Колесница и четверка ангелов

Как все-таки неудобно, что Аня увидела их вместе.

– Я вас оставлю, – сказал Витя почти сразу же, бросая на Зою быстрый взгляд.

– До свидания, – ответила та, кивая.

– До самого скорого, надеюсь, – подмигнула Аня, и Зое захотелось шикнуть на нее.

Витя опять хмыкнул, махнул рукой и пошел дальше по улице, сопровождаемый облачком сигаретного дыма.

Аня смотрела ему вслед как-то особенно пристально.

– Будешь с ним трахаться? – спросила она деловито и затянулась.

– Совсем, что ли? – опешила Зоя.

– А что? – искренне удивилась Аня, – смотри, как тебя глазами жрет.

– Ничего не жрет! – взвилась Зоя, чувствуя, что краснеет. – И он старый!

Аня сдвинула брови.

– Разве старый? Лет на десять, разве больше? Но ты как знаешь, а я говорю, что вижу. Страшновательный, конечно, но не в этом главная суть. Такие обычно или ого или го-го, – она свободной от сигареты рукой сначала раздвинула, а потом сдвинула пальцы, – но я все же думаю, что нормально. Тяжелый, небось.

Зоя только открыла рот. Не то чтобы она не привыкла к такой прямоте и к таким разговорам, просто никогда раньше они не касались ее самой.

– Так чего? – Аня процокала к ближайшей урне и выкинула окурок, – ты подумай, правда.

– А то заберешь себе? – Зое отчего-то снова захотелось зашипеть.

– Зачем? – удивилась Аня, – мне чужого не надо, у меня свое есть.

– Рома скоро приедет, – вместо этого отрезала Зоя.

– Ах, Рома, да, – протянула Аня, – ну с Ромой и солома едома.

Зоя остро посмотрела на подругу.

– Дура, – резюмировала она.

– Сама дура, – парировала Аня, подойдя ближе.

В следующий момент раздался смех, переходящий в хихиканье, и Зоя уткнулась куда-то в плечо Ани. Та, приобняв ее, продолжила смеяться.

Они далеко не сразу начали дружить. Аня поступила на то же отделение, что и Зоя, и думала, что будет покорять редкие языки. Однако уже после первого курса решила перевестись на более спокойное, «диетическое», как она сама сказала, франкофонное отделение и стала изучать историю и культуру Франции XIX века.

На первом курсе они не общались, на втором виделись мельком только на поточных парах, иногда пересекались на встречах общих друзей, но друг на друга поглядывали без интереса и даже с некоторым предубеждением. «Тоскливая тихоня» и «развязная грубиянка» – так они думали друг про друга.

Аня была дочерью широко известного в узких кругах театрального режиссера, всегда доставала билеты на премьеры, на встречи с актерами, и вообще вела, на взгляд Зои, слишком активную социальную жизнь. Она была окружена толпой подруг, и Зое казалось, что уж кто-кто, а такой человек, как Аня, не может чувствовать себя одиноко.

Все изменилось, как оно часто случается с самыми важными событиями в жизни, в одночасье, в совершенно непримечательный осенний день в середине первого семестра третьего курса. Зоя сидела в университетской столовой и пыталась найти в себе силы встать и пойти на пары. Столовая была почти пуста – перемена закончилась, все ушли, а она уже опаздывала. Рома тоже ушел – она уговорила его, заболтала и отправила слушать лекцию по истории Персии в XVIII веке.

Силы не появлялись. Она проплакала всю ночь и все утро – странная, затяжная истерика, которую она успешно скрывала от всех, чтобы не объяснять ее причины. Потому что знала, что ей ответят. Знала все разумные и правдивые слова, которые взлетят белыми крыльями правильности между ней и любым собеседником. Потому что она была не права, но слезам на это было плевать.

– Что у тебя случилось? – раздался мерзкий скрип металла по плитке, и Аня упала на стул напротив нее. Как обычно, с рассыпающимися по плечам рыжими локонам, в нелепых очках и в свитере.

– Ничего, – отрезала Зоя.

– Точно? – на лице Ани было искреннее и честное беспокойство, но не было суетливости, какая почти всегда возникала у матери или у Ромы, когда Зоя пыталась объяснить свое плохое настроение.

Зоя почувствовала, что еще немного, и просто не выдержит, поэтому ничего не ответила.

Аня пожала плечами.

– Дело, конечно, твое. Главное не вешайся в дачном туалете, как моя тетя.

