Красный волк. Проклятый остров

– Ты лаз нашёл?

Ноэль отрицательно покачал головой.

– Гляньте! Гляньте! – закричал смотрящий у окна, тыкая кривым пальцем в темноту.

На серой замызганной замковой стене они увидели освещённую луной фигуру. Фигура суетилась в непонятных движениях и напоминала испуганную ящерицу, пытающуюся преодолеть преграду незамеченной.

– Что он делает? Не пойму. – Ноэль, щурясь, вглядывался в ночь сквозь валящий снизу дым.

– Верёвки крепит – Вилли коротко свистнул.

Человек на стене замер и присел, оглядываясь по сторонам. Вилли из просвета окна неистово замахал ему руками. «Макака», заметив его сигналы, помахал ему в ответ. Тут же на стене появилась ещё одна фигура, затем ещё и ещё. Моряки по верёвкам забирались на стену.

– Так! – Вилли с улыбкой до ушей жестами приказал всем отойти от окна. – Так! Слушай меня! Парни идут сюда на выручку. Отвлечём на себя! Убираем баррикаду, открываем двери, пускаем стрелы в проём и коридор. Они потянутся сюда, завяжем бой, парни ударят в спину. Вырвемся! Вырвемся и к воротам пойдём. Ноэль, возьми пятерых, охраняйте Эдмунда! Носилки делайте!

***

Генерал Грегор успешно обошёл мост на реке Фрин и снова вышел на дорогу. На рассвете колонну пехоты нагнал посыльный, отправленный им с капитаном Берроном. Он пристроился чуть позади генерала:

– Ваша Милость! Капитан Беррон выполнил порученное задание.

Генерал удовлетворённо кивнул.

– Ваша Милость! Там не триста воинов, как донесли дозорные.

– А сколько? – почти безразлично обронил Генерал.

– Около двух тысяч пехоты. Кавалерия – около двух сотен. Скрываются в лесу. Может, больше.

Генерал остановил коня. Обернулся на посыльного: в глазах его читалась растерянность.

– Воин! Ты ничего не напутал?

– Нет, Ваша Милость. Я нарвался на них, когда обошёл мост с востока. Хотел через лес. Встретил разъезд, ушёл от них ещё восточнее и выскочил прямо на лагерь. Еле ушёл! Погнались за мной, да я, как заяц – петлю сделал и на запад двинул. Рыцари там тоже были. При полном. Видал пять палаток со щитами гербовыми. Сержанты у кухонь крутятся. Значит, рыцари с копьями своими пришли.

– Ясно, ясно. – Грегор в задумчивости уставился на освещённый первыми лучами восходящего солнца горизонт. – Только бы Льенар проскочил. – сказал он как будто сам себе. – Так! Коня смени. И ко мне!

Посыльный ускакал в обоз, а Грегор двинулся шагом, бормоча под нос:

– М-да. Этого мы не предусмотрели. Не ждали. Не ждали. Значит, готовились они сами к нам топать. Да мы опередили чуток. Теперь я у них в тылу. А между ними и «Мостом вдов» несчастный Беррон с сотней пехотинцев корчит из себя целую армию. Почему они стоят? Почему не идут на север? Может. просто ночёвка? И сейчас они уже гонят моего Беррона по степи? Или гибнет он там героически? Повернуть? Ударить в спину? Продолжить идти в Рейм? Тогда, если они узнают, что к Рейму подходит армия, бросят всё и пойдут за мной? Или, наоборот, ринутся к нам опустошать Фортресс?

Проехав в задумчивости ещё сотню футов шагом, Грегор остановился.

– Говорил я вам!? – закричал он озабоченно во весь голос, – Говорил!

Проходившие мимо копейщики остановились и уставились на генерала, который поднялся в стременах и грозил кулаком то на север, то на юг.

