Тони или плыви

Глава 2. Ухаживание за цветами

Оскар не соврал – Джейн зашла в комнату Ремси ровно в восемь утра с грозным «Подъем!» и, не закрыв за собой дверь, спустилась на первый этаж. Парень, отвернутый к окну, глухо застонал. Он был не в силах не то чтобы подняться с кровати – он не мог заставить себя даже разомкнуть веки. Голова гудела от нехватки сна и переизбытка информации.

Перевернувшись на правый бок, Ремси заспанными глазами уставился на представший перед ним коридор, отделанный темным деревом: прямо напротив виднелась дверь в спальню родителей, правее скрывались стены ванной комнаты, а в левой части находилась детская Оскара и одномаршевая лестница. В центре коридора располагался небольшой атриум, деревянное ограждение вокруг которого не давало свалиться на первый этаж. Джейн в свое время очень понравилось это дизайнерское решение, однако подразумевающийся при наличии атриума стеклянный потолок, обычно пропускающий естественный свет, был заменен на длинную люстру, красиво свисающую каскадом и освещающую оба этажа.

Из ванной бодро шагал Оскар, которому, судя по всему, не терпелось попробовать себя в роли садовника. На секунду он остановился в проеме с радостным «Доброе утро!» и продолжил шагать на кухню.

Ремси потянулся к лежащему на тумбочке телефону, смахнул пару уведомлений, после чего протер тыльной стороной сухие, покрасневшие глаза.

– Либо ты сейчас же спускаешься завтракать, либо твой следующий прием пищи будет только после того, как мы вернемся вечером из магазина, – как гром раздался с первого этажа голос Джейн.

Тяжело вздохнув, Ремси заставил себя подняться с кровати. В этот момент его голова закружилась, и пространство вокруг поплыло так быстро, что юноше пришлось ухватиться за стоявший около двери комод, чтобы не рухнуть на пол. Стой, пронеслось у Ремси в мыслях. Только не падать.

На кухне уже сидели отец и Оскар. Несмотря на то что обеденный стол был рассчитан на шестерых человек, родители обычно сидели во главе с разных сторон, а братья занимали по одному из двух свободных мест напротив друг друга.

Сейчас Джейн стояла около плиты и следила за жарящейся яичницей. Слева от нее звякнул тостер.

– Ремси, намажь тосты маслом, – обратилась Джейн к сыну, когда тот вышел из-за угла прихожей.

Парень глянул сначала на отца, читавшего что-то в телефоне, потом на Оскара, рассматривающего узоры на салфетке, но ответа на не заданный вслух вопрос «Почему я?» так и не нашел. Поэтому он прошел к холодильнику, достал оттуда пачку масла, выловил тосты – после чего Джейн сразу же забросила подрумяниваться два новых кусочка – и принялся их намазывать. Оскар переключил свое внимание на брата и стал внимательно за ним наблюдать.

– Майкл, чай готов, – сказала Джейн, когда засвистел чайник. – Майкл!

– А? – Отец оторвал взгляд от экрана смартфона.

– Я говорю, чай готов, – раздраженно повторила мать. – Хоть в воскресенье утром отложи телефон и приготовь своей семье чай.

Ремси краем глаза наблюдал, как отец разливает свежезаваренный чай, добавляет в чашки молоко, после чего расставляет их на столе. Когда звук тостера сообщил о готовности второй партии тостов, Оскар, явно желавший поучаствовать в этом утреннем шоу, подскочил со стула, но Джейн его тут же остановила:

– Сиди, твой брат сам прекрасно справится, – после этих слов она поставила перед мальчиком тарелку с яичницей. – Ешь.

Твой брат сам прекрасно справится. Что ж, пожалуй, только в таком контексте – только намазывая горячие тосты маслом, лишь бы этим не занимался Оскар – Ремси мог услышать подобное от своей матери.

Воскресный завтрак прошел в привычной для семьи Линн манере: Ремси молчал, Оскар иногда делился историями из школьной жизни, которые забывал рассказать во время учебной недели, отец жаловался на работу в университете и безответственность большинства студентов: «Я понятия не имею, как их заинтересовать! Они просто не слушают меня на лекциях, зато под конец семестра все как один быстренько активизируются, чтобы получить высокую оценку за экзамен», – а Джейн что-то обдумывала, судя по ее застывшему на сахарнице взгляду.