Зоя распахнула глаза. Аня пожала плечами с демонстративно циничной небрежностью.

– Ты, наверное, хочешь спросить, как она там поместилась? А он большой был, с мрамором. Это я так говорю, что дача. На самом деле домина был, что надо. Дядя мой богатый. Был. Тетю любил, но бил. Вот она и того. А он потом начал пить и почти все пропил.

– Мне жаль, – выдавила Зоя.

– А мне нет, – явно соврала Аня и пожала плечами.

– Мой отец вчера привел на встречу со мной свою девушку. И я расстроилась, – смогла, наконец, хоть кому-то сказать совершенно пустяковую причину своей истерики Зоя. А потом рассказала и остальное.

Рассказала, что едва ли правильно называть эту даму «девушкой», потому что ей около сорока. Отец, честь ему и хвала, никогда не отличался тягой к молодым и заводил отношения обычно с коллегами по экспедиции. Это всегда были умные, интересные и зрелые женщины. И отец очень любил Зою с ними знакомить. А менялись они достаточно часто, почти каждый год. Когда Зоя была помладше, то думала, что с одной из этих женщин отец сможет связать свою жизнь. Но он не связывал. Он был легким человеком и не хотел, видимо, утяжелять себя новым браком. Дамы сменялись, и чем дальше шло дело, тем меньше Зое хотелось с ними знакомиться. И вот вчера, когда они должны быть пойти с отцом в Исторический музей, он пришел не один. Его намерения были такими же светлыми, как рассеянная и добрая улыбка – ведь его «Маргариточка» была отличным специалистом по неолиту, а, значит, могла рассказать его «Зоечке» много интересного. Но «Маргариточка» отчего-то оказалась той самой, кто сломил выдержку Зои.

Она и сама не знала, почему так плакала. И объяснить толком не могла. Ведь как ни расскажи – отец хотел как лучше. Он был в разводе с матерью Зои столько, сколько она себя помнила. Он был для нее тем отцом, которым мог быть, ни больше, ни меньше. Но она все равно плакала.

Аня слушала ее внимательно. Потом, когда Зоя закончила, открыла рот и, явно покатав во рту слова, резюмировала:

– Дерьмо.

А потом они поехали на Чистые пруды, где были бары, в будни напаивавшие студентов акцией двух коктейлей по цене одного. Там они с удовольствием напились, а Аня рассказала про свою семью.

Про своего отца, который вечно водит домой молодых девочек, мечтающих получить главные роли в его пьесах. Про мать, почти вышедшую в тираж актрису, которая и сама не отказывала себе в удовольствии встречаться с молодыми парнями. Про старших братьев, которые давно живут не с ними и забыли про сестру.

Ане нравился красивый фасад жизни ее семьи, нравился и театр, и все общество вокруг него, нравилось водить туда знакомых. Но она, как всегда честно, понимала, что на самом деле живет на зыбком болоте – никаких опор, никакой уверенности.

И Аня нашла для себя опору в любви – в той специфической форме, которая, однако, ей подходила.

Она порхала от мужчины к мужчине: молодые, среднего возраста, откровенно старые. Пробовала всех, и, самое главное – шла в отношения только по искренней влюбленности. У нее было горячее сердце и желание, как она говорила, напитать всех собой и напитаться самой. Долгих отношений у нее не было, но она их и не хотела. Она говорила, что только сейчас, пока им двадцать, она может делать все, что хочет. А потом, когда ей исполнится тридцать, она быстро выйдет замуж, родит пятерых детей и станет самой спокойной и верной женой. Отчего-то Зоя была уверена, что все так и будет. Главным свойством Ани были то, что она никогда не ошибалась и никогда не врала.

Они стали подругами – самыми лучшими, самыми близкими. И их отношения не омрачало никогда и ничего, кроме одного.

Аня не любила Рому.

Нет, она никогда не говорила об этом прямо, не намекала Зое, не ругалась с Ромой – напротив, они достаточно хорошо и ровно общались. Но в том и было дело – в том, что Аня была ровной к тому, кого Зоя считала главной постоянной, своей опорой в жизни.

Однажды Зоя спросила прямо – а Аня только пожала плечами.

Не то, чтобы Зое было нужно ее одобрение, но вот это не-одобрение всегда слабым дождевым червячком, размякшим в луже, сидело в мыслях и словно приправляло отношения с Ромой ноткой бесперспективности.