– Влипли, вашу мамашу! Мы туды-растуды! Влипли! Этот там! Тот к нему летит! Кораблики плывут! Оставили дом. Вот что делать?! – Генерал взмахнул в отчаянии руками и рухнул в седло так, что у коня дрогнули копыта. – Ну?! – гаркнул он глазеющим на него с открытыми ртами копейщикам, – Чего встали? Рты раззявили! – копейщики нервно переглянулись, – Обратно пошли! Воевать будем.

***

Моряки ворвались в замок через центральный вход и ринулись по лестницам на второй этаж, туда, где находился пиршественный зал. Неожиданная атака застала осаждающих врасплох, они так были увлечены и так наслаждались поджогом помещений под залом, что многие оставили своё оружие в стороне. В то же время двери зала распахнулись и со свистом полетели стрелы. Они стремительно поражали цель – ранили и убивали осаждающих. Такой натиск с двух сторон эсборцы не выдержали. Они поднимали руки и падали на колени перед нападавшими, пытаясь сдаться, но бородачи с севера со взглядом, полным безразличия, а некоторые даже с жестокостью и ненавистью во взоре, наотмашь рубили головы и насквозь пронзали спины склонившихся перед ними. А если кто-то вдруг пытался оказать хоть какое-то сопротивление, оставляли истекать кровью без рук и без ног.

– Кто главный? – кричал Вилли, протискиваясь сквозь толпу радостно обнимающихся моряков и гвардейцев, – Главный кто?!

– Сынок! – позвал его адмирал, – Я здесь! Где Эдмунд?

– О! Ваша Милость!

– Брось! Просто адмирал. На море экономят слова. Где Эдмунд?

– Он при смерти!

– Сынок, прошу, не шути так!

Длинная седеющая борода адмирала затряслась.

– Стрела прям в сердце, – Вилли ткнул себя в грудь большим пальцем, – Вон, – он мотнул головой в сторону, – Несут на носилках. Говорят, если б не медальон, прям бы на месте… Того… А так… Без сознания он… Какие тут шутки!

Лиам бросился к монахам, которые несли носилки, и, отстранив одного, схватил одну из ручек.

– Адмирал! – продолжил Вилли, – Мы вооружимся трофейным и попробуем взять ворота. А вы со своими ребятами посмотрите, что творится в донжоне. Хорошо бы захватить его. Да, и ещё вот что. Чёртов Виктор бежал каким-то тайным ходом. Уж не там ли он?

– В таком случае, он там и заперся. Ты же знаешь, донжон нахрапом не взять.

– Посмотрите там, а мы бросимся на ворота и стены. А что там за десант? Это вы?

– Полтысячи Глотчерских змей! Вилли присвистнул.

– Пропал Рейм! Ой-ой. Хорошо, что они с нами, а не с ними. Даже не знаю, пускать ли их в замок, если попросятся, – и Вилли, заржав во всё горло, побежал к воротам, увлекая за собой вооружившихся трофеями гвардейцев.

Это кровавое утро Рейм запомнит навсегда. Наёмники Глотчера не знают пощады. К полудню город полыхал одним большим пожаром. Горело всё, и всё обращалось в пепел. Повсюду валялись изувеченные трупы городских стражников и простых горожан. Они застыли в причудливых позах, прихваченные морозцем. Заледеневшие их лица были спокойны от того, что их предсмертные мучения наконец-то закончились. Брусчатка улиц стала скользкой от замёрзшей крови. Городские стены и все ворота были захвачены. Замок полностью принадлежал фортрессцам. Донжон оказался пуст, если не считать десятка стражников, застигнутых врасплох и отправленных к праотцам. Виктор Прозорливый бесследно исчез. Ни поиски, ни пристрастные допросы пленных придворных и стражников не дали результата.

Раненого Эдмунда уложили в покоях Виктора в донжоне. Монахи хлопотали вокруг него, беспрестанно меняя мокрые тряпки на лбу. Они никак не могли решить, что делать со стрелой, торчащей из груди короля. Все попытки привести Эдмунда в сознание были тщетны.