Когда отец принялся рассказывать очередную университетскую историю, которую все слышали уже несколько раз, Ремси глянул на Джейн – та по-прежнему смотрела на сахарницу, держа в руке вилку, и не моргала. Внутри парня на мгновение зародился огонек любопытства, который тут же поспешно был затушен. Плохая идея. Какая-то часть Ремси хотела узнать, над чем так усердно думала мать, но другая, превосходящая, часть не желала в это впутываться. Потому что иначе он задал бы слишком много вопросов, на которые, признаться честно, Ремси уже и не надеялся получить хоть что-то, похожее на ответ. Какое-то время назад, будучи ребенком, он пытался это сделать, но сейчас ему казалось, что понять Джейн Линн просто невозможно. Поэтому юноша не стал углубляться в собственные рассуждения и предположения и просто продолжил завтракать.

Расправившись с утренней яичницей, тостами и чаем, Ремси встал из-за стола, чтобы пойти умыться.

– Спасибо за завтрак, – сказал он, убирая грязную посуду в раковину.

– Спасибо за завтрак! – также поблагодарил Оскар и, последовав примеру брата, составил тарелки и чашку в раковину.

– Пожалуйста, Оскар. Наелся? – на этот вопрос мальчик кивнул. – Хорошо, тогда вы, – на сей раз мать обратилась к обоим сыновьям, – идите переоденьтесь, и через пять минут жду вас в саду. Мне тоже нужно переодеться и подготовить инвентарь, поэтому, Майкл, посуда на тебе. Понял меня? – Но отец был опять увлечен пиксельным экраном. – Майкл, черт тебя подери! Ты понял?

– Да, да, – мужчина перевел взгляд на жену и виновато улыбнулся. – Понял тебя.

Ремси поднялся в ванную комнату на втором этаже, почистил зубы и, вернувшись к себе, переоделся не в самые свежие штаны и футболку. Погода за окном стояла неплохая, но все же хуже, чем вчера – кучевые облака усеивали небо.

Дверь, ведущая из кухни в сад, уже была открыта. Сам задний двор занимал небольшую территорию и располагал на ней несколько клумб, засаженных яркими цветами, и место под барбекю: гриль и стол-скамью, за которым довольно редко ужинали члены семьи.

Выйдя на улицу, Ремси заметил склонившуюся к земле Джейн в джинсовом комбинезоне, протертой футболке и с банданой на голове. В такие моменты – во время работы в саду – она напомнила Ремси бабушку не только одеждой, но и своей манерой ухаживания за садом, поскольку очень трепетно относилась ко всем выращиваемым здесь цветам. Хотя Джейн ни за что в жизни бы не признала этого сходства со своей матерью. Да и вообще, любого сходства с ней.

– Бери тяпку, – велела Джейн, как только заметила сына, и кивнула на клумбу рядом с цветочной оградой, – твоя работа вон там. Мне же не стоит напоминать, что к чему?

– Нет, – на секунду он замолчал, обдумывая крутившийся на языке вопрос. – Принести складные стулья из гаража? Чтобы было удобнее?

Джейн свела брови к переносице, и в тот момент Ремси мог предвидеть ответ: «Какой тебе складной стул? Ты подросток – значит, можешь прополоть все здешние клумбы на корточках», однако неожиданно взгляд матери смягчился, а рука переместилась на спину, поглаживая ее.

– Да, принеси, – сказала Джейн и повернулась к появившемуся Оскару, чтобы объяснить тому его задание на сегодня.

Растерянно кивнув, Ремси пересек сад, прошел мимо гриля и отворил заднюю дверь гаража – тот был небольшим, из-за чего имеющийся в семье автомобиль большую часть времени был припаркован перед домом на специальной брусчатой площадке. В гараже хранились вещи не первой необходимости: коробки с праздничной посудой и старой одеждой, несколько мешков с углем, инструменты отца, велосипеды братьев, садовый инвентарь. В одном из углов даже лежали покрывшиеся слоем пыли спальные мешки, а рядом с ними стояла металлическая стремянка, ведущая на чердак, и несколько походных стульев. Подхватив три из них, парень вернулся в сад.

Оскар, нацепив перчатки, уже копался в земле и выдергивал сорняки, однако Джейн куда-то отошла.

– Садись, – Ремси поставил стульчик рядом с братом, – удобнее будет.

– Да мне и так неплохо, – отозвался мальчик: он сидел на корточках с чуть высунутым языком и внимательно изучал раскинувшиеся перед ним люпины лимонного цвета. – Но спасибо.