Вот и сейчас. Что за выпады в сторону этого огромного, взрослого, откровенно несимпатичного мужчины в разводе с двумя детьми? Который, помимо всего прочего, своими яркими синими глазами совершенно откровенно пялился на ноги Ани, отчего Зое было почему-то неприятно. Прежде всего оттого, что она в своих мыслях уже сложила Витю в тот отсек мужчин, которые не пялятся на голые девичьи ноги. Полная глупость, она же абсолютно его не знала.

Но Аня быстро перевела разговор на себя, не став ничего выпытывать, и начала рассказывать о том, какую любопытную ночь провела со своим последним молодым человеком – сорокалетним художником, домой к которому пошла после открытия его выставки. Картины ей понравились, а вот сам художник не очень, и Аня подробно описала, почему и что могло бы быть лучше. Зоя слушала, поддакивала и много, много смеялась. Ни с кем больше она не вела таких откровенных разговоров, но на самом деле обожала их. Если она была скромной на вид, то это не означало, что она была такой на самом деле.

«Котики и коготки» были в удалении от центра, у станции метро, где стоял любимый Зоей старинный верстовой столб. От метро еще двадцать минут пешком, но несмотря на то что погода была пасмурной, прогулка Зою порадовала и позволила развеять мысли.

В самом магазине было достаточно людно – бал был скоро, и они встретили много знакомых лиц.

Для себя Аня достаточно быстро выбрала наряд Алоизы – клетчатое платье в пол, к которому «как раз пригодятся мои сапоги ковбоя», которые были куплены на блошином рынке в Париже год назад.

– Может это? – Аня протянула Зое черную кожаную юбку до колена и полупрозрачный розовый топ, а затем стащила с полки фиолетовый, усеянный звездочками, парик.

– Рейса? – Зоя удивилась. – Ты считаешь, что в этом году я должна быть бесстрашной воительницей, охотницей на наемников?

– Я всегда говорю и считаю, что ты бесстрашная воительница, – улыбнулась Аня, а затем затолкала Зою в примерочную, чтобы проверить, что юбка сидит как надо.

Аня закрыла дверь, а Зоя начала стягивать с себя одежду, бросая пока что полные сомнения взгляды на вешалку. Она-то хотела просто, как и обычно, быть Ви-ви, медиком, которая спасала подпольщиков, и у нее почти был готов костюм, но…

Почему бы не попробовать что-то новое?

Зоя стащила с себя джинсы и, склонившись, начала натягивать эластичную ткань юбки, но почувствовала за спиной шевеление. Резко выпрямилась с незастегнутой юбкой на бедрах, и в этот же момент ее сзади обняли две руки, а чей-то нос – она, конечно, сразу поняла, чей – уткнулся ей в шею.

– Здравствуй, котик, – Рома осторожно поцеловал ее за ухом. – Сюрприз!

Зоя развернулась в его руках, становясь лицом к лицу, и улыбнулась, пытаясь справиться со своим удивлением.

– Как ты тут?.. Ты же должен быть на Кипре.

– Верно, – улыбнулся Рома, раздвигая мягкие губы, – но там у знакомого случилась оказия, тоже летел в Москву, но не смог, билет пропадал, и он просто заплатил мне за переоформление, а я понял, что так соскучился по тебе…

Рома наклонился вперед и крепко, прихватывая своими губами губы Зои, поцеловал девушку.

Она отстранилась опять.

– А узнал, что я буду тут, ты через…

– Аню, да, – лучезарно кивнул Рома.

Зоя ощутила тепло, но, к своей досаде, не из-за того, что Рома был тут и примчался к ней, используя любые средства, а из-за отзывчивости своей подруги, которая, как бы ни относилась к Роме, но прежде всего хотела сделать приятное самой Зое.

Она немного отстранилась и внимательнее всмотрелась в юношу напротив себя.

Рома от загара стал, без сомнения, еще более красивым. Застенчивыми поцелуями солнца горели веснушки, волосы от соленой воды начали сбиваться в кудри, плечи как будто стали шире, видимо, от постоянного плавания. Вся фигура Ромы дышала юностью, здоровьем и радостью от предстоящей жизни.

– Не забудь про парик, – послышался голос Ани, которая заглянула в примерочную. Зоя, отойдя уже немного от встречи с Ромой, послушно натянула его на голову. Рома тихо прыснул, Аня только кивнула.