– Ну, что, Лиам? – в дверь заглянул Адмирал, – Нет?

Монах покачал головой:

– Подожди, Роб. Я выйду.

Адмирал вышел на лестницу и сел на ступеньки, прислонив косматую голову к стене. Через пару мгновений он задремал. Разбудил его брат Лиам, присевший рядом:

– На, Роб, выпей! – монах протянул ему оплетённую бутылку. – Своими силами не обойдёмся. Тут лекарь нужен. Иначе никак. Может, поищите в городе?

– Какой там! – оторвавшись от бутыли, прохрипел Адмирал. – Наши червячки даже детей не жалели. Я был в городе. – он махнул рукой и ещё приложился к вину, – Мясники, одним словом. Хранителя Эсбора подвесили за ногу на дереве, представляешь? Поймали его где-то у ворот, он в женском платье, хотел сбежать. Можно сказать, червячки около часа не замечали, что он не баба. Да. Где-то час не замечали, по очереди. Им, похоже, вообще всё равно. А потом заметили, и вот. Значит, за ногу подвесили, за одну. А к другой пару коней привязали и стеганули хорошенько. Теперь у Эсбора, можно сказать, два Хранителя. Вернее, две половины. Одна на дереве, а другая до сих пор по городу мотается за конями. Да, кстати, – вдруг оживился адмирал, – Ко мне тут подошла одна старуха. И ты знаешь, что интересно? Она сама дряхлая такая, невзрачная, в потёртом каком-то одеянии, но чистая, а пахло от неё фиалками! А я почему ещё удивился: зимой фиалками. Да и странно, как она осталась жива при такой резне. – Роберт пожал плечами. – Не знаю, может, цветочница. Так вот, – Роберт достал из-за пазухи расшитый жемчугом кисет, – Дала она вот это и сказала, голос у неё совершенно молодой, как у девочки пятнадцати лет, прям льётся-переливается. Удивительно, бывает же такое – у дряхлой старухи такой молодой голос! Так вот, говорит она: «Спящий проснётся, только вдохнёт».

– На! – он протянул кисет Лиаму. – А ещё она добавила: «Но только на час…».

– Вот так, да? – хмыкнув, Лиам осторожно взял кисет из рук адмирала. – Фиалками, говоришь? И плащ серый? Чистенький такой, да?

– Да-да. – невозмутимо ответил Роберт, медленно вставая, – Очень чистый. Необычная, такая старушка, знаешь ли. Я пойду, Лиам. Мне надо поспать. Мне уже не тридцать.

– Постой же! – уже в спину сказал монах, – Роб! Я рад, что меня тебе навязали.

– Увидимся! – Адмирал кивнул монаху, слегка улыбнувшись, и отсалютовал бутылкой, – Надо ещё запасы пополнить. Ты же должен вывести флот в море, лоцман! Старая ты портовая мидия!

Хихикая и напевая «Старая мидия в порту живёт…», Адмирал устало поковылял вниз.

– На час… – вспоминая слова старухи и в задумчивости крутя кисет в пальцах, бормотал Лиам, – Всего на час. И когда же этот час? Есть ли у нас час? Говер, Отец моих отцов и всего, что имеет сердце! Глаз Твой да зрит на нас непрестанно. Длань Твоя да сбережёт нас от дорог, не к Тебе ведущих! Направь на путь верный, прямой. Вручаю тебе всего себя!

Кряхтя, поднялся он со ступеней и, спрятав кисет за кушаком, вернулся к братьям.

***

Генерал Грегор вывел своё войско через лес прямо в лагерь обескураженных эсборцев. Не ожидая удара с юга, все дозоры эсборцы выставили с севера. Полный разгром трёхтысячного войска, подкреплённого пятнадцатью рыцарскими копьями, будут вспоминать в песнях ещё триста лет, как в печальных эсборских, так и в бахвальных фортресских. А лес, где произошла эта битва, с тех пор получил название «Лес Грегора».