– Посмотрим, как тебе будет «неплохо» через час такого сидения, – усмехнулся юноша и, оставив второй стул около перчаток Джейн, направился к своей клумбе.

Она была полностью засажена разноцветными петуниями: кипельно-белыми, ярко-розовыми, лиловыми и темно-бордовыми. Цветов было так много на небольшом земельном квадрате, и они так плотно прилегали друг к другу, что, казалось, могли выдержать вес человека, если тот решит лечь на них.

Устроившись на стульчике, Ремси с тяпкой в руке приступил к работе. Торопиться было некуда – ему все равно предстояло провести всю первую часть дня в саду, этот факт оставалось только принять.

Спустя пару минут вернулась Джейн с небольшими металлическими ведрами, куда следовало сбрасывать сорняки. Сама женщина обрабатывала клумбу со своими любимыми цветами – воздушными нежно-розовыми пионами – и не позволяла никому другому этого делать. Ремси никогда не понимал ее одержимость пионами: отец ни разу не радовал мать букетом из них, а бабушка лишь одним летом выращивала их у себя в саду, – но тем не менее Джейн ухаживала за этими цветами так, как не ухаживала ни за какими другими, что росли на ее клумбах. Иногда Ремси мог поклясться, что пионы она бережет и любит больше многого, что есть в ее жизни. Какого это, когда родная мать любит какие-то цветы больше, чем тебя – ее родного ребенка? Но разве это возможно? Ремси потряс головой, стараясь отогнать ненужные мысли, но вместе с тем глубоко в душе понимая, что в случае с Джейн возможно все.

С бабушкой же было наоборот.

***

Ремси пять лет. Он энергично раскачивается на бабушкином плетеном кресле, в то время как приятный голос Джорджа Харрисона, доносящийся из проигрывателя, будто и вправду наполняет гостиную солнечным светом4. Через приоткрытое окно ветер пригоняет в дом сладкие запахи распустившихся в саду цветов, а с кухни в это время веет ароматом румянившегося в печи пастушьего пирога.

– Бабуля Линн! – восклицает Ремси, когда бабушка появляется в дверях с корзинкой для вязания.

Бабуля Миранда Линн на самом деле носит другую фамилию – ту, что была у ее дочери Джейн до замужества, – Спенсер. Но с тех пор как Ремси выучил свою фамилию, он не перестает окрещивать ей любого, кто ему дорог. Так и Миранду, бабушку со стороны мамы, он всегда называет Линн. Но она совсем не возражает, даже, наоборот, поддерживает в этом внука и не перестает рассказывать ему историю, откуда пошел их род. Ремси (даже будучи шестнадцатилетним подростком) помнит ее до малейшего слова: согласно бабушкиной легенде много лет назад их семья жила недалеко от озера Бала в уэльском графстве Гуинет, откуда и пошла фамилия Линн, ведь lynn (llyn) в переводе с валлийского означает озеро. И Ремси отчего-то так сильно нравится эта история, что однажды он даже решил поделиться ей со своими одноклассниками в школе, но те по непонятной причине не смогли оценить всю красоту и глубину услышанного и лишь посмеялись над ним.

– А когда мы будем обедать? – спрашивает мальчик.

– Скоро, дорогой, скоро, – кивает старушка и усаживается на диван. – Иди сюда, я пока продолжу вязать новый свитер тебе на зиму, а ты потренируйся в набирании петель, договорились?

Неусидчивый на месте Ремси соскакивает с кресла-качалки, чтобы запрыгнуть точно на диванную подушку, но слегка промахивается и чуть не врезается в бабушку.

– Аккуратнее, дорогой, – смеется она. – Я же все-таки спицы в руках держу.

– Прости, бабуль, – виновато поджимает губы мальчик. – Но я готов вязать!

Миранда Спенсер живет на севере Уэльса, в деревне Лланберис, куда каждое лето ее приезжает проведать любимый внук. На время каникул Ремси, преодолев десятичасовой путь на машине вместе с отцом, остается у бабушки в компании ее джек-рассел-терьера Зигги на два заслуженных месяца отдыха. Мама почему-то никогда не составляет им компанию и предпочитает оставаться в Истборне, но ни папа, ни бабушка не могут объяснить причину. Ремси не понимает. Но еще он не понимает, почему мама так холодна по отношению к нему.

