты в курсе, что я участвовал в Тибетской экспедиции Николая Рериха? Правда, инкогнито, но по личной просьбе Дзержинского!

– Да, он упоминал об этом незадолго до смерти. Только не вижу связи между легендами о северной стране и твоим путешествием в Азию.

– Зря. Шамбала – это вроде представительства Гипербореи на Востоке. Уверен, таковые имелись и в Африке, и в Америках! Лично я считаю, что в те времена не существовало деления на страны, а общество являлось прообразом коммунистического!

– Сань, можно ближе к теме? – пробурчал Глеб Иванович, которого разговор начал немного раздражать.

– Эх, так и помрешь невеждой… Ладно, дальше – по существу. В ходе экспедиции был обнаружен ряд артефактов. Рисунки, тексты… Некоторым из них не придали значения. А я предполагаю, что часть из того, что приняли за орнамент, – ноты! Фотографии у меня остались…

– И что нам это даст?

– Ключ доступа к культурному коду предков! Память крови – неистребимая штука. Сейчас она похоронена под слоями поздней истории и пластами дурмана религий. Тот, кто завладеет этим самым ключом, обретет власть над миром! Таким образом, вкрапляя в джаз элементы древней культуры, ты получишь особую музыкальную форму, способную всколыхнуть эту самую память. Гарантировать не могу… Но, в конце концов, кто из нас спец по дешифровке?

Бокий вдруг ощутил уверенность, что взял след…

Поиск подходящих кандидатур для предстоявшей работы был непростой задачей и затянулся на много месяцев. Но в итоге к весне 1934 года тесный кабинет в конце коридора уже обживали два молодых сотрудника – выпускник Московской консерватории Алексей Полежаев, за годы учебы имевший множество нареканий за самовольную трактовку классических произведений, и философ Назар Вьюгин, предлагавший математический подход к музыке.

– У нас непростая, но весьма увлекательная миссия, – сообщил Бокий на первой планерке, пересказал свой разговор со Сталиным и поинтересовался: – Что думаете?

– Лично мне не очень понятен ориентир… – подал голос Алексей. – Приведённый песенный пример – хм… опереточный марш. Да, можно использовать характерный для джаза набор инструментов, но изменится лишь звучание, а не суть.

– Наверняка есть некая компонента, которую можно внедрить хоть в вальс, хоть в гимн, – не согласился Назар.

– Мажорно-минорная тональность, смещение ритмической опоры с сильной доли на слабую… И марш?

– В общем, вам есть что обсудить, – прервал их начальник. – Занимайтесь! А пока скажите… Этот самый Шостакович сможет справиться с подобной задачей?

– Думаю, да. Он – гений! Но было бы неразумно отвлекать личность такого масштаба… – изрек Полежаев, чем вызвал гнев бывалого чекиста.

– Это позволь мне решать, что разумно, а что нет! Только как бы его прижать?

– Есть один композитор в Ленинграде по фамилии Чернявский… Давно обивает пороги всяких инстанций, – попытался реабилитироваться подчинённый, – мол, мелодия песни из фильма «Встречный» написана им без малого сорок лет назад и украдена. Требует компенсации! Но старичка ото всюду гонят…

– Это уже интересно! Доказательства у него есть?

– Нотный сборник, изданный в конце прошлого века.

– Хм… Пожалуй, съезжу-ка я в бывшую столицу. А это вам, чтобы не заскучали… – Бокий выложил на стол стопку снимков. – Один человек уверяет, что это ноты. Покумекайте на пару, так ли это?

Ленинград отхлестал своего бывшего председателя ЧК и организатора «красного террора» по лицу мокрым снегом.

Решив проблему с гостиницей, местные товарищи без проблем договорились о встрече с известным композитором. Приглашать его в Большой дом10 на Литейный не стали.

Прибыв по адресу проживания Шостаковича, Глеб Иванович ожидал увидеть маститого маэстро, но перед ним предстал худющий молодой человек в очках со взглядом, словно обращенным внутрь себя. При этом, в нем чувствовался внутренний стержень. Он пригласил гостя в свой рабочий кабинет, обстановка которого состояла из нескольких стульев и роскошного рояля, заваленного какими-то бумагами.

– Такое дело, Дмитрий Дмитриевич, – вкрадчиво начал Бокий, – нужна Ваша профессиональная помощь! Требуется, так сказать, препарировать формулу джаза, сделав ее доступной для народа… И кто еще, если не Вы – мастер своего дела, справится с поставленной задачей?

– Видите ли… Вряд ли я смогу быть чем-то полезен. Моя стихия – европейская сонатная классика, а мои познания в направлении джаза весьма поверхностны. К тому же мой каждый день расписан по минутам. Мне просто некогда…

– То есть, на создание «опереточных маршей» для синематографа у Вас время находится, а на сотрудничество с органами госбезопасности – нет?

Бывалый чекист, не привыкший к отказам, разозлился.

– Увы, вынужден отклонить Ваше предложение.

– Зря…

Не попрощавшись, Бокий ушел. С одной стороны, Шостакович был ему симпатичен, но с другой… Его переполняла ярость! Какое право имел этот выскочка дерзить? Следовало его проучить, сделать более сговорчивым…

Свой следующий визит он нанес Чернявскому, занимавшему небольшую комнату в коммунальной квартире неподалеку от улицы Марата.