Проведя в сёдлах почти двое суток, продрогшая кавалерия Фортресса приближалась к городским стенам Рейма. При её появлении в окрестных городках и деревнях люди прятались по домам, с грохотом закрывая ставни. Но Льенар проводил свой отряд через них, не останавливаясь. Он так торопился к отцу, что прибыл ещё до заката. Остановив коней на холме в миле от ворот Рейма, всадники вглядывались в городской пейзаж.

– Льенар – наклонившись со своего коня, сказал Морис, – Я не уверен, но мне кажется, над воротами бело-голубое знамя.

– Вижу, вижу!

Льенар почувствовал, как к горлу подступает ком.

– Вижу, Морис. А ещё вижу дым. Много дыма. Похоже, город горит.

– Ваше Высочество! – монах указывал рукой вперёд, – Там всадник.

От городских ворот к ним во весь опор мчался наездник в голубом плаще.

– Вперёд! – скомандовал Льенар и рванул с места.

Через несколько минут они были рядом.

– Ваше Высочество! – спрыгнув на ходу с коня и неуклюже поклонившись, поприветствовал Льенара всадник, когда они встретились. – Рейм взят! Поторопитесь! Король Эдмунд ранен! Он в замке!

Льенар переменился в лице. Напряжённость сменилась тревогой. Пришпорив коня так, что с боков взмыленного животного потекла кровь, он устремился к воротам.

Проскакав галопом по пылающим улицам Рейма, Льенар влетел во двор замка. Приветственные крики со стен, бряцание оружием нисколько не впечатлили его. В растерянности он стоял посреди двора, вглядываясь в окна.

– Сюда! – услышал он голос сверху.

Из узкого окошка донжона высовывалась рука. Кто-то махал ему.

– Сюда, Ваше Высочество!

Взбежав по узкой винтовой лестнице, на которой двое не разойдутся, Льенар ворвался в открытую дверь бывших покоев Виктора. Лиам остановил принца за плечи. Тот хотел было вырваться, но монах крепко его удерживал.

– Ваше Высочество! Ради Говера! Спокойно!

– Пусти! – принц посмотрел на Лиама взглядом, который, по его мнению, должен был поставить наглеца на место.

– Я отпущу сейчас! Только послушайте! Король без сознания, в груди стрела. Не трясти, не дёргать. Очень аккуратно. Ладно?

– Всё плохо? – принц смягчился.

Лиам погладил его по плечу.

– Плохо – монах потряс головой, – Плохо, но не сделайте хуже!

И он отпустил Льенара. Тот на непослушных ногах подошёл к отцу и опустился на край кровати, вглядываясь в бледное лицо родителя. Так сидел пару минут, потом оглянулся на Лиама.

– Без сознания почти сутки, – сказал монах, подойдя ближе, – Последнее, что от него слышали – это Ваше имя. Он очень ждал Вас.

– Не говори об отце в прошедшем времени, – принц строго посмотрел на монаха.

– Ваше Высочество, выйдем на лестницу.

– Говори тут.

Лиам, поколебавшись несколько секунд, стукнул два раза каблуком по полу. В ту же секунду два других монаха вышли за дверь, закрыв её за собой. Один спустился немного вниз по ступенькам, другой поднялся вверх с таким расчётом, чтобы не подпустить никого к двери и самим не слышать разговора. Лиам проверил окно и подошёл к принцу. Опустившись перед ним на колени, он привлёк голову принца к своей так, что его губы оказались у самого уха Льенара, и накрыл их обоих своим просторным голубым капюшоном. Так, скрытые тяжёлым, пропахшим потом и пылью капюшоном Лиама, под бдительной охраной двух монахов они проговорили почти до заката. Наконец монах скинул с их голов капюшон и, постанывая, поднялся с колен. На левой смуглой щеке его расплылось красноватое пятно, на бледном лице Льенара такой же краснотой выделялась правая щека. Монах отошёл в угол и в изнеможении сел на скамью, вытянув ноги. Льенар смотрел на него, не сводя глаз. В руке принц держал расшитый жемчугом кисет.