– Она просто очень устает на работе, дорогой, – утешает его бабуля Линн, одновременно показывая, как правильно держать в руках спицы, – ей чисто физически не хватает сил. Ее работа очень престижна, однако требует немалых усилий. Но поверь, она делает это ради тебя – зарабатывает деньги, чтобы кормить, одевать, баловать тебя, ведь она любит тебя, дорогой, ты ее единственный и любимый сын.

И Ремси верит словам бабушки как постулату. Но каждый раз, когда он возвращается домой в начале сентября и из раза в раз вместо теплой улыбки видит на лице матери непроницаемую безэмоциональную маску, его вера разбивается на тысячи осколков, глубоко врезающихся в самое сердце.

***

– Перерыв, – объявила Джейн около половины одиннадцатого. – Идите оба, наденьте кепки, а то через пару часов солнце может начать припекать.

Отец, время от времени выходивший на улицу понаблюдать за процессом, вынес небольшой поднос с кувшином прохладного, свежеприготовленного лимонада и поставил его на стол, приглашая членов своей семьи чуть охладиться.

– Вы такие молодцы, – похвалил он жену и сыновей, при этом понятия не имея, чем именно они здесь занимались целое утро.

– Молодцы будут, когда все клумбы прополют, – Джейн сделала жадный глоток лимонада. – Ремси, займись теперь лавандой – выполи ее.

– Имеешь в виду, сами цветы? – переспросил юноша, опустошая свой стакан.

– Нет, только корни, стебли и бутоны, – съязвила Джейн.

Ремси бесшумно выдохнул через нос, пытаясь сохранить спокойствие.

– Но зачем? Она еще даже не успела расцвести.

– Тебе не все ли равно? – Джейн удивленно выгнула бровь, но все же объяснила: – Уж слишком много мороки с этим цветком – за ним очень тяжело ухаживать, а у меня на это нет ни времени, ни сил, ни настроения.

– Но зачем ты тогда ее посадила? – спросил Оскар.

– А посадила я ее в тот момент, когда была при времени, силах и настроении. Однако жизнь идет и что-то меняется. Необязательно все доводить до конца.

Да ну? В свое время мать учила Ремси совсем другому, и их более ранние конфликты часто возникали именно на этой почве.

– Поэтому будь добр, – Джейн вновь повернулась к старшему сыну, – избавься от нее.

***

Ремси семь лет. Он лежит на прохладном покрывале и взглядом ловит солнечных зайчиков, проскакивающих сквозь не до конца зашторенное окно.

Проигрыватель выключен, в доме тихо. Бабуля Линн, перед тем как уйти отдыхать к себе в спальню, наказала внуку поспать, чтобы набраться сил и чуть позже вместе выйти в сад. Бабушка никогда не называет это «работой в саду», только «ухаживанием за цветами». После сытного обеда мальчик пытается поймать дневной сон вместе с зайчиками, но лишь безрезультатно ворочается на кровати, сминая в ногах покрывало. Отвернувшись к стене, Ремси начинает выводить пальцем узоры на обоях, но быстро заскучав, тяжело вздыхает и переворачивается на другой бок.

Зачем спать днем, когда можно заняться другими, куда более интересными делами? Например, поиграть в саду, или сходить до озера, покидать с Зигги летающую тарелку, или посмотреть телевизор.

Решив, что заснуть ему так и не удастся, Ремси резко встает с кровати, чуть не врезавшись по пути в деревянный шкаф, и выглядывает в гостиную: никого нет, а дверь в комнату бабушки прикрыта. Словно мышонок, мальчик осторожно ступает по расшитому ковру и выходит на задний двор. Июль балует деревушку Лланберис согревающими лучами, и Ремси хочется последовать за ними, как в одной из тех песен, что поет Пол Маккартни5.

Мальчик прогуливается по небольшому, но очень ухоженному садику: будто вместо воды его поливают любовью, а вместо удобрения подсыпают заботу. Клумбы с яркими цветами, над которыми кружат пчелы, пестрыми пятнами разбросаны по всему заднему двору. Ремси подходит к пышному кусту малины и, срывая несколько ягод, забрасывает их себе в рот. Те же манипуляции он проделывает с росшими рядом кустиками черники, и мальчика словно дергает от воспоминания, какой невероятный черничный пирог готовит его мама – со сгущенным молоком и мороженым. Она готовит его исключительно на свой день рождения, и это, пожалуй, самый вкусный пирог, который Ремси когда-либо пробовал.