Зоя посмотрела на себя в зеркало. Вспомнила не самые лестные высказывания Софьи о своих увлечениях. Кивнула отражению и дала вердикт:

– Отлично.

***

Утро встретило Зою ярким солнцем, пробивающимся через полупрозрачный кружевной тюль, и тяжестью чужой руки на талии – оказывается, от этого ощущения она успела отвыкнуть.

Рома лежал рядом, до живота прикрытый одеялом, обнимал ее во сне и тихо сопел.

Зоя осторожно повернулась на бок, натянула одеяло и на свое обнаженное тело, и принялась рассматривать юношу: острый силуэт его лица, так хорошо освещенный солнцем, трепещущие ресницы.

Она вспомнила, как любила раньше, чтобы разбудить Рому, бродить кончиками пальцев по его лицу – от лба к немного вздернутому носу и дальше к губам. Вспомнила, как тот ловил ее пальцы поцелуями.

Что-то екнуло внутри, и Зоя решила встать. Нашла скинутую рядом на пол одежду, натянула белье, джинсы и кофту и пошла умываться.

Они были в квартире Ромы, которая, поскольку остальная семья была все еще на Кипре, пустовала.

Вчера после магазина они выпили кофе втроем, а потом Рома отвел ее в сторону и прошептал на ухо, что соскучился и что да, они могли бы поехать к нему. Зоя не возражала. Зачем возражать против хорошего секса? И верно, сейчас она чувствовала приятную расслабленность во всем теле, какая бывает только после удовлетворительной ночи.

Но, несмотря на физическое довольство, внутри все равно было странно. Зоя прошла на кухню, которая в квартире у Ромы была огромной. Увидела на подоконнике пачку сигарет – она всегда лежала там на случай, если понадобится кому из гостей.

Редкое для нее желание, но очень захотелось закурить. И Зоя выдернула сигарету, пристроилась на подоконнике и чиркнула зажигалкой. Кремний кольнул не только огнем, но и воспоминанием: как широкие, явно сильные руки помогают хитро улыбающейся Ане прикурить. Как пытается Витя, устраиваясь то так, то этак, примоститься на подоконнике в полицейском участке, все с той же сигаретой в руках.

Губы отчего-то сами собой растянулись в улыбке, и, глупость какая, Зоя почувствовала себя не такой одинокой.

Что было не так? Что происходит?

Зоя медленно курила, вспоминая, как делать это так, чтобы не обдирать легкие дымом. Когда уже ткнула сигаретой в пепельницу, услышала шаги.

Рома зашел на кухню и встал в проеме, улыбаясь и смотря на нее с теплотой. Он был в одном белье, и Зоя пробежалась глазами по стройным ногам, поджарому животу и крепкой груди.

И тут поняла.

Она не чувствовала – ничего, совсем.

Тонкий, красивый, милый Рома, который готов переехать вместе с ней в Испанию, с которым они планировали так много, с которым она еще год назад думала, что свяжет, точно свяжет свою жизнь, ведь не было никаких причин не связать…

А внутри – сейчас не звучит ничего, только отголоски былых эмоций, только тепло от прежней связи. А в настоящем как будто и связи этой нет.

Что-то не так. Нет, она просто устала. Она просто отвыкла, и все обязательно вернется на круги своя. Потому что у них – отношения. Потому что она не будет сдаваться. Потому что, когда все серьезно, когда так долго вместе – может же и быть так, что не трепещет, что не течет по крови старый огонь. Значит такой период. Он закончится, и все снова будет, как должно.

– Какие планы на день? – Рома, не знавший о ее метаниях, подошел к Зое поближе. – Ты курила? Бывает. Ты говорила, что должна поехать на работу? Сделать тебе завтрак?

Зоя успела вчера рассказать о том, что нашла подработку, и о том, что должна в двенадцать приехать на встречу.

Зоя вытащила из кармана мобильный и посмотрела на экран. Входящее сообщение от Тимура. Никаких лишних слов, только время, в которое он заберет ее на машине от ее дома. Даже смайлика не было.

– Да, на работу, верно. Спасибо, я помогу тебе с завтраком, – глухо отозвалась Зоя.

А мысль о встрече с Тимуром вызвало чувство предвкушения и облегчения, как будто бы она искала уважительный повод, чтобы не проводить дальше день в квартире Ромы.

Зоя едва заметно нахмурилась своим эмоциям, тряхнула головой и отправилась резать хлеб.