– Он может умереть в любую секунду – Лиам постучал себя пальцем в грудь – Если бы не медальон вашей матушки, это случилось бы мгновенно.

Льенар обречённо взглянул на кисет.

– Ты побудешь со мной?

– Как пожелаете, Ваше Высочество – Лиам встал и поклонился. Льенар распустил узелок на кисете, но вдруг замер в нерешительности.

– Подождите, – Лиам подошёл к постели, – Я подержу ему руки, чтобы он не схватился за стрелу. Давайте.

Принц поднёс раскрытый кисет к ноздрям Эдмунда. Единственный факел, горевший в изголовье, затрещал и тут же потух, погрузив комнату в темноту. Лишь полоса лунного света из узкого окна-бойницы лежала на каменном полу. Прислушиваясь к дыханию отца, Льенар приблизился к его лицу. Вдох, трепещущий, как свеча на ветру. Тишина. Ожидание. Выдох. Короткий и сильный. Словно морская волна, ласкающая песчаный берег, дыхание отца касалось лица принца. Снова дрожащий вдох. И тишина.

– Как я рад, что ты здесь, – вдруг в темноте раздался голос Эдмунда. Он казался совершенно обычным, будто не лежал он при смерти, не терял сознания на сутки, – Лиам, можешь отпустить!

– Отец, я здесь. Я здесь, – зашептал Льенар почти на ухо королю.

– Да, да, Льенар, ты здесь, а я должен уйти. Лиам! Не нужно света!

Монах уже было взял факел, чтобы зажечь его, но тут же вернул его на место.

– Я оставлял тебе Фортресс на две недели, но, как видишь, он теперь твой навсегда. Эсбор теперь тоже твой. Лиам! Утром проведите церемонию! Король Фортресса и Эсбора теперь – Льенар! – Эдмунд улыбнулся, – Прости, мальчик мой, что не успел навести тут порядок. Но ты справишься. Я знаю, и я верю в тебя. Ты обязательно справишься! Никому не доверяй, кроме братства. Ещё один человек предан мне был. Это Чарлиз. Но дни его сочтены. Надеюсь, Морис скоро займёт его место, и так же, как отец его был верен мне, он будет верен трону Фортресса, а теперь ещё и Эсбора. Прости, если уделял тебе недостаточно внимания в детстве, я всего лишь хотел сделать из тебя настоящего мужчину.

Рука Эдмунда легла на ладонь Льенара. Она была холодна. Никогда он не держал в своей руке холодную руку отца. Его большие, надёжные руки всегда были тёплыми. Когда он гладил его по голове в детстве, когда жал его руку в юности. И пахли эти руки по особенному, пахли любовью и заботой. Руки самого близкого для него человека. Сейчас же, здесь, в темноте эсборского замка, рука, которая коснулась его ладони, была холодна и слаба.

– Твоя мать и сёстры заждались меня. – продолжил Эдмунд. – Я уже вижу их силуэты где-то там, вдалеке. – Лиам! – позвал король, – Убери стрелу.

– Но, Ваше Величество! Нет… Я не могу.

– Не бойся, Лиам! У меня ещё есть время. Я хочу, чтобы ты с братьями переодел меня в рясу и принял наконец в братство.

– Я… Не в праве. Только Веко…

– Лиам! Завтра утром ты узнаешь от гонца, что Веко умер на рассвете. Теперь ты – Веко, и я верю в тебя. Давай! Вынь стрелу и позови братьев. Льенар, ты должен уйти. Встретимся по ту сторону зарниц. Прощай, сын!

Эдмунд убрал свою руку из руки сына, и Льенар робко повиновался. Он медленно пятился к выходу, пытаясь рассмотреть лицо отца. Но слёзы размывали очертания и без того терявшегося во мраке лика.

– Прощай, отец.