Как только лицо мамы всплывает у мальчика в мыслях, он растерянно вертит головой и находит взглядом уже подсохшие и поникшие пионы нежно-розового оттенка. По их стеблям и бутонам ползают вверх-вниз муравьи.

Разглядывая чуть покачивающиеся на ветру цветы, маленький Ремси вновь задает себе один и тот же вопрос: Что я сделал не так?

Из водоворота безответных размышлений мальчика выводит звенящая зарянка, которая сидит на соседском дереве и дает концерт со своей радостной песней всем поблизости. Ремси переключает свое внимание на птицу и какое-то время просто наблюдает за ней.

– Я ведь велела тебе поспать, – раздается голос бабули Линн – она стоит на пороге, уткнув руки в бока.

– Не могу жить без музыки, – мальчик невинно улыбается. – Пластинками я бы разбудил тебя, а мисс Зарянка поет не сильно громко.

Бабушка качает головой.

– Тогда будем сейчас ухаживать за цветами под а капеллу мисс Зарянки, – после она вновь скрывается в доме.

Ремси идет за ней, чтобы помочь принести необходимые инструменты. И спустя пару минут они выходят из прилегающей к гостиной комнаты с двумя складными стульчиками, садовым инвентарем и игрушечной лопаткой.

– Так нам будем гораздо удобнее работать, – говорит старушка и приглашает внука сесть на второй стул рядом с собой. – Смотри, дорогой, хоть нам уже с тобой и не нужно пропалывать землю в конце июля, всем цветам необходимы ежедневные уход и забота. Например, лаванда любит рыхлую почву, а также очень важно контролировать полив: не давать ей высохнуть, но и не заливать ее целым ведром воды. Вообще, лаванда очень вредная сама по себе.

– Для человека? – удивленно спрашивает Ремси.

– В больших количествах, конечно, да. Но я имею в виду ее поведение – за ней трудно ухаживать.

– Но ты же все равно садишь ее каждый год.

– Верно, дорогой.

– Но почему, раз она очень вредная?

– Потому что она также очень красива. Красивые цветы стоят того, чтобы за ними ухаживали.

– А некрасивые?

Бабушка на мгновение замолкает.

– Знаешь, не бывает некрасивых цветов, Ремси. Если ты не готов тратить свое время на ухаживание за «некрасивым» цветком, найдется тот, кто посчитает его самым прекрасным, полюбит его всем сердцем и отдаст ему всю свою заботу. Понимаешь, что я имею в виду?

– Да, – кивает мальчик. Взгляд его в это время застывает на раскачивающихся на ветру нежно-розовых, чуть подсохших пионах. – А я красивый цветок? – вдруг спрашивает он.

– Для меня ты самый красивый маленький цветочек, – бабуля Линн ласково гладит внука по голове.

– Ты же раньше никогда не сажала пионы.

– Да, но я подумала, что, может, в этом году приедет твоя мама, раз она не приехала в прошлом на мой юбилей. Я хотела ее порадовать, ведь это ее любимые цветы.

– Я знаю, – почти неслышно произносит Ремси.

– Но видишь, они у меня совсем не прижились, все поникли, поэтому вряд ли я их снова посажу.

***

Следующий перерыв они сделали ровно в полдень. Джейн пошла искать мужа, чтобы дать ему наставления по поводу обеда. Братья же в это время опустошили кувшин с лимонадом и, вздыхая, уселись за стол. Оскар не порывался завести разговор, как он обычно делал в моменты долго тянущейся тишины, что говорило о его усталости: мальчик молча разглядывал, как ветер игрался с ветками сирени, росшей за живой изгородью.

Может, в ближайшие минут десять пойдет дождь? Ремси понимал, что это не сильно их спасет, но надежда была – он уже тоже вымотался, особенно работая под солнцем, и хотел вернуться к себе в кровать, чтобы просто полежать, уставившись в потолок, или полазить в интернете, но запланированная матерью поездка в продуктовый и подготовка к экзамену по математике висели над ним куда более темными грозовыми тучами, чем те кучевые облака, что в действительности пригнал ветер.

Джейн вернулась минуты через три. Даже если она и вымоталась, то ни разу такой не выглядела.

– Оскар, все в порядке? – спросила она, опускаясь на колени перед младшим сыном.

– Да, – кивнул мальчик, – просто немного устал.