Безвестный сочинитель, хоть и был всего на восемь лет старше его, выглядел неважно. В нем легко угадывался представитель низших слоев царской интеллигенции. А еще он был явно напуган.

– Александр Николаевич, до нас дошли сведения, что местное отделение Союза композиторов игнорирует Ваши обращения об обличении гражданина Шостаковича в плагиате…

– Это так. Даже не принимают к рассмотрению!

– Готовы поспособствовать. – Заметив на стене фотографию хозяина комнаты рядом с Шаляпиным, Глеб Иванович воскликнул: – О! Вы работали с Федором Ивановичем?

– Да, делал для него аранжировки нескольких народных песен.

– А я – его почитатель. В некотором роде мы даже были дружны. Очень жаль, что он переметнулся в стан наших врагов… Так, что насчет моего предложения?

– Конечно же я согласен. Только… Мне не хотелось бы «крови». Исключительно денежной компенсации!

Маховик завертелся. Незамедлительно была сформирована комиссия, которая установила тематическую близость обеих песен. Разразился громкий скандал, конец которому положил звонок Сталина:

– Товарищ Бокий, ты там ничего не попутал? Кто разрешал тебе трогать Шостаковича? Да, он зачастую пишет опусы, не совсем понятные народу… Зато прославляет советскую культуру за рубежом!

– Но, Иосиф Виссарионович, Вы же сказали…

– Я привел пример! Огорчил ты меня, Глеб… Тебе неделя, чтобы всё уладить. А потом дуй в Москву и займись наконец-то делом, а не интригами!

По результатам работы «более авторитетной» комиссии Чернявский от своих претензий отказался.

На Лубянку Бокий вернулся злой и раздосадованный, но там его ждал приятный сюрприз.

– Мы разгадали ребусы на фотографиях! – радостно доложил Полежаев. – Только это не совсем нотные записи, а как бы схемы построения гармоний и ритмических структур! Что касается созвучий, то они очень похожи на блюзовые, хотя и с рядом любопытных нюансов. Но более интересны ритмы! Среди них есть доселе не использовавшиеся в партитурах! – Он отстучал по столу небольшую партию, заставившую начальника двигать в так плечами. – Нам бы теперь найти того, кто способен определить их влияние на сознание…

– Будет вам такой человек!

Хорошие известия заставили Глеба Ивановича забыть о неудачной поездке в Ленинград. У него во рту снова возник сладкий привкус предстоящей победы.

– Очень! Очень интересно! – беспрестанно восклицал Барченко, внемля подробному докладу молодых сотрудников.

Они сидели в актовом зале ОГПУ. Выбор места определяло имевшееся там старенькое пианино.

– Признаться честно, меня больше заинтересовали необычные пульсации… Но давайте сначала определимся с джазом, – сказал эксперт в области человеческой психологии, ознакомившись с выкладками, – а то командир с нас шкуру спустит! Ну-ка, Алексей, продемонстрируй, чем отличаются современные аккорды от древних? Только ни слова про «пониженные квинты»! Я в этом ни черта не понимаю. – Полежаев стал поочередно нажимать комбинации клавиш. Инструмент отзывался схожими сочетаниями звуков. – Чувствуете разницу в восприятии?

– Да… Но не можем определить…

– Лёш, а сможешь сыграть одну и ту же джазовую мелодию, но используя разное построение аккордов?

– Попробую…

Он поочередно воспроизвел два варианта отрывка из песни Джорджа Гершвина «I Got Rhythm»11.

– Теперь опишите свои ощущения.

– Привычное исполнение создает ощущение беззаботности… А иная трактовка – одновременно побуждает к деятельности, – задумчиво произнес Назар.

– Согласен, – поддержал его пианист. – Причем, созидательной…

– Браво! – Барченко захлопал в ладоши. – Именно компонента беспечности в американской музыке и раздражает наши власти! Да, чрезвычайно важно, чтобы советские люди думали, что у них всё замечательно. Но в стране не только разруха, но и идёт воистину великая стройка. Поэтому нужно чтобы песня помогала не только жить, но и строить! Это в Штатах депрессия и безработица, а советского человека не следует потчевать «успокоительным». Вот попомните мое слово: как только дела у них пойдут в гору, джаз за океаном превратится в элитарный жанр, рассчитанный на толстосумов. Еще бы я рекомендовал упростить ритмический рисунок. Все эти сбивки – показуха виртуозности в среде исполнителей друг перед другом. А слушателям-то это зачем?

– Это так. Расшифровка изображений также свидетельствует о том, что праотцы не злоупотребляли полиритмией, – подтвердил Алексей.

– Значит, этот самый Шостакович отчасти уловил суть! За основу берется то, что вы называете опереточным маршем. Но дальше «шпигуется» правильными аккордами и барабанами. Чем вам не рецепт пролетарского джаза?

Формула была настолько очевидной, что Назар и Алексей, не сговариваясь, захлопали в ладоши ее автору.

– Идею дарю! Порадуйте шефа. Меня, вот, гораздо больше заинтересовали прочие пульсации… Они напоминают бой шаманов в бубны. Лет десять назад я был участником экспедиции на Кольский полуостров. Мы там изучали феномен необычного гипноза, так называемого «мерячения», который практикуется среди саамов… Это такой северный народ. Последствия были классифицированы как искусственно вызываемый массовый психоз, который проявлялся тем, что люди впадали в транс и вели себя странно… Интересно, в каких целях гиперборейцы использовали нечто подобное в музыке? Надо подумать…