– Посиди тогда еще, ладно? Хотя знаешь что, сложи аккуратно свои перчатки и иди-ка в дом. Думаю, папе не помешают сейчас твои веселые рассказы, а тебе самому – отдых, идет?

– Хорошо, – Оскар чуть оживился и, стянув садовые перчатки, скрылся в доме.

– Ремси? – Джейн повернулась к старшему сыну.

Это не был вопрос о самочувствии от любящей матери, только ожидание подтверждения готовности.

– Да, – лишь сказал Ремси и встал со скамьи.

По пути к последней клумбе юноша думал о том, что не отказался бы сейчас от пластинки с какой-нибудь бодрой музыкой, иначе он уснет прямо на стульчике, завалившись на одеяло из бело-розовых флоксов.

***

Ремси девять лет. Под энергичную композицию группы Boney M., раздающуюся из проигрывателя, он пробует связать свой первый настоящий шарф. Бабуля Линн где-то вычитала, что эта зима в Истборне будет холоднее и суровее прошлой, поэтому посоветовала мальчику как следует к ней подготовиться.

Сама бабушка сидит на кухонном стуле и наблюдает за поднимающимися в печи сконами. Слушая доносившуюся с гостиной музыку и напевание внука, она слабо топает в такт ногой. Ее рука неустанно теребит подол потрепавшегося фартука, а впалые карие глаза, источающие уныние, неотрывно смотрят на фотографию на холодильнике.

– Ремси, дорогой, – зовет старушка внука, – подойди ко мне, пожалуйста.

Мальчик послушно оставляет спицы с пряжей на диване и направляется на кухню.

– Да, бабуль?

– Расскажи мне, пожалуйста, про Оскара, – просит она, все не отрывая глаз от снимка, что отдал ей Майкл, когда привез сына, – фото с выписки из больницы, на котором мама стоит с новорожденным малышом на руках.

– А что рассказывать-то? – Ремси не нравится, что даже в доме у любимой бабушки речь вдруг заходит о его младшем брате. – Ребенок как ребенок – плачет и все время хочет есть.

– Когда он родился, не напомнишь?

– В октябре прошлого года. Тринадцатого числа, – добавляет Ремси, сам толком не понимая зачем.

– Так значит, через пару месяцев ему уже будет годик, – бабушка улыбается, но вместе с тем уголки ее губ опущены.

– Лучше бы он вообще не рождался, – зло говорит мальчик.

– Ремси! – вскрикивает бабуля Линн, будто пораженная током. – Как тебе не стыдно такое говорить о собственном брате! Ведь он частичка тебя!

– Если бы он был частичкой меня, мама с папой любили бы нас одинаково, – тихо возражает Ремси. – А так они любят его больше.

– Что за вздор, дорогой. Они любят вас одинаково, просто Оскар еще совсем маленький и ему требуется чуть больше заботы твоих родителей.

Чуть больше – это вся их забота? Все их время? Вся их любовь?

– Тебе очень повезло, что у тебя есть младший брат, – серьезно говорит бабушка. – Твой самый близкий друг. Когда он подрастет, ты станешь ему настоящим примером, так что будь осторожен в своих действиях, хорошо?

Ремси ничего не отвечает – он очень хочет, чтобы этот диалог закончился. С какой-то стороны он понимает слова бабушки и, как и всегда, хочет им верить, но в последнее время на это требуется больше сил, чей раньше.

– Почему они не привезут его сюда, чтобы ты могла хоть раз взглянуть на него?

– Не знаю, дорогой, – эта фраза звучит так неуверенно, что Ремси, даже не осознавая, не ведется на нее. – Булочки будут готовы через двадцать минут, чем хочешь заняться в это время?

Немного думая, мальчик отвечает:

– Хочу посмотреть старые альбомы.

Отчего-то Ремси нравится время от времени перелистывать альбомы, которые бабушка бережно хранит на нижней полке гостиного шкафа. Причем там лежит целое собрание разных по размеру памятных книг: одна, самая потрепанная, таит в себе воспоминания из детства и юношества самой бабули Линн и ее родителей, в другой, с твердой темно-зеленой обложкой, собраны фотографии мамы – с рождения до ее поступления в Университет Права, третья, совсем маленькая и заполненная меньше, чем наполовину, – это свадебный альбом родителей, и еще одну – книгу со звездами и крупным полумесяцем на обложке – бабуля Линн ведет специально для Ремси.